***
Ближе к трем ему позвонили, сообщив, что девушка не придет из-за задержки на работе. Этот день стал еще дольше. Солнце будто замерло на небе, не двигаясь. Сынмин утопал в скуке, понимая, что у него сейчас куча времени, чтобы взять и пойти в клинику, где лечится Чонин. Но он не имеет права покидать место работы без предупреждения, а весомой причины разумеется у парня не было. Он не знал, что Чонину сказать. Каждая мысль казалась глупой, ненастоящей. Ким легко его найдет, но что дальше? Свидания? Поцелуи и объятья? А может Чонин поцеловал его просто потому что ему хотелось это ощутить? Может это был разовый интерес и на самом деле Ян вовсе не думает о Сынмине? Это заставило Кима напрячься, опустив плечи. Он тщательно скрывается от Чанбина, чтобы не прилетело вопросов. Иногда парень жалел, что в принципе умел думать. Будильник на телефоне прозвенел. Пора на прием. Ким со стола блокнот хватает и тут же роняет его, все записи рассыпая по полу. С губ слетело короткое ругательство, пока парень, сидя на корточках, собрал все листы в небрежную кучу. Он под твердую фиалковую обложку их сует, неспешным шагом идя к лифту. Два раза тот оказывался набитым людьми, потому Сынмин плюнул на все, спускаясь пешком. Напоследок еще и замок заел в скважине. Наверное, иногда стоит забывать о своей силе, иначе бы он выломал двери с петлями. В итоге он сломал ключ. Злость вырвалась из души громким ударом ногой об косяк двери. Ким челюсть сжимает, зубы противно скрипят, а кулак вновь приземляется на дверь. Ужасный день. Просто ужаснейший. — День плохой? Сынмин на тонкий голос голову поворачивает и проваливается под землю. Чонин держит лямку сумки, перекинутую через плечо, и прикрытыми глазами смотрит на психолога, слабо улыбаясь. — Похоже, да, — Ян за ухо челку заправляет и смеется неловко, пытаясь отвлечь Кима от проблем. — Ты... пришел к кому-то? — Сынмин остаток ключа прячет в карман халата, плечом падая на дверь. — Конечно! К тебе на прием. У Сынмина лицо вытянуто в удивлении. Лицо Чонина – скрашено довольной улыбкой. Парень руки перед собой складывает, весело перекатываясь с носков на пятки. — Ян Джихён? Почему Джихён? — Ну, — парень обводит весь коридор взглядом. — Чтобы был эффект неожиданности. — Эффектом неожиданности стал этот ключ, — поджав губы, Ким взмахивает сломанным пополам ключем. — Может тогда прогуляемся вместо консультации? Если это ваша последняя консультация, то... я был бы рад. У старшего глаза округляются, он за ручку двери держится крепко, пытаясь на ногах устоять. На этот раз Ким ошибся: он Чонину не безразличен. Видимо ему не хотелось просто целоваться. Да, желание целовать Сынмина остается до сих пор, хочется обнимать, держать его за руку и быть нормальным. Прям как все остальные. — Можно на "ты", — Сынмин переплет блокнота в руках мнет. — И вообще-то, да, это последняя. И... и да, я очень хотел бы с тобой прогуляться. Чонин тут же руками тихо всплескивает, хихикая. На его шее висят наушники, рост добавляют высокие кроссовки. Сынмин очарован. — Тогда я шустро переоденусь и сразу к тебе. Подождешь около входа? Ян кивает коротко, провожая Сынмина взглядом. Ким летит на свой этаж, скидывая халат, быстро переобувается и под удивленные взгляды Чанбина и летит обратно. Чонин сидел рядом с выходом, расположившись на мягком диване. На голове наушники, нога в такт бьет по полу. Сынмин задерживается у лифта на лишнюю минуту: любуется. Но глядя на Чонина голова тут же затмевалась мыслями о том, что небо по кусочкам забирает его себе. Так медленно, но болезненно. Так быстро и бессердечно. Чонин замечает его в другом конце зала. Наушники тут же спущены на шею, он ждет Кима и тот неуверенно шагает навстречу. — Небо красивое, — Ян кивком указывает в сторону панорамного окна. — Особенное. — Прям как ты, — слова сами собой льются в чужие уши. Нижняя губа