Выборг

Первым, что увидел Николай, поднявшись на верхнюю палубу, была «Императрица Елена». Огромная, особенно в сравнении с большинством местных кораблей (говорят, водоизмещением она была «больше трех тысяч тун, но меньше трех с половиной»), специально выкрашенная в черный цвет, с десятками (Николай даже не пытался посчитать их все) открытых орудийных портов по левому борту, повернутому к ним, она действительно производила жутковатое и гнетущее впечатление. Эта «любимая игрушка короля Ричарда» и, очевидно, английских корабелов (которым король, очевидно, позволил воплотить в жизнь их самые смелые идеи) явилась своеобразным (и явно промежуточным) результатом гонки вооружений на Балтике. Началось все с того, что англичане научились строить современные корабли у португальцев, но, не имея возможности строить такое же количество кораблей, которое строили они, постарались компенсировать это огневой мощью и водоизмещением (чтобы мог брать на борт как можно больше солдат, которые пока еще не назывались тут морской пехотой, и боеприпасов) каждого отдельного корабля королевского флота. Потом эти корабли стали сопровождать английские конвои в Исландию и Балтийское море и приняли участие в вялотекущей пиратской войне с Ганзой, которая так и продолжалась, по сути, с самого воцарения Ричарда III. Естественно, Ганза попыталась применить такой же подход, и не сказать, что безуспешно. Потом люди Ивана III привезли «Святого Георгия» на перестройку, где корабль увеличили и поставили на него еще полтора десятка пушек. Потом король Дании, готовясь к будущей войне (в т.ч. с Ганзой), решил построить корабли, сравнимые по огневой мощи с ганзейскими. Потом началась война, и все эти корабли прошли испытание боем, результатом чего стали попытки построить еще большие корабли с еще большим количеством пушек, так что на второй год войны среднее водоизмещение каракк, действующих на Балтике, уверенно приближалось к полутора тысячам тонн. По количеству пушек английский королевский флот все еще оставался лидером - «среднее» количество пушек на его кораблях было равно шестидесяти. Ганзейцы, датчане и все остальные старались угнаться за англичанами, поэтому «в среднем» на их кораблях было около сорока пяти-пятидесяти пушек. Естественно, для таких кораблей нужно было больше людей. Не все выдерживали это соревнование. Говорили, например, что из всех купцов построить и содержать подобные корабли могут только Фуггеры. Еще говорили, что король Шотландии буквально разорился, пытаясь создать флот, подобный английскому. И еще, что даже таким богатым городам, как Ревель, будет трудно в случае необходимости выставить подобный флот. Корабли быстро разделились на торговые и военные... Все это пришло Николаю в голову, когда он стоял на палубе корабля вместе с другими командирами похода (там даже откуда-то взялся Николя Коатенлем) и слушал, как граф Вестморленд о чем-то перекрикивается с командиром «Императрицы Елены». Николай был все еще пьян, и ту треть своего сознания, которая не была занята приходящей в голову херни, он заставлял работать целиком на то, чтобы стоять относительно прямо и при этом не опираться боком на одного из своих соседей. Последняя треть размышляла, осталось ли на кораблях вино и можно ли, если что, ограбить какую-нибудь лавку в Любеке. Cтрого говоря, они были еще не там, а в Травемюнде. Зачем его подняли? Николай даже не знал, что это за Травемюнде. Если бы он не прочитал текст о будущем у себя во сне, он вообще не знал бы, что такой есть. Он и вообще не знал, что происходит вокруг. Не помнил. То есть если до фьорда Оденсе он еще хотя бы мог сказать, что после чего случилось, то после Оденсе — полный мрак. Как они плыли, куда плыли, все ли доплыли... хотя капитаны кораблей, которые