All the Young Dudes – Sirius's perspective

День рождения Джеймса наступил всего через несколько недель. Хотя их однокурсники, похоже, были менее терпимы к очередным дебоширским выходкам мародёров, никто не мог отказать золотому мальчику Гриффиндора в небольшом праздновании дня рождения. Его радостная уверенность и репутация фактического лидера мародёров уже сделали Поттера в каком-то роде знаменитостью для первокурсников, и даже среди старшекурсников он пользовался популярностью благодаря своему чувству юмора и впечатляющим способностям к магии. Любому другому человеку такая популярность вскружила бы голову. У Джеймса, безусловно, было эго, рост которого, казалось, только укреплял его острое чувство правильного и неправильного; то, чего ему не хватало в скромности, он компенсировал искренней добротой и желанием помочь другим. И хотя второй раз за месяц — это уже перебор, им всё равно удалось заставить большую часть зала петь во время многократного исполнения песни «С днём рождения тебя», а Сириус обеспечил для него час на поле для квиддича с некоторыми из нынешних членов гриффиндорской команды. Джеймс был в таком восторге, будто его пригласили играть в самой Лиге. Однако, когда март подошёл к концу, Сириусу пришлось заниматься чем-то гораздо более скучным, чем организация вечеринок — экзаменами. Вся школа впала в безумие, и в замке нельзя было найти ни одного уголка, где бы не было учеников, лихорадочно готовившихся к экзаменам. Джеймс погрузился в подготовку с той неуклонной решимостью, с которой он подходил к любому делу, что, конечно же, означало, что Сириусу тоже пришлось поднапрячься. Ему было всё равно, когда Джеймс превосходил его в выполнении домашних заданий, но экзамены — это совсем другое дело. Сириус с удовольствием превращал их подготовку в соревнование, заключая с Джеймсом пари о том, кто получит высшую оценку. Римус присоединялся к их занятиям, но отказывался участвовать в спорах. В отличие от большинства студентов, он, казалось, не испытывал никакого напряжения по поводу своих оценок, и, видимо, был доволен своей способностью набрать средние баллы и в принципе сдать экзамены. Сириус втайне думал, что Римус мог бы составить серьёзную конкуренцию и ему, и Джеймсу, если бы приложил к этому больше усилий. Однако он не собирался подталкивать друга учиться больше сейчас, когда тот, похоже, наконец преодолел свою фазу зубрилы, которая уже отняла так много его времени. Питер же, напротив, находился под огромным давлением. С тех пор как его сестра сбежала в магловский колледж — скандал грандиозного масштаба в волшебном сообществе, — именно он должен был продолжить семейное наследие. Насколько Сириус понял, родители Питера были карьеристами, твёрдо уверенными, что их кровный статус должен иметь большее значение, чем он имеет на самом деле, — хотя, конечно, никогда бы не сказали об этом напрямую. К сожалению, того, чем Петтигрю могли похвастаться в чистоте крови, им недоставало во власти, из-за чего они часто оказывались на задворках высшего общества. Сириус мог бы посочувствовать ему, однако он считал борьбу карьеристов в кругах волшебников просто смехотворной, и не понимал, почему Питер так старается угодить своим родителям. Сириус, всегда находившийся на вершине пищевой цепочки волшебников, не считал, что это так уж важно, и ему не было особого дела до того, чтобы пытаться понять, почему кто-то другой может думать иначе. Кроме того, Питер был неимоверно раздражающим из-за всей этой чепухи. — Как много нам нужно сдать в этом году? — отчаянно спрашивал он, как минимум по четыре раза в день. — Питер, успокойся, — утешал его Джеймс. — Ты обязательно всё сдашь. Ты уже знаешь всю теорию назубок, осталось только применить её на практике. Сириус воздержался от того, чтобы закатить глаза, но как только остальные двое оказались вне пределов слышимости, он наклонился к Римусу и прошептал: — Я не виню его за то, что он такой дёрганый. В семье Петтигрю было по меньшей мере двенадцать сквибов — и это только в этом веке. — Сквибов? — Волшебники, не умеющие колдовать, — пояснил Сириус. — В магловских семьях ведь иногда рождаются волшебники? Бывает и