подрагивает, когда младший смеется глухо, отвечая: — Не смешно. — А я похож на стенд-апера? Я абсолютно серьезно, — Сынмин насуплено скрещивает руки на груди. Чонин теряется, ему неловко от своего глупого ответа, стоило сказать вежливое "спасибо", но вера в искренние комплименты угасла совсем давно. Парни выходят на улицу. Погода довольно солнечная, хотя скоро должно стемнеть. Младший натягивает рукава куртки пониже, руки пряча, пока старший тихо произносит: — Действительно особенное. Его глаза сверкали, а взгляд устремлен в небо, где разные облака: и пушистые, словно сахарная вата, и перистые, что так плавно протянулись. Ким чувствует себя живым, и отказаться от этого чувства просто невозможно. Он не хотел. Не хотел терять это. — Куда хочешь? Ты любишь сладкое? Может быть перекусим чем-нибудь сладким в шоколадной? Там настолько вкусные брауни, что я готов умереть от передоза шоколадом! Искорки в его глазах настолько яркие, что Сынмин слепнет. Чониновы ресницы трепещут, губы мягко улыбаются. Он понимает, что его мир с самого начала заканчивался за невесомой границей этого города и ему это нравилось, но теперь в глазах этого самого просто паренька Ким находит самый необъятный простор запредельных мечтаний. Что-то на подобии уникальной вселенной, где свои планеты, каждая из которых значима; свои звезды, так ярко трепещущие на небе; свои спутники, каменными глыбами кружа вокруг. И свое светило, центр, вокруг которого танцуют хрупкие планеты сознания. Сынмин не знал, что светилом был именно он. — Да, от чего-то сладенького не откажусь. Назови свое любимое блюдо, я буду знать, что приготовить. Но Чонин задумался. Ему многое было нельзя, слабый организм страдал тяжелой аллергией на крайне многое. — Мне многое нельзя. Из-за синдрома. Друзья в школе не пропускали ни шанса напомнить об этом и поиздеваться. Ким подстраивается под его шаг, поникает от такой искренней грусти младшего. — Слушая такие истории, я радуюсь, что у меня никогда не было друзей. Сквозь все "счастливые моменты", которые они могут принести, для меня самыми весомыми в памяти станут неудачи, ссоры и конфликты. Я не злопамятный, просто... — Я понимаю, — Чонин перебивает его. — Возможно, ты много потерял, а возможно, сохранил нервы и сердце. — Почему ты думаешь, что у меня есть сердце? Младший останавливается. Его губы растянуты в широкой улыбке, глаза складывались в милые дуги, ресницы – крылья бабочек, и румяные щеки, которые нужно одаривать поцелуями. Сынмин не понимал Чонина лишь в одном: этот парень был слишком добрым. Возможно Ким повстречал слишком много злых, обиженный на весь мир людей, куда уж там, он сам таким был. Чонин не пробивался сквозь всю тоску и щит из льда и безразличия, он просто растопил их своим касанием. Потому что в тот миг Чонин протягивает к Сынмину руку. Старший настораживается, шаг неловко в сторону ступает, но это не останавливает Яна от того, чтобы положить ладонь на его грудь. — Вот видишь, — юноша глаза щурит. — Что-то бьется. Даже если анатомически, сердце все равно у тебя есть. Рука с груди исчезает. Сынмин поражается тому, как легко он ощущал Чонина, будто тот коснулся не плотной ткани кофты, а его сердца напрямую. Уникальное чувство пронзило тело вплоть до кончиков пальцев, и Ким осознал, что любая злость, порожденная раннее в душе, больше не имела никакой силы. Чонин превратил ее в пух. Сынмин никогда не был тенью, не был сгустком темной материи, иначе Ян бы просто на просто растворил бы его в себе. Но все было иначе: юноша оживил бездыханное тело. И в груди Кима вновь забилось сердце. — Это просто мышца, пронизанная венами и капиллярами, она сокращается и заставляет тело двигаться, дышать и... жить. — Вот видишь. Эта мышца о тебе заботится. Она дает тебе жизнь. Чонина нельзя переубедить. Чонин прав и он это знает, пускай Сынмин думает о себе, что хочет, но мнения Яна нерушимо, оно силой притяжения держит вместе всю ту галактику, которую Ким разглядел в его глазах. Ах да, они же шли в шоколадную лавку.***
