house of memories

Ё Хан даже не притрагивается к своему блюду, упираясь локтями в стол и положив подбородок на скреплённые в замок пальцы. Мужчина многое ожидал увидеть после своего приезда: потерянность, начавшуюся истерику, мягкую улыбку или пощечину, на худой конец, но парень перед ним был спокоен, расчётлив и даже слишком равнодушен. Уезжая, Кан видел перед собой тёплый олений взгляд, мягко уложенные, с прямым пробором, волосы и даже помнил взгляд — раскаивающийся и до боли родной. Хотелось остаться, затянуть младшего в объятия и обещать никогда не оставлять, вот только Ё Хан был старше и старался быть ещё и мудрее, давая парню свободу хотя бы на время, чтобы болезненная привязанность немного отпустила, давая здраво смотреть на вещи. Га Он тогда потерял слишком много: родителей, лучшую подругу, веру в справедливость и честность, но худшее — себя. Он больше не знал кто он на самом деле и Ё Хан хотел дать ему возможность попробовать найти ответы, но, кажется, прогадал. Они не поддерживали особой связи весь этот год, хотя Элия часто переписывалась с младшим хёном, вечерами пропадая за их звонками и совместным просмотром кино или сериалов. Мужчина каждый раз прикусывал язык, стараясь оборвать себя на полуслове, всё равно по итогу спрашивая о состоянии младшего, хотя хотелось схватить телефон, набрать вызубренные цифры и услышать родное "привет, хён". Им обоим нужно было время, чтобы зализать старые раны, приспособиться и двигаться дальше, но, кажется, впервые Ё Хан совершил ошибку и оступился прямо на пороге. Он помнил озорную улыбку, ямочки на щеках и горящие от смущения щеки, но тот, кого он видел перед собой за столиком напротив, казался чужим человеком. Та же внешность, повадки и голос, но суть — иная. Отросшие волосы заменил коротковатый ёжик, оленьи большие глаза — суженный прищур и вздёрнутая бровь. Даже тело будто другое, хотя Га Он никогда не был худощав, имея достаточно мышечной массы, но сейчас его плечи заметно расширились, а под тканью чёрной шелковой рубашки перекатывались мышцы от каждого незначительного движения. Парень удерживал бокал с вином в одной руке, чуть покачивая в разные стороны и мужчина мог разглядеть зажившие ранки на костяшках от, возможно, тренировок, пока вторая ладонь металась от вилки к клавиатуре стоящего на столе ноутбука. Пальцы быстро скакали по кнопкам, что-то печатая, а брови иногда хмурились, создавая небольшие морщинки на лице. — Ты позвал меня помолчать или для какого-то дела? — младший наконец поднимает глаза от экрана, переводя их на мужчину и Ё Хан будто даже режется о чужой взгляд, наполненный сталью и морозом. — А ты хочешь, чтобы я что-то сказал? — улыбка трогает уголки губ, но Га Он на это не ведётся, только оставляет бокал и зажимает устало переносицу пальцами. — Ё Хан, у меня была тяжёлая неделя и последнее, чего я хочу сейчас — это игр. — Если ты устал, то мог бы убрать ноутбук и наконец поесть, — мужчина подхватывает вилку со стола и тычет ею в стейк младшего, что уже остыл и явно превратился в старую подошву. Га Он только устало выдыхает, захлопывая крышку техники и берёт столовые приборы. Ё Хан помнит, как младший раньше мог словить катарсис от вкусной еду, каждый раз, при совместном ужине или обеде напоминая слова своего отца о том, что еда — не просто продукт, помогающий выжить. Сам Ким вкладывал в приготовление большой смысл, пробовал новые рецепты и специи, довольно морща нос от хорошего результат. Сейчас его действия были скорее механическими: разрезать кусок остывшего мяса, наколоть небольшой кусочек, отправить в рот и даже жевать будто по инерции. Га Он напоминает Ё Хану его самого пару лет назад, до появления младшего в его жизни. Ким так изменился, вырезал себя будто из каменной глыбы и мужчина пытается разглядеть под всей этой толщей масок