О принцах и драконах

—Саэдзима-сан! Добро пожаловать. Вам забронирован VIP-столик, Мадзима-сан... Хостесс не успевает закончить. Ее мигом сметает ураган из змеино-жёлтой кожи куртки, и даже Кирю в самом дальнем конце помещения вздрагивает от радостного вопля: —КЁДАЙ!!! Будь Тайга послабее, его бы уже сбили с ног душащими объятиями. Но Саэдзима - скала. В прямом и переносном смысле, Кирю это знает, как никто другой. Даже не глядя, он может с уверенностью сказать, что тот стойко выдерживает бурные восторги по случаю своего появления, не сдвинувшись ни на миллиметр. Поэтому Казума кивком извиняется перед Нисидой и тоже идёт приветствовать старого приятеля. Уже не так импульсивно, разумеется. Он успевает подойти как раз в тот момент, чтобы увидеть крепкое рукопожатие, с которым Саэдзима встречает Горо: —Братан. Извини, что опоздал. У Дайго возникли проблемы с людьми Сэнгоку. —Не парься, чувак. У нашего Шестого председателя всегда какие-то проблемы, — фыркает Мадзима, закатив единственный глаз, — Неудивительно. Дайго-чан только недавно под стол пешком ходил... —Аккуратнее с выражениями о начальстве, Мадзима, — несмотря на серьёзное предупреждение, на губах Кирю играет лёгкая полуулыбка. В чём-то он был с ним вполне согласен. Приблизившись на достаточное расстояние, он тоже здоровается со старым другом. Хватка последнего - такая же железная, как и всегда. Казуме нравится такая стабильность, а потому ему нравится и Саэдзима. Его брат между тем хлопает себя по лбу. —Бля. Надо проверить, как там эти идиоты, — неопределенный кивок в сторону членов семьи Мадзима, — В прошлый раз мне пришлось раскошелиться на пятьдесят сраных тысяч. Угадайте, из-за чего? Кирю с Тайгой не успевают вставить и слова. Бешеный Пёс подскакивает на месте, возбужденный. Лает хриплыми своими визгами: —Из-за того, что один ссаный камикадзе в железках по всему телу пытался устроить тут вторую Хиросиму... При помощи бухла и зажигалки, блядь! Не, ну вы прикиньте, каков дебил... А потом, без перерыва: —Хороший пацан. Может, чё-то дельное и выйдет, если не откинется раньше времени. "С таким боссом - не факт", — хмыкает себе под нос Дракон Додзимы. Так, правда, чтобы старший товарищ не услышал. Пока он оценивал про себя управленческие способности Бешеного Пса, под нос Саэдзиме пихают наваленные горкой деликатесы: —На вот, кстати. Угощаю, бро. После двадцати пяти сраных лет в тюрьме небось и забыл, как нормальная еда выглядит... Ни в чём себе не отказывай, я плачу́!.. Последние слова заглушаются шумом толпы и музыки, когда Мадзима вприпрыжку ускакивает к своим людям. ...даже спустя полчаса, как взбалмошный патриарх оставил их с Тайгой на произвол судьбы (в компании обильного количества еды, но всё же) - даже спустя это время Кирю всё не может расслабиться. Из головы наипротившейшим образом не выходит то, о чём поведал ему за стаканом светлого Нисида. Действительно ли Бешеный Пёс Шимано - тот, которого он знает много лет - был кровожадным, безумным ублюдком? Он знает, что это неправда. Вопрос только, насколько. Слухи почти всегда обманывают. Что, если обманывают не только они?.. Может быть, он мог бы с ним поговорить... Нормально поговорить. Хотя бы один чёртов раз, не марая руки о кровь и бетон. И не выслушивая при этом истеричный смех, набивший за десятилетия оскомину. Может быть... —...