i don’t smoke

Сугуру выкурил свою первую сигарету, когда ему было шестнадцать. Вкус проклятий был невероятно ужасным, едкая обыденность, к которой он был вынужден более или менее привыкнуть. Это, конечно, было не самое лучшее решение, потому что вкус никотина тоже не был прекрасен, он обжигал горло и щекотал ноздри. Запах дыма пропитал его одежду и волосы, и Сатору отказывался сидеть рядом с ним, когда он курил, но, тем не менее, это было решением. Это избавило его от затяжного тошнотворного привкуса проклятий, стёрло тягучую, склизкую текстуру их ядер, успокоило его бурлящий желудок, когда они копились тяжёлыми камнями внутри. Затем он дезертировал. И затем он умер. И затем он вернулся. А тяга к никотину осталась. – Ты всё ещё куришь? Сугуру поднимает голову, оглядываясь на Сатору, который стоит, скрестив руки, в дверях его балкона. Ночное небо окрашивает его в фиолетовый цвет, в то время как золотистый обрисовывает его силуэт. Он выглядит величественным, таким же великолепным, каким Сугуру его запомнил, даже более теперь, когда он стал старше. Сугуру выдыхает, наблюдая, как большое облако дыма исчезает в ночи. – Ты всё ещё вдыхаешь сахар? Сатору хмурится, скривив губы и прищурив глаза, и прислоняется к дверному косяку: – Дело не во мне. – Тогда в чём же, м? – Спрашивает он, поворачиваясь к нему лицом и опираясь поясницей о перила балкона. – В тебе, – Сатору фыркает, стиснув зубы в жёсткой гримасе, которая, как Сугуру знает, предвещает неприятности. Он явно остался таким же дерзким, каким его запомнил Сугуру. Десять лет не сильно изменили его. – Это убьёт тебя, Сугуру. Сугуру чувствует, как зудит лоб, его пальцы дёргаются к нему, но он осекается. Он уже чувствует чужой, хоть и слабый, взгляд на шраме — об этом говорит страдальческое выражение лица Сатору. – Ты можешь подумать, что похищение тела убьёт зависимость, но, по-видимому, это не так, – фыркает Сугуру в неудачной попытке сохранить хоть какой-то юмор, который Сатору мог бы позволить, но мужчина вздыхает, грациозно подходит к нему и протягивает руку, – Что? – Отдай её мне, – говорит Сатору мёртвенно-тихим голосом, и Сугуру знает, что не имеет права отказать. Он протягивает её. Затем дальше наблюдает за тем, как Сатору подкидывает к небу сигарету, разлетевшуюся на миллион крошечных кусочков пепла и бумаги, похожих на маленькие дымчатые звёздочки. – Это было необязательно. – Это не так, – парирует Сатору, вытирая руку, в которой держал сигарету, о штаны, – Я буду делать так каждый раз, как поймаю тебя за курением, так что избавь нас обоих от лишних хлопот и просто брось. – Всё не так просто, Сатору, – говорит Сугуру, наконец сдаваясь и почёсывая лоб большим пальцем. – Я не могу просто так бросить. – А я не могу потерять тебя снова, – огрызается Сатору, и Сугуру почти замирает. Звук боли Сатору был ужасен, и он слышал его столько, что хватило бы на миллион жизней. Он поднимает взгляд, замечая, как напряжённо сдвинуты чужие брови, как залегли морщинки под глазами и как слегка подрагивают губы. И он срывается. – Сатору, ты не потеряешь меня, – успокаивает он, поднимая руки, чтобы схватить Сатору за плечи, а тот прожигает в полу дыру. – Хорошо? Я слишком сильно сражался не за то, чтобы вернуться и снова исчезнуть. – Я знаю, – кивает он, прерывисто вдыхает и выдыхает. – Я знаю это. Но я просто… Сатору запинается, тихо бормочет ругательства и закрывает лицо ладонями. – Что? – Сугуру убирает чёлку с чужих глаз, мысленно отмечая, что Сатору скоро нужно будет подстричься, если только он не решил скопировать внешность Сугуру и просто отрастить волосы. Однако