Искусство вдохновения

      Азирафаэль с озадаченным видом разглядывал стену. Наклоняя голову то на один бок, то на другой, он, сдвинув брови, всматривался в детали нанесенной на стену фрески. Он был не большим любителем искусства, порожденного тринадцатым веком. Оно казалось ему странным: чудны́е сюжеты, в которых с трудом проглядывалось мастерство. Если в настенной живописи Азирафаэль хотя бы отдаленно мог распознать некоторые отрывки из библии или попытки изобразить исторические события, как бы жалко они не выглядели, то изображения в книгах он не понимал совсем. Полотна, занимающие целые страницы, имели хотя бы какое-то отношение к написанному, и обычно были выполнены весьма сносно, в то время как рисунки в самом тексте, тем более на полях, жили сами по себе. Некоторые из них Азирафаэль находил забавными, хотя гораздо чаще они казались глупыми, а то и вовсе вульгарными и абсолютно неуместными. Они превращали книги из бесценного хранилища знаний и истории, в фарс. Азирафаэль знал, что монастыри иногда нанимали художников для оформления наиболее ценных книг, особенно если их изготавливали на заказ. Он не имел ничего против этого. Обычно же «украшательством» занимались сами монахи, кои, как он подозревал, дополняли тексты картинками скорее со скуки, нежели чем для обогащения чтения наглядными образами. У них не было ни таланта, ни, в общем-то, желания создать что-то действительно выдающееся. Фреска, в которой Азирафаэль все еще пытался разглядеть маломальский смысл, была ярчайшим тому подтверждением. Даже название ее «фреской» было весьма притянуто за уши. Малевание. Вот. Это подходило куда больше. Азирафаэль, обхватив рукой подбородок и постукивая указательным пальцем по губам, думал о том, что могло бы превратить этот кошмар во что-то более приятное глазу, и ничего не приходило в голову, кроме как покрасить стену и начать все по-новой, рукой настоящего мастера, а не неуча, думающего слишком хорошо о своих способностях творить. — Ах, это искусство, — донесся со стороны полушепот.       Ангел вздрогнул от неожиданности, будто его застали за чем-то неподобающим. Засмотревшись, он совсем не заметил, как к нему приблизилась фигура в монашеском облачении, встав совсем рядом с ним чуть позади. Он пытался всмотреться в лицо, скрытое капюшоном и, заметив желтоватый отблеск глаз, воскликнул: — Кроули! Что ты здесь делаешь?       Демон отбросил капюшон и лукаво улыбнулся. — Свою работу, разумеется! — ответил он и достал из рукава припрятанный виноград, отправляя одну ягоду в рот, а вторую предлагая своему собеседнику. Азирафаэль помахал рукой, отказываясь. — И чем именно ты занимаешься? — спросил Азирафаэль, с завистью глядя на то, как Кроули лакомится сочными виноградинами. И тут же добавил: — Хотя, пожалуй, я не хочу знать. — Всем, чем угодно. Нет ничего веселее, чем совращение святош. Тем более, мне и стараться не приходится: один намек и дело сделано. Тем более в пост. На что только не пойдут монахи, чтобы разнообразить свой скудный рацион во время поста. Скажи им, что утки — это почти что рыба, потому что плавает в воде и под водой, и вуаля: теперь они всерьез в это верят, лишь бы их трапеза была сытнее. — Так это твоих рук дело! — возмутился Азирафаэль. — Тут, может, я немного и помог, — не без гордости признался Кроули, — но вот заворачивать мясо в конвертики из теста, дабы скрыть сей грех от глаз Всевышнего — это целиком и полностью на их совести. И уж точно не я заставляю монахов играть в кости в винном погребе. Разве что способствую проигрышу.       Кроули показательно потряс лежащим в кармане мешочком, полным монет. Азирафаэль посмотрел на него с неодобрением. — Гораздо более интересно, — продолжал демон, — что здесь делаешь ты? — Работаю, — ответил ангел, гордо задрав нос, косясь на стену с фреской. — Ясно. И какими благими делами ты нынче занят? — поинтересовался Кроули. — Только не говори, что вдохновленный тобой «мастер» создал сие.       Кроули презрительно ткнул в сторону стены. — Потому что в таком случае, — продолжил он, — плохи твои дела. — Нет! — резко возразил Азирафаэль. — Вообще-то, мне было поручено…       Он осекся, соображая на ходу стоит ли выдавать какие-либо сведения относительно своего важного поручения демону. Но это же Кроули, что плохого может в действительности произойти? — Всевышний — величайший творец и нынешнее положение дел в искусстве его удручает. Мне поручено это исправить, вдохновляя художников на произведения приятные и душе и глазу. — Удачи, — с сарказмом ответил Кроули и усмехнулся. — Ты настолько уверен, что у меня ничего не выйдет? — удивленно и чуть обиженно спросил Азирафаэль. — Библейские сюжеты — скука смертная, никому они не интересны, как их ни рисуй. Небеса на большее и не способны. Рисунки на полях и то куда забавнее и изобретательней. И, я тебя уверяю, запомнятся гораздо лучше.       