стояли около него, шептались, что, хвала Господу... или это были не капитаны? Кто это вообще? Они были тут в начале плавания? А что у них на палубе делает Николя Коатенлем?.. У него же своя есть... Наконец граф наговорился с капитаном «Императрицы Елены», на их палубе противно взвыл рожок, они закрыли орудийные порты и корабль прошел вперед, открывая им путь в устье Траве. Когда их корабль тоже двинулся вперед, Николая замутило еще сильнее. Он попытался взять себя в руки. Только сейчас он заметил, что было по-зимнему холодно. Все, кто, вместе с графом Вестморлендом находился на верхней палубе, были одеты либо в московского кроя шубы, либо в несколько слоев верхней одежды (на Николае при этом не было даже одного шерстяного плаща). В реке, по которой они плыли, льда вроде бы не было (он не заметил), но по ее берегам лежал снег. Все «начальники», которые собрались на палубе, чтобы торжественно поприветствовать капитана «Императрицы Елены», разбились на группки и разошлись по верхней палубе. Граф Вестморленд о чем-то беседовал с адмиралом Коатенлемом. Энтони держался на почтительном расстоянии (но был готов, если что, не позволить ему упасть лицом на доски, судя по выражению лица), а больше никому до Николая, похоже, дела не было. От нечего делать он поднялся на кормовую надстройку и, опершись на фальшборт, устроился около рулевых и принялся глядеть на реку и корабли, что следовали за ними. Там его и нашел граф Вестморленд. Они вместе с капитаном корабля поднялись на надстройку, после чего капитан подошел к рулевым и стал объяснять им, как они должны подруливать веслом, которое пытались удерживать в своих руках, а граф направился к Николаю: -Мартин, постарайтесь держать себя в руках, пожалуйста. Мы оба возглавляем английскую делегацию и во время торжественного приветствия бургомайстеров и ратсхерров... -Приветствия?! - пьяно засмеялся Николай. - А что, при Генрихе V герцог Бэдфорд торжественно приветствовал мэра и старшин Парижа каждый раз, когда туда возвращался?!.. Зачем вообще это все... -Во-первых, да, приветствовал. Мы уважали права самоуправления французских городов. -Зачем... они все равно захвачены... Граф тяжело вздохнул. -Давайте пока оставим недавнюю историю. Что бы ни было во Франции при Генрихе V, Любек мы в любом случае не захватывали. Николай опять хохотнул. -Не захватывали?.. А что тогда? -Мы даже не воюем с ними. Это Московия воюет с ними. А мы всего лишь защищаем Восточное море от пиратов, которых становится слишком много в такие времена. Среди прочих мы защищаем и Любек. И будем защищать, пока он не подпишет с нами, и отдельно — с великим принцем Иваном — соглашения о торговле и дипломатических отношениях, где согласится на некоторые наши условия... Или, например, пока принц Иван не скажет нам, что намерен прекратить войну с Ганзой и мы не убедимся, что в силу этого пиратство неизбежно пойдет на убыль. В общем, все зависит от обстоятельств. -И зачем это лицемерие? - кисло спросил Николай. -Чтобы они сильнее боялись. Вернее, это кузен считает, что так они будут сильнее бояться, я не уверен... В любом случае, приказы короля можно только выполнять, поэтому сейчас мы устроим торжественное приветствие по всем правилам дипломатии. -Тогда я подготовлюсь... Попытаюсь. Сколько у меня времени, чтобы прийти в себя? -До любекского порта нам идти еще три часа или около того. Там нас сначала поприветствуют сэр Ричард Герберт и сэр Генри Уайатт. Мы должны бы друг друга торжественно поприветствовать, как рыцари и командиры... наверное. Но не думаю, что будем. В, - граф невесело усмехнулся. - незахваченном городе не до торжественных рыцарских приветствий, сами понимаете. Николай кивнул. Оставшись один, он продолжил проводить себя в порядок, хотя