госпожа кровавый снег

Инцидент с девочкой, которую должны были продать на аукционе, меняет жизнь Хакури настолько, что он даже удостаивается чести быть изгнанным из клана. Невероятная награда, на самом деле, и он радостно живет несколько недель свободно, пока в его жизнь не вторгается неизвестный юноша в черном плаще, что так храбро принимает удар молнии на себя, защищая людей вокруг. В том числе и Хакури. Тот момент что-то меняет в его голове, и он решает побыть молодцом, что ведет к тому, что он нарывается на крайне озлобленных якудза, а те в свою очередь выбивают из него все дерьмо. И, может, и выбили бы, но по некой случайности именно в тот день старший брат Соя наконец-то выслеживает его. Соя спасает Хакури. Но взамен на это он оттаскивает нерадивого младшего брата обратно домой, где вынуждает того вновь вернуться к ужасающей рутине клана Сазанами, ведь теперь, зная, что его сын тронулся головой, отец решает больше не давать столько свободы Хакури. Месяц свободы кажется блаженным сном. Сказать, что Хакури обидно — ничего не сказать, но он все лелеет слабую надежду на побег, уж очень сильно его вдохновляет тот неизвестный юноша в черных одеждах. Он проживает некоторое время, сладко размышляя об этом, пока вдруг в дом его отца не проникают вторженцы, о которых он узнает совершенно случайно: он слышит треск стекла, а потом видит, как во двор вместе с четырьмя сильнейшими братьями выскакивает черное пятно, которое оказывается тем самым юношей. Как сильно поражен Хакури в этот момент! Он наблюдает за дракой из-за угла. Юноша в черном великолепен: он грациозен, силен и быстр, и даже вчетвером, братья не поспевают за ним. Не будь рядом отца, снабжающего их оружием, то бой однозначно был бы в его пользу. Хакури кажется, будто он наблюдает за исполнением ритуального танца, настолько юноша в черном великолепен… Но он один, а это территория Сазанами. Это заведомо проигрышная ситуация, и Хакури это знает. Тем болезненней ему наблюдать за тем, как загоняют в угол неизвестного юношу, тем сильнее трясутся руки, когда отец окликает младших детей, а брат Соя и остальные используют чародейство вместе, со всех сторон, отчего тело неизвестного юноши ударяется о стену с таким страшным звуком, что Хакури взмаливается, лишь бы он выжил. Он видит, как тот падает на землю, и как из его рта течет кровь. Кажется, без сознания. Чудесный клинок с рыбками вываливается из рук с тихим звоном катится по земле. Отец наконец-то поднимается с лавки. — Хорошая работа. Свяжите его. Меч — в коробку. Юношу в черном связывают под руки и под ноги, так, что не сбежать, потом Соя закидывает его на плечо и тащит следом за отцом, остальные же братья расходятся — кто-то убирает клинок, остальные же бредут куда захотят. Хакури невольно бредет следом за отцом и старшим братом, боясь, что его увидят, но, к счастью, он умеет быть незаметным. Они доходят до самого кабинета, где Хакури выискивает удобную выемку, за которой его не будет видно в коридоре. К счастью, в стене такая дыра, что подслушать легко. Кажется, судя по скрипу, отец садится в кресло. — Опусти его на пол. Отлично… — некоторое время Кьера молчит. — Кто бы мог подумать. Но как же самонадеянно… — Это и правда сын того самого Рокухиро Кунисигэ? — У него седьмой клинок, а еще он пришел за «Истинным Ударом». Не сказать, что я видел Рокухиро вживую, только на фото, но схожесть есть. Все идеально складывается. Настолько же этот ребенок отчаялся, что полез сюда вот так нагло. Впрочем, неважно. — Что дальше? Судя по голосу, Сое наплевать, и он интересуется скорее из вежливости. — Меч на продажу. Это хорошо отразится на аукционе. Мальчишку… Нет, глупо будет пускать его в расход. Думаю, его тоже можно будет продать. Кто захочет, купит его и клинок, и если убьет, то получит в полное пользование магический меч. Или для других нужд. Жалко, конечно, что товар бракованный… — Некоторым нравятся шрамы. — Если я верно предполагаю, то ему меньше двадцати. Наличие увечий резко сужает круг потенциальных покупателей. А жаль. У него довольно симпатичное лицо. Можно было бы продать подороже. От этих разговор Хакури тошнит, но он сдерживается. Лишь думает о том, как ему жаль юношу в черном. Сын Рокухиро Кунисигэ… Того самого? Неудивительно, что он приходит за ценнейшим товаром. Жалко, что проигрывает. Как и многие, столкнувшиеся с несправедливостью семьи Сазанами, он ничего не смог сделать. — Соя, подготовь товар к продаже. Ты — самый сильный из братьев, а этот юноша слишком опасен. Как примерный ребенок, Соя ничего не отвечает, просто молча идет к выходу. Хакури вжимается в стену, когда брат распахивает дверь и выходит, неся на плечах того самого юношу. Голова у того кровит, кажется, разбил при ударе о стену. Все это пробуждает воспоминания о девушке, с которой Хакури контактировал, одной из товара. Нельзя этого допустить! Он тенью следует за братом до самой дальней пристройки, где Соя выгоняет всех служанок, явно собираясь заняться юношей в черном сам. Но только вот у самого порога останавливается и резко оборачивается, так, что Хакури стопорится — и тут-то и понимает, что бежать ему некуда. — Ага. Так и знал, что это ты. Что, уши греешь? Хакури теряется со словами, но голос Сои звучит нарочито весело. Он подходит ближе и больно хлопает брата по плечу, продолжая плотоядно улыбаться. — Ну-ну, ничего страшного. Я все понимаю. Славный был бой, да? Как мы этого мечника уделали… На самом деле, хорошо, что ты тут. Мне потребуется помощь. Не дело это — оставлять переодевать пацана нашим милым служанкам, ты так не думаешь? Да тебе же плевать, думает про себя