Инцидент в Сибуе

Конец октября в Токио в этом году выдался на удивление теплым. Даже под эгидой ночи город плавился, испуская жар дневного солнца. Тепло исходило от крепких металлоконструкций небоскребов, толщи асфальта, рельеф которого с иллюминатора самолета, испещренный огнями вдоль и поперек, смотрелся как переплетающий карту своей золотой паутиной йоро. От ряженой толпы людей, так плотно сбившейся в общий поток разноцветной вакханалии среди ночи, на перекрестке Сибуя, общий настрой которой негласно срубал все стоп-краны. Повседневно яркий, не спящий в любое время суток, с застланными стеклом многоэтажными человейниками, кислотными неоновыми вывесками, пышущий жизнью, гамом людей, машин, вечным гоготом звуков, билбордами рекламных щитов, по-хеллоуински наряженный в оранжевые тыквы и красные ленты, мегаполис походил на девицу, что в самом расцвете сил и красоты своей сочной молодости была готова к новым знакомствам. В толпе столько ярких, самобытно ряженых в карнавальные костюмы людей — адские кошки, гремлины, бесы, мертвые медсестры, ведьмы, супергерои, зомби и всадники апокалипсиса, взгляд цеплялся за каждого и перескакивал на следующую цель, вызывая восторг и азарт от всеобщего безумия. Здесь все были на одной волне. Клубы и бары, давно сделавшие дневную норму выручки, забитые под солдаут, продолжали втискивать в себя всю нечисть этого вечера. Узнать кого-либо среди этой массы людей, словно цветной хлопушкой, взорвавшейся в праздничный салат, было задачей особого уровня, помеченной звездочкой в учебнике по химии. Основные дороги в центре города, еще в обед, перекрыты нарядами токийской полиции, во избежание проблемных ситуаций и давки — за кордон было дозволено пускать только машины, имеющие вип статус. Поэтому, как только на горизонте появлялся какой-нибудь тонированный, блестящий роллс ройс, зеваки жадными взглядами цеплялись за темные стекла, пытаясь раньше всех разглядеть, что же за гость скрывается там. Двадцать тридцать один, влетая на завышенной для центра города скорости, со звуком басов в колонках, глухими ударами бьющих по бокалам, вибрацией отдаваясь в руки пооткрывавшей от удивления рты компании вурдалаков и вампиров на парковке, давая резко по тормозам и со свистом резины, стесанной об асфальт, прибыл белый астон мартин главного мажора столицы — Годжо Сатору. Золотой мальчишка, сын влиятельной семьи крупных бизнесменов Японии, с энштейновским ай-кью, с детства избалованный вниманием к своей персоне, деньгами родителей, которые свое отсутствие в его жизни покупали новой дорогой игрушкой — со временем, из коллекционных машинок один к пятидесяти, они превратились во вполне реальный автопарк из раритетных гоночных тачек. Годжо жил на всю катушку, под эгидой своей охуенности и вседозволенности, он никогда не сомневался, что этот город лежит у его ног. Он мог позволить себе что угодно: учиться в любом университете, с такими способностями его готовы были терпеть даже с закидонами в виде прогулов и дерзкого поведения, любые брендовые шмотки, часы, драгоценности, любые развлечения, любые удовольствия. Бар «Тренч» встретил гостя привычным лобызанием и услужливостью, одетая в костюм женщины-кошки, хостес хотела было сопроводить его в вип-комнату, но сегодня на баре был аншлаг и это поинтереснее привычной випки. Сатору кивнул ей в благодарность, указывая, что обойдется без сопровождения, продефилировал к стойке увешанной бокалами разных форм и размеров, ловя на себе заинтересованные взгляды. Он был завсегдатай всех самых горячих мест Сибуи. Таких, где за полночь начинается настоящий шабаш без правил — танцы на баре, выпивка с оголенных тел, где из-за одного лишь его обворожительного взгляда из-под опущенных белоснежных ресниц каждый готов был предложить себя в роли текила-герл, давая выпить стопку-другую с собственного живота и зализать горечь напитка дорожкой мелкой соли, рассыпной по ложбинке на животе, а потом, если попадет