того самого мальчишку, которого так сильно любил. — Теперь ты доволен? — голос-сталь, ни грамма эмоций и даже раздражения Ё Хан не получает, лишь полное равнодушие. В голове проскальзывает мысль, что, возможно, впервые в жизни мужчина не успел, переоценив свою значимость в чужой жизни. Хочется что-то сказать, встряхнуть младшего за плечи, даже накричать, но мужчину обрывают на полуслове. Молодой парень, на вид не старше двадцати, в строгом выглаженном костюме и зачёсанными назад волосами. Он становится перед их столиком, чуть склоняясь в почтительном поклоне. — Прошу прощения, что отрываю, Господин Ким, возникли небольшие сложности с подозреваемым Бон Хваном. Он требует Вас. — Джувон, ты забыл, как избавляться от мусора? — голос приобретает раздражительные ноты и Ким откидывает приборы на тарелку, что со звоном падают, заставляя поморщиться. Мальчишка выглядит виноватым, опуская понуро голову и скрепляя руки перед собой в замок. Даже плечи сжимаются и он выглядит ещё меньше, но взгляд Кима, переведённый в сторону помощника, резко теплеет, а уголки губ чуть взлетают в подобии улыбки. Ё Хан замечает перемены в поведении бывшего младшего судьи и что-то больно царапает в груди. Мужчина был эгоистичен по своей натуре, и видеть, как в его сторону нет ни малейшего проявления эмоций, в то время, как какой-то мальчишка становится центром внимания, было непривычно. Ё Хан готов был получить поток брани и злости, даже удар прямо по лицу, но всё, что ему досталось — холодное ни-че-го. — Не переживай, Джувон, я разберусь. — парень вытаскивает из кармана пальто, оставленного на соседнем стуле, портмоне, протягивая младшему пластиковую карту, — Я заказал ужин на вынос для тебя, так что оплати и подгони машину. Знаю же, что опять не поел. Парнишка усердно кивает головой, уже разворачиваясь в сторону рецепции, но останавливается от громкого голоса начальника, — И, Джувон, — дожидаясь, пока парень развернётся, Ким мягко улыбается, поворачиваясь полу боком и опираясь рукой на спинку стула, — Мы уже это обсуждали, никаких "Господи Ким", ладно? Просто Га Он, не заставляй меня повторять уже трижды. Щеки юноши краснеют, пока он кивает головой, как болванчик, испаряясь тут же под добрую ухмылку старшего. Чон Джувон — забавный парнишка, готовый услужить в каждом деле, и смотрел на Кима, как на божество, неменьше, пока Ё Хан, откинувшись на спинку стула спиной и сложив руки на груди, скрипел зубами и старался прикусить язык, чтобы не сказать лишнего. Он больше не умел право ревновать Га Она, но и остановиться не мог, видя, как тот впервые за вечер дарит кому-то тёплое подобие улыбки, самого Кана награждая лишь отстранённостью, будто они вовсе не были знакомы. — Мне нужно отъехать по работе, — Га Он уже встаёт, накидывая пальто на согнутый локоть, встречаясь с прищуренным взглядом старшего, — Что? — Окружаешь себя верными щенками? — слова сочатся ядом, но Ким давно не ребёнок, что сожмётся от чужого голоса до состояния сморщенного изюма. — Мне было у кого учиться, разве нет? Найди брошенного, побитого жизнью, сиротку, обогрей и приласкай, получив в итоге самого верного пса, — младший видит, как сжимаются желваки на челюсти у мужчины, как вена вздувается на шее и виске, от чего парень ухмыляется, пожимая плечами, — Я проводил параллели с К, а не с собой. В конце концов, Джувона я не трахаю. Упоминания мёртвого помощника бьют больно, как пуля, пущенная прямо в лоб, и Ё Хан мог б похвалить Га Она, научившегося держать оборону и защищаться словами лучше, чем кулаками, но перед глазами до сих пор всплывает бегущая строка со словами Кима. Мужчина не знает, говорит ли тот так специально или правда верит в свои же слова, но для Ё Хана их связь никогда не была лишь физической. Кан мог обладать всем и кем угодно, лишь об этом сказав, но всё, чего