чем больше он для этого делал, тем меньше у него получалось. И даже наоборот, казалось, ему становилось только хуже. Во рту появился горький привкус, в правом боку закололо, но самое главное — вместо тупого чувства веселья наступило такое же тупое чувство апатии, сменившаяся грустью, а потом злобой. «Какого хуя! - думал он. - Все мной помыкают. Король со своими смехуечками... Надо же! В следующий раз берите деньги... Этот тоже. Как мальчишку меня отчитывает! Дипломатическое приветствие. Это потому, что я попаданец?.. Не такой, как они? Я что, заслужил?.. И этот... Клоп, блядь. Брат всех купил и продал по три раза, а потом башки лишился. А он тоже... шапочку на меня напяливает и думает...» Так Николай и думал все три часа, стоя на корме судна и смотря на реку, заснеженные берега с редкими фахверковыми домиками и идущие следом за ними корабли. У него начало неприятно тянуть в районе сердца, заболела голова, захотелось одновременно есть, выпить и спать и вместе с тем не хотелось ничего из этого. Так, в уже начинавших сгущаться зимних вечерних сумерках, они пристали к берегу у северной башни (вернее, сложной системы башен) Любека. Сойдя на берег вслед за Николя Коатенлемом и каким-то знатным господином (Николай решил так по одежде — самого человека он так и не вспомнил) он пошел вслед за видневшейся шагах в пятнадцати от него закованной в латы спине графа Вестморленда. Рядом с ними, взяв их в неплотное кольцо, шли их телохранители. Никаких торжественных приветствий, действительно, не было. Просто около ворот в окружении двух десятков солдат их ждали два человека с мрачными выражениями лиц (тоже в доспехах, но без шлемов) — среднего роста худощавый, седой сэр Ричард Герберт, незаконнорожденный брат покойного графа Хантингтона. И высокий, плотный, крепко сбитый, с редеющими темными волосами сэр Генри Уайатт, которого Николай последний раз видел лет десять назад. Сэру Генри должно было быть не больше тридцати семи, но выглядел он намного старше, как-будто был чем-то серьезно болен. Тем не менее, его легко было узнать. Николай сразу же направился к нему, пожал его руку и спросил: -Генри! Какими судьбами?! Давно вас не видел! Куда вы пропали?! Уезжали? Какие-то проблемы? Неужели и вас обвинили в поддержке Тюдора?!.. Зашли бы ко мне — я бы мигом уладил! А сейчас почему здесь? Извините, я потерял вас как-то... Знаете... с этими заботами о королевстве... -Знаю-знаю, - с затаенной злобой ответил ему Уайатт. - Куда уж вам, Мартин. Вас сразу назначили министром по делам герцогства Ланкастерского. Еще до узурпации, если я правильно помню. Откуда бы вам заметить, что меня с осени восемьдесят третьего не было в Англии. -То есть вы предусмотрительно уехали от всего этого кошмара? - улыбнулся Николай. Сэр Генри был чиновником... Или юристом?.. Или чиновником-юристом, как это часто бывало?.. Когда Николай еще служил в Иннер Темпл, они приятельствовали, хотя сэр Генри был лет на десять младше: Николай был рад узнать, что еще один из его знакомых избежал неприятностей, связанных с неурядицами середины восьмидесятых. -После восстания Бэкингема стало совершенно понятно, что законный король и его брат мертвы. Тогда я стал искать того, с помощью кого я мог бы отомстить узурпатору. Мне указали на Тюдора. Я присоединился к нему. Поскольку у них тогда было слишком мало людей, мне дали поручение: отправиться с дипломатической миссией в Шотландию и договориться о помощи узурпатору... -В смысле, королю Ричарду... -Нет, Тюдору. Законный король и его наследник погибли летом восемьдесят третьего года. Законный король, как и закон, может быть только один. Все остальное — узурпаторы разных мастей. Так вот, я поехал в Эдинбург... -Подождите, Генри... Вы поехали в Эдинбург? Один? Вас никто