Il divo

Резкой ломки голоса у Сяо Чжаня не произошло и хотя голос его и стал ниже на несколько тонов, все равно сохранил свой нежный, ясный и проникновенный тембр, похожий на звон серебряных колокольчиков. Когда Алессандро исполнилось шесть, маркиз нанял ему учителя музыки. Сяо Чжаню в это время уже стукнуло целых четырнадцать, он очень сильно вытянулся и в будущем обещал стать настоящей каланчой. Избалованный маркезино не желал заниматься без своего старшего друга, и Сяо Чжань волей-неволей присутствовал на занятиях. Его сразу накрыло волной ностальгии. Не по приюту, конечно, но по его музыкальной атмосфере, по ни с чем не сравнимому чувству, когда голос взлетает ввысь под сводами храма, по сложным произведениям, в которых можно в полной мере ощутить свои возможности. Алессандро, который только и искал случай поотлынивать, заметил его печальный вид и сказал учителю. — Джанни грустит, потому что он очень хорошо поет, а с ним никто не занимается. Сяо Чжань состроил малышу угрожающую гримасу, но ничего не сказал. Он помнил про свое неопределенное положение в этом доме и старался вести себя подобающе. Учитель с интересом посмотрел на него. — Синьор маркиз тоже упоминал о твоих способностях. Не хочешь попробовать спеть вот это? И он протянул Сяо Чжаню ноты одной из кантат Вивальди. Перед мысленным взором Сяо Чжаня тут же всплыл образ добродушного «рыжего священника» в окружении девушек со скрипками. Собственно, они в свое время и научили его немного играть на этом инструменте. Он взял ноты, некоторое время задумчиво смотрел на них, а потом решился. В конце концов, за все эти годы их ни разу никто не потревожил, да и сам он сильно изменился. Хотя, учитывая его национальность, осведомлённые люди легко могли бы сложить два и два. Но судя по всему, в Пьете предпочли замять это дело. Он кашлянул, прочищая горло, и начал петь. После всяких глупых детских и народных песенок, ритмический рисунок показался сложным, и он пару раз сбивался, но голос слушался отлично, Сяо Чжань с лёгкостью брал высокие ноты и долго их тянул. Когда он закончил, на секунду воцарилась изумленная тишина. Потом Алессандро захлопал в ладоши и запищал «Браво!». Учитель отмер и во все глаза уставился на Сяо Чжаня. — И ты скрывал такой голос! Это же преступление против искусства! — Вот и я о том же, — в комнату вступил сам маркиз Маффеи, держа на руках мяукающего Леончино, — вот, сидел под дверью и подпевал. А насчёт голоса… Джанни уверял меня, что боится публики. Смотрю, страх прошел? — Не знаю, — потупился Сяо Чжань. — Если позволите, синьор маркиз, я готов заниматься с вашим протеже бесплатно, — с энтузиазмом воскликнул учитель. — Да, да, — подхватил довольный Алессандро, — пусть маэстро занимается с Джанни, а я просто посижу, послушаю… — Ну уж нет, молодой человек, ты тоже будешь учиться… а вам, синьор Легренци, я удвою жалованье. Алессандро надулся, но перечить отцу не стал. В знак протеста подошёл и забрал кота. Но тот вывернулся из его рук, подошёл к Сяо Чжаню и боднул его под коленки. Сяо Чжань от неожиданности плюхнулся на стул. — Эй, ты чего?! Леончино примерился и слегка царапнул его. Алессандро вынес вердикт. — Требует, чтобы ты пел ещё. Сяо Чжаню ничего не оставалось, как послушаться. Незаметно, в занятиях и домашней суете пролетели ещё три года. Сяо Чжань вырос, похорошел до невозможности и пел все лучше и лучше на радость и своего учителя и маркиза, который уже начал строить в отношении него честолюбивые планы. Тем более, что театр наконец был достроен, отделан и готовился к открытию. Но когда Сяо Чжань узнал, какую именно оперу выбрали для премьеры, в его душе сразу всколыхнулись полузабытые страхи. Синьор Маффеи не скрывал своего торжества, когда сообщил ему, что договорился с маэстро Вивальди о постановке его «Верной