он желал на самом деле — это Ким Га Она. Он следует за ним до машины, хотя его не звали, не приглашали и даже не дали на это намёка, но мужчина чувствовал, отпусти он сейчас парня — и больше никогда его не увидит. Связь между ними уже натянулась, как старый канат, трещала по швам и нитки грозились лопнуть от натяжения, но она — была, хоть и потрёпанная, почти сгнившая до самого основания и Ё Хан не мог позволить ей с треском лопнуть, больно ударив по обоим. В конце концов, его не останавливали, не сказали уйти и это давало надежду, что впервые Ё Хан делал всё правильно. Перед рестораном уже стояла заведённая машина: дорогая, явно только вышедшая в производство. Га Он за год достиг пика своей карьеры, добравшись до должности главного судьи, становясь негласным преемником, так что деньги больше не были для него проблемой. Кан не спрашивал лично, но следил за младшим, часто пролистывая корейские новости и опирался на созвоны с Ин Гуком, что не переставал нахваливать Га Она за проделанную работу. Новый главный судья выстроил свои собственные паучьи сети, опутывая ими страну, перенимая привычки бывшего начальника. Они останавливаются около багажника, который тут же открывается и Га Он, не стесняясь, расстёгивает пуговицы на своей рубашке, позволяя ей вуалью спадать с плеч. Ё Хан оглаживает взглядом чужую спину, всё ту же татуировку, то, как перекатываются мышцы, отмечая уже сходящие синяки и кровоподтёки на уровне лопаток. Похоже, младший и правда много времени проводит за тренировками, доводя свои умения до абсолюта. Раньше бы мужчина обвил руками талию, обнимая со спины и касаясь губами причудливой птички на плече, но сейчас мог только сжимать пальцы в кулак, борясь с фантомными ощущениями. Его ладони помнят, каково это — касаться Га Она. Рубашка заменяется простой чёрной футболкой, толстовкой и кепкой с накинутым на неё капюшоном, а после они перемещаются на задние сидения авто. Га Он не высказывает недовольства из-за нахождения Ё Хана в машине и тот воспринимает это, как хороший знак. — Жаловался на трудную неделю, но всё равно берёшь сверхурочные. Что-то не меняется. Машина плавно двигается по опустевшим дорогам и в машине повисает неприятная тишина, которую мужчина хочет хоть немного растрясти, получая в ответ полное игнорирование. Он просто откидывается спиной на сидение, чуть расставив ноги, чтобы соприкоснуться с коленом младшего, сравнивая и изучая. Он помнит, как раньше Га Он стыдливо отводил взгляд в окно, одёргивая пиджак и сглатывал скопившуюся во рту слюну, пока его щёки начинали слегка краснеть. Теперь не было даже малейшей реакции, будто и не было между ними ничего никогда: младший просто что-то листал в телефоне и оторвал глаза от экрана только чтобы посмотреть в зеркало заднего вида, ловя взгляд своего помощника. — Я так понимаю, твоя сестра в порядке? Судя по тому количеству мемов от неё в нашем диалоге. Джувон тихо смеётся до образования мелких морщинок вокруг его глаз и коротко кивает, — Да, ей очень нравится учиться во Франции, Госп... Га Он. — парень смущённо сжимает губы, пока Ким улыбается, а Ё Хан, наблюдающий за всем этим, показательно закатывает глаза. Ночной Сеул почти пуст, люди давно еле добрались до дома и к нужному участку они добираются в рекордно короткие сроки. Оставляя помощника в машине, Га Он заходит в здание, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд. Он почти осязаем, скользит от затылка к лопаткам, но Ким старается не обращать внимание, идя по хорошо знакомой дороге. Никаких слов, разговоров или вопросов: их с Ё Ханом встречают только короткие кивки и открывающиеся двери. Кан внутренне гордился младшим, что за такой короткий период смог добиться огромных успехов, правильно расставляя приоритеты и распоряжаясь ресурсами, только за красивой картинкой всегда