не сопровождал?.. -Никто, - мрачно подтвердил сэр Генри. -С дипломатической миссией? Сколько вам тогда было, Генри? Двадцать три? Двадцать четыре? Вы хоть в одном посольстве участвовали? Или писали письма иностранным государям или чиновникам, например, под руководством королевского секретаря?? -Нет, - недовольно буркнул сэр Генри. - Может быть, поэтому все получилось хуже некуда. Меня схватили люди одного друга вашего друга... -Это кого же? -А есть разница? Они бросили меня в тюрьму в одном из их овцеебских замков и начали пытать. -По приказу короля Ричарда?? -Нет. Уж на что я ненавижу узурпатора, но он тут ни при чем. Они сами. Из дружеских чувств к «королю Ричарду». Никаких кавычек сэр Генри не ставил, даже «воздушных» кавычек движениями пальцев рук. Одним своим тоном он дал понять, что для него Ричард III — ненастоящий король. -«Король Ричард» прислал мне письмо, в котором приглашал к себе на службу и говорил, что очень ценит меня и мое знание законов. Это они каждый день пытали меня, а потом в очередной раз зачитывали мне его письмо и говорили: «Ну что? Пойдешь служить королю Англии или тебя еще поубеждать?» А потом Тюдору отрубили башку, братьям Стенли отрубили бошки и шотландские «друзья» «короля Ричарда» поняли, что, раз он сам справился с врагами, то не слишком щедро заплатит за дружбу. Так что меня перестали пытать, а просто бросили в камеру — спасибо, хоть с окном — и забыли. Лет на пять. Пока «король Ричард» не выдал свою племянницу за молодого короля Якова. Тогда меня просто вышвырнули из повозки посреди Эдинбурга. Даже английский фунт дали и новую одежду. Век не забуду. -А дальше что? -А дальше я шатался по миру. Побыл наемником и здесь, в Шлезвиге, и в Италии. Там же пытался пристроиться секретарем к кому-нибудь из местных... да что-то не удалось. Поехал в Бретань, стал одним из младших командиров во французском гарнизоне в Нанте. Только так нигде и не осел. И денег не нажил. Ну и вспомнил тут про письмо этого вашего «короля Ричарда», Мартин. Написал ему. Он ответил, что с удовольствием возьмет меня на службу, но теперь уже надо будет доказать свою готовность служить. Я приехал в Лондон, получил аудиенцию у герцога Норфолка... и теперь я здесь. Николай помолчал недолго. -Простите мне мои слова, Генри, но... боюсь, вы претерпели все ваши страдания зря. Недавно в Англию из Антверпена вернулся Ричард, младший сын Эдуарда IV. Сэр Генри зло прищурился: -А что случилось с Эдуардом V? -Он умер от неизвестной болезни. Ничего нельзя было сделать... По крайней мере, так утверждает мой друг, король Ричард... Те несколько секунд, которые Николай произносил эту фразу, сэр Генри пристально всматривался в его лицо во все сгущающихся сумерках. Выражение лица самого сэра Генри менялось при этом с неприязненного до выражающего боль до равнодушного до... выражающего надежду?.. -Да, - сказал он мечтательно. - Если бы я смог оказаться при дворе. Если бы поговорить с ним. Я, может быть, простил бы и узурпатора Ричарда. И знал бы, что жизнь потратил на благое дело, хоть и потратил зря... -Я думаю, после того, что вы делаете здесь, помогая сэру Ричарду, король сам призовет вас ко двору, но если нет, то я... Договорить Николай не успел. На себя обратила внимания подошедшая к ним группа людей, состоявшая из нескольких очень дорого одетых мужчин средних лет в сопровождении троих ладнскнехтов без доспехов, но в вычурной одежде и с двуручными мечами. Английские телохранители и солдаты тут же встали «полумесяцем» вокруг двух групп, «охватив» его «рогами» и ландскнехтов. Сэр Генри обернулся к подошедшим и поклонился вслед за сэром Ричардом. -Достопочтенные советники Вольного города Любека, ваше сиятельство господин бургомайстер... - начал Ричард Герберт. -Я вижу, король