наоборот — только никто не любит об этом говорить. У моего пра-пра-дяди даже была безумная теория, что маглы подменяют наших детей на своих, чтобы те могли проникнуть в волшебный мир. Это, разумеется, полная чушь. — Понятно, — медленно сказал Римус, обрабатывая информацию. — Так вот почему магия Питера немного… нестабильная? Это был хороший способ сказать то, что было до боли очевидно: Питер отставал от остальных мародёров, когда дело доходило до заклинаний. Ему с трудом давалась магия, которую остальные могли творить, не задумываясь. — Не знаю, — пожал плечами Сириус, — может быть. Не уверен, могут ли они на самом деле доказать, что сквибство передаётся по наследству. Но это причина, по которой Петтигрю не в числе священных двадцати восьми. Римус раздражённо вздохнул, вперив в Сириуса испепеляющий взгляд: — Ты же знаешь, я не знаю, что это такое. Сириус знал, но ему нравилось, когда Римус спрашивал его о чём-то. Он ткнул его в бок, ухмыляясь: — Ну, откуда мне знать, Люпин, учитывая, сколько ты читаешь в последнее время. Приятно осознавать, что ещё остались вещи, которые я знаю, а ты — нет. Римус фыркнул и опустил взгляд обратно на свою работу. К сожалению, он явно не собирался тешить самолюбие Сириуса, задавая ему вопросы. Пытаясь удержать внимание друга, Сириус быстро продолжил: — Священные двадцать восемь — чистейшие из чистокровных. Последние оставшиеся «незапятнанные» семьи. Римус стрельнул в него ещё одним свирепым взглядом, словно это была самая глупая вещь, которую он слышал в своей жизни. Сириус поднял руки, спеша объяснить: — Их слова, не мои! Ты же знаешь, я не верю во всё это дерьмо о чистоте крови. — Ага, — поднял бровь Римус, — готов поспорить, что Блэки — первые в списке. В уголках губ Сириуса заиграла ухмылка. — Вообще-то, — сказал он, — первые — Абботы. Список в алфавитном порядке. Римус застонал и вернулся к книге, но Сириус успел заметить, как на его лице мелькнула улыбка.

***

Помимо непрерывного соперничества с Джеймсом, у Сириуса была ещё одна причина погрузиться в подготовку: пока он сосредотачивал все свои силы на экзаменах, у него не было времени думать о том, что наступит после них. Летние каникулы. В то время как другие ученики болтали о планах на каникулы и воссоединении с семьёй, Сириус только хмурился всякий раз, когда речь заходила о лете. Он предпочитал думать о нём как можно меньше, хотя игнорировать эту тему становилось всё сложнее и сложнее. Он не разговаривал с Регулусом с момента их рождественской ссоры и уже не представлял, чего ожидать от возвращения домой. Он подумывал о том, чтобы попытаться написать ещё раз, может быть, даже извиниться… Но он был уверен, что мать прочтёт все его письма. И даже если бы она их всё-таки не прочла, гордость всё равно не позволяла Сириусу написать ему. Он всё ещё был обижен на Рега за то́, что расценивал как предательство. По мнению Сириуса, тот встал на сторону родителей, в то время как они всегда должны были стоять друг за друга. В то же время его собственное чувство вины начинало грызть его всякий раз, когда он вспоминал о шрамах на ногах брата и о том, как тот обвиняюще прошипел: «Оставить тебя одного?» Сириус не мог избавиться от ощущения, что он подвёл брата, что он бросил Регулуса так же, как Рег бросил его, хотя ни у кого из них не было выбора. Это заставляло его чувствовать себя абсолютно беспомощным. По мере приближения лета Сириус думал об этом всё больше и больше. Все мысли кружились вокруг стока в центре его сознания. Он пытался избегать этого как можно дольше, но в конце концов его всё равно вновь затягивало в эту тёмную яму. Он был бесконечно благодарен Джеймсу Поттеру, который делал всё возможное, чтобы понять его, и всегда был готов сказать утешительное слово в те ночи, когда Сириус забирался в его постель, не в силах уснуть. Иногда он совсем ломался, не в силах остановить слёзы, которые пробивались из глаз. Но Джеймс был настолько понимающим, что Сириус даже не чувствовал себя неловко, хотя и слышал в глубине сознания голос матери: «Имей достоинство! Мальчики не плачут!» В тот вечер, когда Сириус показал свои шрамы, отчаянно желая рассказать о том, что он