Пока он был мертв

В комнате только одна кровать. Огромная, которая вместит на себя и пятерых взрослых мужчин, правда, а сама обстановка просто кричала, что обычно тут останавливались кичащиеся своим быстрым богатством купцы, но Цзян Чэн не смотрит ни на аляповатые шторы, ни на яркие подушки у чайного столика, он смотрит только на кровать. А внутри поселяется липкое и страшное, чего он всегда избегает, о чем не хочет думать, из-за чего бросается в каждый бой как в последний. Из-за чего он переспал впервые с Лань Ванцзи — только бы тот замолчал. Цзян Чэн делает шаг назад. Невольный. Вэй Усянь ухватывает его за рукав и тянет к кровати. Он устал, и это видно в каждом его движении. Заклинал Вэй Усянь сегодня на пределе, потому и вымотан сейчас, потому и не терпит возражений в своем желании просто отдохнуть. Проблема в том, что сначала на кровать он валит Цзян Чэна, — разворачивает резко за рукав и толкает в грудь с силой. Сам не ложится, стоит, смотрит. Цзян Чэн приподнимается на локтях, растерянный тем, как позволил кому-то… Вэй Усяню… как он позволил Вэй Усяню повалить себя на кровать. От этого сердце в горле бьется. И дышать трудно. И укусы на шее начинают болеть. — Неплохо, — говорит Вэй Усянь, глядя требовательно и темно. Голос его теряет мягкость и рокочет привычным акцентом. — Но тебя надо раздеть. И вымыть. И накормить. И для этого у нас есть Лань Чжань. А потом Вэй Усянь просто падает ничком рядом и не шевелится. Цзян Чэн медленно поворачивается на него, потому что не верит, что всё закончится вот так. — Вэй Ин устал, — говорит Лань Ванцзи невозмутимо. — Воду принесут. Ужин принесут. Надо Вэй Ина раздеть. Он стоит у самых дверей и очень внимательно смотрит перед собой. Уши у него красные, и Цзян Чэн одновременно хочет и не хочет знать, что в его мыслях, но то, как Лань Ванцзи отводит взгляд, как сглатывает едва заметно, как не хочет смотреть на них, лежащих так близко… Вэй Усянь вздыхает сонно и чуть шевелится. — Часто он так? — уточняет Цзян Чэн, кивая на Вэй Усяня. — Не чаще, чем Цзян Ваньинь, — твердо отвечает Лань Ванцзи. И от этого его взгляда становится странно, от этого взгляда внутри поднимается что-то, почти слышится знакомое: «Цзян Ваньинь спал хотя бы на этой неделе?..» — Не смотри на меня так, — бормочет Цзян Чэн. — Надо его раздеть. — Раздевай, — кивает Лань Ванцзи. И продолжает смотреть. От этого странно, от этого мурашки бегут, хочется губы облизнуть, а потом кусаться в поцелуи привычно, когда попытаются укутать в нежность и укрыть заботой, которая не должна быть нужна ни одному из них, потому что всё это ведь даже не для него, а для… …хватит!.. Не время. Вэй Усянь не сопротивляется, он совершенно безволен в руках Цзян Чэна, а тот раздевает — быстро и ловко. У него есть опыт по раздеванию Вэй Усяня в прошлом. Тогда он был… больше. Шире плечи, выше рост, весь сам он был больше как-то. Сейчас… сейчас… — Как ты не боишься его сломать? — спрашивает Цзян Чэн. — Вэй Ин доказал, что он сильный, — говорит Лань Ванцзи из-за ширмы. Ширму он передвинул так, чтобы скрыть кровать, пока слуги воду натаскивали. Цзян Чэн заканчивает раздевать Вэй Усяня и сейчас рассматривает, чувствуя странную неловкость. Он знал Вэй Усяня насквозь и наизусть… до сожжения Пристани Лотоса. Сейчас в нем нет ни одной привычной черты, он — новое, непривычное, но столь же желанное не из-за внешнего, внешнее и смутно похожее только дополняет внутреннее. Но… он другой. Совсем. Абсолютно. — Я не знаю его, — говорит Цзян Чэн. — Вэй Ин — это Вэй Ин, — говорит Лань Ванцзи из-за ширмы. — Да, — не спорит Цзян Чэн. — Но у него… нет… былого. Я знаю, что тут… — он скользит пальцем по острой ключице. — Тут должен быть крохотный шрамик. И его нет. И тут же я понимаю, что плечи не столь широки, что он меньше, слабее, что его нужно защитить и спрятать от мира, потому что этот мир ничего хорошего… Вэй Усянь сидит на нем, усмехается, потом наклоняется и быстро и кусаче целует, говорит: — Всё еще думаешь, что нужно прятать меня от мира? Я-то всегда думал, что легче спрятать мир от меня. Он поднимается на ноги бесстыдно и идет плескаться в бочку с водой, оставив Цзян Чэна лежать на кровати. Он сердит непонятно на что. Наверное, не стоило говорить… думая, что он спит и не слышит. — Цзян Ваньинь. Лань Ванцзи мягко начинает развязывать одежду Цзян Чэна, раздевая его точно так же, как тот только что раздевал Вэй Усяня, а потом подталкивает в