🐍 Не время любить 🐍

2 апреля. 1998 г.       Прохладу и мрачность помещения не исправить жалким, по меркам огромной площади комнаты, пламенем, разрастающимся в недрах камина. Треск прогорающих поленьев и танец слабых бликов, подрагивающих в зарождающемся огне, располагают к тягостным размышлениям.       Согревая себя очередной порцией огневиски, мужчина, расположившись в кресле, совершенно безучастным взглядом наблюдал за напыщенными предками, надменно взирающими на него с портретов, покрытых толстым слоем пыли и обрамлённых резными бронзовыми рамами, подчёркивающими и так чрезмерную пафосность изображённых на них волшебников и волшебниц.       Откинувшись на спинку мягкого кресла и сделав глоток, наследник древнего магического рода Лестрейнджей задумался о том, что принесло ему это самое наследие. Было о чём задуматься… Богатый пустующий особняк — точное отображение его самого. Пыльно, просторно, холодно…       Заточение в Азкабане оставило на душе неизгладимый след. Находясь там, Родольфус сразу понял, почему мало интересовал дементоров и те посещали его камеру больше из необходимости, чем по собственной инициативе. Совсем другое дело — кузен его супруги. К нему стражи летели порой даже вне расписания.       Путь предателя рода был наполнен радостью, дружбой, любовью… А что досталось Лестрейнджу в его верности, Мерлин дери её, чистой крови?       Одиночество? Рабство под стальной пято́й воскреснувшего лорда? Холодная постель, пустующая без презирающей его жены, в глазах которой так явно читается обожание к другому мужчине. И мужчине ли?       Белла…       Уверенный стук каблуков, разносящийся по всему поместью и сообщая о прибытии мадам, вызвал шёпот недовольства среди начинающих погружаться в сон благородных Лестрейнджей. Ещё один повод подчеркнуть то, как они презирали ту, что собралась прервать благородный чистокровный род, не подарив наследника и не собирались скрывать этого даже под страхом уничтожения. Такая уж обратная сторона магической живописи — нарисованный волшебником портрет хранит в себе не только визуальные черты изображённого, но и характер… Не то что у магглов. Нарисовал безумную старуху милой бабушкой и вот многочисленные потомки мнят себя наследниками добрейших и достойнейших людей. У Родольфуса не было шансов на такие иллюзии.       Массивные створки дверей из какого-то дорогого и, по словам реставрирующего их волшебника, очень раритетного красного дерева громко ударились о стены, заставив задребезжать стекла в ближайшем окне. Да, появившейся миссис Лестрейндж было явно плевать, на стоимость древесины и уж точно на её сохранность.       — Жалкий червяк! — истеричный вопль был подкреплён яркой вспышкой, прошедшейся в опасной близости от лица мужчины. Магия, ужалив обшивку стен, оставила уродливое чёрное пятно, издающее неприятный запах гари. Это действие не вызвало ни одной эмоции на лице сидящего.       Отхлебнув из бокала немного плещущейся в ней жидкости и слегка поморщившись, мужчина перевёл взгляд на супругу.       — Смотрите, кто решил осчастливить своим присутствием мужа… — абсолютно бесцветным тоном, в никуда, проговорил он.       — Ты худший из своего рода! — переходя на визг и замахиваясь палочкой для очередного заклятья, закричала та.       — Возмутительно!       — Как смеет она так говорить?       — Дом Блэков перестал воспитывать своих девчонок!       — Какой позор! — на перебой заголосили жители фамильных портретов, ведущие наблюдение за зарождающейся на их глазах семейной перепалкой.       Яростный, горящий каким-то безумием взгляд метнулся в сторону живописных предков. Заклятье, предназначенное супругу, отправилось в сторону возмущённых её поведением Лестренджей. Небрежным движением палочки мужчина отразил его, лишив особняк редкой вазы китайского фарфора, разлетевшейся на куски.       — Если ты трансгрессировала сюда, чтобы разрушать особняк, то изволь начать это делать в другой его части. Твои истерики утомительны, — отставив опустевший бокал, он взял бутылку, отхлебнув огневиски, не по этикету, напрямую из горла.       — Я трансгрессировала сюда, чтобы напомнить тебе о твоём долге! Слизняк! — следующее заклятье разбило вдребезги бутылку из которой мужчина делал очередной, длиннее предыдущего, глоток. Мелкие стеклянные щепки, вызвав лёгкое жжение, впились в кожу лица. Брюки приняли мощный поток терпкого алкоголя, вперемешку с крупными осколками. и щепки из стекла.       — Не тебе говорить мне о долге, Белла! — сделав акцент на сокращении имени, Родольфус, с радостью, подметил, как ведьма скривилась в недовольстве от услышанного обращения.       — Тёмный Лорд оказывает нам огромную честь…       — Тёмный Лорд использует нас, как пушечное мясо и тебе было бы это понятно, если бы ты была чуть сдержанней в своём обожании…       — НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ НЕ УВАЖИ… — оставшуюся часть гневного крика жены Родольфус слышал словно сквозь толщу накрывшей его с головой воды. Красная вспышка, ударившая в грудь, откинула мужчину вместе с разломавшимся на десяток обугленных деревяшек креслом, приложив головой о стену и наградив болезненным звоном, грозящим лишить его барабанных перепонок.       Чёртов Лорд. Его собственная жена не скрывает своей любви к этому, давно потерявшему облик человека, чудовищу. Он забрал у Родольфуса всё: лучшие годы молодости, радость, стремление жить, шанс быть любимым. И даже наследия Лестрейндж был лишён. Верность Волдеморту была скорее инерцией в никчёмной и загубленной жизни.       Сраный Сириус Блэк опять пришёл на ум. Боггарт его дери. Выбравший сторону Дамблдора, сторону грязнокровок и магглов, уже как год был мёртв… Он вызывал в нём зависть. Жизнь Блэка была ярче и насыщеннее. Определённо. А выбор куда умнее. Он нажил столько радости со своими друзьями из Ордена, что её хватило на то, чтобы не сломаться, сохранить рассудок, самостоятельно сбежать из Азкабана и защитить драгоценного щенка Поттеров.       А что принесла верность Лорду в его жизнь? Глубокую дыру из НИЧЕГО. И жену-психопатку в придачу.       Беллатриса — искусный дуэлянт и единственный шанс выйти из этой семейной ссоры победителем — разжечь пламя праведного гнева в ней до крайней степени. Вернул он свои мысли в рациональное русло, избавляясь от одолевавшей последние месяцы тягостной меланхолии.       Нащупав палочку и убедившись в её целости, мужчина не спешил подавать признаков жизни, погребённый под остатками обивки, некогда шикарного, предмета мебели, он малозаметными движениями поочередно убеждался в способности шевелить своими ушибленными конечностями. Звон в ушах сошёл на нет.       — Сейчас, когда мы близки, как никогда. к победе, твоё бездействие унизительно! Ты порочишь свою семью и меня! — помедлив, ведьма, бросив злобный взгляд в сторону вовсю галдящих портретов, продолжила: — Люциус и Нарцисса не понимают, какую честь оказал Тёмный Лорд, выбрав Драко и дрожат, как канализационные крысы, вечно ноя и унижаясь, а с другой стороны ты — прозябающий в пьянстве и безразличии…       — То ли малышка Белла, готовая мучить детей и ползать в ногах у нашего…       — ЗАТКНИСЬ! — новый истошный выкрик и пролетевший круциатус, мимо чудом увернувшегося Родольфуса, прервали его речь.       Вспышка. Ещё одна. Третья. Невербальные заклятья. Новая порция разломанных предметов интерьера. И всё нарастающее раздражение.       Законная супруга готова искалечить мужа за слова, сказанные про змееподобного урода, вытирающего ноги об неё и её преданность. Злость закипала в бесцветной и опустошённой душе волшебника. Как? Как она могла выбрать его, готового пожертвовать любого из своих последователей или всех вместе, чтобы возвыситься в своём тщеславии — это через чур даже для безучастного Родольфуса.       Каждый пожиратель — разменная монета для Лорда. Каждую он с радостью заплатит в подходящее на то время. И даже если он — сикль, а Беллатриса — галлеон — это совершенно неважно. В конечном итоге их всех ждёт гибель. Потому-то Люциус и Нарцисса боятся за своего единственного сына — наследие дома Блэков и Малфоев. В отличии от ослеплённой Беллатрисы, Родольфус понимал Малфоев. Но сам он слишком поздно осознал гнусность их положения, чтобы что-то изменить. Просто не из-за чего менять заданный своей убогой жизни курс. На их стороне не будет героев.       