мало того, Альянс Оми наступает на пятки. Нехорошо. На той неделе люди из семьи Сэнгоку отжали целый квартал в одном из... Эй. Саэдзима щелкает перед его лицом пальцами, раздражённый. —Кирю. Ты слушаешь? —Да... Да. Мои извинения, Саэдзима-сан. Просто задумался о Мадзиме. Кирю прячет взгляд, смутившись отчего-то. Ему искренне хочется надеяться, что новоиспеченный патриарх семьи Саэдзима ничего не заметил. У него же не настолько открытое лицо?.. В ответ он слышит неопределенное мычание. Когда Тайга открывает рот, кажется - Казума не уверен, но догадывается - в голосе товарища он слышит насмешку: —Йо. Кёдай действительно способен врезаться в память, хм? — не вопрос, со странным стыдом понимает Кирю. Утверждение. —Да. Способен. Ножом в сердце. Саэдзима хмыкает. А Кирю, оставленный ненадолго в покое, вновь возвращается к своим мыслям. В последнее время один конкретный человек занимал в них все больше места... И он не был так уверен, что ему это не нравится. Скорее, это пугало. Потому что подумать, на самом деле, было о чём. Хотя бы о том, был ли Бешеный Пёс Шимано таким уж Бешеным. Кирю уже в этом не уверен. В отличие от своего непосредственного босса, Мадзима вовсе не был таким же жестоким. Жестокость Шимано граничила с садизмом - и, вероятнее всего, им же и являлась. Его люди не стоили для него ничего: не больше, чем использованные бумажные салфетки. Ресурсы, необходимые для достижения цели. Пешки, которых не жаль заменить или выбросить за ненадобностью. Жестокость ради жестокости. Ради собственного, извращённого удовольствия. Но Мадзима... Мадзима был вовсе не таким. Импульсивным? Да. Диким? Возможно. Но не жестоким, думает Кирю, невидяще уставившись куда-то сквозь ярко-неоновую вывеску на входе в клуб. Загадочный парадокс: преданный, готовый умереть ради своего босса, Бешеный Пёс Шимано никогда не был на него похож. Ни капли. От этой мысли Кирю испытывает иррациональную совершенно гордость. Несмотря ни на что, Шимано так и не удалось превратить свой личный козырь в машину для убийств - садистскую и абсолютно беспринципную. Только теперь Казума понимает отчасти раздражение покойного патриарха. Мадзима никогда не зависел от своего хозяина полностью. Ни в Дыре, ни в Сотенбори. Сколько бы Шимано ни проворачивал свой ключик давления, его игрушка отказывалась заводиться по первому его слову. Даже если этим заводным ключиком была адская, мучительная боль. Ломать как можно больше. Сильнее. Так, чтобы на выходе получилось нечто, сотканное из злобы. Из нечеловеческой, звериной ненависти. Именно таким козырем должен был стать для Шимано его Одноглазый Демон. И именно этой участи сумел избежать последний, когтями и зубами выгрызая себе место под солнцем - но никогда при этом не забывая, что на самом деле важно. Если собаку избивать достаточно долго, она начнёт рвать в клочья всех, кто к ней приблизится. Если её запихнуть на год в место, где не видно солнечного света, и избивать еще дольше - она сойдет с ума. Но не факт, что умрёт, даже если дробить ей позвонок за позвонком. В ожидании, что та наконец издохнет как личность. Напряжённый вздох. По правде говоря, Казума и сам толком не знал, что конкретно происходило с несчастными, угодившими в Дыру. В своё время он слышал разное - земля слухами полнится. Всякими, даже самыми дикими слухами. Про пытки, например: вырывание ногтей и дробление фаланг пальцев. Недели без еды... Про прочие физиологические потребности речи даже не шло. Методичное, целенаправленное подпиливание эмали вплоть до зубных нервов. Мучительная, ничем не перебиваемая боль. Как-то он слышал и о сексуальном насилии, которое практиковали время от времени подручные Шимано - но предпочел тогда быстро покинуть говоривших, не дослушав разговор до конца. Банальное избиение в сравнении с этим казалось манной небесной. Ему не хотелось задумываться, правда это или нет. Кирю, как и любому другому в Трдзё, было известно одно: это была та самая точка невозврата, куда списывали неугодных. Тех, кто по какой-то причине утратили свою значимость... И тех, кого не хватятся родные и близкие. Глазное