Хакури. Ты так говоришь, только чтобы меня с собой взять. Но это неплохой повод хоть как-то обмозговать ситуацию и помочь юноше в черном, и Хакури просто кивает. Соя явно радуется, отчего его улыбка растет еще шире, и вдвоем они заходят внутрь. «Подготовкой» обычно называют омовение тела и смена одежды на ту, какую обычно носит «товар». Теперь, ближе, Хакури может легко рассмотреть юношу: у него достаточно узкое андрогинное лицо, но больше всего привлекает шрам на виске. И нет одной руки… Приходится развязать юношу, Соя стоит настороже, и раздевать мечника приходится Хакури. Он снимает плащ, аккуратно складывает его в стороне, потом — толстовку. К счастью, она на молнии, но когда Хакури ее расстегивает… Он замирает, когда видит то, чего не должен был. Плотно забинтованную грудь. Не мужскую. Соя тоже это замечает, и вдвоем они смотрят на юношу в черном… Нет, не юношу! — Это женщина?.. Когда отец слышит, что ребенок легендарного кузнеца — это женщина, он будто бы вдохновляется. Хакури сложно сказать, что он чувствует: он тут просто как помощник Сои, который и описывает всю ситуацию отцу. В кабинет обратно они притаскивают и девушку, уже переодетую; Хакури лично бинтует ей голову, потому что знает, как это делать. Взглядом загнанного в угол волка она смотрит на них всех, но заговорить ей мешает кляп — Соя знает, что делает, когда тащит ее к отцу. В подходящей одежде она и правда больше напоминает женщину, но она такая поджарая и тощая, что сложно понять до тех пор, пока не вглядишься. Волосы короче, чем у него! Хакури на нее боится смотреть; большую часть диалога он смиренно стоит за братом, опустив глаза в пол. Рядом, на всякий случай, стоят и другие братья из «Тоу». Соя держит девушку в руках, и на его фоне она выглядит совсем хрупкой, хотя так и норовит вырваться, хотя силенок ей явно не хватает. Но он все равно в шоке. Лишь несколько сестер добиваются значимых мест в клане, для него само собой разумеющееся, что женщина слабее мужчины, потому что большую часть жизни он видит лишь наложниц, что безропотно подчиняются отцу. Но эта девушка? Она, как и умершая рабыня, пробуждает в нем что-то… Что-то, что он не в силах понять! Кьера продолжает рассматривать девушку, после чего переводит взгляд на братьев. — Интересно. Девушку даже со шрамом можно выгодно продать, тем более такую молодую и хорошо сложенную. Что по характеристике товара? — Она девственница. Служанки проверили. При упоминании этого девушка дергается сильнее, но Соя встряхивает ее за шкирку, отчего та повисает у него на руке, словно мешок картошки, только взгляд у нее бешеный. Они с Кьерой смотрят друг другу в глаза, пока тот наконец не выходит из-за стола и не осматривает ее ближе. Да уж, думает Хакури, отцу везет, что у нее закрыт рот — иначе бы она точно вцепилась ему в руку зубами! — Дочь Рокухиро Кунисигэ, такая молодая… И знающая ремесло своего отца. Сложно вообразить, сколько денег мы можем получить, если объявим о продаже столь ценного экземпляра, — он выразительно смотрит на одного из сыновей. — Но это невозможно сравнить с тем, как много приобретет клан Сазанами, если мы получим эти секреты в свои руки. — Информация об изготовлении магических клинков? — удивляется брат. Кьера щелкает пальцами. — Не только. — И каким образом, Вы, батюшка, собираетесь это провернуть? Когда отец хватает девушку за подбородок, та пытается его пнуть, но Соя так крепко сжимает ее рукой, что она давится воздухом и вновь обвисает в руках у брата. Ее босые ноги не касаются пола, и Хакури нервно смотрит на то, как она поджимает пальцы, явно злая. Он сглатывает и отворачивается в сторону. — Взгляни на нее. Помимо ценных навыков, она — все еще молодая женщина, тем более девственно чистая. Связать свой род с кровью Рокухиро Кунисигэ… — когда Кьера это произносит, глаза у девушки распахиваются в ужасе, и она пытается вырваться еще сильнее, только все тщетно. Он разжимает пальцы и поднимает взгляд на Сою. — Это может нам пригодится. Особенно если мы начнем изготавливать клинки собственноручно. Не думаю, что достать датенсеки будет для нас проблемой. Соя, у меня есть для тебя задание. О нет, понимает Хакури. Он знает, что отец хочет сказать. Знает, и это ему жутко не нравится. — Эта женщина станет твоей же… — Отец! Когда Хакури это блеет, обрывая Кьеру, на него в комнате смотрят абсолютно все, даже девушка. Соя так вообще пялится так, будто он себя прямо на глазах у всех убивает. Он чувствует, будто делает самую огромную в мире глупость, но Хакури понимает, что так будет правильно. Если уж он такой бесполезный, то попробует хотя бы сейчас! План, честно говоря, так себе, но что он может? Он себе не простит, если бросит эту девушку на произвол судьбы! Она спасла его, и он обязан отплатить! Хакури совершает глубокий поклон. — Позволь… своему недостойному сыну взять на себя эту ношу. Молчание висит еще некоторое время, пока Кьера вдруг не произносит: — Почему ты считаешь, что подходишь для этой роли? Голос отца полон подозрительности. Давай, Хакури, настало время выдавать себя за умного! Болтай, пока тебя слушают! — Мой драгоценный брат Соя… Один из сильнейших из нашего клана. Для дальнейшего процветания… было бы выгодно выбрать ему в невесты женщину из сильного магического клана. Но эта женщина не является чародеем… — Хакури сглатывает, размышляя, насколько бредово звучит все, что он сейчас произносит. — Я — неудачник без особого таланта, но если ветвь моих потомков станет полезна хотя бы своими знаниями… Я наконец смогу принести пользу семье. На этом Хакури заканчивает и падает на колени перед отцом, пока сам сверлит