Цербера

      Чонгук не любил просыпаться рано, но с тех пор как он стал суперчемпионом по боксу, ему пришлось вставать на утреннюю пробежку не в восемь часов, а в шесть. Его медийность теперь зашкаливала, и казалось, что вся Южная Корея знала о нём, из-за чего его график претерпел радикальные изменения. Чонгука не прельщало бегать на беговой дорожке дома, она давно была завалена всевозможными вещами и, скорее, служила вешалкой, чем применялась по назначению. Возникшую проблему нужно было срочно решать, и после тяжелейших раздумий в жертву был принесён сон.       В это время в парке Чхондам было немноголюдно. Редким прохожим, которые попадались на пути, с утра пораньше было совсем не интересно, кто бегает по тенистым тропинкам в предрассветном сумраке, а ещё более редкие бегуны лишь мельком махали в знак приветствия, больше обеспокоенные своими тренировками.       Вообще, Чонгук сам не ожидал такой популярности. Да, он и раньше был на слуху, ещё когда занимался любительским боксом и завоевал золотую медаль на Олимпийских играх в Лондоне в весе «мухи». Ему было всего 15 лет, а его имя уже гремело по всей стране. Ещё бы ему не греметь, ведь за всю историю Олимпийских игр он был лишь четвёртым боксёром, который принёс золотую медаль в копилку Южной Кореи. Последнюю такую награду получали на тот момент двадцать четыре года назад: Ким Квансу добился её в далеком 1988.       Затем вся страна будто сошла с ума, Чонгука преследовали повсюду: интервью, передачи, телешоу… Казалось, это не закончится никогда. У него даже появились сталкеры. И всё усугубилось (хотя, казалось бы, куда уже хуже?), когда Чонгука, который хоть и не являлся по корейским меркам эталоном красоты, стали настойчиво зазывать в айдолы.       Впрочем, скоро медиадомогательства сошли на нет. Отец юного дарования, видя, что «этот поганый телецирк уродов» мешает сыну нормально тренироваться и поддерживать режим, через месяц всё жёстко пресёк, отказавшись даже от самых выгодных предложений. От Чонгука и правда отстали, чтобы вспомнить о нём на следующие Олимпийские игры, от участия в которых он категорично отказался, решив строить карьеру в профессиональном боксе. И хоть он изначально слыл проспектом, его дебют был тихим, без фанфар и салютов. Пока он не получил первый Чемпионский пояс WBA, его не воспринимали всерьёз.       В свои двадцать шесть лет Чонгук уже имел за плечами два чемпионских пояса, а также пояс суперчемпиона. Но его это не устраивало, Чонгук планировал стать Абсолютным Чемпионом мира по боксу в среднем весе. Для этого требовалось собрать все четыре пояса от основных организаций, проводящих соревнования.       Чонгук собирался подать заявку на проведение боя в IBF. И, если честно, этого боя он ждал с нетерпением. Эта федерация была самой молодой и наименее коррумпированной. Получив её чемпионский пояс, он наконец-то сможет избавиться от статуса папиного протеже. На любых пресс-конференциях его противник обязательно затрагивал тему того, что он просто сынок суперчемпиона мира в тяжёлом весе, который и проложил ему дорогу в мир бокса. И сколько бы Чонгук на интервью не рассказывал, что с отцом он не общался с восемнадцати лет, всем было на это откровенно до лампочки. Обвинения и оскорбления летели в него при каждой возможности.       Чонгук взбежал по лестнице на свой этаж, не став вызывать лифт, и открыл дверь пентхауса, расположенного в элитном районе Чхондона, с видом на реку Ханган. Чего в профессиональном боксе было предостаточно, так это денег, поэтому Чон уже мог жить в достатке всю свою жизнь, не выходя на ринг. Но он пока не собирался уходить на покой.       Тяжело дыша, он отключил плеер и небрежно кинул его на пуфик в прихожей. Чонгук не любил брать на пробежки телефон: ему это казалось неудобным, даже при условии использования беспроводных наушников. Даже когда его старенький, видавший виды плеер треснул при падении, ему было жесточайшим образом отказано в выходе на заслуженную пенсию. Чон мог позволить себе нанять музыкантов, которые разъезжали бы за ним по пятам на огромной карнавальной платформе и вживую исполняли заказанный треклист. Но, понимаете ли, у него не было потребности заводить новый плеер, не было желания выбрасывать старый… Зато у него был моток скотча. К тому же на коробочку, созданную исключительно для проигрывания музыки, довольно сложно дозвониться. Что являлось жирным плюсом, по мнению Чона.       