О принцах и драконах

Обыкновенно пустующий бар на самой окраине Камуро-тё сегодня наполнен звоном бокалов. А еще громким смехом, пьяными речами и довольными, лающими звуками. В основном, правда, все эти звуки издавал только один человек. Тот, который сейчас восклицает, отчего-то невероятно довольный: —А помнишь, как тот чувак распустил руки? А Синдзи как въебал ему по первое число, у него аж яйца в трусы ссыпались!.. Кашиваги тогда чихвостил твоего аники на чём свет стоит. А потом сам едва не вмазал придурку... Клёвое времечко было, а? Мадзима активно жестикулирует, поднимая стакан со своим "Suntory", но Кирю смотрит не на него. Он думает. Кашиваги-сан. Верный капитан семьи Казама. Человеческое воплощение рассудительности в Тодзё и наставник для каждого из них. Совершенно некстати в памяти всплывают воспоминания из самых дальних уголков сознания: те, которые Казума предпочитал запихнуть глубоко-глубоко в душу. Только затем лишь, чтобы бережно лелеять то, что от них осталось. Когда они с Нишики были детьми, Кашиваги часто приходил к ним в приют вместе со своим патриархом - и даже, надо отдать ему должное, стойко выслушивал их глупые детские ссоры. Образ расслабленного капитана с сигаретой в руках, окруженного стайкой сирот на летней веранде, раскаленным клеймом отпечатался в памяти. Им сейчас столько же, сколько было и ему в момент смерти, горько думает Кирю. Только им повезло чуть больше. Очевидно, скорбные эмоции отразились у него на лице (или Мадзима просто слишком хорошо его знал). Потому что его тут же пихают локтем в бок: —Харош убиваться, Кир-р-р-ю-чан... Будь он сейчас с нами, ему бы не понравилось, что ты тут сопли на кулак наматываешь, — стакан торжествующе взлетает вверх, — За Ваги-чана! —Он терпеть не мог, когда ты его так называл, — хмыкает рядом Кирю, отпивая из своего стакана. Бешеный Пёс жмурится довольно, растягивает губы в мечтательной улыбке: —Естественно, терпеть не мог. Ты б видел, как он вбил меня в асфальт, когда я обратился к нему так на каком-то из собраний... Прекрасный был день. Кирю с Акиямой переглядываются (Акияма - так, за компанию. Он понятия не имел, о ком идёт речь, но на очередь потравить байки в баре был первым. Пускай даже и с криминалом, ему не привыкать. Что угодно, только не работать.) Под пристальным взглядом обоих Бешеный Пёс разводит руками. Оправдывается поспешно: —Йо, ну вы чё. Он же ко мне и так относился прохладней, чем элитный хост к нищеброду. Наверное, рад, что хоть на том свете от меня отдохнет, — хихикает Мадзима, встряхивая круговым движением лёд в напитке. Кирю вдруг поднимает глаза от своего стакана. —С чего ты взял? В ответ ему лишь фыркают —Да лан, Кирю-чан!.. Я давным-давно привык, что к моей скромной персоне относятся предвзято. Ваги-чан так вообще шипел на меня на каждом собрании, стоило мне открыть рот... Меня каждый раз так и подмывало заглянуть под кресло - может, у него там хвост или ещё какая фигня... Как у кошки, хе-хе. Это бы объяснило, чё он так ко мне цеплялся. Кирю молчит и молча смотрит. Тогда в ответ на такую тугодумность ему закатывают глаза: —Ну ты понял, да? Понял же?! Типа я Бешеный Пёс! Он хохочет заливисто, невероятно довольный собственным каламбуром. Кирю всё ещё смотрит (устало и как-то смиренно). Он сильно сомневался, что дело в его не самой лучшей сообразительности. Мадзиму, впрочем, это не смущает. Никогда не смущало, если уж на то пошло. —Так что да, чувак, я совершенно не в обиде, что ему на меня было плевать так же, как на бездомных шиба-ину, — подытоживает лейтенант Тодзё, с чувством выполненного долга опустошая целую бутылку бренди. Казума хмурится, отставив уже позабытый стакан в сторону. Смотрит, насупившись, на него - и в голосе звучит заметный упрёк: —И поэтому он защищал тебя перед Казамой-саном? Отговаривал его от жалоб Шимано на твои выходки? И шрам свой на пол-лица заработал тоже, потому что ему было на тебя плевать? —Чё? Это-то тут при чём? С недоумением на него уставился один глаз. Казума тут же осекается, осознав, что сболтнул лишнего. Однако было поздно: Бешеный Пёс уже уцепился цепкими лапами за эту реплику, и отпускать явно не намеревался. Помолчав немного, Кирю всё же отвечает неохотно: —Я... Не знаю всех подробностей. Мы как-то сидели в "Shellac", и... Выпили лишнего. Он тогда был сильно разговорчив, поэтому... Кхм. Я не уверен, что... —Кирю-чан, если ты не перестанешь нечленораздельно мычать, как сраный мул, я выбью из тебя всё дерьмо, — подозрительно спокойно, как бы между прочим, предупреждает Мадзима. Вот только Дракон Додзимы почему-то уверен, что насчёт этого он никогда не шутит. Не в его стиле. Поэтому теперь у