взглядом пол. Пот так и катится по его спине, и он затаивает дыхание. Что ж, дело сделано. Если девушка достанется брату — долго жить она не будет, а если и будет, то будет крайне несчастна. Но Хакури может придумать что-нибудь, чтобы ей помочь. Он обязательно что-нибудь сделает! Надо бы еще что-то добавить, отец молчит, значит, он не уверен, поэтому он лепечет: — Тем более мы уже встречались! — Когда? На него так смотрят, что Хакури едва дар речи не теряет, но он все же кое-как собирается с духом и торопливо поясняет: — В начале октября, пока я был в изгнании! Числа седьмого, кажется?.. Я ел в кафешке, а она дралась с каким-то парнем! И когда он выпустил молнию, она приняла ее на себя, чтобы меня спасти! Вот такая история! Естественно, Хакури не упоминает, что он был лишь одним из многих, ради кого девушка пожертвовала собой. Как и не произносит, что они вообще лично не разговаривали в тот день. Но он замечает подозрение в глазах девушки, это же видят и отец с братьями, пока один из них вдруг не щелкает пальцами, будто вспоминая. — Точно. Вспомнил. Наш шпион в «Камунаби» рассказывал, что тогда засекли Содзе Гэнити с магическим клинком. — Ах, этот, — отец быстро теряет интерес к вопросу. — Что ж, полагаю, Хакури не врет. Очень любопытно… Поднимись. Хакури послушно встает на ноги, и Кьера кладет ему руку на плечо. Он смотрит в глаза, так пристально, что он начинает дрожать. Неужели все еще не верит?.. — Было б тебе доверие — идея-то хорошая. Впрочем… Скажи-ка, Соя, насколько хорошо ты надрессировал своего младшего брата после прошлого инцидента? Соя так странно смотрит на Хакури, что тот не понимает, отчего такая реакция. Потом дергается, когда понимает, что его зовет отец, и пожимает плечами. — Теперь он послушный сын. Ну конечно, злится про себя Хакури, потому что ты избил меня до полусмерти! После трепки от брата он еще несколько дней не мог прийти в себя, не в силах подняться с постели. Однако, ничего этого он не произносит и смиренно ждет результата… Ну давай же! Хакури все равно бесполезен для семьи! А так будет хоть какая-то польза!.. Он сглатывает, когда отец кивает. Девушка сразу понимает, что происходит, и начинает вырываться сильнее, когда Соя закидывает ее на плечо. Тщетно. — Хорошо. Да будет так, — Кьера поднимает взгляд на Сою и кивает. — Отнесите юную барышню, необходимо провести обряд регистрации, чтобы она не надумала бежать. И сделайте что-нибудь с рукой… Для ковки ей потребуются обе. Про обряд регистрации Хакури знает смутно, но Соя, как заботливый старший брат, после нее поясняет, что каждый из семьи Сазанами является «частью» способности отца, потому он может вызвать их в любой момент. То же самое с товаром, и, выходит, с наложницами отца. И точно так же будет и с этой девушкой. Как Хакури выясняет, ее зовут Тихиро. То есть, Рокухиро Тихиро?.. Хотя теперь не Рокухиро… Ему все еще неловко перед ней за свое предложение, потому что для девушки, наверное, все выглядело так, будто он просто купился на ее красоту и начал умолять отца отдать ее себе в жены. Ну и глупость! Надо было придумать, как вывернуть это так, чтобы девушка все поняла! Чтобы не беспокоилась! Да, оказаться в плену — ужасно, но он хотя бы попытается ей помочь! И пальцем не тронет, нет уж, нет уж! Сидя в личных покоях (самых дальних от центрального дома), Хакури барабанит пальцами по коленям. Это местечко напоминает крошечный отдельный домик, связанный с основным домом узким помостом, так обычно селят детей, которые не слишком устраивают главу семьи, хотя даже из всех них Хакури выделяется. Тут есть крошечная кухонька (чтобы он поменьше мозолил глаза своим присутствием в поместье), но комната одна, маленькая. В общем, отличное убогое место для убогого него. И теперь эта юная барышня будет жить тут, с ним?.. Черт, он же никогда не соседствовал с девушкой?! Придется раздобыть ширму, чтобы спать раздельно! И чтобы у нее место свое было, да? Она же не сможет тут переодеваться! Но потом Хакури думает, что если кто-то из семьи это увидит, то сразу поймет, что Хакури соврал, и что на самом деле никакие отцовские указы о продолжении рода выполнять не желает. Но как он может?! Это же мерзко! Он сглатывает, когда слышит шаги на веранде и осторожно выглядывает туда. Там он видит одного из братьев вместе с Тихиро. У той такой взгляд — убить на месте может, и Хакури испуганно дергается и садится прямо, боясь даже дышать. Он быстрым поклоном приветствует брата, когда тот вталкивает девушку внутрь, после чего фыркает. — Эх, Хакури! Такую девку себе забрал! Соя, небось, в бешенстве. Брехня, думает Хакури, Соя ни о ком, кроме самого Хакури не волнуется. Но он нервно улыбается, после чего они остаются с девушкой наедине. Та, впрочем, больше занята осмотром своей лодыжки, на которой видно написанную магической тушью печать, видимо, ту самую регистрацию. Соя говорит, что у семьи ее не видно, но на ней они оставляют ее заметной, будто бы клеймо. Да уж, отец явно хочет сломить дух Тихиро, только она явно так просто не сдастся, заметно по глазам. — Э… Здравствуй. Стоит Хакури это произнести, Тихиро резко поднимает взгляд на него. Взгляд у нее жуткий, но он выдавливает из себя нервную улыбку. — Понимаю, это звучит ужасно, но, э, мы тут теперь вместе живем, так что давай познакомимся. Меня зовут Хакури! — Хакури, — произносит Тихиро, будто пробуя имя на вкус. Затем подходит к нему ближе. Когда она смотрит на него сверху вниз, Хакури вдруг понимает, что на ней та же одежда, что и на отцовских наложницах. Теперь он действительно видит, что она девушка, пусть фигура у нее и крепко сбитая. В