Ричард продолжает нас оскорблять, - перебил его мэр; он на удивление хорошо говорил по-английски, вообще без акцента; вернее, это отсутствие акцента и было его «акцентом», выдавая его стерильным, «общим» произношением, так характерным для тех, кто старательно и «правильно» выучил язык и теперь «правильно» на нем говорил, без диалектов, жаргонизмов и неологизмов. -И чем же мы вас окорбили? - подал голос граф Вестморленд. -Вы все достойные и благородные люди, - ответил мэр. - хотя и наши враги. Я знаю вас, граф Вестморленд. Я знаю всех людей, которые сопровождают вас. Я знаю и вас, монсеньор Коатенлем, союзник короля Англии. Но также я знаю и его! При этих словах мэр поднял руку и вытянул указательный палец в направлении Николая. -Мы знаем, что этот человек — чернокнижник, что он почти убил собственную жену и что до того, как стать советником короля, он был карманником на Лондонском посту. А еще мы знаем о том, что у него нет ни отца, ни матери. Возможно, он убил их. Николай, злоба которого, подогретая похмельем и усталостью, вспыхнула почти сразу же, не выдержал. Он растолкал прочих членов делегации, быстрым шагом подошел к мэру и схватил его за грудки. -Ты что сказал про моих родителей?!?! Мэр гаденько улыбнулся: -Даже мы, всего лишь какие-то там купцы, - на этих словах городские советники громко засмеялись. - умеем достойно вести себя, что бы ни случилось с нами или вокруг нас. Ведь иногда случается, что московиты у тебя десять пудов меда отберут на таможне... Немцы опять засмеялись. -А вы, насколько я знаю, целый виконт. Я думал, важнейшее умение дворянина — держать лицо... Ах, да. Я забыл, вы же не... Следующие несколько секунд с одной стороны, застыли, будто в том же меду, а с другой - все произошло настолько быстро, что Николай даже не до конца понял, что он сделал. «Всю жизнь меня все унижают! - подумал Николай. - Сначала там, потом здесь!.. Жена унижала, всякие говнюки придворные унижают!! А теперь еще и этот пидор!!!» -А ну заткнись мразь!!! - закричал он, нащупал на поясе ножны с кинжалом, вытащил его, перехватил клинком вниз и вонзил в темя бургомайстера. Тот замертво упал на спину. Николай оглянулся. Английские солдаты добивали ландскнехтов. Все немцы стояли с бледными, перекошенными от страха лицами. Кроме одного, жирного здоровяка с недельной щетиной на лице, который как-то странно улыбался. -А ты хули лыбишься, ты, хряк ебаный! - взревел Николай и подбежал к нему, однако получил от здоровяка оплеуху такой силы, что свалился на землю. Прежде чем даже сам Николай понял, что произошло, рядом со здоровяком оказался адмирал Коатенлем со шпагой. Это была шпага начала шестнадцатого века, с тяжелым, широким клинком, и все же адмирал умудрился как-то крутануть ей (Николай опять не понял, как) и ткнуть ее острием здоровяка в шею. Тот упал, держась за горло. -Валите обратно в вашу ебаную обосранную деревеньку, - сказал граф Вестморленд. - И помните, как оскорблять нас и наших друзей. Немцы даже не пытались сохранить лицо: они почти убежали обратно в город. -И что вы здесь устроили? - спросил Николая граф Вестморленд, наблюдая за тем, как Энтони достает из головы бургомайстера кинжал и вытирает его об его же, мэра, рукав. -А что я устроил? - спросил Николай. -Ганзейцы обычно хамят и оскорбляют на переговорах. И делают вид, что никого не боятся. А может быть, и правда никого не боятся. Как тот выживший из ума старик на Стальном Дворе. Мне рассказывали... -Теперь будут следить за языком, - бесцветным голосом ответил Николай, на которого опять навалилось какое-то странное отупение. -Не уверен. А вот что я знаю почти наверняка, так это то, что скоро об этом узнает весь город и мы получим восстание. Если мы останемся здесь и поможем сэру Ричарду и сэру