Чонгук взял телефон, чтобы проверить время, и поражённо замер: шесть пропущенных вызовов от отца его друга детства. Его посетило плохое предчувствие, несмотря на то, что звонки от родителей Тэхёна не были чем-то из ряда вон выходящим. Ведь, когда его отец узнал, что он гей, и вышвырнул его в восемнадцать лет на улицу, именно они забрали несовершеннолетнего тогда парня к себе без гроша в кармане. Все его счета были оформлены на отца, и доступ к ним у Чонгука был постольку-поскольку. План родителя был до смешного прост: чадо нюхнёт настоящей жизни и на коленях приползёт, умоляя благодетеля принять его обратно. К счастью, у Чонгука был прекрасный друг с замечательной семьёй, они-то и позаботились о нём.       Так что Чона насторожил не сам факт звонков, а их количество и время, в которое они были совершены. Родители Тэхёна прекрасно знали о склонности парня поспать подольше беспробудным сном, да и всегда хватало единственного вызова: даже пропустив звонок, Чонгук обязательно перезванивал так скоро, как только мог.       Он понимал, что не стоило поддаваться панике раньше времени, но всё же тревогу унять не мог. Длинные гудки – первый, второй, третий. Чон не сразу заметил, что считает. Трубку взяли на шестом.       — Чонгук? — ответил на том конце провода Ким Инджун голосом слабым и уставшим. До Чонгука донеслись странные крики на фоне, как будто надрывно плакала женщина. Его сердце ухнуло вниз, от беспокойства скрутило живот. Всё-таки случилось плохое, промелькнуло в голове.       — Да? — лишь ответил он, ожидая продолжения. Чонгук отчётливо понимал что то, что он сейчас услышит ему не понравится.       — Тэхёна застрелили, — сухо произнёс Инджун, и после этих слов Чонгук явственно услышал сдавленный всхлип мужчины и почти нечеловеческий женский вой, полный боли и тоски, на заднем плане.       Мозг вскипел от миллиона вопросов и ложных надежд: «Вы шутите? Может, его только подстрелили, и он сейчас в больнице, а его папа от волнения оговорился?» Но Чонгук смог лишь выдавить: «Скоро буду» — и бросить трубку. Он не помнил ни как спускался в лифте, ни как садился за руль, в голове было странно пусто. Очнулся он, только когда врезался в бордюр при выезде с парковки. Сильный толчок вернул его к действительности. Тэхён умер, пронеслось в голове. Перед внутренним взором возник последний запечатлённый в памяти образ друга, когда они с ним прощались буквально пару дней назад: квадратная улыбка, коротко подстриженные чёрные волосы и непринуждённый взмах руки на словах:       — Скоро увидимся, Чонгуки!       Он не мог умереть, только не Тэхён. Просто не мог, кто угодно, только не он. Это какой-то бред. Ведь бред же. Но он вспоминает сдержанный всхлип его отца и почти леденящие крики мамы. И осознание лавиной обрушилось на Чонгука, руки задрожали, лёгкие отторгли воздух, отказываясь делать очередной вдох. Перед глазами всё расплылось, на руль закапали слёзы.       Тэхён мёртв.       Блядь.       Чон со всей силы ударил по рулю. Жалобно завыл клаксон. «Блядь, блядь, блядь!» — с каждым разом он бил всё сильнее. Изо рта уже рвались полноценные рыдания, грудь будто затянули в железный пыточный корсет.       Чонгук должен увидеть его: пока не увидит — не поверит. Он вытер слёзы, постарался унять дрожь в руках и вжал в пол педаль газа, куда сильнее, чем следовало, почти моментально сорвавшись с места, но плевать. Он должен увидеть Тэхёна, должен убедиться. Где-то глубоко внутри теплилась слабая надежда, что произошла нелепая ошибка и друг жив. За месяц до смерти Тэхёна       У Ким Сокджина был свой распорядок дня. За тридцать лет жизни он выработал его и научился соблюдать с точностью хвалёных швейцарских часов: работа, дом, где уже своя привычная рутина – помыться, поесть, поиграть в игры, возможно, почитать и лечь спать. У него не бывает гостей и нет любовника, поэтому звонок в дверь в десять часов вечера – большая неожиданность и даже неприятность. Единственный, кто мог прийти в такое время, - это Юнги, но он всегда предупреждает о визите, да и вообще входит, как к себе, минуя символическую охрану и прекрасно зная код от двери (порой он сам его и придумывал при смене, настаивая на которой, каждый раз ворчал, что Джин слишком беспечен).       Сокджин проверил телефон, но уведомлений от друга не было, поэтому его опасения не были чем-то иррациональным. Апартаменты находились в хорошем районе Инчхона в жилом комплексе с закрытой придомовой территорией, чужакам попасть сюда было совсем не просто. Может, это сосед впервые за шесть лет решил зайти за перцем для кимчхи?       Осторожно встав, Сокджин вышел из комнаты в тёмный коридор и крадучись направился к двери под тревожное звуковое сопровождение в виде звонка. Незваный гость то будто забывал отнять палец от кнопки, то вдруг начинал беспорядочно жать на неё, превращая размеренный сигнал в какофонию. Напридумывав тысячу и один сценарий дальнейших событий (от безобидного курьера, ошибшегося квартирой, до кровожадного призрака, вселившегося в звонок), Ким с опаской активировал экран видеодомофона и облегчённо выдохнул: на пороге стоял паршивец Мин Юнги, решивший поиграть с нервами друга.       