Вновь обмениваясь кусочками своих десертов, парни до самого вечера просидели в кафе. Чонин увлеченно рассказывал о школьных годах. Он закончил школу всего лишь несколько месяцев назад и признавался, что безмерно рад тому, что этой весной его уже нет в ряду школьников. Блондин вспоминал и самое детство, когда болезнь только начала давать о себе знать. И сквозь все слова, что медленно, но весело лились с бледных уст, укрытых шоколадом, Сынмин слышал звон смирения. Чонин долго к нему шел и теперь Ким это понимает. "В четырнадцать, вроде бы, я впервые осознал насколько мелас ужасен. Неизлечимая чертовщина, которая стирает тебя, как ластик карандаш. Тогда я метался от места к месту, пытался успеть за жизнь все, а почему-то на первом месте в вещах, которые надо попробовать, были сигареты и алкоголь. Я пошел на тусовку, залил в себя банку пива и закурил сигарету. Шестерку из папиного кармана. От туда меня забирали на скорой и удивительно, как я не откинул копыта. Пришлось признаться, что я не хотел проживать такую жизнь и мне легче было бы умереть тогда, чем представлять, как болезнь будет прогрессировать. Но все равно я здесь, так что делаем вывод, что не так уж и сильно она прогрессирует. Жаль только, что я слишком слаб, чтобы дальше с этим бороться. Любой борьбе рано или поздно приходит свой конец. Мой конец будет таким" – говорил парень совсем без грусти. Сынмин не знал, сколько чувств он прятал, не знал, сколько слез было пролито бессонными ночами, но мог уверенно сказать, что Чонин не достоит такой участи. "Это моя карма, — он отставил стаканчик. — В прошлых жизнях я кого-то обидел, убил или что-то еще и теперь моя задача – почувствовать чужую боль на себе. Я пройду это испытание достойно". Сынмин задумался о карме, голова пыталась понять, чего он успел наделать, чтобы так расплатиться. И почему-то вдруг стало легче. Ким понятие не имел, каким образом, но мысль о том, что вселенная таким образом восстановила баланс, заставляла спокойно выдохнуть. Сынмин не знал, что он сделал, но знал, что этого было достаточно для всех его страданий. Вспоминались собственные слова: "Люди сами виноваты во всех своих бедах". И сердце с каждым мигом стучало все оживленнее. В этот раз Чонин дал ему свой номер. Цифры отныне покоились не только в списке номеров, но и глубоко в памяти, Сынмин отменно запоминал числа. — Давай поиграем в игру, — Ян руки в бока упирает и становится на бортик фонтана. — Какую? — Я называю врача, а ты описываешь его одной фразой. — Ох, хорошо, — Сынмин смеется ярко, демонстрируя ряд белых зубов. — С кого начнем? — С классики: хирург. — Ну... у этих врачей всегда два телефона: один рабочий, а второй... — Ким задумался. — Тоже рабочий. Фраза вызвала у Яна ярчайшую улыбку. Парень ходил по уже работающему фонтану, смотря на Сынмина сверху вниз. Ким следил, чтобы тот не поскользнулся и послушно делал все, что Ян ему говорил. — А педиатры? — Ребята, которых не назовешь врачами, их работа – это заполнять бумажки. — Травматологи. — Адриналинозависимые ребята с эгом до небес. Мой коллега такой, — парень ненароком вспоминает Чанбина и тут же усмехается, понимая, что прав. — А если психологи? — Чонин руки протягивает, опираясь на плечи Кима, чтобы спрыгнуть с бортика. Старший придерживает Яна за талию и, словно тот ничего не весит, опускает на землю, попутно отвечая: — Тут одной фразой не обойдешься. Психологи делятся на два типа: первый это те, кто изначально идут в медицинский, чтобы читать людей и заставлять их признаваться во лжи. А у второго просто слишком много детских травм. — И какой же из них ты? — что-то подсказывает Яну, что Сынмин сейчас соврет. — А это уже не имеет никакого значения. Ладно, не соврал. Чонин