в милость, отдаться наспех в туалете без имен. Текилу он вообще только из этих соображений и заказывал, ему нравилась сама церемония потребления, для вкуса обычно брал себе какой-нибудь слабоалкогольный коктейль, с кучей сиропов и топпингов, от одного вида которого легко можно было заработать диабет. Чужие имена его не интересовали, как и серьезные долговременные связи, он предпочитал кутить, отрываясь на полную катушку, и ни в чем себе не отказывать, а имя Сатору и так все знали, оно звучало здесь, как синоним всратых рейвов. Такую внешность, как у него, раз увидишь, навсегда в памяти отпечатается — высоченный, метр девяносто, альбинос с точеными скулами словно топором вырубленными, сильными руками, обвитыми змеями выступающих рельефных вен, улыбка в тридцать два идеально белых зуба, с чуть более выраженными на фоне остальных острыми клыками, голос низкий с заливистым громким смехом, глаза — две синих бездны глубже Мариинской впадины, в которых утопился уже не один безответно влюбившийся бедолага. На чьи-то чувства ему было ровным счётом насрать, а чтобы заинтересовать самого Сатору хотя бы на повторную встречу нужно… да если честно, неизвестно, что нужно, таких интересных в Токио ещё не находилось. Зато барменов всех знал в лицо, сегодня на смене была его любимица — Сёко. Нравился Годжо её строптивый характер, в отличии от остальных, она никогда ни перед кем не пресмыкалась и в лицо говорила всё, что думает, даже самому почетному клиенту, если он вел себя как мудло. С Сатору она общалась на равных, закатывала глаза на его дурацкие шуточки, парировала колким сарказмом, чем однозначно заслуживала уважения и бонуса в виде высоких чаевых от Годжо. Сегодня, в честь праздника, она работала в окровавленном костюме медсестры с торчащей из шеи бутафорской спицей. Медицинский халат ей абсолютно точно был к лицу, выгодно подчеркивая все изгибы девушки. Сам же Годжо — ходячий эпатаж, выбрал себе костюм горничной, полностью сшитый на заказ: черное платье колокольчик из тончайшего черного шелка с рукавами-воланами, широкими манжетами на семи жемчужных бусинах-пуговках, рюшами на юбке, которая заканчивается ровно посередине бедра, частично открывая взору плотную резинку чулков на подтяжках, уходящих ремешками под подол. Белоснежный фартук скрещивается на рельефной широкой спине, опоясывая талию огромным кукольным бантом, таким, каким обвязывают барби в подарок для маленьких девочек. На ярко голубых глазах повязка из черного кружева, которая приподнимала белые пряди и оголяла бритый затылок. Алые лакированные лодочки сорок пятого размера на шпильке добавляли Сатору плюс десять сантиметров к росту и, либо обувной мастер продал душу дьяволу в их изготовлении, либо же Годжо был прирожденной принцессой, так как чувствовал себя на каблуках очень комфортно. Не хватало только красной ковровой дорожки для дефиле, софитов и вспышек фотокамер. Запрыгнув на высокий барный стул и расправив юбку на коленях, ещё раз проходясь кончиками пальцев по мягкому кружеву, Сатору приветственно кивнул Сёко, расплываясь в своей коронной улыбке: — Сёко-тян, налей-ка мне блади мери, пожалуйста, в честь такого праздника, можешь даже разбавить кровью со своего халатика. Ахаха. Сёко ехидно сощурилась, поставив тонкие локоточки на стойку, сцепляя кисти в замок и водружая поверх свой острый подбородок: — Годжо, ты поди в натуралы заделался? Она же не сла-а-аденькая? Как же твои привычные голубая лагуна и секс на пляже, на крайняк малибу с шапкой из взбитых сливок? Годжо, оттолкнувшись длинными ногами от пола, сделал оборот на стуле в сто восемьдесят градусов, сканируя взглядом пространство и людей в клубе, промурлыкал нараспев: — Подожди, Иери, и до секса на пляже дойдем, как только пойму с кем. Желающих склеить Сатору было всегда предостаточно, вот и сейчас, стоило ему появиться в клубе, тем более в таком обличии, взгляды большей половины посетителей периодически были направлены