Казумы было два варианта: дать сумасшедшему то, что он хочет - либо подраться с ним, разгромив половину бара. А затем всё равно дать ему то, что он хочет. То же самое, только вдвое дольше, вздыхает Кирю. Признавая поражение, он морщится. И бормочет хмуро: —Это было давно. Ты тогда только начинал работать на Шимано. Когда твой босс в очередной раз... Давал тебе уроки хороших манер - битой по печени - он вступился за тебя. Попытался сказать, что такими темпами он быстрее убьет своих людей, чем научит их дисциплине. Лицо Кирю не отражает ничего - но, когда он продолжает, и без того сдвинутые брови хмурятся еще больше. —Только Шимано редко прислушивался к чьим-то советам. Ты знаешь. Кроме того, наши семьи тогда враждовали... И ему не понравилось, что человек Казамы вмешивается в его дела. Отсюда и шрам. Кашиваги-сан заставил меня поклясться, что я ничего тебе не расскажу, — он поспешно добавляет, завидев приоткрытый рот, — Не хотел, чтобы ты и его доставал своей собачьей привязанностью. Кирю пытается улыбнуться, но выходит не очень. Может быть, потому, что он знал правду: тогда между строк капитан семьи Казама имел в виду вовсе не это. В тот раз, хмурясь и сжимая его плечо одной рукой, он повторял ему те же слова - но имел в виду другое. Он боится, потрясенно подумал тогда Казума, сидя рядом на футоне. Он боится, что Мадзима станет винить себя за еще одного человека, который пострадал из-за него. И ради него. Вряд ли это было то, что нужно знать Мадзиме, решает молодой Дракон Додзимы. И он практически уверен, что капитан Казамы думает также... Его наставник, впрочем, доносит это мнение своим собственным способом. Как всегда. "Так что не вздумай выболтать цепному псу Шимано наш разговор", — Кашиваги-сан хмыкает, поджав губы, — "Я не вынесу его сумасшествия в непосредственной близости от себя, если он с чего-то вдруг решит, будто должен мне." Выражение глаз слегка перебравшего, но по-прежнему собранного капитана разнится с иронично брошенным замечанием. В глазах у него, замечает молодой Кирю - печаль. И глухая, безнадёжная тоска. Но это не его дело. Он сомневается, что вообще должен был когда-либо увидеть такое выражение. Это неправильно. Поэтому он только учтиво опускает голову и чеканит: "Т-так точно, господин. Первое правило якудза - не трепать языком." Кирю склоняется в почтительном поклоне - несмотря на то, что секунду назад сидел за столом. "Не позволяй людям винить себя за то, в чём нет их вины", — призрачный голос Кашиваги преследует его даже тогда, когда заведение пустеет. Незримый и наполненный отравой сожаления, он будто застыл среди бутылок с элитным алкоголем - и Кирю долго еще смотрит в спину уходящему капитану. Тихий и по-особенному задумчивый. Когда он заканчивает, в баре наступает тяжелое молчание, такое напряженное и нехарактерное для вечно громкого Мадзимы. Казума поднимает глаза на товарища. Говорит спокойно, не давая тому вставить и слова: —Он любил тебя почти так же, как нас с Нишики. Допивая остатки, он поднимается со своего места. Бросает на стол купюры и идёт к двери, пока Мадзима с открытым ртом продолжает таращить на него свой распахнутый глаз. Уже у самого выхода Казума слегка тормозит, будто вспомнив о чём-то. И бросает через плечо: —И я не думаю, что ему понравилось бы, что ты так принижаешь себя. Дверь захлопывается. Только тогда шаги окончательно стихают вдали, Мадзима прикрывает челюсть. Делает глубокий вдох. Приводит более-менее в порядок скачущие мысли. Пытается привести, вернее. Только одна из них выбилась вдруг на первый план. "Я говорю, что смерть Уэмацу... Вероятно, твоих рук дело." Вокруг - гробовая тишина. Мёртвая. Молчание присутствующих осязаемо настолько, что еще немного, и его можно будет потрогать рукой. В этом он от них не отстаёт. Замирает только, нелепый и глуповато-шокированный: не столько обвинением, сколько нагловатой уверенностью, с которой оно было озвучено. Да, Мадзима застывает прямо посреди зала, а подхалимский выблядыш продолжает насмешливо пялиться ему в единственный глаз. Ёбаный ублюдок. Он открывает-закрывает рот, гадая, как опустить его поцензурней - до тех пор, пока новый голос не прерывает звенящую тишину. Голос, который он совсем не ожидал услышать. "Как ты смеешь..." Кашиваги рявкает, подрываясь со своего места напротив. В один большой шаг достигает кресла Ибучи и наклоняется вплотную: "У тебя есть доказательства, что это дело рук Мадзимы?!" Тот, о ком шла речь, спотыкается на ровном месте. От неожиданности. С изумлением на лице Горо наблюдает, как всегда спокойный лейтенант Тодзё свирепеет с каждой секундой всё больше. Оплот здравомыслия в оазисе воинствующих