скрывалось нечто большее. Ё Хан, как никто другой, знал каких усилий всё это стоит. За власть и возможность ты всегда платишь в большем размере и мужчина искренне хотел узнать, какую цену заплатил Ким Га Он. Обычное помещение допросной встречает тусклым светом от небольших лампочек на потолке, затхлым запахом и прохладой. Мужчина, сидящий на металлическом стуле кажется Ё Хану знакомым и он понимает, что видел и читал про это дело в новостях. Ещё один коррупционер, считающий себя неприкасаемым, вскормленный вседозволенностью и своим раздутым эго, которому даже сам Ё Хан мог позавидовать. Даже сейчас, сидя в комнате для допроса, мужчина считал себя победителем до начала войны и впервые за долгое время Кан снова хотел стереть чью то ухмылку с лица своими костяшками. — Судья Ким, как я рад встречи. Мне пришлось долго ждать Вас. За стандартными словами скрывалась кривая сальная ухмылка, а голос сквозил едким отвращением. Младший же не обращал никакого внимания, отодвигая стул напротив, чтобы сесть, закинув ногу на ногу. Ё Хан наблюдал за всем, стоя в углу, засунув руки в карманы брюк. Парень выглядел усталым, потирая переносицу пальцами и старшему хотелось взять его за руку, отвезти домой, чтобы укутать в тёплое одеяло и дать наконец выспаться. — Не могу сказать, что это взаимно. Зачем я тебе понадобился? Кажется, мы всё уже решили. — Это ты решил, а я не согласен с этим и признание своё хочу отменить. — Твоё право. Улик против тебя достаточно, так что согласен ты или нет — я посажу тебя. Га Он не повышает голос, выглядит расслабленным, даже когда мужчина напротив тянется через весь стол, опираясь на него ладонями, слишком близко к чужому лицу и Ё Хан дёргается инстинктивно, готовясь защитить, но пропускает момент, когда пальцы Кима хватаются за седоватые волосы подозреваемого, резко надавливая на голову, с размаху ударяя лицом прямо о столешницу. Слышится хрип, смешанный со стоном от яркой боли и, переведя взгляд с парня на мужчину, Ё Хан видит, как предмет мебели покрывается небольшими каплями крови из, скорее всего, разбитого и сломанного носа. Га Он никогда не был слабаком, умел драться и постоять за себя, но к физическому насилию прибегал редко. Ё Хан даже мог бы назвать его пацифистом, но сейчас не узнавал юношу, оставленного им же год назад. Его глаза чернели, кадык ходил ходуном от напряжения, а челюсть сжималась до ярко выраженный желваков. — Как же я устал от таких, как ты. Вечно барахтаетесь, пытаясь прыгнуть выше своей головы, а по итогу скулите побитой собакой, — его хватка ослабевает и мужчина вырывается из захвата, хватаясь за разбитый нос, пока кровь продолжает струиться по искривлённым от гнева губам и щетинистому подбородку. — Какого хрена? Я засужу тебя, понял? Бон Хван не сводит злобного взгляда с судьи, пока тот не поднимается с места. Глаза Га Она резко расширяются, лицо искажается от боли и он хватается за живот руками, сгорбившись. Кан и сам пугается, порывается вперед, уже выставив руки, не понимая, что случилось, но слышит почти истерический смех младшего, от чего его плечи слегка сотрясаются. Ё Хан не хочет признавать, но сейчас он ощущает себя Бон Хваном, что глупо моргает и нихрена не понимает. Сам же Га Он задирает резко футболку в районе живота и скользит пальцами по кожу, покрытой синяками. — Засудишь? За что? — парень наклоняет голову набок и пожимает плечами, — Ты напал на главного судью, а я лишь защищался. Грязный ход, который Ё Хан бы одобрил, не будь инициатором Ким Га Он, который никогда не манипулировал людьми, не пытался ложно обвинять и не бил подозреваемых по собственному желанию. Мужчина смотрел на младшего, пытался разглядеть хоть что-то, оставшееся от того маленького оленёнка, но видел лишь звериный оскал и ярость, окружающую тело аурой. — Бешеная сука, — даже с