Джин быстро открыл дверь. И первое, что его поразило, - то, что Юнги, несмотря на холод, - на дворе стояла первая половина марта – стоял в одной полосатой рубашке, которая ещё и была расстёгнута на три пуговицы, пьяно покачиваясь на ногах и с бутылкой виски в руке. Он с трудом поднял голову, оторвав палец от звонка, и сфокусировал тяжёлый, почти мёртвый, будто из него жизнь выкачали, взгляд на хозяине квартиры. Сокджин сглотнул и только собирался спросить, в чём дело, как Юнги опередил его:       — Привет, хён, — сказал он хриплым, севшим голосом и сделал шаг внутрь квартиры.       Кивнув, Сокджин пустил Юнги внутрь, потом по привычке быстро огляделся по сторонам, как бы проверяя, не следит ли за ними кто, и, убедившись, что нет, закрыл дверь, для пущей надёжности использовав и цепочку. Очередная мера безопасности, выученная за годы дружбы с Юнги.       Когда он пришёл в гостиную, Юнги уже сгорбившись сидел в его любимом жёлтом кресле, поставив виски на столик рядом с собой. Он казался осунувшимся и подавленным, его застывший взгляд буравил стекло столешницы. Мыслями он был явно где-то далеко. Сокджин присел на рядом стоявший диван, внимательно изучая лицо друга. Тот лишь мазнул по нему взглядом и протянул бутылку. Сокджин подорвался было за стаканами, но ему прохрипели:       — Отбрось блядский этикет и просто бухни со мной, хён.       Джин не стал спорить, взял предложенный виски и залпом хлебнул прямо из горла. Внутренности как будто огнём обожгло, на глаза навернулись непрошенные слёзы. Юнги тоже сделал большой глоток, но лишь слегка поморщился от крепости напитка, передавая его обратно. Они выпили полбутылки в полнейшей тишине, прежде чем Юнги заговорил:       — Мунхи-нима убили. – Он сразу же присосался к бутылке, словно чтобы заткнуть себя.       Джин в шоке застыл и недоверчиво посмотрел на него, который опять невидяще уставился вдаль. С тех пор как Юнги возглавил группировку, единственным человеком, которому он доверял, как себе, был Кан Мунхи, его правая рука и названый отец. Сокджин лично с ним знаком не был, так как Юнги старался держать друга подальше от криминального мира, редко рассказывая о своих делах и больше слушая его рабочие байки. Видел Джин Мунхи лишь пару раз, и то мельком, когда тот подвозил «сына». Но даже при такой скудной информации он прекрасно понимал, как важен этот человек для Юнги.       — Как? — выдавил из себя Сокджин, сочувственно положив руку на чужое плечо. Мин не особо любил объятия и прикосновения, но сейчас он даже не дёрнулся, что громче любых слов говорило о том, насколько ему сейчас плохо. Юнги мрачно хмыкнул:       — Дерьмово. У него нет ни одного пальца, глаза выколоты, даже член отрезали, суки. — На этих словах он крепко сжал бутылку, аж костяшки побелели. А перед Сокджином комната поплыла от таких подробностей. Он силой воли отогнал нарисованную воображением кошмарную картину и заставил себя вспомнить, как выглядел живой – и целый – Кан Мунхи: здоровенный детина под два метра ростом с добродушной улыбкой и шрамом почти во весь лоб. По обрывкам рассказов Джин знал, что однажды какие-то бандюганы, возомнившие о себе невесть что, попытались снять с него скальп, за что, разумеется, отправились к праотцам, но это уже совсем другая история.       У Сокджина кровь стыла в жилах от подобных историй, а его друг варился в этом котле с малолетства.       — Я найду этих утырков, выпущу им кишки и заставлю жрать своё же дерьмо! — Голос Юнги был наполнен гневом. Казалось, мысленно он уже разделывал их на куски. — Или лучше застрелю, как бешеных собак.       Сокджин вздрогнул, но руку с плеча не убрал. Он мог бы сказать, что месть – это не выход, а убийство – не решение проблем, но он давно уже отказался от идеи читать Юнги мораль. Мин был взрослым человеком, который сам понимал, что для него плохо, а что хорошо в этой жизни.       — Ты уже знаешь, кто они? — просто спросил Ким, отобрав у собутыльника остаток виски, чтобы запить неприятную горечь. Алкоголь уже не казался таким обжигающим.       — Эти падлы хорошо замели следы. — Голос Юнги всё ещё дрожал от гнева. — А у меня, кажись, завелась ёбаная болтливая крыса.       — С чего ты решил?       Юнги был в опасности, и от осознания этого внутри всё похолодело. Не то чтобы до этих событий Сокджин считал, что преступный мир – это безопасное место, где единороги пасутся рядом со львами-веганами, но в их разговорах давненько не всплывали подробности жизни Юнги, и у Кима возникла иллюзия, что его друг – не мафиозный босс, а обычный руководитель компании. Сейчас же у него будто шоры с глаз упали, он заново осознал, что может в любой момент потерять Юнги. Стало не по-детски страшно.       — Кое-кто хочет расширять бизнес и толкать наркоту. Мне эта хуйня нахуй не сдалась. — Юнги устало откинулся на спинку, уставившись в потолок. — А в последнее время крупные сделки срываются, какая-то падаль пригрелась прямо под боком.       Юнги резко сел и повернулся к Джину, впившись в него взглядом. На контрасте с почти белоснежной кожей, его тёмные глаза с расширенными в полумраке зрачками напоминали чёрные дыры.       — Я хочу попросить тебя кое о чём.       Ким не раздумывая кивнул. Что бы от него ни попросили, он постарается помочь. Он слишком многим обязан Юнги, ради него он готов жизнь отдать.       Юнги вытащил из кармана джинсов маленькую неприметную флешку и покрутил её в пальцах, будто давая себе последний шанс передумать.       — Прибереги это у себя, про тебя никто не знает. Если она попадёт в чьи-то руки, всем будет финале вагинале. — Джин с недоверием уставился на протянутый предмет, прежде чем принять его. Юнги громкими словами попусту не разбрасывался, ситуация была и вправду серьёзная. — Только, — Юнги внимательно посмотрел другу прямо в глаза, — не геройствуй. Ты меня понял? Если всё пойдёт по пизде и на тебя выйдут, скажи, что случайно нашёл, пока пылесосил, знать ничего не знаешь, и отдай без вопросов. Если с тобой что-то случится, я себе этого… Я тебя собственными руками убью. — Юнги схватил Сокджина за предплечье, как бы стараясь донести серьёзность своих слов. — Я костьми, блядь, лягу, чтобы до этого не дошло, но пообещай мне, что сделаешь, как я сказал. Ты – единственный, кто у меня остался.       — Обещаю, — твёрдо сказал Сокджин, мысленно извинившись перед другом за ложь: если от этой флешки зависит будущее Юнги, он никому её не отдаст, даже если сам дьявол за ней явится. Но об этом Мину знать не обязательно. Меньше знаешь – крепче спишь. Наконец-то пригодились Джину навыки, полученные в школьном театральном кружке.       За два дня до смерти Тэхёна       Ринг для Чонгука всегда был предпочтительнее, чем даже порция добротного алкоголя. Залитая светом арена, мускусный запах пота и крови, витающая в воздухе аура победы, - три кита, на которых держалась часть внутреннего мира Чона, всецело принадлежавшая боксу.       Бой был изматывающий, и Чонгук под конец дышал урывками, лёгкие горели, во рту пересохло, а тело словно было охвачено огнём. Казалось, он вырабатывал столько тепла, что мог бы нагреть небольшую комнату. Адреналин тёк по венам, и Чонгук подпрыгивал на месте, чтобы хоть как-то унять зашкаливавшую энергию. Он ощущал кайф и подъём. Настрой был провести ещё раундов десять, пока не выбьет из противника всё дерьмо. Но тот уже и так пребывал в нокдауне, не оправившись после прямого панча: парень пытался встать, но его руки беспомощно подкашивались, и он снова и снова валился на ринг.       Не требовался рефери, чтобы понять, кто победит, ведь, когда есть нокаут, все очки летят в урну. И, судя по нараставшему ликованию зрителей, практически заглушавшему отсчёт, который вёл судья, публика тоже всё прекрасно понимала. Чонгук являлся действующим чемпионом, поэтому бой проходил в Сеуле, и было очевидно, что он превосходил противника не только по уровню титулованности, но и числом болельщиков, надо сказать, довольно громких и шумных. Но громче всех кричал Тэхён, прыгавший на месте, как сумасшедший, и размахивавший баннером с красной надписью, гласившей: «Чонгук надерёт всем зад», в обрамлении кавайных зайчиков и цветков гибискуса. Чонгук усмехнулся: этот парень не уставал его поражать, ведь серьезный же журналист, чьи статьи набирали огромное число кликов и просмотров, а иногда ведёт себя, как восторженная фанатка.       И вот прозвучало заветное: «Десять!», а Ник, противник Чона, так и не поднялся. Чонгук с замиранием сердца слушал, как конферансье Баффер в своей неповторимой манере объявлял нового старого суперчемпиона мира. Правый глаз онемел, давал о себе знать удар головой при клинче, но всё было не важно. Он блядских два года подтверждал своё право на звание суперчемпиона мира по версии WBA после получения чемпионского пояса WBO, провёл пять тяжелейших боёв, и вот этот день настал.       Рефери взял его за запястье, - Чонгук дёрнулся, вовремя усмирив нервное желание врезать с размаху, выпустить бурлившую энергию, - и вот его руку уже подняли вверх, вызвав очередную волну рёва зрителей. Сегодня они увидели легендарный бой, в котором родился новый суперчемпион, их Суперчемпион. Он единственный боксёр после Пак Чонпала, который смог получить сразу два пояса. Зал охватило сумасшествие: такого уровня поединки в Южной Корее устраивались нечасто, всё же это была не страна бокса.       