Сугуру сомневается в этом. Волосы Сатору мешали его взгляду, если становились слишком длинными. – Я не смог помочь тебе раньше, – продолжает он через мгновение. – И я ненавидел себя за это. Каждый день. А теперь ты вернулся, и я просто... – он вздыхает. – Я не смогу жить, если просто позволю тебе снова всё потерять. – Раньше это и не была твоя вина. – Сугуру крепче сжимает его плечи, слегка встряхивает, чтобы Сатору посмотрел на него, затем выражение его лица смягчается, и он наконец улыбается, – Не вини себя, ладно? Я тебя не виню. Никогда не винил. Его шесть глаз широко раскрылись, зрачки расширились и задрожали, и Сугуру чувствует, как его душу овевает лёгкий ночной ветерок. Сатору обнажён, аккуратно собран воедино после того, как вор, укравший тело Сугуру, разорвал Сатору в клочья. Но теперь Сугуру вернулся, и иногда это сложно, но он планирует остаться. – Я брошу, – обещает он, вытаскивая из кармана полупустую пачку «Мальборо» и протягивая её Сатору. – Только дай мне отвернуться, пока ты их не уничтожил. Сатору хватает пачку и некоторое время смотрит на неё с недоумением, словно никак не ожидал такого исхода. И, честно говоря, у него были все основания так думать. Сугуру совсем недавно был мёртв. – Договорились. Тот, кто сказал, что бросать курить трудно, заслуживает расстрела, потому что он явно немного недооценил ситуацию. У него болит голова, он устал, горло сводит от боли. Это ужасно. Может быть, позволить Сатору уничтожить его последнюю пачку сигарет было ошибкой, может быть, он мог бы просто улизнуть и– – Как ты себя чувствуешь? – Спрашивает Сатору, и Сугуру чувствует, как прогибается кровать, прежде чем видит чужое лицо. И лицо Сатору, боже, его лицо. Это как глоток свежего воздуха, несмотря на то, что Сугуру был немного зол на него за то, что он заставил его бросить этими глупыми щенячьими глазками. – Дерьмово, – честно отвечает Сугуру, осознавая, насколько ему жарко, когда ледяная рука Сатору касается его щеки. – Но ничего такого, с чем я не мог бы справиться. – Мне жаль, – морщится Сатору, видя его насквозь, потому что, конечно, он видит его насквозь. В конце концов, это же Сатору. – Я знаю, это отстойно. Но когда-нибудь твоё тело отблагодарит тебя. Сугуру ворчит, потому что знает, что Сатору прав, но он чувствует себя так ужасно, что просто не может ему поверить. Он поднимает на него глаза, наблюдает, как тот молча изучает его лицо, поворачивает голову в сторону, чтобы Сатору мог заправить его распущенные волосы за ухо. Это было очень по-родному. Когда Сугуру ушёл из магического техникума, ушёл от Сатору, десять лет назад, он думал, что потерял это навсегда. Даже сейчас кажется неправильным то, что Сатору с таким озабоченным выражением лица, словно слишком сильно переживает, проводит лёгким, как пёрышко, пальцем по мягкому розовому шраму на лбу Сугуру. Но каким-то божественным чудом он жив, и Сатору всё ещё здесь, заботится о нём, как будто Сугуру никогда не уходил, как будто он не был классифицированным преступником, как будто он не причинял ему вреда раньше. Сугуру назвал бы его наивным, если бы уже не считал себя счастливчиком. Он также считает себя эгоистом. Эгоистичное, жадное существо, которое хочет слишком многого. Его палец нежно касается чужих сухих губ, и Сугуру потрясён тем, что Сатору не отталкивает его руку, даже когда его собственное лицо обнимают ладони, которые когда-то лишили его жизни. – Ты ведь знаешь, что мог бы остановить меня, правда? – Спрашивает Сугуру, придавливая его нижнюю губу и слыша слабый щелчок, который издают чужие губы, когда открываются. – Тебе