отличие от него, слабака, она явно много тренируется. Он сглатывает, когда Тихиро встает к нему вплотную, ведет пальцем по подбородку, ниже, пока вдруг не хватает его за шиворот. В следующую секунду Хакури швыряют на пол, а Тихиро садится на него сверху, занося кулак. О, как Хакури хорошо знаком этот жест! Он тут же закрывает лицо руками, всхлипывая: — Прости, пожалуйста! Я правда не хотел тебя обидеть! Но если бы ты досталась Сое, то это было бы ужасно! — Для кого, для тебя?! — Нет!.. Для тебя! Он бы тебя убил! Он зажмуривается, боясь, что Тихиро сейчас ударит, но она так и не опускает руку. Стоит ему чуть приоткрыть глаз, он видит, как на него смотрят с уже знакомым отвращением. Да уж, для Тихиро он просто новый мучитель. Надо бы найти способ донести до нее, что он попытается помочь! Даже не в обмен на собственное спасение, просто так! Чужой вес исчезает, когда Тихиро поднимается на ноги. Она с трудом поправляет пояс и смотрит на него презрительно. — Не подходи ко мне. Не трогай меня. И даже не смей со мной говорить, иначе я тебя убью. Я ясно выражаюсь? Но она же требует не говорить!.. Хакури зажимает рот руками и торопливо кивает, и, видя, что ее слова усвоили, взгляд Тихиро немного успокаивается. Этой ночью они спят в паре метров друг от друга, и, честно, он боится даже дышать. Настолько грозный у Тихиро взгляд. На утро он ее не находит. Некоторое время Хакури осматривает собственные покои, пытаясь догадаться, куда спряталась Тихиро, даже под футон заглядывает на всякий случай, но потом решает выйти во двор. На дворе ноябрь, трава начинает чахнуть, и по утрам особенно холодно. Он заворачивается в плед и бредет по двору, пытаясь по инею на траве понять, куда направилась Тихиро, и в скором времени даже ее находит. Она стоит у ограды и ощупывает ее рукой… Нет, руками, и Хакури понимает, что не увидел вчера: видимо, поэтому ее приводят не сразу, вместо правой руки у нее протез, напоминающий кукольную руку. Выглядит интересно. На ней то же самое белое кимоно, что и вчера. Сам Хакури не понимает, как она в нем не мерзнет. Ладно еще в доме, но на улице!.. Некоторое время он ходит за ней по пятам, наблюдая за тем, как Тихиро осматривает пространство вокруг; в какой-то момент ей явно надоедает его слежка, и она резко оборачивается, смотря ему в глаза. От подобного Хакури тушуется, но стягивает с себя плед и протягивает ей. — Возьми. Сейчас холодно. Тихиро ничего не отвечает, она не берет от него плед, просто уходит дальше, вновь одаривая его презрением. Некоторое Хакури стоит на месте, потом вздыхает. Он кричит ей вслед: — Я приготовлю завтрак! Скажи, что тебе нравится?.. Но ответа нет. Готовка — не самое лучшее умение Хакури, но он может сварганить что-то простое, благо учится у некоторых наложниц отца, которые его жалеют. На завтрак он делает простенькую кашу, две порции. К счастью, ему удается выпросить немного фруктов, потому получается вполне себе даже неплохо. С радостью он ставит обе миски на столик, потом терпеливо ждет… Минут десять, двадцать, но Тихиро все нет. Каша остывает, и Хакури съедает свою порцию. Он думает разогреть миску Тихиро, но потом не решается и просто ставит ее в холодильник. Честно говоря, Хакури ее побаивается. То есть, очевидно почему. Сомнительно, что Тихиро стала слабее в другой одежке… Скорее всего она способна задать трепку и так. Надоедать ей страшно, но если отец поймет, что Хакури не желает ее трогать, то весь план пойдет под откос! Надо как-то объяснить ей, попытаться доказать, что он хочет только лучшего! Даже если ситуация просто кошмарная! В итоге в ожидании проходит целый день, ее порцию он съедает на обед. Тихиро возвращается только под ночь, она игнорирует существование Хакури и молча ложится под одеяло, не прикасаясь к еде. Успела перекусить в другом месте? С утра все повторяется: она уходит исследовать территорию, так и не прикоснувшись к завтраку, Хакури вновь дожидается ее весь день, но ничего не меняется. На третий день, признаться, Тихиро выглядит уже не так хорошо: лицо у нее меняется… Осунулась, что ли? Движения ее медленные, и Хакури вдруг осознает. Ну конечно, дурень, она же ничего не ест! Объявила голодовку! Когда она поднимается на ноги, Хакури окликает ее: — Погоди! Тихиро на него даже не реагирует, и он добавляет: — Если ты так продолжишь, отец примет меры! Тебе не понравится! Некоторые пытались… Но это плохо закончилось. В этот раз она все же оборачивается на него, а Хакури падает на колени. — Послушай, я знаю, ты меня ненавидишь! Но, пожалуйста, не пытается выступать против отца! В таких играх он сильнее всех нас! Тебе ведь еще потребуется сила, да? Чтобы сбежать! Тогда, пожалуйста, поешь! Иначе что-нибудь случится, и… Он замолкает, не зная, что еще добавить, но Тихиро продолжает смотреть на него, пристально, будто его слова наконец-то имеют для нее смысл. Она стоит… не уходит, но потом кривит губы. — Что именно Сазанами Кьера сделает? — Я не знаю! Но некоторые… люди, которых продают аукционе… Когда они пытаются заморить себя голодом, то… — сглатывая, он торопливо описывает некоторые неприятные процедуры, и взгляд Тихиро при этом темнеет. Это одно из многих наказаний, и он не уверен, что предпримет отец сейчас. Хакури пожимает плечами. — Поэтому я бы советовал тебе немного поесть и набраться сил. Поначалу видно, что Тихиро сомневается, но потом она все же кивает. Хакури готовит кашу вновь, он ставит ее на столик, и некоторое время она пристально ее рассматривает, будто проверяя, не отравлена ли она. Даже не пробует, до тех пор, пока ложку не съедает Хакури, и только потом принимается. Следующая ее