нимфы» по собственному либретто. Сяо Чжань робко поинтересовался. — А сам синьор Вивальди приедет? — Конечно. Я тебя ему представлю. Будешь петь одну из партий. — А? — опешил Сяо Чжань. — Не акай. Ты уже давно готов к дебюту, — тон маркиза не оставлял сомнений, что он настоит на своем. — Но я же боюсь сцены, — промямлил Сяо Чжань. — Все боятся поначалу. Это пройдет во время репетиций. Там есть замечательная роль, как раз для тебя — заезжего пастуха, который пытается соблазнить главную героиню. Будешь у нас китайским пастушонком, я специально раздобуду живого ягненка. — Ой, — Сяо Чжань воочию представил себе этот позор, — да он будет блеять громче меня. Маркиз задумался, потом махнул рукой. — Технические детали решим по ходу дела. И вообще, поблагодари свой рост, а то петь бы тебе эту самую «верную нимфу» Зато вряд ли бы меня кто узнал в женских тряпках, — подумал Сяо Чжань, а вслух сказал, сдаваясь. — Если можно, я бы хотел сценический костюм понезаметней. С костюмом определились быстро. Сяо Чжаня нарядили в красивое темно-синее шелковое ханьфу из коллекции Маффеи. Сяо Чжань был уверен, что простой люд в Китае отнюдь не в таком наряде выпархивает утром из дома, чтобы идти пасти овец. Или гусей. Даже если те принадлежат самому императору. Но искусство, и особенно опера, выше таких условностей, обьяснили ему, к тому же он выглядит очень живописно в этом наряде и явно понравится публике ещё до того, как раскроет рот. По его слезной просьбе костюм согласились дополнить полумаской. За ней не был заметен азиатский разрез его глаз и Сяо Чжань почувствовал себя намного спокойней. Репетиции приносили Сяо Чжаню настоящее, ни с чем не сравнимое удовольствие. Он погружался в музыку, как в теплую воду и ее волны несли его вдаль и ввысь. Хотя сама роль заморского соблазнителя была небольшая, зато ария, которую он пел, отличалась необыкновенной мелодичностью и опасной вкрадчивостью. Примадонна заявила ему, что будь она действительно этой самой верной нимфой, то не раздумывая, бросила бы своего занудного жениха и отправилась на край света за таким сладкоголосым и красивым искусителем. Искуситель смутился донельзя и покраснел, как маков цвет, чем очень насмешил окружающих. Положение спас Леончино, который важно вышел из-за кулис и полез к Сяо Чжаню на руки. Кот уже давно взял в привычку забираться в экипаж и тайком проскальзывать в театр. Там он почти все время не отходил от Сяо Чжаня, отлучаясь лишь изредка, чтобы посмотреть, не пробрались ли еще мыши во владения муз. Постановщик сначала кривился на кота, но поскольку тот принадлежал маркизу, ничего не говорил. А потом его осенила блестящая идея. Он решил, что Леончино тоже будет участвовать в спектакле. Сидеть рядом с Сяо Чжанем, пока тот будет музыкально домогаться главной героини. Сяо Чжань был не против, в обществе Леончино он чувствовал себя уверенней. Правда, его немного смущало, что в этом случае он будет выглядеть как пастушок, который пасет котов. Постановщик отмел его сомнения. — Мальчик мой, ты уверен, что нигде на Востоке не разводят котов в больших… эм… объемах? Сяо Чжань вынужден был согласиться, что не уверен. — Вот-то то и оно, Восток — дело тонкое, — с апломбом провозгласила творческая личность, — а вы так роскошно смотритесь вместе, просто загляденье. И эта твоя полумаска отличное решение, придает загадочности. Публика такое обожает. Больше всего Сяо Чжань, которому маркиз Маффеи выбрал сценический псевдоним дель’Орьенте, нервничал отнюдь не в день премьеры. А гораздо раньше, когда сообщили о приезде маэстро Вивальди. Он хотел было сказаться больным, но потом решил не подводить остальных. Лучше он сольется с толпой статистов на заднем плане, глядишь, его и не заметят. Поначалу все шло хорошо. Вивальди с жаром обсуждал с ведущими исполнителями разные