на него — кто с любопытством, кто-то с неприкрытым желанием, кто с обожанием — мало кого развязный внешний вид Годжо оставлял равнодушным. Разве что того темноволосого парня у дальней стены, который, улыбаясь, перешептывался с каким-то блондином, почти касаясь чужого уха из-за шума музыки. — Сёко, а ты не знаешь, что это за хорни-монашка вон там? Не видел его тут раньше. Сёко прищурилась, вглядываясь в толпу, попутно, на автомате, смешивая заказанный коктейль — наполнить хайбол кубиками льда доверху, в шейкер: томатный сок, лимон и водку, затем табаско и ворчестер, соль, перец, взболтать, но не смешивать, перелить назад в хайбол, воткнуть сельдерей. — Имени я не знаю, был здесь пару раз в мои смены, пьет обычно чистый ром, а ты что, уже поплыл, Сатору? А как тут не поплыть, да этот парень ходячий секс, похоть во плоти, если бы бог разврата выбирал себе аватар, то наверняка выглядел бы он именно так — высокий, статный, с копной вьющихся волос, цвета воронова крыла, ниспадающих на широкие плечи, с улыбкой самого короля ада, поднявшегося из преисподнии на этот праздник смерти, в черной монашеской рясе с белой колораткой и разрезами подола по бокам настолько глубоко, что вид мясистых бедер, окутанных крупной сеткой шлюших колгот, вызывали у Сатору приливы жара к затылку и дикое желание заглянуть, что же там скрывается под рясой, размазать пальцами по лицу идеально нарисованные стрелки. — Да похер, как там его зовут, я планирую звать его папочка, Иери, оформи плиз мне двести рома со льдом. Уже через тридцать секунд Сёко протянула ему два запотевших ото льда бокала: — Держи, удачно тебе потрахаться, Сатору, смотри не огреби, он не один пришел, там какой-то бугай в костюме леопарда с ним был. Сатору махнул рукой, мол, похуй, вижу цель, не вижу препятствий, следом подхватывая напитки с липкой поверхности: — Разберемся, спасибо, детка. Иери наверняка закатила глаза на такое обращение, но Годжо уже не оглядываясь, шагая от бедра, держал путь к потенциальному спонсору саторовских стонов на этот Хэллоуин. Вальяжно, на мягких лапах, он пробрался через толпу, заходя со спины, касаясь кончиками пальцев чужой линии талии выдохнул на ухо подготовленную шутку, которая всегда срабатывала: — Мне кажется или на твоем лице чего-то не хватает? Парень обернулся, заинтересованно разглядывая Сатору с ног до головы, растягивая игривую улыбку: — Тебя? Годжо ухмыльнулся довольно, а он хорош: — Меня! А как ты догадался? Парень заправил прядь волос за ухо, черный лак на длинных узловатых пальцах смотрелся дико сексуально и дополнял весь образ, как и плаги туннелей в ушах. — Ну ты просто похож на парня, который купит мне что-то выпить, а, так ты уже купил! — подмигнул. Сатору протянул стакан с ромом, в котором, ударяясь о стенки и друг о друга, таяли три кубика льда. Взаимные подколы из гайда молодого пикапера очень забавляли его. — Ой, мои руки такие холодные. Можешь положить их себе в брюки, чтобы согреть? Точно, на тебе же нет брюк, что же там под рясой святой отец? Я не очень религиозен, но когда увидел тебя, понял, что ты — ответ на все мои молитвы. Из Годжо лился его фирменный юмор, как из рога изобилия, он наконец нашел достойного слушателя, который принял правила игры и охотно в ней участвовал, парируя: — Моя мама предупреждала, чтобы я не разговаривал с незнакомцами и не брал у них напитки в баре, но для тебя я сделаю исключение. Оба расхохотались, понимая, что веселый флирт можно пустить в новое русло. Услышав знакомые биты, Сатору ухватил парня за руку, переплетая пальцы: — Я знаю эту песню, ставь бокал, пойдем потанцуем! Пробираясь к центру танцпола, где лучи светомузыки разрезали толщу искусственного дыма, выскакивая яркими вспышками, Годжо притянул парня к себе, выкрикивая на ухо: — Твой друг не будет против, что я похитил тебя прямо у него из-под носа? На спокойных тонах общаться здесь было просто невозможно из-за шума. Поэтому приходилось по очереди