Green Apelsin — Зверь
Маленький, аскетично обставленный холл отеля, поздний вечер, зевающий портье за стойкой, треск мигающей лампочки над головой пребывающей в растерянности девушки. Панночка сидела на затертой обивке скамейки со своим единственным чемоданом и рассматривала фотографии Москвы в маленьких рамочках на стенах. Кремль, Арбат, сталинские высотки… Такие банальные виды, что, казалось, для деревенской должны быть настоящей диковинкой, предметом восхищения. Но так не было. Внутри себя Громова понимала, что хочет домой. Где-то очень-очень глубоко ныла тоска по Реброво, по размеренным будням при хозяйстве, по дремучему лесу. Но что-то иное, терзающее ее душу, заставляло ее остаться в столице. Первобытная тьма, окутавшая каждый орган, каждую косточку черной пеленой, не отпускала. Она хотела, чтобы Панна добивалась своих целей самыми жестокими способами, чтобы она ломала на своем пути всех и вся, чтобы ее соперники трещали, как перекусанные пастями адских псов хрупкие веточки. И главное — ее любовь, кажется, уже и любовью-то не была? Но заслуга это демона, иль сама Панночка постаралась, когда решила заняться магией? В какой-то момент лампочка сиротливо щелкнула, холл накрыло тьмой, и открылась входная дверь. Сонный портье тотчас подскочил, едва не свалившись со стула, и принялся испуганно лепетать, что сейчас все исправит. В темноте он даже не заметил стоящего на пороге гостя. Саша с каким-то обреченных вздохом шагнул в опустевший холл и тут же взялся за ручку чемодана Панны. — Привет, — его голос звучал чуть нервно, и он отчего-то старательно избегал прямого зрительного контакта. — Поехали? Громова в ответ лишь коротко кивнула и поднялась со скамьи. Вместе они вышли на улицу, где, несмотря на поздний час, активно сновали люди. Полуспальный район, вот-вот граничащий с центральными. Кто-то забегал в соседнюю «Пятерочку», дабы успеть закупиться продуктами и спиртным до закрытия, кто-то выгуливал собак, кто-то просто гулял, кутаясь в верхнюю одежду. Промозглый март надоел всем и каждому, как и вечно слишком длинная зима. Зеленые и красные огни от ближайших светофоров отражались в очках Сакова, делая его, с его чуть хмурым и вдумчивым видом, похожим на героя нуарного кино. Вот-вот зазвучит закадровый голос, размышляющий о гадкости этого грязного, подлого города. Панна невольно засмотрелась на мужчину, едва поспевая за его шагом чуть сбоку. Колесики чемодана гремели и постукивали по не слишком ровному асфальту. — Ты не замерзла? — вдруг подал голос Саша, повернув голову к Громовой. Он привык к ее мерзлявости, к тому, что обычно Панночка кутается в свитера, тысячу шарфов и дубленку, но сейчас девушка, вся бледная и неживая, шагала рядом в простом плаще. Снег ещё не стаял, а она будто и не мёрзнет вовсе. — Нет, — тихо, как мышка, пропищала девушка, отводя взгляд в сторону. — Как мы поедем? — На метро. Тут ехать недалеко. Весь путь в грохочущем вагоне они молчали. Лишь изредка Саша поднимал взгляд на темное окно напротив, украдкой наблюдая за Панночкой и с тревогой подмечая, что ее лицо в отражении кажется каким-то… размытым? Вскоре, когда большая алеющая буква «М» осталась позади, они приблизились к самой простой на вид пятиэтажке с вереницей самых простых подъездов. Громова покорно следовала за Саковым, чуть опустив голову. Пара-тройка лестничных пролетов, она даже не считала, и он достает ключи. Щелчок. Дверь отпирается, и они вдвоем оказываются в скромно обставленной прихожей съемной квартиры. — Я заварю чай, — как-то уныло бросает Саша после того, как, сняв