не может возмутиться, не может давить на парня, если тот не хочет говорить. Лучше он почувствует, медленно приближаясь к чужому лицу. В этот раз Сынмин целует первым, так мягко касаясь чужих сухих губ. Поцелуй выходит простым, но до невероятности нежным. Сладость расплывалась по телу, и она была куда слаще всего съеденного за вечер шоколада. По дорожкам, усыпанным весенними лепестками, Сынмин провожал Яна домой. Ким держал его за руку, легко переплетая пальцы и время от времени ловя короткие поцелуи. Чонин любил его целовать. Любил держать за руку и кусать пухлые губы. Любил мягко толкать в плечо, и руку класть на грудь, чувствуя быстро бьющееся сердце. Любил смотреть на его растерянность и наблюдать за тем, как он нервно крутит кольца, после беря чужие руки в свои, успокаивая. Он бы перечеркнул все выше сказанное и заменил на одну фразу: "я его люблю".***
Дом Яна чем-то напоминал букву "п", только перевернутую. В глубине двора была зона для отдыха, так красиво цветущая разными деревьями. Дети веселились, с друзьями играя в разные игры. Сынмин не любил детей. Рано или поздно ему придется признать, что он просто им завидовал. — Мне нужно кое-что тебе сказать, — дыхание немного сбилось, Чонин пальцами нервно хрустит, а костяшки так раздражают, отказываясь ломаться. — Я слушаю, — Сынмин послушно присаживается на цельную деревянную лавку. Младший садится немного отдаленно, ему важно, чтобы Ким находился не столь близко. Тогда он сможет убежать. — Только не думай обо мне плохо, ладно? — этими словами парень вызывает у старшего недопонимание, но отступать уже поздно. — Мы знакомы совсем мало, а я... а я не привык к тому, что ко мне относятся так хорошо. Ты назвал меня особенным. Ты сказал, это не шутка... — Ян напрочь отказывается смотреть Киму в глаза, а слова говорит прерывисто. — Когда я считал, что должен успеть в жизни все, я четко обозначил границы и "влюбиться" в них точно не попадало. У Сынмина на последних словах пульс участился, глаза блеснули ярко, но больше испуганно. Ему хотелось оборвать Яна, умолять его не продолжать, потому что так нельзя, они не те, у кого есть право на любовь. — Мне нельзя влюбляться, — юноша поднимает прикрытые глаза, видя на чужом лице только одну эмоцию: страх. — А тут ты такой... ловишь меня. Видите ли, приспичило ему кофе попить. И при этом я понимаю, что не могу тебе нравится. Я так навязываюсь... Около магазина разговор опять начал, на сеанс записался и вообще.. я ужасен. — Нет, — на этот раз последнее слово за Сынмином. — Не говори так, иначе мне придется вечность тебя целовать, лишь бы не позволять говорить такие глупости. Губы блондина растягиваются в скромной и крайне болезненной улыбке. — Ты не можешь меня любить. — А ты меня, какое совпадение. — Вовсе нет! Любить тебя – самое невероятное занятие, на него не жаль жизнь потратить. А я... а меня не за что любить. — Если хочешь, я пересчитаю на пальцах все причины, по которым я тебя люблю. — И я не смогу поверить ни в одну, — брови грустно сводятся домиком, пока Сынмин не дышит, его сердце норовит остановиться. — Но ты же веришь, что обычно меня любят все, — Ким склоняет голову на бок, глазами-калейдоскопами заглядывая в чужую душу. Чонину нечего ответить. Сынмин весомым аргументом заставил слова превратиться в воздух, что на выдохе тяжело льнул с его губ. Младший не может поспорить, но соглашаться не спешит. Он уверен, что прав. Сынмина любят все, а Чонина никто. Стоит лишь переставить местами имена и вуаля: теперь он действительно прав. — Можно я сокращу? — Ким кивает на вопрос. — Я люблю тебя, окей? И это совсем неправильно. Сынмин усмехается грустно. В его жизни куда не глянь – все неправильно. Все не так, все не то, а единственное, что, кажется, было правильным - это его любовь к Чонину. И прямо сейчас Ян пытается ее разорвать. Увы... сил не хватит. — Это