яблоко было самым меньшим, что можно было потерять, застряв в этом месте на двенадцать месяцев. Казума знал об этом точно так же, как и то, что из Анагуры не возвращался никто. Почти никто. Кроме одного-единственного человека, который сейчас под одобрительный гомон людей из семьи Мадзима демонстрировал мастер-класс по пению (воплям) в караоке. Кирю не уверен, но, кажется, он различил среди улюлюкающей толпы татуированную спину Минами. Того самого, что подвывал мадзимовской "Get to the top", не имея ни голоса, ни слуха. Казума невольно усмехается. Значит, ему не показалось. Свои вокальные навыки этот странный лейтенант явно позаимствовал у своего начальника. Не самый плохой выбор, учитывая, что пел Мадзима куда хуже. Что, в принципе, не мешало одному из его самых преданных подчиненных обожающе таращиться на него влюбленными глазами. И, положа руку на сердце - он вполне может понять такое поклонение. Улыбка сходит с лица, вновь (в который раз за день) уступив место невесёлым мыслям. Собрав себя из покорёженных и истоптанных в хлам осколков в извращенное нечто, Мадзима сотворил невозможное. Он сумел превратить Горо Мадзиму в что-то новое: хрупкое (склеенное тут и там белыми нитками), но сильное. Сумасшедшее, но поразительно проницательное. Что-то, в чём до сих пор остаётся частичка прежнего Мадзимы. Что-то, что отличает его от человека, навсегда сломавшего его жизнь. Именно поэтому Кирю уверен: Бешеный Пёс Шимано скорее вырвет себе второй глаз, чем станет похожим на своего почившего босса. Делая глубокий вдох, Дракон Додзимы стискивает пальцами краешек стола. И обращается к сосредоточенно рассматривающему бэнто Саэдзиме: —Твой кёдай - самый сильный человек, которого я когда-либо видел. Для меня честь быть с ним знакомым. Секундная пауза, прежде чем Тайга поднимает голову. —Он говорит о тебе то же самое, — Саэдзима вдруг усмехается; Щурит в удовлетворении глаза, но тут же вновь серьёзнеет, — Я склонен ему верить в подобных вопросах. В том, что касается по-настоящему сильных ублюдков, он разбирается получше моего. Казума позволяет себе на краткий миг закатить глаза: —Не удивлён, что именно Мадзима является основным источником баек про меня. К его достоинству, сражаться с ним так же нелегко, как с демоном. Ты можешь гордиться им. С этими словами Казума склоняет низко-низко голову, в безмолвном уважении. Ему в ответ кивают, по-прежнему не поднимая глаз от бэнто: —Мадзима может о себе позаботиться. Ты сам это прекрасно знаешь. Но? — вопросительный взгляд. Должен быть повох. Кирю чувствует это на подкожном уровне. Слышит в каждой ноте еще не произнесённых слов. Чутьё не подводит. Ему в глаза смотрят - хладнокровно. Равнодушно даже. —Но если ты обидишь моего брата, я убью тебя. От пугающе-спокойного тона, казалось, замерли даже комнатные растения. В помещении будто стало холоднее градусов на пять. Может быть, Казуме просто мерещится. Может быть. Кирю хочет было сказать, что обидеть его брата может только психически нездоровый человек с полным отсутствием инстинкта самосохранения; и что ему было бы интересно взглянуть на то, что останется от потенциального обидчика - но передумывает. Саэдзима никогда не был убийцей... Но всё бывает в первый раз. Казума почтительно склоняет голову, решив оставить шутки в стороне: —Спасибо за честность. Я приму к сведению, Саэдзима-сан. Кирю твёрдо смотрит ему прямо в глаза - неотрывно. Но с железной уверенностью. Так, как умел только он. —Но могу заверить, тебе не о чем волноваться. Следующий, кто попытается причинить вред Мадзиме, сначала будет иметь дело со мной. Саэдзима снова неопределенно хмыкает, мазнув по нему оценивающим своим взглядом. И снова возвращается к своему недоеденному бэнто.