свое черное расшитое пальто и обувь, направляется на кухню. — А ты позвони родителям. И тормозит на секунду, с почти неловкостью сообщая: — Здесь всего две комнаты. Ты займешь спальню, а я тогда посплю на диване в гостиной. И вновь Панна лишь легко кивает, следуя со своим чемоданом в указанную сторону. Совсем небольшая комнатка, в которой и поместились-то только кровать, туалетный столик с трюмо и платяной шкаф. Девушка вздыхает и падает на постель, раскинув руки в стороны. Это ли не то, о чем она мечтала? Тогда почему ей так тревожно на душе?***
Ночной лес, хруст снега под босыми ногами, летящее ситцевое платье, жар, исходящий глубоко изнутри грудной клетки, испарина на коже. Панна кружила в неведомом ей самой танце, в вальсе с самой природой родного края, на ее губах сама собой расплывалась блаженная улыбка. Она знала, что находится здесь одна, однако, создавалось ощущение странного уюта, будто рядом с ней, буквально в двух шагах, расположились старые друзья, лиц которых она почему-то не помнит. Звонкий девичий смех разлетелся по небольшой опушке — такое наслаждение получала Громова от своих тайных плясок. «Радуешься, девочка?» — Да! — выкрикнула она в ночное небо, что протыкалось черными лысыми верхушками деревьев, и покружилась вокруг своей оси. «Нравится?» Голос звучал отовсюду и ниоткуда, обволакивал ее душу и тело своим ледяным смрадным дыханием. Панна вдруг поежилась и остановилась, впервые вглядываясь во тьму чащи, что перестала казаться такой уж дружелюбной. Если бы это был голос ее друга, то звучал бы он столь заискивающе, будто таил в себе двойное дно? «Не бойся меня, родная». «Я хочу для нас лишь лучшего». Девушке внезапно стало холодно, льдинки, собравшиеся в рыхлой грязи, начали кусать обнаженную кожу ступней. Панна принялась озираться по сторонам и растирать плечи в тщетной попытке согреться. Напрасно. Напрасно она пришла сюда. А как ей вообще это удалось? Вдруг Громова сорвалась с места, побежала в самую глубь лесной чащи, обмороженные ветви хлестали по ее телу и лицу, оставляя царапины на нежной коже. Паника накрывала Панну с головой, пульс участился до предела, стуча в ушах и горле, мешая и без того прерывистому дыханию. «Тебе не сбежать от меня». Но голос по-прежнему брал свое начало из ее же солнечного сплетения — лишь теперь девушка это поняла. Она бежала так долго и быстро, что легкие начало жечь, а мышцы сводить, и ей пришлось остановиться, привалившись к березовому стволу. На глазах выступили слезы. Панна пыталась отдышаться, но вместо этого могла издавать лишь жалобный хрип. «Куда же ты?». «Мы только начали играть!». Кто-то коснулся ее плеча, и Громова истошно закричала, вкладывая в свой отчаянный вопль весь липкий ужас, что сковывал ее сердце. Она резко подскочила и не сразу смогла сориентироваться во тьме небольшой спальни. Вся подушка была холодной и мокрой, а простыня оказалась сбита. Саша сидел на краю кровати, с тревогой разглядывая девушку. Его рука все ещё покоилась на ее плече. — Тише, тише, — старался успокоить он. — Что же ты наделала? Панну колотило крупной дрожью, она выпрямилась в постели, оказываясь на одном уровне с Саковым, и резко кинулась в его объятия. Повисла на мужской шее, словно он мог стать ее спасением, единственным оплотом спокойствия. Он, такой смешной и взъерошенный, без очков, сейчас казался настоящим рыцарем, победившим змия. Но ненадолго. Ненадолго. Вдруг Громова ощутила неловкость, когда его руки несмело коснулись ее промокшей от холодного пота спины, и так же поспешно отстранилась. — Я