фраза холодна, словно лед: — Пересолено. Хакури только недоуменно моргает. Что?.. Короче, теперь готовкой завтраков занимается Тихиро. Обеды Хакури решает тайком приносить из главного дома, потому что там люди хотя бы смыслят в том, сколько соли сыпать, но сам он удивляется: никогда не замечает, что у него настолько плохо выходит. Он тайком наблюдает за тем, как делает это Тихиро, но та даже не старается ему что-то объяснить, потому приходится экспериментировать уже после того, как она вновь уходит изучать вражескую территорию. За одним из таких экспериментов его застает Соя; он приходит так внезапно, что Хакури едва не вскрикивает. Брат, как и обычно, довольно нагло вторгается в комнату и критично осматривает два сложенных футона, лежащих в противоположных сторонах, потом на Хакури рядом с мелкой плитой. Будто бы о чем-то догадывается, но ничего не произносит… Нагло попробовав кашу, Соя причмокивает и замечает: — Неплохо, — потом опирается рукой на плечо. — Что, не получается сладить с мечницей? Вы же знакомые! Голос такой, будто он доволен. — Она… все еще очень зла, — честно признается Хакури. Он не хочет выслушивать об этом от Сои! Если бы тот захотел, то уже давно бы добился своего! Самыми… жестокими способами. Хватка брата на плече становится крепче, и Хакури болезненно морщится. — Чего ты ждешь? — Я не могу рушить с ней отношения, — нервно лепечет он, пытаясь придумать отмазку. Ну давай же, наловчился же врать! — Отец говорил, что ему нужны секреты Рокухиро Кунисигэ, да? Если она будет зла, то ничего не расскажет! Нужно сделать все плавно, добровольно. — По-моему, ты просто теряешь время. Возьми ее так. — Нет!.. Когда Хакури возражает Сое, он вдруг понимает, что оступился. Он никогда не спорил со старшим братом до этого, вообще ни единого слова против не говорил. Зажав рот рукой, он отступает к плите, чувствуя на себе удивленный взгляд Сои, но тот и сказать ничего не успевает, потому что они слышат шаги на веранде, а следом в комнату заходит Тихиро. Она одаривает их двоих столь унизительным взглядом, что Хакури хочется от стыда под землю провалится. Соя же отчего-то медлит. Потом он разжимает пальцы и одаривает брата еще раз крайне выразительным взглядом. — Хакури. Подумай еще раз. Я не смогу вечно оправдывать тебя перед отцом. Надо было избить тебя сильнее в тот раз… Все еще не всю дурь выбил… — Пожалуйста, — умоляет Хакури, — не сейчас. Соя лишь хмурится, но отворачивается, что неожиданно благоразумно с его стороны. Может, он не хочет показывать тонкие грани их отношений перед чужаком. Он не удостаивает Тихиро и взглядом, когда выходит, а она же смотрит ему вслед, пристально. Некоторое время висит молчание, после чего Тихиро оборачивается и в этот раз смотрит уже на плиту, над которой пытается колдовать Хакури. Подходит так резко, что тот ничего не успевает сделать. — Что это? — Да так!.. Хулиганство. Хакури пытается прикрыть свою попытку в кулинарию, но Тихиро рукой отстраняет его прочь. Она пробует кашу… В этот раз ее вердикт чуточку милосердней: — Недосолено. Не сказать, что они с Тихиро особо теплеют друг к другу. Во всяком случае она явно оценивает его как человека, не представляющего угрозу и ценящего ее личные границы, что для нее несомненно плюс. Только доверять ему она явно не собирается, и потому их интеракции коротки и полны неловкости. Но что Хакури может сделать? Он прекрасно понимает Тихиро! Потому и ждет. В один день Соя доносит ему весточку, что отец собирается навестить их, чтобы проверить, насколько хорошо продвигается план. Несмотря на терпеливость, тот ненавидит слишком долгое хождение вокруг да около, и Хакури этого боится, потому что обман всплывет тут же. Потому за одним обедом, который он вновь приносит из поместья, он рассказывает о назревающей проблеме Тихиро; несмотря на молчание, он видит, что она слушает его крайне внимательно. — Я понимаю, что тебе это неприятно, но если отец поймет, что мы водим его за нос, то… — Это ты водишь его за нос, — строго замечает Тихиро, так крепко сжимая палочки, что дерево трещит. — Я вполне откровенна в своих намерениях. — Не знаю!.. Надо заставить его подумать, что… — Хакури теряется в идеях и неуверенно произносит: — Ты меня… боишься? Это будет самый простой способ убедить отца. Самая проста форма любви, которую раз за разом демонстрирует ему Соя. Когда Тихиро угрюмо хмурится, будто идей ей не то, что не нравится, она убьет его за такое, Хакури лишь вздыхает. Ну да, глупость. Любой дурак поймет, что это ложь, потому что никто в жизни не будет бояться такого человека, как он. Он смущенно смотрит в пол, чувствуя, как краснеют уши. О чем только думал!.. Глупое предложение. — Прости. Глупость сказал. Я не знаю, что его убедит. — Думаю, нам будет достаточно сидеть рядом, чтобы он подумал, что план идет так, как ему хочет. Когда Тихиро произносит это, Хакури удивленно на нее смотрит. — Ты готова подыграть? — У меня нет выбора. Но сейчас ты говоришь разумные мысли. — Прости… — Почему ты хочешь обмануть своего отца? Стоит ей задать этот вопрос, Хакури вновь невольно краснеет. Он чувствует, как глаза бегают из стороны в сторону. — Потому что я ненавижу эту семью. — Тогда почему ты все еще тут? — Меня заставили. Я… пытался уйти, но… гм, не вышло. Тихиро медленно поднимает бровь. — Я знаю, о чем ты думаешь! Но правда! Я… гм, там была девушка из числа рабынь, я пытался ей помочь… Все очень плохо закончилось, но отец пожалел меня и выгнал из клана. Я где-то месяц шлялся по улицам, пока в начале месяца случайно не оказался в том месте, где ты дралась с тем мужиком, что использовал молнии! — Это