спину, сказав: — Бочка большая. Цзян Чэн не хочет лезть в одну бочку с Вэй Усянем, потому что Вэй Усянь сердит на него, вон, зыркает как. Как… как хочется его поцеловать, прижать к кровати, взять или отдаться, что он захочет, только бы не оттолкнул, только бы остался, только бы… — Я знаю, что не так хорош, как прежде, — говорит чуть устало Вэй Усянь. — И что? Отталкивает?.. Он… боится не понравиться в сравненнии с прошлым собой?.. Цзян Чэн вздыхает. А внутри что-то разжимается. Вэй Усянь смотрит, как Цзян Чэн дышит, распрямляя плечи. Он стал старше, сильнее… больше. Один из старых учителей говорил, что заматерел и вошел в самую силу. Но понравится ли это Вэй Усяню, который его мальчишкой помнит?.. То же самое, что Вэй Усянь сейчас боится сравнения с собой до смерти. — Нет, — говорит Цзян Чэн. — Напоминает, что ты смертен. Что я могу тебя потерять. — Ты меня еще даже не получил, — усмехается Вэй Усянь. Цзян Чэн забирается к нему в бочку. Они касаются друг друга в воде, которая всё смягчает, делает тяжелее и проще, мягче, нежнее… правильнее, потому что они родом из Пристани Лотоса, из ее рек, прудов, озер, болот, отовсюду, где есть вода и мальчишичий смех над водными просторами. — Только попробуй оттолкнуть нас обоих, — говорит Вэй Усянь, вжимаясь всем телом. Цзян Чэн не отталкивает, промывая его чуть вьющиеся — как у Цзинь Лина, как у всех Цзиней — волосы. — Вэй Ин, еда, — говорит Лань Ванцзи. — Да, — соглашается Вэй Усянь. — Меняемся. Но не еда. Я хочу смотреть. Цзян Чэн сам для себя внезапно смущается. Потому что касаться Вэй Усяня под взглядом Лань Ванцзи… это… Вэй Усянь — под его кожей, почти что часть его души. А Лань Ванцзи знает Цзян Чэна от и до. Но… Но так, чтобы… Голову кружит отчего-то, а ладони Лань Ванцзи кажутся слишком большими. — Цзян Ваньинь пахнет вкусно, — тихо говорит Лань Ванцзи. Он обнимает, гладит, обмывает водой. Та ему — неродная стихия, чужая, чуждая, но он старается, и Цзян Чэн плавится в его руках, когда его жестко ухватывают за волосы, заставив повернуть голову. Вэй Усянь тоже умеет кусаться в поцелуях. — Мне нравится, — выдыхает в его губы Вэй Усянь. — Но сейчас есть и спать. На большее сил у нас всё равно нет. Цзян Чэн хочет поспорить, но его вытаскивают из воды, обтирают быстро и несут к столу. Голышом. — Дайте хоть штаны надену, — просит он. — Нет, — просто говорит Вэй Усянь. — Ты стесняешься того, что изменился. Я весь переменился. Мне сложнее, чем тебе, потому что я должен тебе показать не изменения, а всего себя. Лань Чжань принимает меня безоговорочно, просто потому что я — это я. Насчет тебя я не уверен. — Почему? — становится интересно Цзян Чэну. — Потому что я уже не тот всесильный и веселый шисюн, которого ты помнишь, — просто говорит Вэй Усянь. — Тогда почему Лань Ванцзи сидит голым? — уточняет Цзян Чэн. Вэй Усянь поднимает бровь и уточняет: — Ты точно хочешь, чтобы он оделся, когда мы тут с тобой сидим голышом?.. Цзян Чэн думает так обстоятельно, что просыпается только тогда, когда Лань Ванцзи его на руки подхватывает, чтобы уложить на кровать. — Мы все вымотались, — говорит Вэй Усянь мягко, дышит в шею и ворчит сердито: — Вот. Уже подживать всё начало. Сделать тебе быстро хорошо?.. — Либо быстро, либо хорошо, — возражает рядом Лань Ванцзи. Вэй Усянь приятно смеется на ухо, а у Цзян Чэна отчего-то даже сил глаза открыть нет. Он чувствует, как Вэй Усянь дышит ему в шею, пытается то ли приласкать, то ли просто коснуться, чтобы убедиться, что это не сон, не бред, что это Вэй Усянь. Что он жив. Что он вернулся. — Спи, мой глупый шиди, — шепчет Вэй Усянь. — Спи, мы будем рядом. Я буду рядом, чтобы сберечь тебя от плохих снов. А Лань Чжань сбережет тебя от всего остального. Цзян Чэн с этим не согласен, потому что Лань Ванцзи тоже нужно беречь от плохих снов и всего остального. А Вэй Усяня — от всего. Совсем от всего. Потому что он приключения может найти себе даже в закрытой комнате на склоне дома в Гусу. Их надо беречь обоих. Он… он не уверен, что сможет. Но он может попытаться. Он может попытаться ведь, да?.. — Лань Чжань, откуда у него этот шрам?.. По подбородку скользят губы… и Лань Ванцзи начинает говорить. Он рассказывает про ту глупую ночную охоту. А Вэй Усянь комментирует и посмеивается. У него другой голос, но интонации… это он. И Цзян Чэн засыпает под их голоса, чувствуя их руки на себе и зная, что может коснуться обоих. Как хорошо, что в комнате только одна кровать.