Азирафаэль подозрительно уставился на Кроули, сощурив глаза. — Я должен был догадаться, что осквернение книг — твоя идея, — сказал он, осуждающе тыча в сторону демона пальцем. — Как ты мог такое подумать? — обиженно ответил Кроули, выставив руки в защитном жесте. — Зная, как сильно ты печешься о книгах, я не мог. Возможно, мой намек на то, что нет ничего зазорного в том, чтобы дополнять нудные тексты иллюстрациями, был воспринят с излишним энтузиазмом, но это уже не моя вина.       Кроули обожал странные рисунки, коими полнились монастырские книги. Особенно ему полюбились зайцы, живущие на бумаге совершенно отличной от реальности жизнью и вытворяющие необъяснимые, зачастую достаточно жестокие, действия. Ну и, разумеется, всевозможная несуразная похабщина. Он бы многое отдал, чтобы увидеть своими глазами пунцовое лицо Азирафаэля, пыхтящего от негодования, который впервые обнаружил, чем именно развлекали себя монахи, переписывающие нудные трактаты на латыни. Но он не соврал, говоря, что имеет к тому весьма косвенное отношение. Ему и в голову не могло прийти, что маленькая шалость, крохотное совращение приведет к такому неожиданному результату.       Азирафаэль демонстративно сложил руки на груди, не веря ни единому слову. — Что демон вообще может знать об искусстве, — сказал Азирафаэль, пытаясь уколоть в ответ. — Уж побольше вашего, — парировал Кроули, усмехнувшись. — Кто надоумил набожных простофиль, что в картинах может быть что-то греховное? Какая глупость. Не знаю ни одного смертного, что угодил в ад из-за картинок. — Это пока сюжеты, как ты сказал, остаются преимущественно библейскими, — заметил Азирафаэль. — Звучит как вызов, — ответил Кроули, расплываясь в многозначительной улыбке. — Мне определенно нравится идея направить искусство подальше от пресных религиозных мотивов, позволить ему жить своей жизнью. Интересно, куда это может завести. — Брось эти мысли, Кроули, — сказал Азирафаэль, пригрозив пальцем. — О чем я, по-твоему, думаю? — наивность Азирафаэля забавляла его, ему нравилось его подзадоривать, пытаясь вывести из себя.       Азирафаэль, вообразив в деталях то, о чем, как ему казалось, говорил Кроули, стыдливо отвернулся, заливаясь краской. — Ангелам не подобает говорить о таких вещах, — стеснительно сказал он, рассматривая собственные руки. — Да брось! — подначивал демон. — Мне интересно знать, насколько плохо ты обо мне думаешь. — Ты — демон, мне не полагается о тебе хорошо думать, — ответил Азирафаэль неуверенно и еще сильнее покраснел. — Ты задумал что-то недоброе, я по глазам вижу.       Кроули поднял брови, уставившись на него озадаченным ярко-желтым взглядом. — Прости, фигура речи, — оправдался ангел в не самом удачном выборе слов. — Ты пытаешься свести благой порыв к бессмысленному спору… — Вовсе нет, — перебил его Кроули, не дав продолжить мысль, — мне действительно любопытно, чем обернется эта затея. Я обещаю, что не буду вмешиваться, только наблюдать. Возможно, могу поделиться полезным советом… — Ну уж нет, спасибо! — возразил Азирафаэль, манерно вскинув руку. — Как-нибудь справлюсь своими силами. И без твоих бесстыдных идей. — Бесстыдных? — изумленно произнес Кроули. — Так-так-так. Значит, такого ты мнения о моих мыслях. Забавно. — Я не прав? — растеряно спросил ангел, снова покрываясь румянцем. — Если я скажу «нет», ты поверишь?       Азирафаэль склонил голову в смущении. Верить демону — дело противоестественное для ангела. Он доверял Кроули больше, чем ему стоило бы, но изредка, когда он вспоминал о сути их отношений, о вечной борьбе их сторон, и о всем прочем, что он, будучи ангелом, должен был всегда держать в уме, он сомневался.       