Уильяму, наше путешествие еще затянется, а кроме того, мы неизбежно понесем потери и природный сын короля не получит подмоги вообще или получит, но гораздо меньше, чем отправлял его величество! А если мы уйдем отсюда — здешние защитники могут не успеть предупредить наш флот в Травемюнде и тогда... простите, господа, - обратился граф к Уайатту и Герберту; те только развели руками. – Но самое главное: обо всяком перемирии и переговорах можно будет забыть надолго. Между нами встанет кровь. Опять. -Я их проучил, - повторил Николай. -Проучил? Мы могли сделать это тысячью способов. В нескольких милях отсюда стоит наш флот. В нескольких милях отсюда много сотен наших солдат. В конце концов, можно самому оскорбить их, и гораздо умнее, чем сделал этот... Но вы, Мартин, сделали то, что сделали. Сколько вы уже служите королевским советником? Двенадцать лет? Тринадцать? -Несчастливое число, - сказал Николай устало, забирая у телохранителя нож. -Действительно, - съязвил граф Вестморленд. - Иначе не объяснить, почему тот, кто стал советником кузена раньше, чем тот стал королем, и участвовал в десятках переговоров, повелся на такую грубую подначку. -Зато все прошло даже лучше, чем он ожидал, - парировал Николай; его начинало раздражать, что его опять поучают; опять заболела голова и начало противно тянуть в районе сердца. - Он, я уверен, сейчас радуется. -Вам надо уходить, - обратился к ним сэр Ричард. - Немедленно. Местные давно недовольны нашей «помощью», а после такого восстание неизбежно. В городе живет двадцать пять тысяч человек, а нас — три сотни здесь, чуть больше двух сотен на западной башне и сотня на юге. Пока прибудет подкрепление из Травемюнде, пройдет часов восемь. -Но нам надо починить корабли. Можно ли как-то... Сэр Ричард покачал головой. -Но триста и двести человек на воротах — это довольно много, - настаивал граф Вестморленд. - На самом деле, это очень много. -Нет, - возразил ему сэр Ричард. - Дело не только в том, что нас меньше, но и в том, что они знают эти стены и башни гораздо лучше. Если вы останетесь здесь, вам точно придется вступить в бой. Мы не удержим северные и западные ворота. -Надо предупредить их... в западной башне о том, что будет восстание, - тихо пробормотал сэр Генри. - Немедленно. -Почему? - спросил его сэр Ричард. - Им достаточно поднять мост... -В том-то и дело, что они не смогут его поднять. Сегодня утром он сломался, - еще тише сказал сэр Генри. -Надо их предупредить, - сказал сэр Ричард. - Пусть идут сюда. -Я схожу. Быстро, - заверил его сэр Генри. -Что же делать с югом... - размышлял вслух сэр Ричард. -На юг отправлюсь я, - заявил адмирал Коатенлем. - Я ведь обязан предоставить союзническую помощь Англии от имени моей государыни, герцогини Бретонской. Я думаю, сейчас самое место и время. Тем более, что я единственный здесь, кто считает, что Мартин поступил правильно. Вы все слишком осторожничаете, слишком много готовитесь к будущим переговорам, которых может и не случиться. А я считаю, нечего играть в милосердие с этими наглыми купчишками. Нечего бояться, что они будут вас ненавидеть - они уже ненавидят. Так что надо было не просто занять городские укрепления, надо было разграбить этот городишко и сжечь. Чтобы правнуки этих наглых купчишек дрожали от страха, услышав английскую речь. -Вы ведь тоже купец, Коатенлем... - удивился граф Вестморленд. -Да, но я никогда не оскорблял тех, с кем торговал. И всегда знал, когда нужно отступить. И отступиться. Кроме того, некоторое время назад у меня вышел спор с Любекскими купцами. О справедливых ценах. -Ах, вот оно что, - в голосе графа не слышалось осуждения. - И вы, Коатенлем, похоже, тогда отступили. И дождались момента, когда можно будет наступать. Ведь сейчас другого выхода