И даже драный предатель Сириус более выгодно продал свою душу при выборе стороны, нажив много-много радостных моментов. Которых у последнего из Лестрейнджей было ничтожно мало, а новых уже никогда не будет.       — Правда режет глаза, дорогая? — спросил, встав в боевую стойку и отражая очередную вспышку явно не безобидного заклятья, от которого запузырилась покрытая лаком поверхность журнального столика.       — Правда в том, что мои родители обрекли меня выйти замуж за размазню! — очередной поток магии, отброшенный Лестрейнджем, выставленным в последний момент, защитным заклятьем, выбил витраж в одном из окон, впустив в помещение порыв, пробирающего до костей, сквозняка.       — Тонкая ручная магическая работа, между прочим! — кивнув в сторону канувшего в никуда стекла с семейным гербом, подметил он.       — Мелочный… — но этого манёвра было достаточно, чтобы лишить всего на мгновение миссис Лестрейндж сосредоточенности, а вместе с ней и палочки.       Оставив супругу без магии и запихнув её самое страшное орудие за ремень, он прикрыл изогнутое древко палочки изрядно испачканным пиджаком. Выбитое преимущество позволило Родольфусу значительно расслабиться, расправив плечи и позволив растянуться на лице ухмылке.       — Ах-ха-ха-ха! Неужто малыш хочет поиграть?! — этот безумный смех способен вселить ужас даже в самое отважное сердце и отравить страхом душу, но, к сожалению, у Родольфуса уже давно нет души. А потому всё его внимание было приковано к блеснувшему в руке Беллатрисы кинжалу.       Да, без единого сомнения, его двинутая жёнушка может полоснуть по горлу супруга, во имя своей вечной непоколебимой любви к Тёмному Лорду, будь он неладен. И сейчас растрёпанная, с кровожадным блеском в широко распахнутых глазах и хищным оскалом на некогда, по-кукольному, красивом лице, ведьма была искажённой тенью его невесты. Так некстати соскользнувший ниже лица Беллатрисы, взгляд остановился на вздымающейся полной груди и побежал ниже, по крепко затянутой в жёсткий корсет талии, пройдясь по округлым бёдрам.       Да, она давно уже не та Белла, в которую он был тайно влюблен и помолвке с которой, оставаясь наедине с самим с собой, радовался. Но стоящая перед ним женщина была всё ещё чертовски хороша собой. Наивная юношеская прелесть сменилась роковой красотой. Убийственной.       Засмотревшись на поступь крадущейся и готовой на каждое его движение ответить дикой молниеносной атакой Беллатрисой, он чуть не пропустил удар кинжала, рассёкшего воздух у лица. Точным движением выбив без труда последнее имеющееся орудие из изящной руки, мужчина с грустью узнал его. Не позволяя отвлекаться от ведьмы. Родольфус схватил ту, свободной от палочки, рукой. Сильно прижал к себе полностью потерявшую контроль Беллатрису, ощущая, как часто вздымается женская грудь, затрудняя его собственное дыхание.       Ощущение этого тепла, почти забытое и так давно недоступное, пьянило покрепче выпитого огневиски. Продолжая вдавливать извивающуюся, упирающуюся в мужскую грудь миссис Лестрейндж, но не прекращая сжимать палочку, он схватив копну кучерявых волос, с силой притянул шипящую поток первосортной брани ведьму, впиваясь в губы бесцеремонным поцелуем.       Прокладывая путь своим языком в самые недра рта сопротивляющейся Беллатрисы, он не стремился к какому-то эротизму, а уж тем более нежности. Старался подмять её губы, оказывая давление на затылок. Не позволял ни на секунду отстраниться, выпихивая своим языком её за пределы собственных зубов, не давая возможности сомкнуть их, прервав желанное им слияние губ. С каждой новой секундой чувствовал, как опьянённое огневиски и раззадоренное схваткой тело наполнялось первобытным желанием, отдающимся теснотой, образовавшейся в области брюк. Помутившийся разум озарило вспыхнувшей идеей: «Он сам хозяин своей судьбы!»       Слегка ослабив хватку, тут же пожалел. Резко дёрнувшись, миссис Лестрейндж до крови раскусила нижнюю губу, прежде чем отстраниться, наградив ещё одним болезненным подарком. Последовавшая за этим пощёчина лишила Родольфуса последних крупиц благоразумия. Задвигая в самую глубину души ту часть аристократичного воспитания, что лежала в основе обходительного поведения с женщиной. Пробудила же гнев, дрянь, в выцветшей душе.       — Круцио! — как раскат грома разнеслось по пустующей комнате.       Видя как ударяя колени о гладкую поверхность пола, корёжась от боли, Беллатриса падает к его ногам, волшебник довольно ухмыльнулся. Ей больно. Должно быть очень больно. Это факт. Неоспоримая истина. А будет только больнее. Ведь с каждой секундой он вкладывал в заклятье всё больше и больше той боли, что принесла ему паршивая девчонка Блэков. На все тихие поскрёбывания жалости внутри был один ответ: Родольфус возвращал старый должок. Не более того.       Перед глазами проносились сотни моментов, в каждом из которых волшебница лебезила перед Тем-кого-нельзя-называть, выражая безмерную преданность и по-щенячьи наивное восхищение, тут же окатывая его ледяным отвращением и пренебрежением.       — Круцио! — повторил он, заставляя согнуться от нового приступа боли, упираясь лбом в каменную поверхность пола, потянувшуюся за упавшим не далеко от ботинка клинком.       Звон кинжала, который он пнул подальше, разбавил болезненные хрипы супруги. Грубо потянув миссис Лестрейндж за намотанный на руку клок кучерявых волос, он убедился, что даже острая боль и струйками вытекающая изо рта кровь, бегущая по молочно-фарфоровой коже шеи и теряющаяся в глубинах богатого на объёмы декольте, не смогли сбить спеси.       — Белла-Белла! Как же ты можешь быть такой бешенной сукой по отношению к любимому супругу? — по-издевательски наигранно спросил он, глядя прямо в пылающие яростью глаза.       — Ты мне противен! Червяк! — прошипев эти слова, женщина, что есть сил дёрнулась, но убедившись в том, что не вырваться, плюнула в сторону мужа. Кровавый плевок упал на поверхность ботинка.       — Тупая шлюха! — пощёчина, освободившая волосы от чужой руки, развернула Беллатрису, оставив на бледном лице красный след от удара и окрасив кончик пальцев мужчины в алого цвета помаду.       — Круцио! — новое непростительное заставило ведьму неестественно изогнуться и задрожать всем телом, распластавшись на полу. Вскрики сменились тяжёлыми хрипами.       Она мучилась, в то время, как Лестрейндж наслаждался своим возмездием! Какой дурак! Не относись он с терпением и пониманием к нескончаемым заскокам, глядишь из строптивой и темпераментной невесты стала бы не сумасшедшей озверевшей подстилкой Тёмного Лорда, а достойной миссис Лестрейндж. И в этой гостиной, спустя много лет их портреты надоедали бы своим дурным нравом следующим поколениям. А годы его молодости не были бы бездарно оставлены в Азкабане, да и шансов, что фамильное поместье Лестренджей было бы забито разновозрастными наследниками и наследницами древнего рода, было бы в разы больше.       Прекратив воздействовать непростительным на, уже совсем неприглядно корчащуюся от боли, жену, он, не церемонясь, потянул за разметавшиеся и влажные от пота и следов её же крови кудри. Протянув её по полу и пачкая, будто в отместку за свой костюм, потерявшее мрачную роскошность, платье, остановился.       — Ч-ч-что ты заду-у-мал? — задыхаясь, с большим трудом, прерывисто проговорила ведьма.       — Раз уж ты так увлечена темой долга, решил, как супруг, забрать то, что ты мне задолжала! Ярость, вспыхнувшая в глазах женщины, и жалкая попытка вырваться, позабавили Родольфоса.       — Ну давай, скажи, как я тебе противен, Белла! Только вот, мне уже давно не нужно твоего одобрения! Как ты там говорила? Ааа?! — губы растянулись в хищной улыбке: — Не время любить! Но дорогая, мне уже давно не нужно твоей любви! Оставь её для своего Лорда!       До боли сжав женские щёки, он потянул искажённое праведным гневом лицо на себя. Впившись болезненным укусом в нижнюю губу, почувствовал, как треснула корочка запёкшаяся на собственных и солоноватый вкус усилился, смешивая чистую кровь Блэков с не менее чистой Лестрейнджей в поцелуе, наполненном до краёв его и её яростью.       