сфумато и фиоритуры, давал указания оркестру, и Сяо Чжань расслабился. В конце концов, он так изменился за эти восемь лет, его бы и родная мама не узнала… разве что по татуировке на плече. А маэстро за эти годы перевидал столько детей в Пьете, где уж ему упомнить маленького азиата. Поэтому Сяо Чжань, предварительно удостоверившись, что маска не съедет с носа, смело вышел вперёд, и с должным обольстительным коварством спел свою партию. Леончино тоже вел себя соответствующе — с гордым видом, хвост трубой, вился у ног и снисходительно поглядывал на всех. Вивальди, сначала слегка опешивший при виде кота, к концу арии одобрительно кивнул. — Оригинально, ничего не скажешь. Как я понимаю, это и есть ваш протеже, дорогой маркиз? — Он самый. Вы ещё сможете поговорить с ним за ужином в моем доме. Сяо Чжань, довольный, что хорошо спел, сначала не придал этому большого значения. За столом будет полно народа, его задача — присматривать за шустрым маркезино, и это даст ему возможность не участвовать в общем разговоре Но с самого начала ужина все пошло наперекосяк. Алессандро, который тоже был на репетиции, устал и не захотел идти на ужин. Сяо Чжань передал его на попечение няни Матильды и поплелся в большую парадную столовую. Маску пришлось снять, и едва войдя, он сразу заметил устремлённый прямо на него любопытный взгляд маэстро Вивальди. Он поклонился ему издалека и шагнул в сторону, намереваясь слиться со стенными панелями, но не тут-то было. Его благодетель тоже заметил его и подозвал к себе. Ничего не оставалось, как подойти и ещё раз поклониться. — Какой необычный молодой человек! — воскликнул Вивальди, — и с замечательным голосом. Сяо Чжань опустил глаза и промолчал. Маркиз ответил вместо него. — Я совершенно случайно обнаружил это юное дарование несколько лет назад. — Я вам очень благодарен, — пробормотал Сяо Чжань, по-прежнему избегая встречаться взглядом с собеседниками. — Не робей так, Джанни, — подбодрил его Маффеи, — хотя я тебя понимаю, не каждый день выпадает честь познакомиться с великим человеком. Теперь настала очередь Вивальди слегка смутиться. — Не преувеличивайте, друг мой. Я всего лишь преподаватель музыки в приюте. Кстати, не знаю, слышали ли вы печальную весть? Настоятельница Оспедале делла Пьета умерла несколько месяцев назад. Часто болела в последние годы. Сяо Чжань вздрогнул, услышав эту новость. Почему Вивальди решил сообщить об этом именно сейчас? Синьор Маффеи не был с ней знаком и эти сведения были ему неинтересны, значит, они предназначались для Сяо Чжаня? Его узнали? Он с трудом подавил зарождающуюся панику. В конце концов он не сделал ничего такого, за что его могли бы преследовать официально. Угрызений совести у него тоже не было, разве что по отношению к Леонарде и служанке. По прошествии лет он стал воспринимать случившееся не так остро, и пришел к выводу, что поступил правильно. Но все равно было страшно. Вдруг Вивальди вздумает рассказать его историю маркизу и тот его осудит? Сяо Чжань привык считать Маффеи, несмотря на его высокое положение в обществе, кем-то вроде дядюшки и ему было бы неприятно его огорчить. Но маэстро не стал развивать тему и перешёл на обсуждение предстоящей через два дня премьеры. Видно было, как он доволен тем, что для открытия такого значимого театра выбрали его творение. Ужин прошел оживленно, хотя из суеверия старались не слишком радоваться и о будущем говорили исключительно в сослагательном наклонении. Когда Сяо Чжань, которого уже клонило в сон, попрощался с маркизом и направился к себе, у самых дверей его перехватил маэстро Вивальди. — Думаю, вам будет утешительно узнать, что с маленькой синьориной Леонардой все в порядке. Она стала одной из лучших скрипачек и помолвлена с очень приличным молодым человеком из семьи кондитеров. Сяо Чжань мучительно