правильно. Все, что связано с тобой – правильно, — старший губу закусывает до глубоко красного следа и только потому договаривает. — Я никогда в своей жизни этого не говорил, так что учти, ты первый, для кого я в слух произнесу. Я. Тебя. Люблю, — парень выделяет каждое слово, будто это поможет четче донести сокровенное чувство, хрупким цветком зародившееся в его груди. — Но мы не можем быть в месте? Изначально Ким не понимал, был это вопрос или утверждение, но оно требовало и его слова. Последний ход костей, а какая цифра выпадет – плевать, все закончится одинаково, потому что у них не было права на любовь. Их любовь разобьет сердца друг друга, заставляя те биться и биться вплоть до самой смерти. У них нет права на любовь, потому что их любила смерть. — Нет. Чонин искренне надеялся, что Сынмин не станет этого говорить. Надеялся, что он найдет другой способ, что вновь начнет отрицать, но тяжелое, невероятно тяжелое "нет" ударило по лицу леденящим ветром. Чонин продрог и... кажется, вовсе не в ветре дело. Мозг честно говорил: так правильно, но душа в это время в истерике обнимала себя за дрожащие плечи, топясь в слезах сожаления и тоски по тому, чего никогда у него будет. Она будет тосковать по не прожитому. Поэтому он просто кивает. Встает на ноги и уходит. Убегать не приходится, Сынмин не пытается его остановить. Железная дверь подъезда громко захлопывается за спиной, но он не двигается дальше. Сынмин не смотрел, как он уходит, Сынмин отвернулся, потому что Чонин не чувствовал на спине его взгляда. Из груди вырывается сдавленных всхлип. Почему он так с ним? И сколько бы парень не обещал себе не плакать, когда планировал этот разговор, обещания сдержать не получается. Ему грустно, ему так непозволительно грустно. Ян лицо роняет в ладоши, заглушая ими тихое хныканье. Ему обидно, потому что он снова оказался прав.***
Сынмин не злился на себя. Он чувствовал горестную обиду на человека, которые обычно смотрит на него через отражение в зеркале. Ведь он такой убогий паршивец, лгун и подонок. А Чонин всегда смотрел сквозь него и общался с маленьким мальчишкой, который мечтал о тишине и поцелуях в макушку. Как же это глупо: Чонин мог исполнить все эти мечты, а наружу вылез большой Сынмин и запретил маленькому себе открывать рот. И маленький он все еще сидит на лавочке, что правда, другой, далеко от Чонинового дома. Глаза его устремлены на детскую площадку, где дети веселятся и смеются, падают, разбивая коленки, и вновь встают, продолжая бежать. С возрастом делать это становится труднее. В детстве мы никогда не смотрели на травмы, накладывали подорожник на рану, ждали несколько мгновений, а потом бежали покорять новые мечты. "С возрастом люди становятся сильнее". Это не так. С возрастом люди теряют себя и не всем удается найти. И Сынмин понимал, что найти себя ему поможет только Чонин. Солнце так быстро приближается к горизонту, неизбежно завершая этот день. В этот день Сынмин совершил еще одну ошибку, которая пополнит список нескончаемых бед. С каждой минутой парень все больше и больше жалел о всем сказанном. Он умрет и это неизбежно. Чонин тоже умрет и это так же неизбежно. Их любовь будет смертной. Ким любит его. Так тихо и немерено. И его любовь взаимна, руки Яна так тепло и нежно протянуты к нему, выпрашивая крепких объятий. Чонин хотел, чтобы Сынмин продолжил отрицать, чтобы вновь сказал, что им не нужно поддаваться правилам жизни. У смерти нет власти над их сердцами. И Чонин искренне желал, чтобы Сынмин сказал это вслух. Дети разбивают коленки и вновь встают. Сынмин разбил колени и не мог встать от боли, что так противно пронзила кости и разум. А он в пустыне, тут нет подорожника и нет бинта. Даже пластыря. Это было ужасно, это было гнустно и низко. Это был самый настоящий провал. — Ты бесишь меня, — на другой стороне лавочки самым неожиданным способом