***

Когда спустя полчаса Кирю выходит через чёрный ход на улицу, то даже не удивляется, что из всех людей в городе встречает именно его. —Хэй, Кирю-чан. Дышишь свежим табачным воздухом? Бешеный Пёс усмехается, скалит острые свои зубы, перебирая меж пальцев сигарету. Ладони в кожаных перчатках - матово-гладкие, сероватые от пепла. Мадзима стряхивает его, не глядя. Казума замирает в нерешительности рядом. Чуть склоняет голову: —Мадзима-но-ниисан, — за столько лет ему так и не удалось избавиться от привычно-уважительного обращения, — Рад, что нашёл тебя здесь. Небольшая, совсем маленькая ложь. Потому что Кирю вовсе не рад. Он боится. Дракон Додзимы, легендарный Четвёртый председатель, стоит сейчас на заплёванном клочке тротуара и боится сказать то, что должен был сказать еще несколько дней назад. Ему надо собраться. В конце концов, это просто смешно. Он откашливается. Остаётся только надеяться, что голос не звучит как-то хрипло или неуверенно: —Ниисан. Завтра я уезжаю обратно в Окинаву. Я хотел... Попрощаться. Тишина. Ни смеха, ни проклятий. Ни попыток наброситься и избить до кровавых слёз - только безразличное, дежурное равнодушие. На него даже не смотрят. —Зря ты пытаешься сбежать от себя, — Мадзима приподнимает верхнюю губу, обнажает дёсна и пожелтевшую от сигарет эмаль, — Нихрена из этого не выйдет, Кирю-чан. Хорошего уж точно. Щелчок зажигалки. Небрежно вытряхнутая из пачки сигарета - последняя, отмечает Кирю. Пустая пачка швыряется под ноги, прежде чем Бешеный Пёс давит её остервенело стальным носком ботинка. Как чью-нибудь шею. Жутко, но Казума привык. Бешеный Пёс продолжает параллельно, ни к кому конкретно не обращаясь: —Отсюда нет обратного пути. Якудза однажды - якудза навсегда. В ответ Кирю вздыхает устало. Бросает точно так же - в пустоту: —Нам нет места в новом мире, и ты это прекрасно знаешь. Мадзима все еще даже не глядит в его сторону, но Казума знает: он прекрасно понял, про какой-такой новый мир он говорит. Мир, где традиции якудза уступают место корпоративистам. Белые воротнички, выхолщенные, дотошные до мелочей, приходят на смену старой гвардии. Той, которая не боялась пачкать в крови руки - не боялась и гордилась этим. И они все - как древний, никому не нужный рудимент в этом другом мире. Мадзима это прекрасно понимает. Должен понимать, поскольку из разом огрубевшего вдруг голоса ропал весь кансайский акцент. —Опять этот твой "новый мир", м-хе. Может быть, и нету... — Бешеный Пёс задумчиво сужает глаз, глядя куда-то вдаль, — Но знаешь, в чем фишка, э-э-э? Мир-то, может, и меняется. Как и сраное время. А мы - нет. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Это как когда вырывают глаз, сечёшь? Сначала больно пиздецки, зато потом - пустота. Сделав очередную затяжку, он неспеша выпускает из лёгких воздух. Дым окутывает высокую фигуру с ног до головы - а после, когда он рассеивается, Кирю видит выражение его лица: отстранённое. Далёкое. Такое, словно мыслями он где-то далеко не здесь. Кирю не хочет знать, где именно. Не уверен просто, что выдержит такую информацию. —Мы никогда не сможем жить нормальной жизнью, Кирю-чан. Без разницы, жаль тебе или нет, но это факт. Мадзима пожимает плечами, безразличный ко всему. Одинокий огонёк зажженной сигареты мигает во тьме ночного Токио подобно практически погасшей звезде. А его небрежные, оброненные как бы между прочим слова