покраснел. Значит, его всё-таки узнали. Вивальди похлопал его по плечу. — Не переживайте так, все давно в прошлом. Хассе уехал, настоятельница… я уже упоминал… а вы были испуганным ребенком, весьма изобретательным, надо сказать. — К-как? — заикаясь, пролепетал Сяо Чжань. — Вас узнал? По голосу, конечно. Он, хотя и изменился, но не настолько. А ещё... — Вивальди улыбнулся и постучал себя по передним зубам. Сяо Чжань смутился ещё сильнее. Он и не думал, что маэстро помнит его кроличьи зубы. — Рад видеть, что вы посвятили себя музыке. Спойте меня как можно лучше, мальчик мой, — и с этими напутственными словами Вивальди повернулся и направился к остальным гостям, а Сяо Чжань выскользнул за дверь. Там он остановился, не в силах справиться с нахлынувшим облегчением. Наконец-то с его плеч упал тяжкий груз, незримо давивший на них все эти годы. Под ногами мелькнула светлая тень и вопросительно мяукнула. Сяо Чжань схватил Леончино в объятия и закапал его слезами. Кот вытерпел неуместную влагу и утешающе лизнул шершавым язычком. После этого Сяо Чжань уже не боялся дебюта и произвел на публику такое неизгладимое впечатление, что когда певцы возвращались за кулисы под гром оваций, примадонна чувствительно пнула его в щиколотку. — Ты, сопляк, прощаю только потому, что ты ещё малыш и партия тебе досталась маленькая. — Но я же не нарочно — заныл Сяо Чжань, потирая пострадавшую конечность. — Ещё бы нарочно… Букеты и подарки, что тебе нашвыряли, не забудь. И кота своего бешеного забери. Вон глазищами как сверкает. — Это он перевозбудился от успеха, — сообщил Сяо Чжань, еле удерживая в руках цветы и красиво запакованные пакетики. — Мяу, — громогласно подтвердил Леончино. Тут набежали восторженные поклонники певицы, сумевшие пробраться за кулисы, и увлекли ее в сторону гримерных. Сяо Чжань отправился туда же, благоразумно слегка отстав. Гримерная у него была хотя и маленькая, зато отдельная. Он с облегчением опустился на стул перед зеркалом и перевел дух. Голова слегка кружилась — от волнения, душевного подъема и духоты. Он спустил с плеч ворот ханьфу — свежего воздуха от этого не прибавилось, но стало хотя бы не так жарко. Плеснул в лицо водой, смывая грим. Когда он потянулся за полотенцем, в дверь постучали. Он крикнул «Войдите!», полагая, что это пришел костюмер, но когда он обернулся, на него уставились две пары изумлённых и явно азиатских глаз. За незнакомцами в узком проёме маячил торжествующий синьор Маффеи. — Поздравляю, мальчик мой, это триумф! — Ваш, господин маркиз, — поклонился Сяо Чжань, поспешно натягивая одеяние обратно. — Простите, — продолжил маркиз, — я так переволновался, что забыл об этикете. Позвольте представить вас друг другу. Господин Ван Илун, мой уважаемый поставщик редкостей, недавно прибыл с Востока. И на этот раз привез с собой сына, Ван Ибо. А это наша восходящая звезда — Дель’Орьенте. — Сяо Чжань, — смущённо пробормотала опешившая от такого титула звезда, низко кланяясь. Эффект почтительного поклона несколько смазался из-за того, что намокшие волосы выбились из-под заколки и упали ему на лицо. Он поспешно поправил их, ловя на себе пристальные взгляды семейства Ван. Во взгляде отца читалось что-то вроде шока, смешанного, как ни странно, с почтительностью. Сяо Чжаню даже показалось, что тот вот-вот согнется в глубоком поклоне. Сын же, совсем молодой парень в европейской одежде, просто откровенно пялился, чуть ли не разинув рот. Сяо Чжаня смутила интенсивность этого взгляда, не вязавшаяся с нежной красотой лица и щёчками, с которых ещё не сошла детская пухлость. Модный белокурый парик ещё больше подчеркивал юность и миловидность его обладателя. Куколка, да и только. Хотя, — внезапно подумал Сяо Чжань, учитывая какой путь проделали отец и сын, это куколка способна дать фору любому европейцу. Кто