появляется Дарума. — Я чувствую себя работником секретной службы, который обязан следить за твоими просмотрами в ТикТоке. Только если работник хочет повеситься из-за того, что ты уже сотый раз смотришь одно и тоже видео, потому что там милый котик, то я уже сорок девятый раз слышу в твоих мыслях "он меня любит". Сколько можно? — Убей меня, — Ким роняет голову на бок, таким пустым взглядом глядя в смуглое лицо духа. — Убью, — выплевывает он. — Убью, потом воскрешу, потом еще раз убью, потом опять воскрешу и напоследок хорошенько проедусь по твоему лицу! — Дарума активно жестикулирует, злясь. — Мы так хорошо ладили девять последних лет! Я этого твоего Ян Чонина! — мужчина взмахивает кулаком. — Тронешь его пальцем, обещаю, я уничтожу тебя. — Знаешь, — пылающий взгляд направлен в наполненое грустью лицу. — Верю на слово. Дарума отворачивается, ногой болтая и засматриваясь в зеленеющие кроны старых деревьев. — Когда ты только с ним встретился я подумал, что вытащу тебе глаз через жопу, если ты посмеешь сделать что-то навстречу. Сейчас я сижу и понимаю, что если ты не пойдешь и не скажешь ему обо всем, я все так же вытяну тебе глаз через жопу. Сынмин губы пождимает и кивает медленно. Глаза Дарумы залиты смоляной чернотой, они пропитаны сажей, но душа все так же горит. Этот огонь он когда-то подарил Сынмину, заставляя его сердце биться. Дарума никогда не любил людей. И дух напрочь отказывался принимать тот факт, что Сынмин был другим. — Я не могу, — парень вздыхает тяжело. — А я глаз на жопу натянуть – вполне. Лицо его насуплено, ноздри агрессивно раздуваются. Сынмину безразлично. Дарума ничего не сделает, не позволит себе. — Мне умолять тебя что ли? Ким плечами пожимает. — Зачем тебе это? — Хочу посмотреть, что будет дальше. — Лжешь. Дарума напрягается пуще прежнего. Ким читает его как открытую книгу, так неловко упавшую с забытой полки. — Ладно, убедил. Он горюет, — эти слова заставили Сынмина впервые за вечер посмотреть на Даруму заинтересованно. — Ему столь грустно, что я чувствую его боль. Эту боль породил в нем ты, — дух теряет злостный огонь, теперь его взгляд полон принебрижительности. — Кажется, ты должен дарить людям счастье, а вышло как-то наоборот. А мало того, что горе испытывает он, ты чувствуешь тоже самое. А горе от любви самое ужасное. Я чувствую как эта энергия разрушает меня и всех остальных дарум. И самое ужасное – этого можно избежать. А ты уперся, как баран. От Сынмина следует кивок. Он по сухим губам проводит языком в быстром жесте и дышит прохладным воздухом. Площадка опустела. Никого вокруг. Ночная пустота утешает, но и напрягает своей честностью. Ночью каждый становится собой. Ким уже хочет что-то сказать Даруме, но стоит повернуть голову парень понимает, что дух исчез. Ну и ладно, он все сказал. Впервые в жизни Сынмин наблюдает за тем, как тот пытается убедить его не отказываться от своих чувств. Неужели Чонину настолько горестно? Неужели Сынмин так беспощадно разорвал его сердце на куски, не зная, что делать? И Сынмин встает. Холод пронзает каждую клеточку тела, но его согревает одна мысль: "он меня любит".***
В руках большой букет, который Ким почти слезно умолял продать после закрытия цветочной лавки. Он стоит под окнами многоэтажного дома, одинокие окна светятся, люди прячутся за бетонными стенами. Сынмин ощущает себя бездомным, даже когда в кармане ютятся ключи от просторной квартиры. Он бездомен, потому что сердце не нашло свое тепло. Тепло, как и все другие люди, пряталось за бетонными стенами. Сынмину стоит признать, что он чувствует себя крайне встревожено. Сейчас Чонин может просто взять и не ответить на звонок, просто взять и проигнорировать, просто взять и закрыть двери, не пуская Кима за собой. Чонин может отказаться от его сердца. Ким в чат с недавно сохраненным номер заходит и печатает короткое сообщение:Вы
22:15
Спишь?