Кроули всегда знал, когда остановиться в своем заигрывании с ангельскими чувствами: его дурачество было достаточно для того, чтобы лишь слегка царапнуть уверенность Азирафаэля в собственной правоте и непорочности небес, не заставляя при этом испытывать стыда, когда ему приходилось переступать через себя и свои принципы. — Ладно, — сдался Кроули, — я думал кое о чем, что ваш брат назвал бы «непристойным». Но только потому, что это люди. У них все так или иначе сводится к непотребству и пошлости. Взять те же рисунки на полях. Так что, собираясь давать им свободу творить, имей это в виду. — Я уверен, что сумею сделать все, как надо, — воодушевленно провозгласил Азирафаэль, потирая руки в предвкушении. *** Несколько веков спустя — Дааа, ангел, — протянул Кроули, — ты превзошел все мои ожидания.       Он крутил головой, рассматривая расписанные стены и потолок. Азирафаэль уставился на фрагмент, изображенный на алтарной стене, закрыв рот рукой, испытывая смешанные чувства. В том, что он видел перед собой и вокруг себя, безусловно было мастерство, настоящее искусство, заставляющее наблюдающего раскрыть рот в изумлении, непостижимая красота, наполняющая душу светлейшими из чувств. С другой стороны — почему все голые? Азирафаэлю довелось видеть и другие произведения, других мастеров, многие из которых оседали в частных коллекциях, недоступные простым людям, и все их объединяло одно: безудержная тяга к изображению наготы. Несомненно прекрасной, но все же наготы. Где-то лишь кусочек груди, а где-то абсолютно не оставляющее места для фантазии тело. — Разве я был не прав? — спросил Кроули, толкая Азирафаэля в бок. — Надо отдать ему должное — этот художник действительно хорош, тут не поспоришь. Удивительно, что ему позволили превратить место для странных людских ритуалов, в одно сплошное полотно с подобным содержанием. — Это все моя вина, — ответил Азирафаэль, придя наконец к заключению относительно своего восприятия всего увиденного. — Я немного не рассчитал с силой вдохновения. — Что именно ты сделал? — поинтересовался Кроули. — Просто сказал, что Всевышний создал людей по своему образу и подобию, и образ сей должен прославляться, а не быть чем-то постыдным. — Отличная работа, ангел, — Кроули усмехнулся и хлопнул его по плечу чуть сильнее, чем хотел, заставляя Азирафаэля чуть пошатнуться. — Теперь «образ» во всей красе на виду для всеобщего обозрения. Что твоя сторона думает по этому поводу? — Я не уверен, но, мне кажется, они не слишком против. — Ха! Я так и знал! — ликовал демон. — Конечно им льстит, когда ангелов и архангелов изображают ТАКИМИ.       Он на мгновение замолчал, задумавшись над чем-то. — Как думаешь, мы тоже так выглядели когда-то? — спросил он после некоторой паузы. — Я совсем не помню. — Мы точно были не хуже, — ответил Азирафаэль. — Хотя я тоже плохо помню. До создания людей мы были чем-то другим — пугающей формой из крыльев и глаз, чем-то незавершенным и постоянно меняющимся. А после… Мы всегда носили свободные робы, что скрывали наши воплощения от людей и друг друга. — А может и от Него, — вставил Кроули задумчиво, — что не хотел видеть наше несовершенство. — Я так не думаю, — мягко сказал Азирафаэль.       Кроули подумал сказать, что в его глазах, они были совершенными, он был в этом уверенным не по памяти, — на уровне ощущения, подсознания. И чтобы убедиться в этом провел взглядом по Азирафаэлю снизу вверх. Их глаза встретились где-то посередине. Ангел, как обычно, смущенно раскраснелся, а демон удовлетворенно улыбнулся, обнажая зубы.       Азирафаэль отвернулся, притворяясь, что ему срочно понадобилось рассмотреть стоящую перед глазами фреску. — Я думал оставить это на особый случай, но не могу удержаться, — неожиданно сказал Кроули воодушевленным голосом. — Тебе нужно кое-что увидеть.       Азирафаэль непонимающе уставился на него, отвлекшись от своего важного занятия. — Путь лежит не близкий, но оно того стоит. Ты не будешь разочарован, — заверил его демон.       Азирафаэль, никогда не отказывающийся от интригующего путешествия, согласился, не долго думая. *** — Мы почти на месте, — заявил Кроули, подбадривая Азирафаэля. Они подошли к собору, пройдя через цветущий зеленью парк. Ангел недоуменно взглянул на демона, который застыл перед входом, полный решительности зайти внутрь. — Эх, оно того стоит, — пытаясь убедить самого себя, выдохнул Кроули и первым зашел внутрь, мгновенно почувствовав, как ступни охватывает жгущее ощущение, карабкающееся вверх по лодыжкам неприятным колющим теплом.       Азирафаэль поспешил вслед за ним, наблюдая, как он перескакивает с ноги на ногу, стараясь касаться пола как можно реже и осторожнее. Они бодро прошли сквозь просторный зал, освещенный тусклым светом, просачивающимся сквозь витражи, и свечами, и, подойдя к резной деревянной лестнице, ведущей к кафедре, остановились. В нише под лестницей перед ними предстала мраморная скульптура. — Боже мой! — восхитился Азирафаэль, открыв рот от изумления. — Не угадал, — сказал Кроули, хитро улыбаясь и ни на мгновение не прерывая свой танец «на углях».       