было не вранье? — Честное слово! Только я думал, что ты пацан. Хакури смущенно хихикает, наматывая косичку на палец. Пару мгновений Тихиро молчит, будто переваривая эту информацию. — Да… В этом и была задумка. — Это было так круто! В смысле, как вы фехтовали, прямо будто в фильме! Я аж не моргал! А потом ты вдруг ускользнула, а этот хрен сбежал… Но, короче, я так вдохновился! Типа, неиронично! — он сжимает кулаки. — Шел по улице как-то, увидел, как девочку похищают, даже в драку влез, хотя боец из меня так себе! Правда потом меня оттащили к боссу группировки, где меня чуть не убили… Гм, да… Если бы не старший брат Соя, я был бы уже мертв. Но теперь мне запрещено покидать поместье. А если отец узнает, что я планирую, в этот раз он меня точно убьет. После этих слов Хакури неловко улыбается. Признаваться в этом… странно, глупо даже. Ладно бы он там что-то полезное сделал, а он просто полез в заведомо обреченную драку. Ну, хоть девочку спас. Кажется, его ответ немного веселит Тихиро, потому что он видит, как изгибаются уголки ее губ в едва заметной улыбке, но она все равно не произносит ничего поначалу… Видимо, сомневается. Хакури прекрасно ее понимает. Все это похоже на план отца: дать якобы слабого юношу в навязанные мужья (от этой мысли его передергивает), выстроить доверие на заведомо подготовленной лжи. Все это может быть большим представлением. Понятно, почему Тихиро ему не верит. — Интересно, — вдруг произносит она. Потом поднимает глаза. — Тебя действительно так впечатлил тот бой? — Ага! — Интересно, — повторяет она, — потому что я проиграла. — Но ты спасла людей вокруг, приняв удар молнии на себя. Разве этого недостаточно? Тихиро не отвечает ему, словно задумавшись, и они продолжают их обед в тишине, пока сам Хакури может думать лишь о том, что ждет их впереди. Надо придумать, как сделать ситуации убедительней. Надо вынудить отца поверить в то, что они налаживают контакт и подчиняются ему, пока на деле… планируют сбежать. Надо лишь придумать, как обойти процедуру «регистрации», которая может им помешать. Смешно, что в итоге первая ступень в задумке отца и Хакури одна — просто наладить связь. Становится еще холоднее, и слабый обогреватель в комнате перестает спасать. Забавно, думает про себя Хакури, что чем сильнее морозы, тем ближе они в итоге с Тихиро спят друг к другу, но вовсе не из-за близости, а потому что обогреватель один, и они окружают его, пытаясь не заледенеть ночью. О чем только думает отец!.. Иногда в голову Хакури закрадывается мысль, что нужно пожаловаться на эту несправедливость, мол, разве Тихиро — не твое новое «сокровище», но ему становится так тошно от одной мысли о таком вранье, о том, чтобы использовать образ Тихиро для личной выгоды… Потому по ночам Хакури мерзнет. Он начинает подменивать одеяла, и свое самое теплое, каким обычно спасался зимой, в тайне подсовывает Тихиро, пока сам ютится под тоненьким, едва ли не простынкой. Хакури знает, что это глупо, но он правда хочет помочь, и потому делает все возможное, чтобы Тихиро почувствовала себя лучше в этом мерзком доме… Но зачем он это делает? Неужели и правда влюбился? Никогда до этого он не видел человека смелее, чем Тихиро. Она так отчаянно бросилась на спасение людей, самоотверженно приняла на себя опасный удар!.. И это так странно различается со всем, что Хакури видел до этого в доме семьи! Здесь женщина — лишь инструмент для отца, но Тихиро… Тихиро врывается в жизнь Хакури чем-то новым, ярким, и он понятия не имеет, что ней думать. Да. Наверное, это любовь. Или что-то эдакое. Оттого голова так гудит. … или от простуды. Одним днем ему так плохо, что он даже не может встать с постели, только и делает, что кутается в свою жалкое тонкое одеяло. Даже стоящий рядом обогреватель не спасает, и Хакури то проваливается в лихорадочные слепящие сны, то вновь в холодную серую реальность, где все, что он может — дрожать от холода. В какой-то момент он засыпает так глубоко, что проснуться вновь для него — целое достижение. Когда он открывает глаза, то видит вспышку воспоминаний, болезненную, фигуру рядом. Соя?.. Это Соя?.. Когда Хакури пытается подскочить (выходит плохо), то чья-то сильная рука пригвождает его к месту, и в ужасе он смотрит на расплывчатую фигуру перед собой, боясь, что это действительно старший брат. Однако, белые одежды, как оказывается, принадлежат не ему, а Тихиро. — Не дергайся. — Ч-что?.. Когда Хакури наконец понемногу приходит в себя, то понимает, что они все еще в его покоях, а сверху на нем лежит несколько теплых одеял, включая то, что он отдает Тихиро ранее. Кости сильно ломит, и Хакури невольно ежится сильнее. Он вздрагивает, когда пальцы Тихиро пробегаются по его коже: в отличие от нежных рук наложниц, что когда-то давно помогали ему после самых страшных избиений, у нее грубая шершавая кожа, вся в мозолях. Кажется, в комнате будто теплее. Видя, как Хакури озирается, Тихиро строго замечает: — Я потребовала у твоего брата заделать все щели и утеплить стены. — С-сою?! — Нет, не этого. Но он быстро испугался, когда я начала угрожать тем, что доложу твоему папаше о том, что в таких условиях о секретах изготовки мечей он может даже не мечтать, — она хмыкает, так сердито, что Хакури и самому становится страшно. — Если тебе плохо, почему молчал? — Ну… А как иначе? Тихиро смеряет его взглядом, и он затыкается. — Прости. — Прекрати извиняться. — Про… Гм. Когда к его губам подносят миску с чем-то теплым, он послушно ее выпивает и затем забирается обратно под одеяло. Как же хорошо, когда о тебе заботятся. В юном возрасте о нем часто пеклись некоторые наложницы, но