В творившейся сумятице ринг-гёрл, с достоинством шагая на шпильках по залитому кровью мягкому покрытию, вынесла на всеобщее обозрение пояс победителя. Чонгук взял его из рук девушки и позировал с ним перед фотографами, делая всё на автомате, для него было важно лишь то, что мечта стать абсолютным чемпионом приобрела более реальные черты. Тренер с ликованием хлопал его по спине и орал в ухо, что нисколько не сомневался в его победе. Репортёры накинулись на него, как стайка мушек – на большое сладкое яблоко, но боксёр лишь отмахнулся от них, говорить не хотелось, да и интервью он привычно обещал дать только Тэхёну.       Противником был блядский спойлер, такая техника боя больше всего раздражала его: постоянные клинчи, выставление локтей, грязная игра, которую приходится ломать, уходить в маятник, пока не удастся пробить панч. Тупой ублюдок. Чонгук всегда бился по правилам, но соперник настолько его выбесил, что он чуть не применил трюки, о которых в своё время вдоволь наслушался от отца. От того, что запланированные три-четыре раунда растянулись почти на полчаса унылого и беспросветного боя, тело ломило, а рожа этого ловкача в пафосных шортах цвета фольги, казалось, будет ему теперь сниться в мельчайших деталях. Чон за всю жизнь столько не обнимался, пока эта тварь обрабатывал его по корпусу с прилежностью бойскаута. Хотелось в ответ отмудохать его так, чтобы этот выродок год ходил под себя и питался Блединой, но Чонгук сдержался.       Выскочивший на ринг Тэхён уже успел отпихнуть от друга тренера и теперь сам обнимал его и кричал, что Чонгук — машина для убийств, не заботясь о том, что пот и кровь запачкали его одежду. Ни один парень Чона так не делал, все предпочитали отсиживаться в углу, лишь похлопывая с толпой. Поэтому, наверно, у него не было длительных стабильных отношений, но зато был лучший друг, почти брат.       За пределами ринга творилось нечто невообразимое: зрители не просто выкрикивали что-то невпопад, они скандировали имя победителя, будто он не подрался с кем-то за кусок золота и кожи, а, подобно Иисусу, накормил всех голодающих пятью хлебами. Сам же Чонгук испытывал смешанные чувства, одновременно хотелось поддаться всеобщей эйфории и скрыться наконец подальше от чужих глаз. Но существовал негласный послематчевый протокол: свалить с ринга ещё успеешь, сначала подкорми самую охочую до хлеба и зрелищ братию журналистов, которой было мало запечатлённых во время боя кадров, комментариев экспертов о технике и тактике спортсменов, кровавого пота обоих боксёров, пропитавшего, кажется, даже форму рефери.       Чону лишь оставалось надеяться, что никто из репортёров не опростоволосится, перепутав его имя или титул. Такое, к сожалению, уже случалось, и испытывать подобную неловкость вновь он желанием не горел.       — Поздравляем с заслуженной победой! Расскажите, что вы чувствуете?       У Чонгука имелся немалый опыт общения с журналистами, поэтому нельзя было сказать, что он терялся в их присутствии. Однако, когда ты измучен и слегка дезориентирован, приходится с особым вниманием следить за тем, что и как говоришь перед камерами, и он озвучил более-менее стандартные фразы, которые можно услышать почти в любом подобном интервью:       — Это был трудный и неоднозначный поединок. Надо отдать должное Нику, он сражался до последнего. Хочу поблагодарить свою команду за труд и поддержку, без них этой победы могло и не быть.       Вопросы сыпались со всех сторон, Чонгук отвечал на те, которые успевал расслышать.       — Вонгола мощно вас прессовал, он вам все рёбра пересчитал?       — Мои рёбра - не счётные палочки.       — На сколько вы были уверены в победе?       — На все сто.       — Какие ваши дальнейшие планы?       — Как обычно, сначала залижу полученные раны.       — Ваш отец желал вам удачи перед боем?       Маска Чон Чонгука, мастера давать пустые ответы на такие же пустые вопросы, треснула.       — Скажите, в начале боя вы придерживались одной тактики, а в какой-то момент…       — Да, у меня была какая-то тактика, и я её придерживался. Оставим все красивые слова до большого крутого интервью, которое я дам каналу KBS1.       — А как же послематчевая пресс-конференция? Вы на неё не пойдёте?       — Нет. Мой опечаленный проигрышем соперник, думаю, тоже. И вам советую время на неё не тратить. Спасибо, если болели за меня. Всего доброго.       Под наблюдением слегка очумелых взглядов тех, кто слышал его слова, Чонгук обернулся в поисках Тэхёна и увидел, что тот, будто ни в чём не бывало, обнимался с командой Чона. Он показал головой в сторону выхода (пытаться докричаться всё ещё было бесполезно) и, успешно игнорируя репортёров, словно стайку мелких надоедливых призраков, спрыгнул с ринга. Минуту спустя он уже шагал по коридору в компании нагнавших его тренера и друга, но и здесь их ожидала засада.       Тэхён окинул убийственным взглядом высокую худощавую девушку, которая в ответ растянула в ухмылке губы, накрашенные ярко-красной помадой.       — Тэхёни, дорогой, — весело защебетала она, — не проходи мимо старого друга.       Упомянутый “Тэхёни” демонстративно сложил руки на груди и закатил глаза. Чонгук знал, что друг прежде неплохо общался с этой дамочкой, пока она не подрезала у него сочную статью про делёж территории между бандами, которая произвела фурор. Тэхён ей это до сих пор простить не мог и из последних сил сдерживался, чтобы не показать комбинацию из трёх пальцев.       Чонгук не горел желанием наблюдать за намечавшейся перепалкой и предпочёл сразу расставить точки над ё, i и любыми другими буквами.       — Не знаю, как вы сюда проникли, ловить вам здесь нечего.       — У, какой грозный у тебя друг, Тэхёни. — Девушка кокетливо захлопала ресницами. — Чон Чонгук, поздравляю вас с заслуженной победой. Меня зовут Чон Хвиин, работаю на еженедельник “Crossroads”. — Она в вежливом поклоне протянула Чонгуку визитку. — То, что вы могли слышать о моей скромной персоне из уст вашего спутника, вряд ли состоит даже на четверть из чего-то хорошего. И всё же не судите обо мне предвзято. Не могли бы вы сразу не отказывать мне и подумать о том, чтобы дать нам хотя бы малюсенькое интервью. — Сведя почти вплотную указательный и большой пальцы, Хвиин наглядно показала, насколько маленькое и ненапряжное интервью она просит у Чона.       Краем глаза Чонгук посмотрел на реакцию Тэхёна. Тот стоял отвернувшись, будто бы в миг растеряв интерес к происходящему и вполголоса о чём-то переговариваясь с тренером.       — Я уже договорился дать одному телеканалу большое интервью. Не вижу смысла десять раз повторять одно и то же. — По эмоциям на лице Хвиин стало понятно, что она предвидела такой ответ. Мир журналистики жесток.       — И какому же… — Девушка скользнула взглядом за спину Чонгуку. — А впрочем, и так ясно. — В её голосе не было ни капли досады, Хвиин непринуждённо улыбнулась и протянула Чонгуку ладонь для прощального рукопожатия. — Что ж, благодарю за знакомство, господин чемпион. Не выбрасывайте, пожалуйста, мою визитку. Мало ли, пригодится. — Задорно подмигнула, развернулась и Чонгук случайно услышал её бормотание: — Неделю руку мыть не буду.       Чонгук ощутил, как его треплют по всё ещё мокрым от пота волосам, и отстранился: помыться хотелось невыносимо.       — Я тебе друг или питомец? Вкусняшку ещё выдай.       — Хороший мальчик, — с гордостью, как довольный родитель, произнёс Тэхён, на что Чонгук лишь устало фыркнул. — Конечно же ты заслужил сегодня лакомство!       Вскоре Чонгук попал в руки врача, который на этот раз даже не стал ему советовать наложить швы, а прописал холодный компресс и обработку раны. Потом пришлось отбиваться от менеджера, настойчиво предлагавшего сходить вместе выпить в клуб Ellui, где они, бывало, иногда проводили время. Чонгук в очередной раз вынужденно вспомнил, почему они с Сиюном скоропостижно расстались и чем чревато неумение разделять рабочие и личные отношения.       И вот он, наконец, сидит с Тэхёном в закрытой кабинке кафе их знакомого аджосси. Заведение не было топовым, скорее, даже чуть ниже среднего, но Чонгук любил царившую здесь домашнюю атмосферу, можно было как следует расслабиться, попивая недурственное пиво и закусывая жареной бараниной. Сегодня он решил дать себе поблажку и не придерживаться диеты и запрета на алкоголь. Чонгук обычно был очень критичен и требователен к себе, но он заслужил короткую передышку. Только конечно же перебарщивать с выпивкой было нельзя: завтра его ждал серьёзный разбор полётов от тренера, посвящённый ошибкам, которые он допустил и которые чуть не стоили ему победы.       — Прекрати думать, — сказал Тэхён, перегнувшись через стол и легонько хлопнув его по лбу. Чонгук недовольно засопел. — Ты сегодня был великолепен и буквально стал достоянием Кореи, — спокойно продолжил Тэхён, не обратив внимания на недовольство друга.       — Я пропустил двойной джеб, — нахмурившись, начал исповедь Чонгук.       Тэхён лишь страдальчески закатил глаза:       — Только не начинай опять. — И передал ему тарелку, чтобы Чонгук добавил туда баранины.       Ким не любил готовить от слова совсем, даже когда речь шла о том, чтобы просто жарить мясо в ресторане. Поэтому эту обязанность всегда брал на себя Чонгук. Зато Тэхён обладал талантом украшать мир вокруг себя, эстетство было у него в крови. И именно по просьбе Тэхёна хозяин кафе достал особый сервиз, которым так гордился и держал на самом видном месте в зале. За что именно Тэхён удостоился такой чести, Чонгук точно не знал, но его друг умел подбирать ключи к людским сердцам.       — Я был плох, недостаточно быстр, — перечислял Чонгук, отбивая пальцами барабанную дробь. Он и в обычной обстановке не мог усидеть на месте от распирающей его энергии, а уж когда волновался, то превращался в кролика из рекламы батареек.       