следовало остановить меня. – Я не хочу, – отвечает Сатору, кровать скрипит от его движений, он касается лица Сугуру ладонью, а другую кладёт ему на затылок. Он близко, слишком близко, и Сугуру только притягивает его ближе. – Я тоже эгоист. Хотя, я уверен, ты это знаешь. Сугуру ухмыляется, потому что да, он знает, он, пожалуй, знает это лучше, чем кто-либо другой, даже спустя десять лет. Но есть одна вещь, которую он забыл, одна вещь, которую он упустил за это десятилетие. Кое-что, чего он не испытывал с тех пор, как уехал, и это хуже, чем любая никотиновая ломка. – Я могу поцеловать тебя? – Это последнее предупреждение, последний шанс для Сатору отстраниться, прежде чем Сугуру откажется его отпускать. Сатору сияет. – Может я тебя поцелую? – Он наклоняет голову, и Сугуру прищуривается. – Это действительно имеет значение? – Я имею в виду, детали всегда важны, Сугуру. Или ты забыл, что- Эй! Сугуру закатывает глаза и притягивает Сатору к себе за шею, приближая их губы друг к другу настолько близко, что может почувствовать, как у Сатору перехватывает дыхание. – Заткнись. Губы Сатору мягкие, бархатистые, пухлые и идеальные. Его бледные руки цепляются за него, обхватывают его щеку и сжимают рубашку. Сатору идеально вписывается в его объятия, время, проведённое в разлуке, явно не повлияло на тот факт, что они созданы друг для друга, даже сейчас, и у Сугуру от этого кружится голова. Они целуются должно быть уже несколько часов, губы сливаются и скользят вместе, причмокивают, когда они отстраняются, чтобы перевести дыхание, прежде чем продолжить. Им требуется немного времени, чтобы наверстать технику, но искры моментальны, мерцают за их глазами, словно взрывающаяся сигарета Сугуру, яркая и опасная, но правильная. Сатору отстраняется первым, мурлыча и покусывая губы Сугуру, прежде чем прижаться своим лбом к его. – Я люблю тебя, – выдыхает он тихо и хрипло, и Сугуру почти ничего не слышит из-за стука собственного сердца. – Всё ещё люблю. Никогда не прекращал. – Впечатляет, – ухмыляется Сугуру, крепко сжимая бёдра Сатору, который лежит у него на груди, зажатый между его ног, тёплый под свитером. – Я дал тебе много причин полюбить меня. – Заткнись, – скулит Сатору, опуская голову между подушками и шеей Сугуру и мягко похныкивая. – Ты портишь момент. – Виноват, – смеётся он, глядя в потолок, щёки расплываются в улыбке. – Я тоже люблю тебя, Сатору. Это никогда не менялось. – Надеюсь, – говорит он в подушку, прижимая руки к груди Сугуру и чувствуя, как под пальцами колотится его сердце. И Сугуру запрокидывает его голову, целует, улыбаясь, и переворачивает их. Смех Сатору разносится в ночи, и Сугуру проглатывает его целиком. Он перестал проглатывать проклятия, ему будет очень не хватать горечи никотина, но у него есть кое-что получше. У него есть Сатору. Они заключают сделку. Каждый раз, когда за Сугуру цепляется раздражение и поглощает его, как проклятие, всё, что ему нужно сделать, это похлопать Сатору по плечу. Как по звону колокольчика, Сатору окажется рядом, поджатый и готовый расцеловать его ещё лучше, сделать его покладистым и спокойным, пока весь никотин не покинет его организм и он больше не почувствует себя зависимым. Сугуру не курил целый год. Сатору по-прежнему балует его, когда бы тот ни позвал, готовый успокоить его измученную душу губами, созданными для любви. Это идеально. Сатору идеален. Сугуру столько всего натворил в своей жизни, что не заслуживает ни секунды радости, но он жадный эгоист, и Сатору дарует ему бесконечную любовь. Сугуру, возможно, больше не нужны сигареты, но он определенно зависим.