знает, какие опасности встречались им по дороге. Он с невольным уважением посмотрел на этого Ван Ибо. Тот поймал его взгляд и улыбнулся уголком рта. Это выглядело так очаровательно, что Сяо Чжань невольно разулыбался в ответ. Ван Ибо на секунду прикрыл глаза, но потом снова прилип взглядом к Сяо Чжаню. Тот подтянул ворот повыше, борясь с желанием прикрыть руками грудь. Тонкий шелк почему-то показался ему не слишком надёжной защитой от этого жгучего взгляда. Маркиз засмеялся. — Не беспокойся, ты вполне прилично выглядишь. Сейчас мы тебя оставим, а позже увидимся на балу. Сяо Чжань мысленно застонал. Он совсем забыл про это мероприятие. Примерно так же, как он любил петь, он не любил танцевать. Путался во всех этих фигурах и поворотах и все время беспокоился, как бы не наступить на юбки партнёрши. Поэтому обычно предпочитал вежливо обмахивать пожилых дам веером и приносить им мороженое, а не плясать до упаду. Одно утешение, что из-за занятости маркиза балы были большой редкостью во дворце Маффеи. Но сегодняшний вечер просто обязан был увенчаться чем-то таким. Вся Верона ждала открытия нового театра, чтобы доказать, что она ничуть не меньше ценит искусство и музыку, чем претендующая на первенство во всем Венеция. По случаю торжества огнями сияла вся площадь делле Эрбе. Маркиз распорядился приготовить угощение и для простого люда, и теперь все пространство перед дворцом было заполнено веселящимся народом. Сяо Чжань поймал себя на мысли, что охотнее бы провел время с ними, чем со знатью. Но по возвращении домой на него накинулись с поздравлениями Алессандро, няня Матильда и Антонелла. Они тоже были в театре, но вернулись раньше него, и теперь наперебой ахали и охали, выражая свой восторг. Маркезино, теребя впавшего в ступор от избытка внимания Леончино, уверял, что на сцене Сяо Чжань больше всего походил не на пастуха котов, а на заморского принца. Женщины ему поддакивали, разглядывая подарки — шелковые платки и узкий золотой браслет тонкой работы. — Ах-ах, — смеялись они, — ты уже успел покорить чье-то сердце. И возможно, не одно. Сяо Чжань краснел и отнекивался. И от титула принца и от покоренных сердец. Специально выбрал для бала серый бархатный костюм, рассчитывая проскользнуть незаметной серой пичужкой среди ярко разряженных индюков и павлинов. Не получилось. Едва он вступил в огромный зал, освещенный сотнями свечей, на него обрушился шквал аплодисментов. Он инстинктивно сжался, ожидая пинка от примадонны, но ничего такого не последовало. Синьора мило улыбнулась ему и поздравила с дебютом вместе с остальными. Сяо Чжань успел заметить на ее пухлой белой шее новое бриллиантовое колье. Видимо, оно, ну и искреннее восхищение поклонников заставили ее забыть о приступе зависти к дебютанту. Почти сразу им завладели господа Ван. Старший принялся расспрашивать его, как он попал в Италию. Сяо Чжань рассказал сокращённый и сильно отцензуренный вариант своей истории. Собственно, не рассказал почти ничего и не назвал имён. Сяо Чжаню показалось, что собеседник тоже чего-то недоговаривает, но это могло быть просто результатом языковых сложностей. Сяо Чжань плохо помнил нюансы китайского, а господин Ван, хотя и говорил на нескольких языках, но знал их не слишком глубоко. Ван Ибо тоже бегло говорил по-итальянски и по-французски и у Сяо Чжаня сложилось впечатление, что этот парень ещё много чего умеет. Пока он размышлял над этим, из толпы гостей вынырнул неугомонный маркезино, который отспорил у отца право не ложиться спать этой ночью и оттащил его в сторону. — Слушай, — зашептал он ему, — этот молодой господин Ван странно на тебя смотрит. В точности как наш Леончино на мышь. — Подавится такой здоровенной мышью, — засмеялся Сяо Чжань, — это тебе от нехватки сна мерещится. Алессандро надулся. — Я же о тебе забочусь. Не