Тэхён перехватил его беспокойную руку и сжал, делясь уверенностью:       — Ты прекрасно выступил, отдохни от своих мыслей хоть раз и насладись моментом. — Чонгук кивнул, на автомате отметив, как Тэхён начал старательно укладывать листья салата на тарелку, для какого-то своего странного гастрономического ритуала. В голове Чона пронеслись слова мамы Тэхена: “Тэхёни, не играй с едой”. Но сколько бы она так не говорила, результата - ноль: сын продолжал смешивать несмешиваемое и сооружать из обычных ингредиентов ему одному понятные деликатесные башни.       — Да, что-то я загнался, давай ещё выпьем.       Тэхён расплылся в счастливой улыбке.       — Вот такой настрой мне нравится. Выпьем же за самого крутого боксёра Южной Кореи и моего самого офигенного друга!       Алкоголь горячей волной опустился по пищеводу и разбудил не только желудочный сок, но и странные давно забытые воспоминания.       — Настолько офигенного, что в средней школе ты кинул меня из-за Юн Дохи.       Тэхён весело расхохотался:       — Ты до сих пор это помнишь? — Его глаза озорно блестели, в них не было ни капли раскаяния. А ведь тогда Чонгуку казалось, что весь мир его рушится. Сейчас те события казались забавными и глупыми, не более.       Чонгук драматично схватился за грудь, как бы прикрывая раненый орган:       — Тогда ты разбил мне сердце, хотя, если честно, я был влюблён в её брата.       — О да, Юн Вонхо был красавчик, я бы за ним приударил, — мечтательно протянул Тэхён, и Чонгук активно закивал.       — Из него бы вышел классный айдол, — убеждённо сказал Чонгук, с наслаждением отправляя баранину в рот и хмуря лоб от того, как это было вкусно. Его телефон завибрировал, и Чон быстро глянул на него. “Отец” высветилось на дисплее. Чонгук не хотел портить вечер и перевернул телефон. Если Тэхён и заметил, то никак не прокомментировал.       — Ага, его же группа уже развалилась. Как там? — Тэхён задумчиво нахмурил лоб, постукивая пальцем по губе.       — Непослушные мальчики, — выпалил Чонгук. Он не хотел показывать свою осведомлённость, но обычно говорил быстрее, чем думал. Поэтому иногда на интервью он делал слишком большие паузы перед ответами, из-за чего комментаторы любили “оригинально” острить про то, как удары по голове сказываются на его мыслительном процессе. С друзьями все фильтры обычно отключались, и Чон либо просто выбалтывал правду, либо оговаривался, что называется, по Фрейду.       Тэхён весело на него глянул и лишь сказал:       — Я делал репортаж про их распад. — Ким палочками в воздухе выписал вираж, а потом резко спикировал ими вниз. — Вот так прям бам — и грохнулись с небес об землю, зато я получил свой первый неплохой гонорар.       — Я сейчас не ослышался? — недоверчиво спросил Чонгук — Ты ужасен. Он моя первая любовь, я даже был его фанатом. — Он бросил в друга скомканной салфеткой, но тот, не моргнув глазом, легко поймал снаряд. У Тэхёна всегда была отличная реакция, тренер Чонгука даже предлагал ему всерьёз подумать о карьере боксёра. Но Ким отказался, сославшись на то, что как-то не горит желанием получать постоянно по лицу и собирать зубы по всему рингу.       — И что? Это не отменяет того, что альбом вышел такой себе, на эфирах твой Вонхо будто разучился петь, да и та история с леди боем на гастролях в Тае… — Чонгук закатил глаза: Тэхён был одним из милейших людей на свете, но если уж он седлал любимого конька, то туши свет.       — У меня до сих пор хранится видео с фансайна.       Ким аж поперхнулся и даже палочки отложил, гастрономическая потребность отошла на второй план.       — Ты ходил к нему на фансайн? К этому ублюдку? Не после него он сдал тебя отцу? — Тэхён впился в него взглядом, но Чонгук лишь отвёл глаза.       — Да, я там ему признался, и потом отец так меня отмудохал, что мне показалось, что я не только с боксом завяжу, но и остаток жизни буду есть через трубочку, — мрачно произнёс Чон, это было не самое приятное воспоминание. Крови и слёз было тогда пролито порядочно, хотелось навсегда вычеркнуть это событие из памяти.       — Вот мудак! — искренне возмутился Тэхён. — Я найду его, где бы он ни был, накопаю на него всё дерьмо, начиная с детсада, и разрушу его жизнь! И его бешеной сестрёнке, которая чуть не сорвала твой голубой колокольчик.       Несмотря на всю серьёзность сказанного, Чонгук не выдержал и прыснул:       — Ты помнишь?       — Ещё бы! Ты рыдал так, будто тебе яйца оторвали. — Тэхён смеялся как не в себя, Чонгук тоже весело усмехнулся. — “Прости, пожалуйста, мне не хочется”, — процитировал друга Ким.       — Она была страшна в гневе, еле ноги унёс. Она такая: “Как это у тебя не встал?” Последние слова он произнёс писклявым голосом, изображая девушку, и Тэхён ещё больше покатился. — А что тут скажешь? Я и ляпнул: “Прости, пожалуйста, мне не хочется”.       — Ты у нас тот ещё уникум.       Здорово было поворошить прошлое, пусть и отчасти стыдное, ещё раз пережить события дней минувших. Испытываешь такое родство с человеком, с которым делишь общие воспоминания, и чувство, будто хочется весь мир обнять. С Тэхёном их многое связывало, и Чон ценил такие моменты.       — А как у тебя с Джису? Когда свадьба? — спросил он, отсмеявшись и выбирая кусочек мяса пожирнее. Не получив ответ, он насторожился, а подняв голову, поймал задумчивый взгляд друга.       — Что-то случилось? — Чонгук запереживал, ведь на Тэхёна это не было похоже: обычно он открыто делился личным.       — Она хочет со мной расстаться. — Ким произнёс это тихо, однако, вне зависимости от громкости, сказанное произвело не менее ошеломляющий эффект. Баранина Чонгука соскользнула с палочек и смачно шлёпнулась об столешницу.       — Что? — выкрикнул он, но Тэхён лишь приложил палец к губам в попытке его успокоить. — Что случилось? — уже тише спросил Чонгук, в непонимании уставившись на друга. Тот был красив, умён и успешен — само совершенство, как ни посмотри. Они с Джису казались идеальной парой. Чонгук и помыслить не мог о том, что друг мог совершить что-то ужасное, да и Джису была хорошей девушкой. Он, конечно, порой ошибался в людях, но как и во что тогда верить, если прахом рассыпаются даже такие образцовые отношения?       Тэхён поморщился, выпив очередную стопку. Он не любил алкоголь, говорил, что вкус не нравится. Как Чонгук не заметил, что друг пьёт этим вечером нехарактерно много, он и сам не понял.       — Ты знаешь, бывает такое, что чувства хоп, — Ким сделал пас рукой, напомнив фокусника, — и испаряются из-за маленькой оплошности.       Он без энтузиазма отправил в рот кусок мяса, не потрудившись как-нибудь хитро, как обычно и делал, завернуть его в лист салата, что говорило о крайней степени расстройства. Тэхён был эстетом до кончиков ногтей и даже из базового приёма пищи мог устроить перфоманс. Сейчас же, наблюдая за тем, как уныло друг жуёт, совершенно обывательски подперев щёку ладонью, Чон смело мог утверждать, что всё действительно было плохо.       — Она тебе изменила, — почти благоговейно прошептал Чонгук. Какой бы хорошей он ни считал Джису, в Тэхёне он сомневался куда меньше, а потому ответственность за разрыв легче было возложить на девушку. Тэхён будто состоял из противоречий: он мог быть жёстким, когда писал разгромные статьи, но в то же время — мягким и доверчивым, как ребенок, нисколько не способным навредить близким. Тэхен почти поперхнулся салатам.       — Нет, конечно, нет, она бы так не поступила. — Тэхён был уверен в том, что говорил. — Просто… — Он задумчиво вертел рюмку своими длинными пальцами, многие пианисты готовы были за такие жизнь отдать. — Я кое с чем облажался.       Чонгук ничего не смог с собой поделать: от услышанного из его разинутого рта неэстетично повыпадали куски баранины.       — Боже, Чонгук! — И вот уже Тэхён снова смеялся, словно не было предшествовавшего нелепой сцене диалога. — Я должен это заснять и вставить в интервью. — Он потянулся было за телефоном, но Чонгук уже смущённо вытирал рот салфеткой. — Сделай так ещё раз! Ну ради меня, — умолял Тэхён, настраивая камеру. — Это придаст твоему образу непередаваемый колорит, и мой дебютный фильм для KBS побьёт все рейтинги.       Несмотря на уговоры, Чонгук был непреклонен, он не привык себя позорить. По крайней мере, намеренно.       — Ты, кстати, сильно не напивайся, я тебя максимум до ближайшего вытрезвителя дотащить смогу, — честно предупредил Тэхён.       Ким не дал ему досидеть даже до одиннадцати, настойчиво твердя про необходимость поддержания режима, и как бы Чонгук умоляюще ни дул губы, на Тэхёна это не действовало. Уже снаружи, после неуклюжих сборов и вызова такси, когда свежий осенний ветер хлестнул по лицу, Чонгук выдал, хмельно вглядываясь в даль полупустынной улицы, подсвеченной редкими фонарями:       — Не сдавайся, Тэхён, борись за свою любовь до самого конца.       Тэхён молчал. Чонгук чувствовал, что друг напрягся и даже как будто затаил дыхание. Потом улыбнулся так искренне, от всей души, как не улыбался очень-очень давно, навеяв Чонгуку воспоминания о детстве.       — Спасибо за совет, обязательно так и сделаю. — Он вытащил руку из кармана пальто и махнул на прощание. — Скоро увидимся, Чонгуки! — И зашагал к ожидавшей его машине, скрываясь в полумраке.       Чонгук тогда не знал, что это последний раз, когда он видит Тэхёна живым. У него не было предчувствия грядущих тяжких событий, а лишь счастливый трепет в груди от победы на ринге и сладкая горечь от посиделок с дорогим другом.