тебя разбудила? — Нет. Нам нужно ехать на испытание, так что я проснулся минут десять назад, а потом ты закричала и… Его объяснения звучали сбивчиво, будто это с ним происходило что-то странное и необъяснимое, а не с ней. Саша потянулся к небольшой прикроватной тумбочке и включил лампу, прогоняя тени из комнаты. И тут Панна словила из напряженного воздуха смутное воспоминание… Она, еще совсем маленькая, такая же слабая лежит в кровати, а Саша, такой молодой, сидит рядом, зовя ее принцессой… — Нужно собираться, да? — спросила она, силясь скинуть с себя наваждение. — Да, — коротко ответил Саков и поднялся с постели, несмело замявшись. — Надеюсь, оно того стоило, Панночка. Последняя фраза прозвучала неожиданно твердо. Девушка вздрогнула, так и поняв, что же мужчина имел в виду.***
— Здравствуйте, — поприветствовала участницу Вера Сотникова. — Ой, какая вы молоденькая! Давайте знакомиться. — Панна, — кивнула девушка. Ей сразу стало неуютно в деревянных стенах этого дома. Чем-то он напоминал ее собственный в Реброво, но сейчас дело было отнюдь не в этом. Что-то болезненно родное она ощутила при одном взгляде на чёрный конверт. Ощущение дежавю. — Панночка, а вы у нас чем занимаетесь? — продолжила диалог ведущая. Громовой оставалось лишь пожать плечами. — Я ощутила в себе силу совсем недавно и пока не знаю ее потенциала, поэтому хотела бы избежать ярлыков. — Недавно? Правда? — удивилась Вера. — Да, — коротко ответила Панна, не желая давать больших объяснений — ведь у нее их не было. На пару минут повисла тишина, и прежде, чем Сотникова успела задать новый вопрос, участница предложила: — Я бы хотела приступить к заданию, если можно. — Конечно, дорогая, конечно. Чёрный конверт. Все предельно ясно. Панна взяла его в руки и прикрыла глаза, стараясь пробудить в себе какие-либо ощущения. Она гладила чуть шершавую бумагу и хмурилась. — Молодой парень. Мы с ним, наверное, почти ровесники. Такой темненький, глаза тоже темные. Он… он не живой. — А давно? — вопрошала Вера. Вдруг лицо Панны исказилось, как от судороги, и она выронила конверт, отшатнувшись к двери. Ошалело подняла взгляд на всех присутствующих по очереди. Она наконец поняла, что было не так с этим испытанием. Откуда взялось ощущение дежавю. Она быстро забормотала: — Подселение. Это было подселение. Он не хотел делать того, что сделал, он не желал этого…«О чем-то похожем говорил и предыдущий участник — Александр Саков. Так неужели колдун был прав?».
— А что он сделал, Панночка? — вновь вмешалась Вера. Члены семьи погибшего настороженно смотрели на юную брюнетку. Пусть она была и мила на лицо, все в ней кричало о чем-то потустороннем, жутком. — Удар, я чувствую резкий удар, и как кости ломаются, жизнь уходит быстро, — полушепотом лепетала Громова. — И стук, стук колес о рельсы. Он до последнего сопротивляется, но ему не дают поступить иначе, это как заданная программа, он как не владеет своим телом в эти секунды. — Почему? — мать убитого не выдержала и сделала шаг вперед. — Это было подсел… подселение, — участница начинала заикаться. — Он ведь изменился незадолго до трагедии? Стал совсем другим? Панна чувствовала, как вдоль позвоночника собираются бисеринки холодного пота. Сила внутри ее вдруг отказала, как атрофировалась, и она перестала видать детали. Присела на корточки, вновь взяла в руки конверт, но… Теперь не было никаких ощущений. Потому что она поняла кое-что куда более важное. — Простите, я больше ничего не чувствую, — честно призналась она. — Могу только сказать, что у вашего сына появился… хозяин.