видел на ногах Регги во время рождественских каникул, Джеймс судорожно вздохнул. — Это — зло, — прошептал он, в его глазах пылала праведная ярость. Сириус не знал, как ему реагировать на это слово. Конечно, он ненавидел то, что делала его мать, — он считал это ужасным, страшным, чудовищным. Но при слове «зло» он отшатнулся, первым инстинктом было желание начать защищаться. В конце концов, все приучают своих детей к дисциплине. Просто его семья была немного более экстремальной, чем большинство других. — Она думает, что так будет лучше для нас, — услышал он себя и тут же понял, что повторяет слова брата. Джеймс скептично посмотрел на него, поэтому он продолжил: — Это не… конечно, я знаю, что это неправильно, но я же не могу её остановить. Я просто… я думал, что смогу удержать её от того, чтобы делать это с Регом. Он же никогда не был таким плохим, как я, он никогда не делал ничего, чтобы заслужить это… — Сириус, — перебил его Джеймс со странным выражением в глазах. — Никто этого не заслуживает. Ты не заслуживаешь этого. Ты ведь знаешь это, да? Сириус хотел ответить, но его горло сжалось. — Ты не должен туда возвращаться, — продолжал Джеймс. — Это неправильно, — его глаза внезапно загорелись, как это обычно бывает, когда у него появляется идея. — Останься со мной на лето! Сириус моргнул и потянулся вверх, чтобы вытереть подозрительно влажные щёки: — Что? — Ты можешь остаться со мной! Уверен, мои родители будут рады тебе, — он с предвкушением улыбался, явно обрадованный таким решением. — Я не могу, — ответил Сириус с замиранием сердца. — Моя семья никогда не позволит мне. Джеймс снова хотел что-то сказать, но Сириус покачал головой. — Слушай, просто… забудь об этом, ладно? Давай поговорим о чём-нибудь другом. Его друг неохотно согласился. Но на следующий день Джеймс снова поднял эту тему. Они сидели в общей комнате и смотрели, как Питер пытается превратить банан в тапочку. Сириус нахмурился и вздохнул. — Ты же знаешь, они никогда не пустят меня. — Не вешай нос, приятель, — сказал Джеймс, закидывая руку ему на плечо. Он был твёрдо уверен, что нашёл решение летней проблемы Сириуса, так же, как и уверен, что у него всё получится. Сириус не знал, как донести до друга, что это просто невозможно. — Не пустят. Грёбаная свадьба Беллатрисы в июне. Можете не сомневаться, мне придётся присутствовать до самого конца. — Мы тоже получили приглашение, — вклинился Питер, оторвавшись от своей работы. Банан уже наполовину напоминал тапочек, который всё ещё был ярко-жёлтым и неприятно хлюпающим. — Наверняка мы увидимся там. — Ага, шикарно, — мрачно пробормотал Сириус, не в силах выказать никакого энтузиазма при мысли о том, что Питер посетит одно из его ужасных семейных сборищ. — Если меня не превратят в тритона. Или не запрут в портрете на всё лето — однажды они действительно сделали так с Андромедой. Она больше никогда не была прежней и теперь ненавидит картины волшебников. — После свадьбы, — сказал Джеймс, упрямо возвращая разговор к первоначальной теме. — Тогда мы что-нибудь придумаем. Я вытащу тебя оттуда, если понадобится, клянусь. Сириус постарался улыбнуться, не желая спорить с другом. Джеймс ухмыльнулся в ответ, и вид у него был такой уверенный, что невозможно было не почувствовать маленькое шевеление надежды. Если кто и мог придумать, как совершить побег Сириуса от семьи, так это Джеймс Поттер. — Ты тоже, Люпин, — добавил Джеймс. Римус лежал на животе на полу и слушал только вполуха. — А? — он поднял голову, слегка выгнув спину. Сириусу показалось, что он поморщился от движений, но его черты быстро приняли нейтральное выражение. — Ты можешь приехать и остаться на лето. У нас много места, и мама не против. — Не могу, — покачал головой Римус, снова уткнувшись в книгу. Он выглядел рассеянным, напряжённым. Сириусу стало интересно, о чём он думает. — Надзирательница мне не разрешит. Законный опекун, магловские законы и всё такое. — Их можно обойти, — ответил Джеймс, не желая принимать отказ. — Вы оба приедете, так ведь? Я это устрою. Сириус хотел бы, чтобы Джеймс не так сильно внушал доверие — он не уверен, сможет ли справиться с растущими надеждами на успех, которые