То как дрожало в спазмах от недавней боли тело супруги на удивление сильно заводило Родольфуса. Рука жадно сжала одну из ягодиц, подметив что она всё ещё сохранила свою упругость, в то время как губы терзали нежную кожу шеи, оставляя красные пятна, на глазах набирающие всё более тёмные оттенки, складываясь в кровоподтёки. Слабые удары дрожащими руками, попытки извернуться и тихие протесты вперемешку с оскорблениями, не останавливали, а заставляли наоборот набирать обороты.       — Убрал свои руки! — гневное шипение миссис Лестрейндж, попытавшись вывернуться, подкрепила отчаянным ударом локтя в живот.       — Эту руку? — потянув тут же треснувшую ткань чёрного платья и проникнув под кружево лифа, до боли сжав оголённую кожу груди, с злым весельем в голосе переспросил Родольфус.       — А может быть эту? — не дав шанса ответить, он резко потянул ухваченный кусок юбки, вырвав его и оголив белоснежное бедро.       — Что ты творишь? Родольфус! — задыхаясь от гнева, прокричала она.       — О, вспомнила, как меня зовут? Беру положенное мне, Белла,— тихим шёпотом, так не вяжущимся с его грубыми решительными действиями и выдающим чрезмерное возбуждение примесью хрипотцы, ответил мужчина, в то время как шершавые руки блуждали по дрожащему женскому телу.       Обмякнув и уткнувшись лицом в вздымающуюся грудь Родольфуса, мадам Лестрейндж лишилась ещё одного внушительного куска юбки. Только когда рука супруга, как ей казалось, полностью потерявшего бдительность, двинулась выше по бедру, затронув кромку белья, с истошным криком, из последних сил, ведьма впилась зубами в руку, сжимающую палочку и попутно оглаживающую её грудь. Беллатриса поняла, что просчиталась в попытке заполучить магическое оружие и наказать его. Хлёсткая пощёчена и новый удар не простительным вырвал из груди женщины оглушительный крик.       — Как всегда, слишком самонадеянно, Белла!       Крепкая хватка на плече и её ослабленное тело, словно мешок, волочится по воле супруга к столику с изуродованной полировкой.       — Инкарцеро! — тугие путы обвили кисти и предплечья, впиваясь в белоснежную кожу до алых борозд.       — Мерзкий трус! Кхх, — заготовленная тирада прервалась от удара животом о бугристую поверхность, выбив весь воздух из лёгких и вынудив стол заскрипеть под тяжестью её веса.       — Говори, что хочешь, дорогая! А лучше кричи, но сегодня я получу, то что моё по праву! — навалившись на извивающуюся под ним Беллатрису, тихо проговорил он, прежде чем впиться зубами в оголённое плечо.       — Я убью тебя, Родольфус!       — Нет, Белла! Ты подаришь мне наследника, прежде чем сдохнуть по воле своего ненаглядного Лорда!       — Правильно!       — Давно пора!              — А я говорил, что так нужно было сразу! — обернувшись, Родольфус с ухмылкой отметил, как Лестрейндж-старший, с перебравшимися к нему на портрет братом и отцом, обсуждал происходившее между ним и супругой.       — Тварь! — попытка пнуть мужа, запустившего под остатки юбки руку, не увенчалась успехом, как и попытка ударить того головой.       Оттолкнувшись от столика и надавив на поясницу Беллатрисы, продолжая удерживать её вырывающееся тело, всё стремительнее теряющее силы в бессмысленном сопротивлении, он взмахнул палочкой и невербальное заклятье накрыло наблюдающих и всё более активно обсуждающих его действия изображения предков, плотной тёмной тканью. Убрав палочку в карман пиджака, недолго думая переместил туда и принадлежавшую супруге. Резким движением вырвав остатки юбки, мужчина с удовольствием подметил, что фигура обнажённой Беллы совершенно не была испорчена годами. Огладив ягодицу, он с большим удовольствием отпустил смачный шлепок, заставивший женщину дёрнуться и прошипеть что-то невнятное. Это было уже совсем не важно. Всё внимание волшебника было приковано к той её части, что скрывало за собой чёрное кружево.       Стоило его пальцам слегка отодвинуть мешающую замыслам ткань, как, из последних сил, притихшая Беллатриса прицельным ударом пятки нанесла весьма чувствительный удар в коленную чашечку.       — Какая же ты сука, Белла! — новый, более сильный удар, пришёлся по другой ягодице и, судя по дёрнувшейся миссис Лестрейндж и расцветающему на фарфоровой коже багряному следу, оказался болезненным.       