у нас нет, кроме как позволить вам остаться. -Что поделать, если я умнее их? - пожал плечами адмирал. - И когда-нибудь сам буду возить из Московии товары... с разрешения короля Ричарда, конечно! А они не будут. Граф посмотрел на него с сомнением. -Хорошо, оставайтесь, - наконец кивнул он. - Но с этого момента вы и все ваши люди и все корабли переходят под командование сэра Ричарда Герберта. Действовать самостоятельно вы по-прежнему не можете. И если вы сделаете, как хотите, то сделаете кузена своим врагом. Он не прощает неисполнения своих приказов, это вы знаете лучше меня. Это он приказал нам — нам всем — обращаться с горожанами по возможности уважительно, а с постройками — по возможности бережно. Вы знаете, что стать врагом моего кузена довольно трудно, но если уж вы обратили на себя его внимание... А еще, он обязательно обратится к вашей герцогине. А она, говорят, и так последнее время недовольна вами... -Не волнуйтесь, - подал голос сэр Ричард. - Я не позволю ему спалить город. Граф с сомнением посмотрел на них обоих... И пожал им руки. * * * Есть участки между устьем реки и Любеком, где Траве еще уже, но и около города она была не особо широкой. Стоящие на якоре в бухте корабли делали реку еще уже, что заставляло капитанов и прочее «начальство» нервничать еще сильнее. Из-за этого, подозревал Николай, обратная погрузка на корабли всех, кто успел выгрузиться, и выход из бухты заняли больше времени, чем должны были. Кроме того, есть еще ветер и сила всяких течений... Вот и получилось, что, когда они пошли вверх по реке, темнота довольно давно, как опустилась на землю, и из-за стен города были видны зарева то ли множества факелов, то ли пожаров и доносились звуки аркебузных выстрелов. Николай, в общем, довольно равнодушно наблюдал за всем этим. Виноватым он себя не считал. И чувствовал себя плохо из-за похмелья и многодневного запоя, но никак не из-за первого убийства в своей жизни. Он считал себя правым. Нельзя никому позволять унижать себя. Жене он позволял, и чем это кончилось? Тут мир такой, говорил он себе, построенный на специфически понимаемом достоинстве и мести. Жене толком отомстить он не сумел. Там было понятно: из-за дурацкой английской судебной системы и дурацких английских законов пострадали бы невинные люди. Но сейчас-то он был в своем праве! А что до восстания... Во-первых, никто не видел, что происходит в городе и не знал точно, восстал там кто-нибудь или нет. А во-вторых, это война, а на войне всякое бывает. А ля гер сом а ля гер, как говорится!.. И все-таки на задворках его сознания билась какая-то мысль, которую он как-будто не мог забыть, но и не позволял ей подняться на поверхность. Как-будто он забыл о какой-то мелкой, но очень важной детали... Конечно: «почти мученическая смерть» сэра Уильяма! Неожиданно Николаю стало не все равно. Он не знал, что делать. Сначала он хотел броситься к капитану и попросить вернуться в город, но быстро понял, что в этой просьбе ему откажут. Тогда он решил, что должен еще раз погрузиться в тот свой провидческий сон, который позволяет заглянуть на пятьсот лет вперед. Может быть, все не так ужасно. Может быть, он неправильно запомнил. Или тот историк напутал. «Так... и что же помогало мне попасть в будущее?? - лихорадочно думал Николай. - Точно! Когда мне было плохо и при этом я испытывал психологический стрессс... Точно... Точно! Как тогда на корабле, когда я страдал от духоты и думал о музее мумий короля Ферранте... Или неделю назад... или сколько там? Когда я был бухал, да еще и страшно было, что сейчас утонем... Точно!» Все-таки как минимум одна бутылка шотландской бормотухи, еще не ставшей виски, на корабле была. Николай купил ее у капитана, закрылся в своей каюте и тут же залпом выпил. Ему