Азирафаэль присмотрелся к скульптуре повнимательней. Надкушенное яблоко у ног. Крылья без перьев, с когтями. Едва показывающиеся среди кудрявых волос рожки. Скульптура была прекрасна. Азирафаэль видел их великое множество, но в этой было что-то особенно привлекательное, не дающее взгляду оторваться. Но это был не ангел, как он сперва подумал. — О нет, — протянул Азирафаэль, пораженный собственной догадкой. — О да, — съязвил Кроули, явно довольный собой и реакцией ангела. — Это… ОН?! — Азирафаэль боялся произнести запретное имя вслух. — Люцифер, во всей его красе, — ответил Кроули, не без удовольствия наблюдая за тем, как Ангел румянится, робко отворачивается от скульптуры, стеснительно возвращаясь к ней вновь, словно барышни, пришедшие на воскресную мессу не для того, чтобы выслушать нудные речи проповедника, а для того чтобы одаривать смущенными взглядами прекрасное мраморное тело. — Почему он ТАКОЙ? — спросил Азирафаэль. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду… — ангел замялся, не в состоянии подобрать правильные слова, чтобы они не звучали двусмысленно. — Почему скульптор изобразил его настолько… возвышенным? — Может ему позировал какой-нибудь демон, — решил пошутить Кроули, получив на это ожидаемую реакцию: лицо Азирафаэля выражало неописуемую смесь шока с интересом. — Кроули, — ангел едва набрался смелости озвучить возникший вопрос, — что ты натворил? — Я? — ответил демон, выставив руки перед собой. — Я тут ни при чем. Мои руки чисты. Насколько они вообще могут быть. Или тебе нужны более весомые доказательства?       Кроули потянулся к верху рубашки и уже успел расстегнуть две пуговицы, прежде чем абсолютно растерянный Азирафаэль со всей силы зажмурился и закрыл глаза руками. — Нет! — резко возразил он, все еще зажмурившись. — Я тебе верю. Кроули пожал плечами и застегнул рубашку на одну пуговицу вверх, подумав «Жаль». — Ангел, даже если бы мне очень захотелось, я не смог бы добиться чего-то более противоречивого в своей сути, чем эта скульптура. Зато у тебя получилось, — Кроули задумался на мгновение и добавил: — Так или иначе.       Азирафаэль уловил, что он имел в виду его работу по вдохновению, которой он откровенно увлекся на века, что привело к лавинообразной цепочке событий, на которые уже мало что, кроме вмешательства Всемогущего, могло повлиять. Мраморная скульптура Люцифера, установленная в соборе и вызывающая непристойные мысли у молодых прихожанок, а иногда и прихожан, являлась апофеозом торжества свободы и мастерства искусства над предрассудками. — Кажется, я перестарался, — заключил Азирафаэль. — Может быть совсем чуть-чуть, — согласился Кроули. — И в этом нет ничего плохого. — Ты так считаешь? — Уверен. Если бы это было не так, ты бы уже знал. — Возможно это все часть непостижимого плана, — выдал Азирафаэль, улыбнувшись, на что Кроули закатил глаза и покачал головой. — Ты неисправим. Кроули вприпрыжку направился вон из собора, Азирафаэль тут же засеменил следом. Оказавшись снаружи, демон встряхнул ноги, с которых стекали остатки жгучей святости, и втянул носом свежий воздух. — И все же я не справился, — неуверенно сказал Азирафаэль. — Ерунда, — ответил Кроули. — Возможно, без твоего вмешательства, люди потратили бы еще несколько веков на то, чтобы достичь всего этого. Но результат был бы тот же самый, уверяю тебя. Как я и говорил, люди — есть люди. В этом их суть — испытывать границы допустимого и возможного. Твое вдохновение только помогло им шагнуть далеко вперед.       Азирафаэля обрадовал такой ответ. Все вышло совсем не так, как он себе представлял, но у него не нашлось причин не верить Кроули, когда он говорил о неизбежности подобного исхода. — Я бы сказал «спасибо», но ты этого не любишь, — ответил ангел. — Раз уж мы в Бельгии, как насчет того, чтобы я угостил тебя вафлями? — Твоя любовь к смертной еде когда-нибудь доведет тебя до серьезных проблем, — сказал Кроули, не выражая своего согласия напрямую, чего Азирафаэлю было более, чем достаточно. — И ты всегда окажешься рядом, чтобы меня выручить, — ответил ангел, находя в глазах демона неопровержимое тому подтверждение, и весело направился в сторону своего любимого ресторана.