***
Иногда Сатору вспоминает, как впервые осознал, что его родители не такие, как все. Ему было девять или, может быть, десять, когда он застал родительский скандал. В этом не было ничего нового. Но он только что вернулся домой с вечеринки с ночевкой у Сугуру, и родители Сугуру не ссорились и не кричали. Они обращали внимание на Сугуру и друг друга и говорили "Я люблю тебя". Когда Сатору вошёл, мама Сугуру поздоровалась с ним и спросила, как прошёл их с Сугуру день. Когда Сатору вошёл в свой собственный дом, его родители даже не прервали свой спор, чтобы поприветствовать его. Он привык к этому. Он привык к этому, но боль не становилась меньше.***
Сугуру крутил педали на своём велосипеде, когда заметил это в первый раз, с Сатору, сидящим прямо позади него. Он обнимал его за талию. И Сугуру вёл себя совершенно нелепо. Ему приходилось держаться, если он не хотел упасть навзничь на твёрдый цемент. Но в мозгу Сугуру произошло короткое замыкание, потому что Сатору держал его так, будто бы умрёт, если каждый дюйм их тел не будет прижат друг к другу. Сатору тепло прижимался к его спине. Его длинные руки обнимали Сугуру, и лёгкий ветерок доносил до носа сладкий запах шампуня Сатору. Сугуру крепче сжал руль своего велосипеда. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы не съехать в кювет. Мимо пролетела бабочка, и Сатору протянул к ней руку. Велосипед покачнулся, и Сугуру закатил глаза: – Держись, а то нам жопа, – сказал он. Сатору вздохнул, но снова обнял Сугуру обеими руками. Сатору положил свой острый подбородок на плечо Сугуру: «После этого задания нам нужно будет зайти перекусить», – подумал он. С этим заданием, безусловно, мог бы быстро справиться даже один человек. Но Сатору всегда настаивал, чтобы они ходили на них вместе. Сугуру остановил свой велосипед и опустил подножку. Их отправили на небольшое кладбище на окраине города. Проклятие не было сильным, оно просто висело возле могил, витало в воздухе и преследовало живых, которые переступали кладбищенские ворота. Проклятие третьего уровня было изгнано в мгновение ока. Сугуру быстро отдал дань уважения покойному и перекинул ногу через свой велосипед. Сатору подскочил к Сугуру и снова обнял его. Сугуру сглотнул и почувствовал, как его сердце громко забилось в груди. Всегда трогательно. Он подавил свои чувства, какими бы они ни были. (Он не собирался раскрывать их прямо сейчас).***
Сугуру привык к неожиданным атакам Сатору. Он привык к тому, что Сатору вешался на него всем своим долговязым телом, абсолютно уверенный в том, что Сугуру его поймает. Он всегда его ловил. Потом произошла эта история с руками. Они всегда обвивались вокруг талии Сугуру. Его подбородок лежал у него на плече. Затем его дыхание касалось его уха или щеки, в зависимости от того, насколько близко он был. Иногда он смущался. Не из-за Сатору, а из-за того, как легко он приходит в волнение. – Пойдём, Сугуру, – говорил он. И он был так близко, что Сугуру чувствовал запах его шампуня и стирального порошка, которым он стирал свою форму. Он садился на велосипед, и Сатору садился за ним. Затем он обнимал Сугуру, наслаждающегося теплом и уютом, когда Сатору прижимался к нему. Он держался изо всех сил, прижимаясь своим телом к чужому, как будто пытался слить их тела воедино. Затем, на очередной субботней вечеринке с ночёвкой, Сугуру кое-что понял. То, что он, вероятно, должен был понять много лет назад. Чтобы проверить ход своих мыслей, Сугуру потянулся через стол, за которым они сидели. Он коснулся руки Сатору, сначала слегка. Затем он надавил сильнее и провел пальцами вниз, к чужому запястью. Сатору уронил палочки для еды и обернулся, почти нервничая, несмотря на то, что вокруг них никого не было. Родителей Сугуру ещё не было дома, но Сатору оглянулся через плечо. Когда Сугуру отпустил его, он снова взялся за палочки для еды. В течение всего вечера Сугуру оставлял лёгкие прикосновения на коже Сатору. Каждый раз Сатору замирал, как будто не был уверен, что делать с прикосновением другого человека. Вот тогда Сугуру всё понял. Все эти, казалось бы, бессмысленные прикосновения были какими угодно, но только не бессмысленными. Вот так он и оказался прижатым к кровати. Сатору крепко обнял его, словно боялся, что Сугуру уйдет, если он его отпустит. Он был совсем не маленьким, но каким-то образом заставил себя казаться крошечным, когда Сугуру обнял в ответ. Сатору почти всегда был первым, кто прикасался к нему, хотя его прикосновения никогда не были долгими. Но на этот раз Сугуру первым потянулся и прижал его к себе. Между ними не было свободного пространства. Ни вздохи, ни позывы не могли протиснуться между их телами. Время остановилось, и на мгновение Сугуру показалось, что не будет ничего плохого, если они застынут так навечно, только если бы это означало, что Сатору больше никогда так не заплачет.***
Возможно, детство Сатору повлияло на него немного сильнее, чем он думал. Когда Сугуру сел рядом и обнял его, его нижняя губа задрожала, а слёзы обожгли щёки ещё до того, как он осознал, что плачет. От Сугуру приятно пахло, а его рубашка была мягкой и теперь мокрой от слез. Сатору поджал ноги и позволил Сугуру укачивать себя, как взрослого ребёнка. После той ночи уязвимости, Сугуру, несомненно, стал чаще прикасаться к нему. Прикосновение их пальцев, нежное прикосновение руки к плечу, нежное, но крепкое пожатие, которое, казалось, всегда говорило: "Я рядом". Сатору думает, что сможет прекрасно обойтись без еды и воды, если это будет значить, что Сугуру всегда будет прикасаться к нему. Он позволил бы Сугуру прижать себя к его груди, рядом с сердцем, если бы захотел. Прогулки на велосипеде, фруктовые сэндвичи, руки, ладони и улыбки. Руки вокруг талии и теплое тело прижатое рядом.