моментально стало плохо с сердцем, он повалился на постель, стараясь при этом думать о музее мумий... и опять очнулся в том самом гостиничном номере перед ноутбуком. Николай лихорадочно принялся искать информацию о Генри Уайатте. Как ни странно, в этом сне он забыл фамилию «Уайатт» и, как это часто бывает во сне, не мог вспомнить, поэтому ему пришлось перелопатить массу ненужной информации: про так называемую «Английскую Финляндию» («в Кореле в первой четверти XVI века на две с половиной тысячи жителей приходилось пятьсот англичан»; «Котлас — город в Егорьевской губернии, название происходит от англ. «cutlass» - «абордажная сабля»); про англичан Аландских островов («особая этно-культурная группа (числ. ок. 50 тыс. чел.), постоянно проживающая на Аландских островах; потомки англичан, шведов, финнов, поморов и русских, с 1501 года селившихся вокруг и работавших в английских гарнизонах и на базе английского военного флота; большинство англичан Аландских островов исповедуют т. н. «аландский протестантизм», в котором наравне, как святые почитаются Мартин Лютер, Джон Нокс, Григорий Палама и Иосиф Волоцкий»); даже про судьбу потомков Дмитрия Ивановича и Анны де Дрё («когда на Венском конгрессе Жан-Бэзил де Дрё заикнулся о возвращении Бретани, Шарль-Морис Талейран ответил: «Невозможно даже обсуждать этот вопрос — справедливость в отношении Бретани восстановлена навсегда!»)... Но наконец... Да! Вот: «Отправленный предупредить отряд, оставшийся на западных воротах, он забрал оттуда людей (было решено оставить те укрепления по причине поломке в механизме подъемного моста). Они двигались по улицам города в напрвлении северных ворот, пока их не окружила шеститысячная толпа горожан. Англичан победили числом. Сэр Генри Уайатт выжил, хоть и был ранен. Но, будучи униженными оккупацией города и считая сэра Генри ответственным за убийство бургомистра (так как он не остановил руку барона Стю, по их мнению, специально), разъяренные жители Любека расправились с ним: сэра Генри Уайатта четвертовали, после чего ему, еще живому, выпустили кишки...» Николай проснулся в холодном, липком поту. Сердце билось так, что, казалось, готово было выскочить из груди. Тут же нахлынули воспоминания. Николай живо представил все, что происходило с сэром Генри. Ему стало гадко, что в той книжке его смерть назвали «мученической». Николай подумал, что она была не мученической, а попросту зверской. Только следующая мысль, которая пришла ему в голову, была еще гаже: он вспомнил, что, кажется, в прошлой временной линии, сэр Генри Уайатт сделал блестящую карьеру при дворе и прожил очень долго, чуть ли не до восьмидесяти. Николай своими руками убил хорошего человека, своего приятеля (пусть и не близкого) и человека, который еще мог сделать что-то хорошее со своей жизнью. А теперь, получается, прожил ее зря. И это не изменить. «А что? - спросил его мерзенький внутренний голосок. - Если бы он был плохим человеком, или не твоим приятелем, или прожил бы счастливую, наполненную жизнь - его можно было бы?.. Как всех тех, кто сейчас погибает в Любеке?» «А ты знаешь, - продолжал голосок. - что это ты их убил? Ни за хуй убил, попаданец». Николай уткнулся лицом в постель и зарыдал. * * * Флотилия еле добралась до Данцига, но Николай вряд ли это заметил. Все дни, проведенные в плавании, он просто сидел или лежал в своей каюте и пялился в пустоту. Ни приветствовать городских старшин, ни сходить на берег он не стал. Так и просидел в каюте, получая от Энтони раз в день тарелку с едой, вкуса которой даже не чувствовал. От Энтони же он узнал последние новости. Море на полпути между Данцигом и Ревелем и до самого Выборга полностью замерзло, и лед был толщиной в тридцать дюймов. "И как они это узнали?" - подумал Николай.