прижиматься друг к другу вплотную. — Нет, не парься по этому поводу. Сатору кивнул, развернулся и под бит опустился на корточки, касаясь лопатками острых колен, раздвинул ноги, оглядываясь наверх ловя заинтересованный взгляд. Плавно упираясь ладонями в собственные коленки, поднял бедра в такт музыке, прогибаясь в спине. Прирожденная пластика и грация кошки, плюс занятия танцами в подростковом возрасте, делали свое дело. Он чувствовал музыку, сливался с ней, был звездой на танцполе, среди сотен разгоряченных тел танцевал лишь для одного зрителя, давая сольное представление. Зритель жадно пожирал взглядом резкие движения рук, запрокидывания головы, которые оголяли угловатый кадык и крепкую шею. Бути-шейк в исполнении Сатору, задорно поддергивающему подол платья ягодицами в движении, оголял кружево чулок. Чужие руки, властно гуляющие в танце по его телу, очень распаляли. Горячее дыхание куда-то в область яремной вены, вся пикантность ситуации, что Годжо у всех на виду ведет себя так развязно, что к нему без спроса почти под юбку лезут чужие пальцы, подцепляя резинку на бедре, чтоб, чуть оттянув, она шлепнула бледную кожу, как бы оповещая я здесь и тебе это нравится. Сатору, извивался всем телом вдоль горячего незнакомца, чувствовал его возбуждение касанием собственных бедер о пах, с каждым взмахом ягодиц пальцы парня, сминая сильнее, впивались в бок или бедро, подставленное под ритм музыки. — Как ты смотришь на то, чтобы уйти отсюда? Он развернулся лицом к лицу, обвивая руками шею, потерся своим членом через несколько слоев ткани о чужой. Парень кивнул, опасно оскалившись. Черти плясали в этих темных глазах с такой прытью, что Сатору плавился покрываясь мурашками от одного лишь взгляда. Приобнимая за талию, шепнул, опалив ушную раковину горячим дыханием: — Пойдем, принцесса, у меня есть одна идея. Уединиться в кабинке туалета было бы отличным решением, но в данной ситуации это вообще не вариант — очередь в них начиналась от самого бара. На улице укромного уголка было не найти — тусовка дня всех святых в самом разгаре. К себе Годжо своих любовников никогда не водил, в целях собственной безопасности, да и не хватало ему ещё потом караулящих у ворот сталкеров. Поэтому, ухватив крепкую ладонь и следуя за развевающейся черной копной волос, Сатору полностью отдался на волю фантазии «адской хорни монашке», приближаясь к вывеске «станция метро Сибуя». Заваливаясь внутрь безлюдной станции, резким движением сильных рук Годжо спиной припечатали к холодной стене, жадно впиваясь губами в шею: — Детка, ты такой горячий в своем блядском переднике, специально, как шлюшка разоделся? — прикусывая и посасывая мочку уха, огладил бедра, забираясь по-хозяйски под юбку. — Что это тут у нас? Да ты в стрингах! Черт, это выглядит как моя самая мокрая фантазия. Сатору вывернулся из захвата, уходя от поцелуя и заманивая в глубь помещения: — Пойдем дальше, на минус пятый уровень, там в это время вряд ли кто-то есть. Спустившись на эскалаторе, словив на себе заинтересованные взгляды ночных прохожих и работников станции, они, обжимаясь, ввалились в подошедший поезд. — Куда мы едем? — Годжо, оглядевшись по сторонам, толкнул на пустую лавку сидений своего без пяти минут любовника. — У нас нет конкретной цели, есть только путь длиной в семь минут от станции до станции, когда в этом пространстве точно не будет других людей. Возможность быть застуканными за чем-то непристойным заводила еще больше. Автоматические двери закрылись, поезд тронулся, давая долгожданное уединение в пустом вагоне. — Скажешь мне свое имя? Я хочу знать, — Сатору забрался на колени упираясь промежностью в чужой стояк. — Будешь хорошим мальчиком, скажу, — брюнет провел руками по лаку саторовских красных лодочек, которые оказались прижаты аккурат к его бедрам, задевая выступающие косточки лодыжек. Внимательно рассмотрел всю композицию целиком, положил ладони на плечи, расправляя рюши передника. Любовался, смаковал