Десять минут жизни груши

      В жизни груши есть только десять минут, когда она прекрасна, чтобы ее съесть. Ральф Уолдо Эмерсон

      После побега из «Зверинца» Инеж быстро усвоила, что утро — это единственное время суток, когда в Бочке царит тишина. Сквозь щели в окнах пробивались солнечные лучи, когда сонная Инеж высунулась из-под одеяла. Она наслаждалась тишиной. Ночью потолок трещал, когда Грязные Руки расхаживал по своему кабинету на чердаке, а когда он наконец отправился спать, пружины матраса немилосердно скрипели каждый раз, стоило ему повернуться. Ворочаться он перестал только к рассвету.       Первые ночи в Бочке Инеж не смыкала глаз, разглядывая потрескавшуюся штукатурку и прижимая к груди украденный на кухне нож. От скрипа матраса по спине у нее пробегали мурашки, но Каз сдержал обещание — он не пришел к ней.       Теперь на чердаке было тихо, как в могиле.       Накинув на плечи халат, Инеж выбралась из кровати, отомкнула цепочку на двери и босиком выскользнула на лестничную площадку. Здесь она слышала храп Джеспера. Инеж улыбнулась, подумав о том, как стрелок пускает на подушку слюни. Задержавшись у его двери, она представила, что вернулась в караван, и это храпит ее отец. Но стоило ей вообразить вардо, как она почувствовала на своей коже прикосновение искусственного шелка. Нахмурившись, Инеж отогнала воспоминания и тихонько спустилась по лестнице.       Кухня располагалась на первом этаже. В углу притулилась скромная прочная чугунная печь, напоминавшая свернувшегося в кольцо дракона, во чреве которого догорали угли. Настенные полки с едой провисли.       Пристав на цыпочки, Инеж потянулась за банкой чая, которую купила в Малой Равке на первую заработанную горсть монет. Каждый раз, откручивая крышку и вдыхая пьянящий аромат гвоздики, кардамона и мускатного ореха, на глаза Инеж наворачивались слезы.       В эти краткие моменты одиночества она могла притвориться, что «Зверинец» был просто дурным сном. Она садилась у окна, закрывала глаза и вспоминала, как путешествовала с караваном.       В ее семье всегда вставали с восходом солнца. Мама осторожно будила Инеж, и она с затуманенными после сна глазами плелась за отцом кормить лошадей. Ее любимый конь — белый мерин по кличке Кантака — тыкался носом в ее карманы и тихо ржал, выпрашивая угощения. Инеж давала ему грушу, и Кантака с удовольствием хрустел фруктом. Сладкий липкий сок стекал Инеж на ладонь.       — Ты разбалуешь лошадь, — шутливо ворчала мама, когда отец и дочь возвращались в вардо с покрасневшими от мороза носами.       В фургоне всегда пахло сладким чаем масала. Мама готовила завтрак, раскатывала листы слоеного теста, чтобы испечь хари.       — В жизни груши есть только десять минут, когда она прекрасна, чтобы ее съесть, — улыбался отец, и его глаза искрились весельем. — После она перезревает и годится только для лошадей.       Инеж придерживалась того же мнения. Маленькой девочкой она лазала по грушевым деревьям близ Карьева, срывая свежие плоды с верхних веток. В разгар лета созревшие груши делались желтыми с ярким красным румянцем на солнечной стороне. Их мякоть — белая, тающая, маслянистая, винно-сладкая. Но как только холодало, груши сморщивались, и мама мяла их в пюре для чатни. Инеж всегда старалась стащить одну для Кантаки.       Теперь, сидя на кухне в Бочке, Инеж откусила от груши маленький кусочек и поморщилась. Как она и подозревала, та оказалась перезрелой и приторно-сладкой. Сглотнув, Инеж вдруг поняла, что у нее дрожат руки. После первой ночи в «Зверинце» она редко давала волю слезам. А теперь ей вдруг захотелось плакать.       От воспоминаний о приторных духах Танте Хелен сдавило горло. Инеж зажмурила глаза и попыталась выровнять дыхание.       Засвистел чайник.       Инеж распахнула глаза. В дверном проеме стоял человек, скрытый тенями. Запаниковав, Инеж вскочила на ноги и схватила первое попавшееся под руку оружие — тупой нож для резки овощей. Человек склонил голову набок, а затем вышел на свет, опираясь на трость.       — Ты хочешь выпотрошить меня картофелечисткой? — протянул Каз Бреккер.       Нож выскользнул из пальцев. Каз проследил за его падением с каким-то разочарованным видом. Затем подошел к полке, взял оттуда жестяную банку с кофе и протиснулся мимо Инеж к печке, чтобы снять чайник. У Инеж неприятно скрутило живот, когда Каз налил кипяток в древний пресс и поставил пустой чайник на конфорку.       — Кто учил тебя обращаться с ножом? — спросил он, все еще стоя к ней спиной.       — Моя кузина, — прошептала Инеж, борясь с желанием поплотнее запахнуть халат повыше. — До того, как меня похитили, она научила меня метать ножи.       Инеж вспомнилось утро, когда Аша взялась за ее обучение. Караван шел на юг, в сторону Ос Керво. Семена в земле ожили, на поверхность пробились зелёные стрелки. Фиолетовое море цветов колыхалось от ветра. Аша затупила ножи, чтобы Инеж не порезалась, и отвела ее в перелесок попрактиковаться.       — Если хочешь больше контроля, держи кинжал как молоток, — объяснила Аша и показала Инеж, как правильно обхватить рукоять. — Но если хочешь скорости, то зажми кончик кинжала между большим и указательным пальцем. Тогда лезвие станет продолжением твоей руки. Все просто.       Легким движение запястья Аша метнула клинок, и тот вонзил в ствол сучковатого тополя. Инеж повторила за кузиной, но промазала. В цель она попала только с одиннадцатой попытки. В конце концов Аша заскучала и ушла, а Инеж практиковалась до полудня, пока мама не позвала ее помочь помыть посуду.       Каз задумчиво хмыкнул и повернулся к ней. Его взгляд задержался на темных кругах под глазами. Казалось, он разбирает ее на части, словно она сложный замок. Чувствуя себя немножко дерзкой, Инеж протиснулась мимо него и взяла с конфорки чайник, чтобы снова наполнить. Спиной она чувствовала его пристальный взгляд, пока она возилась с водяным насосом.       — Ты не спала, — заметил он.       — Стены тонкие, — Инеж вздернула подбородок. — И половицы скрипят.       Она рискнула бросить на него быстрый взгляд. Каз помрачнел.       — Тебе не нравится твоя комната? — проворчал он. — Она, конечно, не такая роскошная, как твои покои в «Зверинце», но я думал, ты будешь рада сменить обстановку.       Инеж пробила гневная дрожь.       — Мои условия проживания вполне приемлемы, — отрезала она. — А вот твой матрас стоит выкинуть в окно. Святые, Каз, пружины скрипят так, будто их сделали в начале времен.       Воцарилась тишина, и Инеж напряглась. Синяки, полученные в «Зверинце», только начали заживать. Хелен никогда не оставляла на своих девочках шрамы: ценила свои инвестиции. Она и без того знала, как сломить дух. Инеж с содроганием вспоминала ноющую боль от кандалов, в которые ее заковали на несколько месяцев после неудачной попытки побега. Она успела хорошо изучить Танте Хелен, но Каз оставался для нее незнакомцем, от которого можно ждать чего угодно. Она украдкой глянула на нож для чистки овощей. Она быстрее Каза и успеет схватить нож первой.       Однако вместо того, чтобы кинуться на нее с кулаками, Каз коротко рассмеялся. Пораженная, Инеж обернулась.       — Я подозревал, что ты можешь быть опасной, — ухмыльнулся Каз. Его взгляд многозначительно задержался на ноже. — Я рад, что не ошибся.       Ни сказав больше ни слова, он вышел прочь, унося с собой пресс с кофе. Инеж недоуменно моргнула. Что, черт возьми, только что произошло? Снова засвистел чайник. Инеж заварила чай и поднялась к себе.       Вечером Каз постучал набалдашником трости в дверь ее комнаты. Инеж с осторожностью открыла ему и с облегчением увидела, что он стоит на приличном расстоянии.       — Тебе нужно оружие, — заявил он и протянул Инеж сверкающий кинжал. — Настоящий кинжал, а не картофелечистка.       — Это был нож для резки овощей, — фыркнула Инеж.       — Кухонная утварь, — отмахнулся Каз. — Если ты хочешь здесь прижиться, тебе понадобится что-то стоящее. Возьми.       Инеж взяла из рук Каза кинжал. Тот был идеально сбалансирован и хорошо лег в ладонь. Инеж представила, как лезвие вонзается в ствол тополя и медленно улыбнулась.       — Может, я тебя им пырну.       Каз драматично вздохнул.       — Ты не настолько кровожадна, — сказал он и вытащил из нагрудного кармана часы. — Мы начнем тренировку завтра утром в шесть колоколов, — объявил он и убрал часы обратно. — Отдохни немного.       И в ту ночь Каз не бродил по собственному кабинету. И не ворочался в постели. Наверное, старается не шевелиться, чтобы не шуметь. Инеж улыбнулась, положила Санкт Петра на столик и заснула.