будто отбрасывают Казуму назад во времени. Тогда, когда он тощим подростком стоял на пороге офиса Казамы-сана. Глядел на него упёрто, прижав руки по швам, и думал, что знает, на что идёт. Он думал тогда, глупый и наивный ребёнок, что слова, сказанные Казамой, не имеют к нему никакого отношения. "Будь готов к тому, что потеряешь больше, чем сможешь приобрести." Только спустя десятилетия он понял, что его наставник был прав. Нишики мёртв. Юми - тоже. Двое из них (тех, кому не повезло остаться в живых) половину жизни провели в тюрьме. Третий - среди боли и ядовитого чувства вины. По горло утопая в тоске и отчаянии, грозящим в любой момент перейти в ненависть к себе. Казама-сан, как всегда, был прав. Но... Не во всём. Кое-что он всё-таки приобрел. Что-то, что было у него перед носом долгие годы, и что он так упорно старался игнорировать. Он делает шаг. Затем еще один. И еще, пока не упирается ладонью в стену близко-близко к голове человека напротив. Мадзима хохочет, восторженный: —Хочешь подраться, Кирю-ча-а-а-н?.. Я готов! В постоянной, чёрт побери, боевой готовности!.. Ты ж знаешь, я всегда с удовольствием надеру твою... —Нет, Мадзима-но-ниисан, — Кирю отвечает твёрдо. Жёстко, прижав его к стене почти вплотную, — Я здесь не ради драки. Он не даёт ему шанса осознать происходящее: если и было что-то, что Казума понял за долгие годы знакомства с ним, так это то, что когда Мадзима начнет скакать, он не поймает его никогда. Поэтому он действует на опережение. Он спокойно обхватывает ладонью ершистый затылок и прикасается губами к чужим. Как можно мягче, но выходит всё равно грубовато. Будто наждачкой по рту - неизвестно, проблема в нём или в самом Мадзиме. В целом, ему это безразлично. Кирю не привык целоваться. Всю свою жизнь он только разбивал чьи-то черепа... Но, тем не менее, он старается. Как может. И как умеет. Поцелуй выходит жёстким, почти таким же, как апперкот с разворота, и ему в губы гортанно стонут, прежде чем отстраниться. Это того стоило. Определённо. Впервые в жизни Казума уверен в чем-то на все сто процентов. Потому что впервые он видит знаменательное событие: Мадзима теряется. Застывает на месте, хлопает часто-часто ресницами. Открывает-закрывает рот, впервые в жизни растеряв богатое красноречие и всякую спесивость. Лейтенант клана Тодзё проводит рукой в перчатке по лицу, пытаясь восстановить дыхание. Оно, сбившееся и прерывистое от шока, сейчас напоминало одышку пробежавшей кросс собаки. Но последующий за этим вопль все же показывает, что этот спонтанный опыт ему понравился: —А ты умеешь удивлять... Кирю-чан!!! Полон сюрпризов, прям сладкая-сладкая зефирка, — он хихикает. Кирю на это лишь моргает - не понимая, как всегда, к чему была эта странная реплика. Он вообще никогда не сможет до конца его понять. Не сможет, но всё-таки испытывает позорное облегчение, заметив, что кансайский акцент снова на месте. Как-то привычнее. И с этим самым акцентом Мадзима сейчас пытается совершенно буднично отмахнуться от него. Так, будто ничего особенного только что не произошло: —Это всё, конечно, заебись. Но ты ж вродь пришёл прощаться. Попрощался? Вали. Его последняя реплика игнорируется. Так же, как игнорируются попытки Мадзимы обойти его по станочке. Казума рад, что был куда шире в плечах, чем старший товарищ. —Хочешь, расскажу тебе сказку? —Чёт мне кажется, я маленько староват для