чем старше он становился, тем меньше людей о нем думало, кроме Сои. Потому привычно было отлеживаться безо всякой помощи со стороны, самому зализывать все раны. Он и болезни обычно переносил точно так же: просто лежал в одиночестве, пока не становилось чуточку лучше. Один раз, правда, Соя заметил, что его долго нет… Но тогда, кажется, был совсем плохой случай, даже отец отдал распоряжение заняться им. А тут? Простая маленькая простуда… Но теперь кому-то не наплевать. Приятно. — Как ты жил так долго в таком захудалом домишке? Хакури нервно улыбается, наблюдая за тем, как Тихиро убирает посуду. — Да как-то не думал… И никто тоже не думал. Никому никогда нет дела. Говорит как есть, без прикрас. Стоит ему это произнести, как в глазах Тихиро что-то незаметно меняется, он не может сказать точно. Может, это просто галлюцинация, бред, он не уверен. Но ему кажется, будто бы это сочувствие. Он просто наблюдает за тем, как Тихиро продолжает убираться в его маленьком домике, а затем смотрит на улицу, где видно медленно восходящую луну… Она гасит свет, и в лунном свете ее лицо кажется фарфоровым, кукольным, и лишь глаза живые, полные ярости. Она опускается рядом с Хакури. Когда Тихиро начинает развязывать пояс кимоно, Хакури чувствует, что, кажется, у него поднимается температура. Что это такое?! — Т-ты что делаешь?! — Тебе холодно, — замечает Тихиро, аккуратно складывая одежду рядом. Она стройная и тонкая, но Хакури не может оценить больше, потому что тут же отворачивается, слишком смущенный. — Самый простой способ согреться — поделиться теплом. Да ладно, что за скромность? Разве ты не видел меня без одежды, когда вы переодели меня в тряпки для продажи? — Я н-не смотрел! — Врешь. Хакури почти не дышит, когда чувствует прикосновение к голой коже, и оно кажется обжигающим, но столь желанным, столь теплым… Он просто сглатывает, но ничего больше Тихиро и не делает, просто прижимается к нему спиной и произносит: — Спи. Сон лечит. Хакури решает послушаться. В один день приходит Соя и начинает свое излюбленное занятие: сначала лезет, не давая прохода, а потом, когда Хакури пробует огрызнуться, швыряет его на землю и начинает избивать. Это простой урок о любви и сдержанности перед старшим братом, ничего страшного, так что Хакури даже не хнычет: просто закрывает лицо. Но теперь в их доме есть некий элемент, которого раньше не было. И который наблюдает за Хакури. — Что ты делаешь? В этот момент кулак Сои зависает над Хакури, и они оба замирают. Брат медленно разворачивается, словно в замедленной съемке, а Хакури, все еще прикрывающий лицо руками, лишь бы ему больше не досталось, с ужасом смотрит на то, как прямо рядом с ними стоит Тихиро. О, нет! Это плохо закончится! Сое же наплевать на то, кого он бьет, в этом плане он неожиданно равнодушен и никого не ценит больше, лишь разве тех, что сильнее! Он пытается броситься на брата, но тот одним ударом в грудную клетку пригвождает его к земле, так, что из Хакури резко выбивают весь дух — он не то, что подняться, даже вздохнуть не может, и просто хлопает ртом, как выброшенная на воздух рыба. Соя смотрит на Тихиро, словно пантера перед броском. Ноздри у него раздуваются, а в глазах пляшет бешеный блеск. Он не в себе. Хакури давно не видит Сою таким, и это страшно, но теперь у него есть поводы беспокоиться, есть причина воспротивиться… Только вот он даже пошевелиться на может, отчего лишь смотрит в отчаянии на то, как совершенно равнодушно Тихиро наблюдает за этой сценой. Она даже не шевелится, когда Соя хватает Хакури за грудки и притягивает к себе, после чего натужно шепчет: — А, это она? Та девка, ради которой ты стал послушным щеночком? Молодец, Хакури, — голос Сои, несмотря на угрозу в тоне, звучит достаточно радостно, будто пьяно. — Наконец-то удалось сделать из тебя нормального человека, а все, что стоило — поиграться на твоей жажде любви. А моей, выходит, тебе было недостаточно, а? Соя ревнует?.. Хакури не может себе этого вообразить. Тот же вроде всеми руками и ногами за благополучие клана? Разве указ отца таким не считается? Но, с другой стороны, Соя безумен. Несмотря на свою силу, у него реально что-то не так с головой, вот и получается, что он легко может пойти против отца просто из своей огромной любви к Хакури. Смешно! То, что, по логике, должно стать причиной, из-за которой у него наконец-то появится место в клане, бесит Сою больше, чем бесполезность брата в принципе. Ох, это нехорошо закончится. — Не достаточно! — пытается отвлечь он Сою, хватая его за одежду. После каждого слова легкие жжет так сильно, будто он глотает факел, как заправский факир. — И вообще я тебя боюсь! Отстань от меня! И ее не трогай! Ты не посмеешь пойти против указа отца… Хакури не успевает договорить, потому что Соя хватает его за волосы и бьет головой о землю так сильно, что на мгновение тот теряет сознание. Когда же темнота вышвыривает его обратно в реальность, помимо тошноты и крови из носа, он видит над собой кулак Сои… Зажмуривается, невольно, закрывая глаза, но удара отчего-то не следует; а когда он приоткрывает один глаз, робко, то видит, как брата за запястье держит Тихиро. Так крепко, что кожа у Сои краснеет. Взгляд у нее все такой же холодный. — Я спрашиваю тебя, что ты делаешь. — Учу негодного брата уроку, — рычит Соя в ответ, пока по его лицу текут слезы. Он вырывает руку и поднимается на ноги, и стоя он выше Тихиро на две головы, а то и больше. Хакури в ужасе на это смотрит, но у него хватает сил разве что на то, чтобы закашляться кровью. О нет. Если Соя ее изобьет, будет плохо! И плевать на гнев отца, Соя очень сильный! Он