Уперевшись своим каменным возбуждением в бедро и вырвав с громким треском ткань мешающего белья, Родольфус, проведя огрубевшими пальцами по оголённой плоти. нахмурился.       — Сухая, — без эмоций, словно в никуда, констатировал он факт.       — А ты на что надеялся? — сдавленно с трудом прохрипела Беллатриса.       Игнорируя её выпад, мужчина направил свои пальцы выше, раздвигая податливые складочки и всё ближе подбираясь к той чувствительной части женской физиологи, что несмотря ни на какие вводные любых ситуаций, была чувствительна к прикосновениям. Одно движение, за ним следующее, быстрее, медленнее. Но ситуация оставалась прежней. Лишь незначительные движения бёдрами и плотно сжатые окровавленные губы служили доказательством того, что действия Родольфуса способны вызывать в теле супруги какие-то изменения.       Упрямство. Этого добра в Белле всегда было с избытком. А потому, продолжая пляску своих пальцев на, упорно не желающей становиться влажной, промежности Беллатрисы, убрав руку, прижимающую к жалобно скрипящему столику женскую поясницу, он переместил ту на поверхность повреждённой заклинанием столешницы и, придавив ослабевшее от сопротивления тело собственным весом, зашептал ей на ухо:       — Ну же! Помоги мне! — огладив языком покрывшуюся кровоподтёками кожу шеи и слизав засохшие следы запёкшейся крови — следы от раскусанных губ её, или его — не важно, он, так и не дождавшись ответа, продолжил, уже не скрывая смеси раздражения и похоти, наигранно спокойным тоном:       — Я теряю терпение! Представь уже хотя бы ЕГО! — на этих словах один из пальцев соскользнул, слегка проникнув в незначительно увлажнившееся лоно женщины. Услышав еле различимый стон, Родольфус сжал зубы.       - Так вот оно что! Так быстро представила? — проникая глубже, зло проговорил он.       — Конечно, всё было бы совсем по другому, если бы эти пальцы, — к первому он добавил ещё один, — принадлежали Тёмному Лорду? Так? — но звуки влажных проникновений и, всё чаще вырывающиеся сквозь сомкнутые губы, стоны удовольствия говорили лучше любых слов.       — Чёртова шлюха! Ты то точно гордость рода Блэков! — наращивая темп своих грубых ласк одной рукой и сжимая горло Беллатрисы другой, рычал он, уже не сдерживая захлестнувшие его похоть и злость.       — Такая изысканная потаскуха в доме Блэков выросла, наверное, впервые! Так страстно желающая быть подстилкой для Лорда, игнорируя свой долг перед мужем. Да, Белла?       Заданный им темп, глубокие рваные толчки пальцев, заставили стонущую под ним женщину напрячься.       — Думаешь он бы церемонился с тобой так, как это делал твой жалкий Родольфус, если бы возжелал? — сделав круговое движение пальцами внутри и нащупав большим пальцем бугорок чувствительного и скользкого, от обильно выделяющейся смазки, клитора, он с силой надавил на него, выбивая из супруги громкий стон удовольствия.       — Ты сдох… ааа! Кля-ну… аа! Уб-ью! — уже сжимая его пальцы внутри и начиная дрожать всем телом, сбивчиво пыталась угрожать ведьма.       — Мы и так уже все мертвы! Но не сегодня, милая! — увидев, как всё тело разбивает волной не желанного ею удовольствия, а затем обмякает, Родольфус отстранился.       Звонкий удар стальной пряжки ремня о пол разбавил тишину, нарушаемую только попытками Беллатрисы восстановить сбившееся дыхание, а за ним послышался и шорох скатывающихся под действием земной тяги и брюк. Упираясь в влажную разгорячённую плоть, твёрдый подрагивающий от возбуждения член Родольфуса заставил Беллатрису напрячься в последних бессмысленных попытках помешать ему, что только побуждало Лестрейнджа на излишнюю грубость, добавляющую новые отметины на и так испещрённую следами его злой страсти кожу.       — Слабак! Твои обещания… — уже не сдерживая, застилающие пеленой глаза, слёзы, вымученно прокричала она.       Толчок. Вскрик.       — Нет, дорогая! Ты первая нарушила их, — прорычал, наматывая на кулак и оттягивая пышные кудри, заставляя супругу прогибаться и задавая сразу болезненно быстрый темп глубоких проникновений.       А после серии своих громких стонов удовольствия и вскриков Беллатрисы, добавил:       — Слишком много боли, ни за что. Слишком…