знаю, чего ему от тебя надо, но держи ухо востро. — Буду, и даже оба уха, — ухмыльнулся Сяо Чжань. От танцев ему удалось отвертеться, сославшись на усталость после выступления, но он с удовольствием смотрел, как грациозно танцует Ван Ибо. Тот явно был польщён его интересом и за ужином рассказал, что ему достаточно один раз увидеть какое-либо движение и он тут же может его повторить. Сяо Чжань, который частенько путался в своих длинных ногах, пришел в восхищение. Постепенно они разговорились. По сравнению с Сяо Чжанем, у Ван Ибо был более обширный жизненный опыт и он очень точно умел описать свои впечатления буквально в нескольких словах. Его низкий голос звучал завораживающе и Сяо Чжань ловил себя на том, что слушает его как музыку. Выяснилось, что Ибо с отцом пробудут в гостях у маркиза пару дней, а дальше они отправятся в Рим, чтобы доставить редкости и другим коллекционерам. Сяо Чжань тут же вызвался показать ему город и окрестности, ведь Ван Ибо первый раз попал в Верону. Ибо пристально на него посмотрел. — А тебя отпустят? — В смысле? — не понял Сяо Чжань. — Маркиз… разве он… не обращай внимания, — внезапно смутился Ибо Сяо Чжань все равно не понял, но допытываться не стал. На следующий же день, с утра, они отправились на экскурсию. Не одни, разумеется, а с комплектом слуг и маленьким маркезино, который и слышать не хотел о том, чтобы остаться дома. По дороге он сначала с подозрением зыркал на Ибо, но потом, видя, как тот слушает Сяо Чжаня, чуть ли не раскрыв рот, смягчился и даже похвалил гостя. За то, что тот умеет говорить по-итальянски, знает про Ромео и Джульетту, а еще за прямые ноги. Ибо в ответ издал странный каркающий звук, в котором Сяо Чжань не без труда опознал смех. Алессандро надулся. — Раз я младше тебя, надо мной можно смеяться? А папа говорил, что все китайцы вежливые. Смотрю, ты вовсе не такой, как наш Джанни. — Ваш Джанни единственный в своем роде, — ответил Ибо, косясь на Сяо Чжаня, — прости, малыш, не хотел тебя обидеть. — Какой я тебе малыш, — Алессандро изловчился и пнул Ибо в щиколотку. Тот резво отпрыгнул в сторону. Так, смеясь и болтая, они добрались до дома семьи Каппелло, который молва выбрала домом несчастной Джульетты. Он выглядел печально и запущенно, предыдущие владельцы продали его под постоялый двор, но работы ещё не начались. Сяо Чжань вздохнул. Он не раз ронял слезы над пьесой и почему-то больше всего его расстраивал факт нестыковки времени. Ведь если бы Ромео вовремя получил известие о том, что смерть Джульетты ложная, то, возможно, трагедии бы удалось избежать. Это напоминало ему о ночи, когда он бежал из приюта. Не окажись он в нужное время в нужном месте… страшно представить, что бы с ним было. Это всемогущая и откровенно пугающая взаимосвязь время-случай заставляла душу холодеть и съеживаться от ужаса. Ван Ибо заметил, что Сяо Чжань побледнел и заботливо склонился к нему. — Тебе нехорошо, Чжань-гэ? — Как ты меня назвал? — удивлённо моргнул Сяо Чжань. — Ты немного старше меня, значит, гэ. Сяо Чжань напряг память. Да, действительно, в Китае существует такая манера обращения. Но она в ходу между очень близкими людьми, а они с Ван Ибо, Бо-ди, если следовать его примеру, только вчера познакомились. Сяо Чжань слегка покраснел, вспомнив, как оба Вана, и отец и сын таращились на его голые плечи. И с такими странными, хотя и разными, выражениями лиц… Он зябко поежился. Списал странное ощущение на то, что январь, несмотря на солнце и ясное небо, дает о себе знать. Ван Ибо тут же обернулся к стоявшему за их спинами слуге, выхватил у него из рук теплый плащ и закутал в него Сяо Чжаня. Маркезино поморщился. — Ой, как сладко… прямо Ромео и Джульетта. Сяо Чжань залился краской, а Ван Ибо сердито посмотрел на мальчишку. — Не говори того, о чем можешь потом пожалеть.