кровью, хлестающей из носа, стекающей уже по шее, мужчина всё равно продолжал бросаться словами, стараясь вывести из себя, надавить или казаться увереннее, чем есть на самом деле. — А знаешь, что делает бешеное животное? — опираясь ладонями на стол, Ким смотрит пристально, а его плечи выглядят напряжёнными, еще немного — и ткань футболки треснет, — Перегрызает глотку. Всё выглядит каким-то сном, иллюзией или глупой шуткой. Ё Хан теряется во времени, пытается осознать новую реальность, когда младший больше не парень с солнечной улыбкой и ямочками на щеках, перемазанными мукой после готовки, а дикое, слетевшее с катушек животное. Ё Хан не метил на место святого, но старался никогда не переходить грань, довольствуясь только стратегией и выверенным планом, но даже его порой заносило и рядом был Га Он, усмиряя буйный характер. Мужчина мог вспылить, назвать предателем или иудой, но после остывал, холодным рассудком понимая, что младший хоть и затягивал поводок на его шеи, но действовал из лучших побуждений. У Кана был Ким, умеющий сдержать начинающуюся бурю, но после уезда старшего, кто был у Га Она, чтобы вовремя остановить? Резко перехватив младшего за локоть, потянув на себя, Ё Хан стоически ловит на себе острый взгляд, — Хватит, Га Он, остановись. Мужчина знает последствия, поэтому не удивляется и спокойно переносит толчок в плечо, пока они стоял перед зданием на улице, и даже выдерживает едкие слова, бросаемые младшим, прямо в лицо, как ядовитые плевки. — Какого чёрта, Ё Хан? Заделался благодетелем или резко стал жалостливым после своей терапии? — младший знает о Кане всё после рассказов Элии и нагло эти пользуется, хоть и не получает ответной реакции. — Возможно и так, и, похоже, тебе она тоже необходима. Ты переходишь границы, Га Он-а, — мужчина не отводит взгляд от пылающих глаз напротив, пытается разглядеть за бравадой хоть что-то родное и всё такое же тёплое, хочет увидеть перед собой всё того же мальчишку, но стена между ними теперь такая плотная, сделанная из векового мрамора. Все факты говорят отступить и идти дальше, но Ё Хан не был бы собой, если бы его пугали возможные трудности и прорехи на пути. — Закрой рот, — парень отшатывается назад, но делает судорожный вдох-выдох, возвращая себе самообладание, — Ты знаешь, я рад за тебя, за Элию, правда. Я всегда хотел, чтобы вы выбрались из той ямы, в которой находились большую часть своей жизни, — Га Он на секунду позволяет себе закрыть глаза и сосчитать в мыслях хотя бы до трёх, — Но, выбравшись из ада, ты не заметил, как столкнул туда меня. Маска хладнокровия спадает с лица бывшего судьи и он хмурит брови, делая шаг навстречу снова: мягко и аккуратно, как перед напуганным озлобленным зверьком, боясь спугнуть, — О чём ты? Я хотел, чтобы ты, наконец, стал жить спокойно, чтобы смог построить свою жизнь без сторонних препятствий. — Как был чёртовым горделивым идиотом, так и остался, — зарываясь пальцами в короткие волосы, сжимая чуть на затылке, Га Он наконец выглядит живым, эмоциональным, хоть и явно нестабильным, — Играешь в благодетеля, в спасателя, но мне это больше не нужно. Ты прикрывался заботой об обществе, но как только отомстил — исчез с радаров, нарекая меня героем, вот только таковым я не являюсь, Ё Хан. Ты правда думал, что после того взрыва всё закончилось? Больше нет холодности или равнодушия. Младший пышет горькой обидой и усталостью до изнеможения, и Кану правда жаль. Ему жаль, что он совершил непростительную ошибку, гнавшись за спокойствием и умиротворением, оставляя Га Она, по сути, на войне с пустыми руками, нарекая быть щитом и броней. И Даже злясь, сгорая от незатухающей злости, Ким стойко выносил удары, будто всё ещё надеялся на похвалу . — На смену власти всегда приходит другая и никогда нет гарантии, что станет лучше. Это бесконечный