придурков, сейчас он представляет собой смертельно опасный тайфун из эмоций. Поразительно. Откровенно говоря, Мадзима был уверен, что его в этой жизни уже ничего не может удивить. Что ж... Он ошибался. Кашиваги по-прежнему гневно впивается взглядом в человека напротив, и сучонок Ибучи приподнимает бровь. "Его называют «Бешеным Псом» не просто так", — Горо до сих пор (даже спустя столько лет) корёжит от этой лукаво-блядской улыбочки, — "Забавно смотреть, как старая гвардия выгораживает друг друга." Кашиваги сжимает кулаки. Он действительно в ярости, потрясенно думает Мадзима. В шоке он глядит на то, как кто-то другой теряет маску самообладания, просто затем, чтобы... Защитить его? Бред какой-то, в конце концов плотно укореняется мысль. Взбалмошный пиздюк, разбрасывающийся сейчас обвинениями подобно сраному конфетти, не нравился многим. Вероятнее всего, Кашиваги просто входит в число тех, кого тоже не устраивает подобное самоуправство. Мадзима окончательно убеждает себя в этой мысли те краткие пару мгновений, пока стоит столбом на одном месте. И даже не успевает среагировать, когда бывший капитан Казамы делает резкий рывок по направлению к обвинителю: "Сукин ты!..." А потом, как он помнит, произошло невозможное. Немыслимое. Мадзима первым остановил одного из самых хладнокровных патртархов Тодзё от кровавой бойни. Просто удивительно. Знаменательное событие. Точно. Мадзима помнит это, словно ленту видеоплёнки перед глазами: горящие гневом глаза Кашиваги. Надменное ебло на-тот-момент-ещё-не-покойника-Ибучи. И его собственная ладонь, твёрдо сжимающая чужое плечо. Старший патриарх смотрит в недоумении, удивленный внезапным проявлением пацифизма - а он лишь кривит на это губы в горькой улыбке. И отводит глаза. Его репутации не повредит ничего, ибо она и без того пробивает землю вплоть до грёбаного ада. Но некоторым здесь есть, что терять. И он не может допустить, чтобы это произошло из-за него. Существуют куда более достойные люди, чтобы рискнуть ради них всем. Его персона в это число не входит. "Кашиваги-сан. Не надо." Плечо под его рукой будто каменное. Лейтенант хочет что-то сказать, но стискивает крепко зубы. Пытается уловить его выражение лица, заглянуть в сраную душу, но терпит неудачу. Может, потому, что и заглядывать-то особо некуда. Мадзима снова отводит взгляд. К чёрту это дерьмо. Он просто с насмешливым фырканьем делает издевательский реверанс в сторону Ибучи, не глядя больше ни на кого в зале. А после - с размаху опускается всей тушкой на своё место. Много позже, когда он уже направляется обмачиво-расхлябленной своей походкой к выходу, его тормозят. Кашиваги смотрит на него с напряжением. Хмурит брови, удерживая цепко за предплечье, чтобы младший из офицеров не ускакал вперёд по своему обыкновению. Говорит - медленно, непривычно отчётливо. Будто Мадзима был глух на одно ухо, а не слеп на один глаз: "Ты нанёс ему личное оскорбление. Сегодняшний инцидент был только началом чего-то большего. Если Ибучи нужно вывести тебя из игры, он этого добьётся. Либо, что еще хуже, это нужно не ему." Капитан сдивигает брови ещё больше, взволнованный. "В любом случае... Мне это не нравится. Тут что-то не так." "Как всегда", — Мадзима фыркает, — "Ни одно дерьмо с моим в нём участием не обходится без того, чтобы что-то было не так. Ну, знаешь: «Горо, ты снова въехал на грузовике в спа-салон», «Горо, мы несём из-за одни тебя убытки», «Горо, ты опять послал нахуй важного хера"... И бла-бла-бла. По моим внутренним часам, сейчас самое время проломить кое-кому пару черепов. Бывай, Ваги-чан!.." Он хихикает, корча смешные рожицы старшему патриарху. На долю секунды тот прикрывает глаза (очевидно, борясь с желанием протереть им дорогой пол в штабе). А затем окликает его негромко - с надеждой, странной и совершенно неуместной: "Мадзима." "Э-э?" Он оглядывается. Кашиваги смотрит на него непонятным взглядом, от которого по спине бегут мурашки даже у самого Бешеного Пса. Лейтенант клана Тодзё вновь собран и хладнокровен - так же, как и всегда. Как и должно быть. Только легкое подрагивание пальцев выдаёт еле заметное беспокойство. "Будь осторожен, ладно?" Резким рывком его выбрасывает из воспоминаний. Стакан сжат в пальцах настолько сильно, что грозит треснуть в любой момент, поранив руку осколками. Мадзима глядит невидяще на побелевшие от напряжения костяшки. "За тебя, упрямый ты старик." Коньяк приятно обжигает горло, когда Горо опрокидывает в себя остатки. Ему остаётся только надеяться, что это достаточная дань уважения тому, кому он всё это время был небезразличен. Мадзима не уверен. Но надежда - единственное, на что он когда-либо мог рассчитывать.