его образ. — Отсоси мне, принцесса. Послушно сползая вниз между разведенных колен, перед тем, как сдвинуть подол костюма, Сатору взглянул наверх, абсолютно невинным блядским взглядом, хлопая ресничками под кружевной повязкой, промурчал: — Тогда я хочу, чтобы ты не сдерживался и кончил с моим именем на губах. Меня зовут Сатору. Годжо обвел ладонями чужие икры, ощущая рябь черной сетки под пальцами, поднялся выше к бёдрам, раздвинул полы рясы и аж прыснул от восторга, радуясь, словно рождественскому подарку: — И это я-то шлюшка? Ты вообще без белья, если бы не твои рыболовные сети, зашиб бы кого-нибудь на танцполе таким агрегатом! Можно я порву? Мысль отсосать, не снимая колготки, освободить член пальцами, разрывая ромбовидные соединения нитей, словно ленточку на долгожданном подарке от санты, очень привлекала. — Развлекайся, принцесса. Потянув с усилием сетку, разорвал несколько соединений, провёл языком по стволу, слюняво вылизывая крупные налитые яйца, Сатору высвободил член, на котором отпечатком виднелся рисунок, впечатавшийся в тонкую шелковистую кожу. На скулу легла чужая ладонь, проходясь подушечками по мягким губам, надавливая на нижнюю и заставляя рот приоткрыться, парень погрузил внутрь два пальца. Не разрывая зрительный контакт, Годжо провел языком по грубоватой коже, слегка зажав острыми зубами, начал посасывать, втягивая щеки, принимая на две фаланги в рот. Растянув ниточку слюны, пальцы выскользнули и поблескивающий от смазки член коснулся кончика высунутого языка. Сильная рука легла на затылок, притягивая к себе за волосы: — Я вижу тебя в отражении стекла, малыш, подними юбку. Все эти уменьшительно-ласкательные обращения заводили и ментально подогревали, никто и никогда не называл его так, это ощущалось, как колкая пощёчина, жаром опустившаяся на лицо, как кипящая смола в венах вместо крови, заставляя собственный член изнывать от желания. Сатору, ещё сильнее выгнув поясницу, закинул подол платья к себе на спину, оголяя зад, не прикрытый ничем кроме тонкой линии белых стрингов и задвигал головой, вбирая в себя горячую плоть до предела. Вид, наверняка, был крышесносный — стирая колени о пол, упираясь ладонями в чужие разведеные бедра, Сатору отсасывал, как первоклассная шлюха. Крылья носа брюнета нервно вздрагивали, на скулах выпирали желваки, от виска и вниз, к шее, пробежала капелька пота. Обхватив ствол рукой, он повел им, размазывая по лицу Годжо смазку и слюну. Проталкивая член под повязку, терся о скулы, веки, губы, вынуждая Сатору судорожно сглотнуть, зажимая разом вспотевшие ладони. это было так грязно Годжо закатил глаза, хватая воздух и выстанывая что-то нечленораздельное. Чтобы кончить ему хватило бы пары прикосновений. — Сато-ру, посмотри на меня, покажи мне свой язычок, хо-ро-ший мальчик, — массивная ладонь легла на горло, большим пальцем придавливая кадык. Стянув полностью съехавшую повязку, Годжо открыл рот, подставляя язык под терпкие, вязкие капли. — Глотай. Покажи мне, что проглотил. Умница. Скажи кто, что у Годжо Сатору кинк на похвалу, он бы в голос рассмеялся с этого прикола, это же он тут папочка, Сатору, мать его, Годжо! Альфач, задира, король вечеринок, а так же принцесса, позорно кончившая в собственные кружевные трусы только от того, что какой-то хорни незнакомец похвалил, назвав хорошим мальчиком. Как раз в этот момент показался свет приближающейся следующей станции. Его притянули с пола на скамью, впиваясь пересохшими губами. — Гето Сугуру, приятно познакомиться, — выдохнул в уголок рта, восстанавливая дыхание. Двери в вагоне распахнулись, впуская молодую парочку и женщину средних лет, которая брезгливо покосилась на стертые колени Сатору. Чулки пошли стрелками, а на белом капроне выделялись алеющие ссадины. Суругу резко поднялся с места и в два шага оказался на перроне: — Завтра вечером, там же. Пока, Сатору. По лицу Годжо медленно расплывался румянец осознания всего пиздеца ситуации.