сказок, Кирю-чан, — хмыкает Мадзима, успокоившись наконец. Кирю кривит губы в маленькой (совсем крохотной) ухмылке. —Тебе понравится. Там много крови и страданий. Поразительно, думает Казума. Поразительно, что именно Мадзима - тот человек, который мог заставить его по-настоящему улыбнуться. Пускай совсем незаметно, пускай с трудом - но искренне. Убедившись, что второй не собирается больше отпихивать его с дороги, он начинает неторопливо: —В одном королевстве жил дракон. Он был заточен в замке десять долгих лет за то, чего не совершал. Он думал, что поступает правильно... И так до конца и не понял, ошибся ли всё-таки своём решении. Но это было уже не важно. Кожу под пиджаком приятно холодит бетонная стена, когда он прислоняется к ней спиной. —Как только дракон наконец покинул замок, понял, насколько сильно изменились его старые товарищи. Даже те, которых он считал своими близкими. Теперь это были совершенно другие люди. Совсем не те, которых он знал десять лет назад, — тупая боль полосует по онемевшему за годы сердцу; но он берёт себя в руки и продолжает, — А потом пришёл принц. Он пообещал дракону, что никогда не оставит его в покое. Где бы он ни появился, он всегда будет идти следом и наблюдать. И иногда - бросаться на дракона с острой штукой, пытаясь пробить толстую чешую. Тут Мадзима не выдерживает. Прервав рассказ, он хохочет неистово, пополам от смеха сгибаясь: —У твоего этого дракона, походу, со зрением плоховато, а, Каззи? Надо сильно постараться, чтоб принять смердящего говном и кровью якудза за прекрасного, сука, принца. Но, предположим, я польщён. Продолжай. Казума слушается. —Так шли годы. Кто-то оставался, кто-то... Уходил. Временно или навсегда. И только принц оставался таким же, каким был долгое время до этого. Самим собой. Он ни капли не изменился. Даже тогда, когда дракон по глупости отталкивал его от себя, жгучим огнём опаляя. И когда наконец дракон понял, сколько всего потерял... Знаешь, что сделал принц? —Ну и чё? Чего он там сделал? — Мадзима нарочито зевает, изо всех сил делая вид, что ему неинтересно. Только глаз любопытным огоньком сверкает в полутьме переулка. Кирю слегка опускает голову. —Он сдержал своё обещание. Он так и не оставил его в покое. И... Спустя столько десятилетий... Дракон был ему за это благодарен. Едва он замолкает, в переулке повисает звенящая тишина. Какое-то время Бешеный Пёс молчит. Перебирает в руках истлевшую до фильтра сигарету. А потом вдруг кривится и отворачивается от него, швыряя окурок куда-то далеко-далеко. —Говно твоя сказка, — мрачный вердикт. —Это еще почему? —Потому что конец хороший, вот почему. Не бывает такого! Мадзима зло сплёвывает, таращится из сумрака прямо ему в глаза. —Мадзима... —Нихуя не "Мадзима"! Завали-ка хлеборезку и послушай меня, Кирю-чан, — ему в лицо рычат, — До пизды мне твои метафоры, слышишь? Мне насрать. Я просто клоню у тому, мать твою, что не выйдет у нас с тобой ничерта. Тогда бы не вышло, и сейчас не выйдет. Приём-приём, Земля вызывает Кирю-чана... Он надувает притворно щёки, издевательски похлопывает его по плечу: —Как слышно меня, приём? Открой глаза, блядь! Мы никогда! - слышишь меня?! - никогда не сможем жить нормальной жизнью! Только не здесь. —Мадзима. Остановись. Пожалуйста. Выжидательный оскал. Раздражённый, пугающе-ледяной взгляд. И Кирю, от отчаяния схвативший другого человека за плечи: —Ты прав. Не