замкнутый круг, как ночной кошмар, и сколько этих тараканов не истребляй — всё равно плодятся новые. Я тебя понимаю, ты отомстил и это было главным твоим стимулом долгие годы, не мне тебя осуждать, но я — другой. За что мне мстить? За Родителей, Су Хён? — голос срывается до хрипа и парень останавливается, сглатывая вязкую слюну, — Мне жаль, если ты разочарован, но за этот год я стал предметом похищений и нападений столько раз, что сбился со счёта. Так что, единственный, за кого я могу мстить — это за себя, потому что мне пришлось выживать, Ё Хан, так что терапия мне не нужна. Я лишь хочу, чтобы все они висели на позорных столбах, как пиньяты. Это первая настолько длинная фраза, сказанная младшим за весь вечер, но Ё Хану тошно. Он пропустил так много событий, стараясь уберечь самого себя от призраков прошлого, наивно полагаясь на то, что он уже достиг лимита своих действий и мог уйти на долгожданный покой. Страшно то, что и Га Он был в этом убеждён: не навязывался, не пытался просить помощи и просто, стиснув зубы, двигался сам. Ё Хан хоть и действовал в одиночку, но имел и правда доверенных людей, в то время, как Га Он собрал своё окружение из выгодных соратников, ставших пешками, грамотно расставленными на шахматной доске, что просто ждали часа, чтобы пересечь всю доску а один ход и занять главенствующую роль. В этом мире не было правил и доверие — высшая награда, достающаяся не всем. — Прости меня, — мужчина никогда не извинялся, делая вид, что так и надо, что так и было задумано, от чего сейчас Га Он выглядел удивлённым, распахивая глаза и приоткрывая рот, — Мне правда жаль, Га Он-а. Похоже, я и правда слишком самоуверен. Лишь пара шагов разделяет их между собой и мужчина сокращает их быстро, обхватывая лицо младшего ладонями, соприкасаясь старым, почти незаметным шрамом, с мягкой щекой, — Я совершил много ошибок, не стану даже отрицать, но я так безумно скучал по тебе, Га Она. Не давая одуматься обоим, Ё Хан сокращает расстояние окончательно, впиваясь в чужие, приоткрытые от удивления, губы. Га Он мычит сдавленно, слабо упираясь руками в грудь, будто хочет отстраниться, но это выглядит так неуверенно, что у мужчины открывается второе дыхание. Ох зарывается в короткие волосы на затылке, врывается в рот языком и закатывает глаза от удовольствия, понимая как сильно скучал по этому. По тому, как пальцы сжимают его плечи, как тело в его руках прогибается от прикосновения к пояснице, как младший рассыпается в его руках, удерживаясь на ногах только благодаря сильной хватки на талии. И перед Каном снова тот самый мальчишка: изголодавшийся по взаимности, подрагивающий и ласковый, чьи ладони скользят по плечам и открытой шеи, нарушая ночную тишину сдавленным стоном. Он всё тот же, просто запертый в клетке собственных страхов, хоть и не без причины. Отрываясь от припухших порозовевших губ, видя, как щеки заливаются румянцем, а взгляд снова становится тёплым, Ё Хан укладывает ладонь прямо в районе чужого сердца. Туда, где когда-то пищала чёртова бомба, которую мужчина снял, хотя в кошмарах всё равно до сих пор слышал монотонный звук отсчёта, просыпаясь в холодном потому. Выстраивая в голове логическую цепочку событий, Кан сопоставлял слова младшего с яркими кровоподтёками на его теле и зубы сжимались до скрипа от мыслей, что кто-то правда посмел прикоснуться к его Га Ону, оставляя на его бледной коже такие омерзительные следы. Ё Хан был убеждён, что только следы его пальцев, губ и зубов могут быть на этом теле. — Ё Хан... — Тише. Я всё понимаю, хорошо? Но мы справимся, ведь моя очередь следовать за тобой. — и старший не врёт, потому что если у мальчишки нет обороны, закрывающей его спину, то он станет ею, как когда-то сам Га Он был его щитом. — Это может быть больно. — Я готов ко всему, что с тобой связано, Га Он-а.