Он телефон в руке сжимает и нервно искусывает губу, чувствуя на языке горячий металлический привкус. Чонин не заходит в сеть. В ответ тишина. Ян был в сети час назад и неисключено, что он уснул. Сынмин совсем не хотел думать о том, что он уснул в слезах, что так обжигали кожу, солонили на дрожащих губах. Он бы поцелуями их ловил, нежным касанием стирая, но его не было рядом. Чонин~а 22:22 Нет. Сынмин вздыхает облегченно, быстро нажимая на кнопку звонка. Он понимал, что скорее всего Чонин сбросит, пошлет его и отвернется. Гудки протяжные, крайне долгие. Звонок вот-вот оборвется, а голос оператора сообщит, что "абонент не может принять ваш звонок". Но вот вдруг в трубке прозвучало сдавленное, усталое: — Чего тебе? — Чонин, я... — Сынмин забывает все задуманные слова. — Ты можешь спуститься? У меня есть кое-что для тебя. Спустись пожалуйста, даже если не ждал. Даже если меня... — голос парня потухает все сильнее с каждым словом. Но сердце забивается вновь, когда в трубке слышиться тихий ответ. — Хорошо. Сынмин тихо вздыхает, завершая звонок. Он наматывает круги по площадке, пока за спиной не слышится тихий щелчек. Он на пятках оборачивается, Чонина сверлит взглядом и тут же в слабом свете фонаря замечает покрасневшие глаза младшего. — Ты плакал? — ошарашено спрашивает Ким, в руках теребя лепесток. — Нет конечно. Просто.. в душе был, и мыло в глаза попало. Сынмин замирает на миг, коротко кивая после. Он глазами бегает по плитке, только потом вспоминая, что в его руках пышный букет. — Держи, — Ким обеими руками берет букет, тыкая ими под нос Яну. Младший от неожиданности шаг назад ступает. — Точнее, — Сынмин спешит исправиться. — Это тебе. И... прости меня. — За что? — Ян перенимает цветы, так любяще прижимая к себе. — Я идиот. Влюбленный идиот, который так ничтожно растоптал все, о чем сам мечтал. Я виноват, как обычно виноват, и я очень сильно хочу, чтобы ты просто знал, что я влюбился в тебя так по-глупому прекрасно. Прогони меня, скажи какой я идиот, сначала сам ухожу, а потом возвращаюсь. Ударь меня, напомни, что я ужасен, но я все равно буду любить тебя до самого последнего дня. Я буду любить тебя, даже когда буду помнить, что мы умрем в один день. — Что? — Чонин опешивает сильнее прежнего, глаза его округляются, а нижняя губа дрожит. — Как это..? умрем в один день? — Ох, черт, нет, не бери в голову. — Ну уж нет, договаривай! — Ян бурчит, пыхтит, как старый чайник, его сердце сжимается от ужасной мысли. — Я не могу.. Не успел Ким закончить фразу, как почувствовал на своих губах влажное, невероятно теплое касание. Сынмин чужое лицо берет в ладони, чувствует запах цветов и мягкой кожи. Он не может оторваться, но глаза щурит, потому что чувствует в горле застявший ком из слез и режущей боли. Он не хотел, чтобы Чонин умирал. Блондин мягко переминает сладкие губы, такие пухлые и бесконечно желанные. Поцелуй все глубже, все сильнее. Ян путает пальцы в соломенных прядях, носом трется о чужой и настоичивее впивается в уста. — Не уходи, — шепчет Чонин в поцелуй, громко дыша. — Не уйду. — Но ты все объяснишь. Пожалуйста. — Чонин, ты не хочешь этого знать. Поверь мне, тебе будет легче. — Слушай, я живу с осознанием того, что я умру следующей весной, думаешь меня можно чем-то поразить? — он смеется непринужденно, его глаза бегают по лицу Сынмина, замечая каждую родинку и нежную складку. — Ты веришь в духов? — Разумеется! У меня домовой ворует резинки для волос. А что? Хочешь сказать ты дух? Лесной царь? Или.. как их.. о боже, гляди, из головы вылетело, — Чонин гладит крепкие плечи, в небо смотрит и вспоминает. — Ах, да! Дарума, который питается счастливой энергией и охраняет людей от зла? Как минимум мне счастье ты точно даришь. Сынмин губы поджимает, с такой увядшей надеждой смотря в глаза напротив. Чонин беззаботен. Его не может поразить уже ничего. — Расскажи мне, хён. Можем подняться ко мне, родителей нет. — А они.. не скоро придут? — А что? Ты боишься? — Чонин замечает чужое напряжение и усмехается. — Не смейся с меня. Я действительно.. довольно сильно боюсь людей. — Кажется, нам взаправду есть о чем поговорить. Пойдем, Сынмин. Я обещаю все будет в порядке.