рухнут, как только он снова окажется в мрачном поместье своих родителей. К счастью, Питер ахнул, отвлекая их от разговора. — Кажется, у меня получилось! — он поднял вверх свою ярко-жёлтую тапочку. — Молодец, Пит, — сказал Сириус, не в силах проявить энтузиазм, который так хорошо давался Джеймсу. — Теперь примерь её, чтобы проверить, подходит ли она. Питер наклонился и надел тапок. Краем глаза Сириус заметил движение Римуса, который выпрямился в сидячем положении, а затем внезапно вскочил на ноги. Его глаза были широко раскрыты, как будто ему только что пришла в голову идея. — Фу! — вскрикнул Питер, возвращая к себе внимание. Его босая нога была покрыта банановой слизью, и Джеймс разразился хохотом, трясясь так сильно, что его очки чуть не соскользнули с лица. — Он же пошутил, Пит! Тебе пора перестать делать всё, что бы мы ни сказали. Римус всё ещё стоял, на его лице было странное выражение. — Всё нормально, Люпин? — с любопытством спросил Сириус. Римус замешкался, когда всё внимание переключилось на него. — Да, просто… думаю, мне стоит прогуляться. — Куда? Уже почти отбой, — напомнил Сириус, а затем почувствовал искру возбуждения, поняв, что Римус, должно быть, что-то замышляет. — Что ты задумал? — Нет-нет, ничего… Просто мне захотелось… — Мы тоже пойдём! — Джеймс встал. — Я принесу мантию. — Нет! — закричал Римус. Все замерли, даже Питер, который в это время выковыривал остатки банана между пальцев ног. — Мне… — Римус заикался. — Мне нехорошо. Я просто хочу пойти к мадам Помфри, вот и всё. Ох. Сириус сразу же понял свою ошибку. Он изо всех сил старался, чтобы Джеймс и Питер не замечали странных исчезновений Римуса, но они всё чаще стали задаваться вопросом, почему их друг так часто болеет. Сириус старался не привлекать внимания к этой теме, но, похоже, сегодня у него получилось наоборот. Он молча проклинал себя. — Хорошо, приятель, — мягко сказал Джеймс, подняв руки вверх. Все уже привыкли к резким перепадам настроения Римуса. — Успокойся. Хочешь, мы пойдём с тобой? — Я пойду, — быстро сказал Сириус. Он встал и взял Римуса за локоть, прежде чем тот успел запротестовать, и потащил его к портретному выходу. — Сириус… — начал Римус, когда они благополучно вышли в пустой коридор. Сириус догадался, что тот собирается сказать — он наверняка не хотел, чтобы друг шёл с ним в больничное крыло, особенно если это связано с оборотнями. Римус всё ещё не знал, что Сириус разгадал его секрет. — Всё в порядке, Люпин, — быстро успокоил он друга. — Я просто провожу тебя туда. Не пойду с тобой внутрь или что-то в этом роде. Римус выглядел немного смущённым, но, похоже, принял это. Они начали идти, двигаясь медленнее, чем обычно. Сириус понял, что Римусу больно, и тот пытается это скрыть. Его челюсть была стиснута, плечи напряжены. Он снова задался вопросом, что именно происходило во время ежемесячных превращений его друга — что бы это ни было, кажется, оно всегда что-то отнимало у него. — Ты в норме? — осторожно поинтересовался Сириус. — Ты ходишь как-то скованно. — Мне нехорошо, — повторил Римус, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы. Очевидно, ему не хотелось говорить об этом — впрочем, он никогда не хотел говорить о себе, в любом контексте. Сириус знал, что лучше не давить на него. — Ладно, — бесстрастно ответил он, и они продолжили идти в молчании. Когда они подошли к двери в больничное крыло, возникла неловкая пауза. Римус смерил его взглядом, ожидая, когда его друг уйдёт. Сириус невозмутимо оглянулся. — Надеюсь, тебе станет лучше, — сказал он. — Мы можем навестить тебя завтра, если ты не вернёшься? Римус моргнул, как будто не этих слов он ожидал. Его взгляд немного смягчился, но он всё ещё был насторожен, когда пробормотал: — Может быть, — он пожал плечами и поморщился — явно от боли. Сириус старался сохранить нейтральное выражение лица. На мгновение у него возникло желание рассказать Римусу, что он всё знает, что ему не нужно хранить этот секрет, что он может попросить о помощи. Что он не один. Но Сириус знал, что это не лучшая идея, поэтому лишь сказал: — Береги себя, Люпин, — после чего повернулся и поспешил прочь, не оглядываясь.