здесь... Просто... Пойдем со мной. Голос звучит почти умоляюще. Кирю никогда в жизни не умолял - зачем? - но теперь он должен был. Иначе всё, чего он так упорно искал, может пойти прахом. Оборваться здесь и сейчас, не успев даже махнуть обрубком потрепанного в уличных драках хвоста. —Я уже покидал клан. И вернулся туда только ради тебя. Потому что ты попросил! Рявканье Мадзимы пронизительной трелью отдаётся в полупустых улицах. Где-то вдалеке вспорхнула стая птиц. Кирю сглатывает, прежде чем сжать кулаки и бросить ему в лицо: —А теперь я прошу тебя поехать со мной. Тут же, не давая ему опомниться, Казума нагибается. Он гнёт спину в поклоне, уперев ладони в коленные чашечки - совем как какой-то чинпира. Унизительно? Может быть. Но ему всё равно. Он только смотрит упорно в землю под ногами, губы до крови кусая. Надеясь, что это сработает. Мягкие шаги раздаются где-то совсем рядом. Всё ещё согнутый, Кирю видит только стальные носки туфель перед глазами. К его уху наклоняются близко-близко: так близко, что Казума вздрагивает. Сигаретное дыхание щекочет ушную раковину. Рука в кожаной перчатке касается подбородка, приподнимает его до дрожи властным жестом - и Казума содрогается. В который раз за день. В ноздри ударяет мягковато-терпкий запах табака. —Такой непостоянный, Кир-р-р-р-ю-чан, — Мадзима гортанно мурлычет, вопреки своему собачьему альтер-эго, — А они еще меня называют ветреным... Бешеный Пёс скалит восторженно зубы. А потом прикусывает легонько за мочку уха. Так, что Казума кряхтит удивлённо... Но не отстраняется. Проводит только благоговейно кончиками пальцев по чужой макушке. Еще чуть-чуть - и заденет ремешок повязки. В лицо ему выдыхают дым, намеренно и с явным удовольствием. Кирю не жалуется. Терпит. Терпит, ожидая окончательного ответа. И в конечном итоге оказывается вознаграждён. —Этому твоему дракону повезло, что его принц такой обаятельный и добрый во всех отношениях. Я подумаю... Если сможешь меня уговорить. Бешеный Пёс похабно улыбается, сверкает всеми тридцатью зубами. ...а затем с диким воем налетает на него. Кирю едва успевает отскочить от вихря из рук, ног и ножей, чтобы не стать очередной жертвой безумия сумасшедшего патриарха. Неужели он действительно не может хоть раз коммуницировать по-человечески, а не по-пёсьи?.. Поморщившись, как от зубной боли, он хмурится в раздражении, но в ответ на это ему в лицо диковато смеются: —Каззи!.. Харош мяться, как невеста в первую брачную ночь! Я ж сказал: УГОВОРИ МЕНЯ!.. Удар. Подсечка. Захват и мощный бросок. Казуме кажется, что от столкновения с бетоном из глаз полетели искры. —Как ты собрался удержать меня в постели на этих своих Гавайях, если не можешь победить в драке?! — насмешливый лай эхом отдаётся в полупустых улицах. Кирю разминает кулаки и тяжело вздыхает. А после встаёт в боевую стойку. Чем быстрее он закончит удовлетворять мазохистские потребности Мадзимы, тем лучше. В целом, ничего нового. Любой, кому не повезет оказаться в этот момент возле переулка, услышит только напряженное пыхтение в моменты, когда Казума все-таки не успевает уклониться от чужого танто. А ещё - пронзительно-визгливое: —КИР-Р-Р-Р-РЮ-ЧАН!!! Впрочем, ни одного местного этим давно не удивить. За несколько десятков лет в этом городе действительно ничего не изменилось. И Дракон Додзимы был этому рад. Так же, как был рад и его собственный - личный - принц.