пытается подняться на локтях, желая прыгнуть перед Тихиро, но, когда Соя замахивается, она уходит от его удара, так легко, что и сам Соя удивляется. Он не успевает обернуться, прежде чем она делает ему резкую подсечку, отчего Соя падает на землю. В обычном состоянии он явно бы так просто не попался! Но Тихиро видит, что Соя не в себе, и пользуется этим вовсе. Она смотрит на него сверху со столь презрительным взглядом, что Хакури самому становится страшно. В конце концов, они не друзья. Хакури знает, что Тихиро презирает его, как одного из Сазанами. Когда Соя пытается подняться, она толкает его ногой обратно на землю. Они смотрят друг на друга, в глазах Сои пляшет безумие и обида. — Оставь его, — четко произносит Тихиро. — Если ты еще раз его тронешь, я за себя не ручаюсь. — Да что ты можешь без чародейства? — скалится тот. — Поэтому и попалась! Тихиро ничего ему не отвечает, что выводит Сою из себя еще больше. До того, как он рявкает что-то, она спокойным голосом замечает: — Без проблем. Ты можешь убить меня. Но после этого твоего драгоценного брата убьют следом. Разве ты этого хочешь? В итоге Соя так и не находится с ответом. Лишь смотрит на нее широко распахнутыми глазами, словно в его голове что-то проясняется, его губы дрожат, он шокирован… Но ни слова больше. После Тихиро подходит к Хакури и садится перед ним на корточки. На обычаи семьи Сазанами ей глубоко наплевать, потому она вытирает кровь с его лица рукавом, а затем заглядывает в глаза, смотрит пристальней, чем Соя, отчего Хакури невольно вжимает голову в плечи. — Часто так? — Постоянно, — бормочет он. — Ясно. Некоторое время Тихиро молчит. — Я поэтому за тебя впрягся, — торопливо поясняет он, слизывая кровь с губ. — Потому что все равно всех их тут ненавижу. И хотел бы отсюда сбежать. Если бы отец отдал тебя Сое или другому брату… Все было бы кончено. А так, хотя бы, у тебя будет шанс выбраться. Хакури виновато улыбается. — Хоть какая-то польза от меня будет, и правда. — Ты настолько не ценишь себя? Он замолкает, когда Тихиро смеряет его взглядом, затем качает головой. — Зря. — Моя жизнь все равно ничего не стоит. А у тебя хотя бы есть благородная цель. — Моя цель… — она вдруг задумывается. — Ну да. Собрать все мечи. — Моя цель… — Тихиро медлит. — Это прежде всего спасение людей. В том числе и тебя. У Хакури перехватывает дыхание, стоит ей схватить его за руку и помочь встать. Когда Тихиро смотрит вслед Сое, когда он видит ее профиль, ее уверенный взгляд, у него внутри что-то переворачивает. Ах, да, наверное, это и правда любовь. Он бы влюбился в нее в мириадах других вселенных, неважно, кем бы она была. Стоит же Тихиро к нему обернуться, он вздрагивает и сглатывает. — Говоришь, тебя зовут Хакури? — Д-да? — Хорошо. Пожалуй, теперь так можно сказать. Приятно познакомиться, Хакури. Церемония подтверждения «регистрации» как собственности семьи не несет под собой никакого романтичного подтекста, это просто финальный штрих в ужасающем приговоре на вечную принадлежность Сазанами. Не как у человека, но у товара. Хакури от этого мерзко. Становится еще более тошно, когда он видит, с какой торжественностью отец относится к присоединению крови Рокухиро Кунисигэ к своей. Ее решают провести после короткого периода болезни Хакури, когда он уже может встать на ноги. Это не походе на традиционную «свадьбу», в конце концов обычно отец поступает так со своими наложницами, а они ему не ровня, не семья даже — так, лишь инструменты для продолжения рода. Редко когда им позволяют относится к своим детям особенно, это Хакури знает лично: он в курсе, кто его мать, но с ней они почти не общаются, потому что Хакури — лишь один из многих, а еще потому что у нее есть куда более выдающийся сын — Соя. Этот ритуал идет из древности, еще со времен существования государства Ва. Просто переделан немного: обычно жрица отдает свое тело ками, а наложница в этом случае — главе клана, ну или тому, кто станет ее «новым владельцем». Хакури тоже принадлежит отцу, а значит, это договор между Тихиро и Кьерой, в котором он просто выступает посредником. От этого мерзко. Хакури не уверен, что отец и сам четко следует этому ритуалу (может, только в молодости с первыми наложницами), кроме последней его части, но он явно планирует провести все строго в соответствии с обычаями лишь для того, чтобы унизить Тихиро, так он хочет подломить ее дух! Потому их переодевают в чудные старые наряды… Хакури терпеливо ждет на месте, пока Соя старается привести его в порядок, затем поднимает глаза… Он видит, как наложницы ведут Тихиро… Наверное, предполагалось, что у нее должны быть длинные волосы, но так как стрижет она их коротко, то они просто зачесаны назад, лицо выбелено, даже брови закрашены белилами, вместо них на лбу нарисовано две точки, губы и глаза подведены красным… Но шрам все равно виден. Хакури знает, что не должен пялиться, но не может отвести взгляд. В белом одеянии и бусами на шее, теперь она и правда походит на жрицу, словно воплощение Химико… Жрицу, которая поклоняется богу войны! Иначе по ее взгляду и не сказать. Лишь по мелким движениям он понимает, что Тихиро неуютно в этом образе, и если он заметил — то скорее всего увидел и отец. Они встают друг напротив друга. Хакури дрожащей рукой обхватывает ладонь Тихиро. Они смотрят друг другу в глаза, он сглатывает, чувствуя, как бьется в груди сердце, как бешеное. Финальное подтверждение принадлежности роду — нужда испить кровь друг друга, что они и делают, надрезая ладони. Хакури видит, как дрожат немного пальцы Тихиро, и он обхватывает ее руку своей, стараясь подбодрить. Они в этом дерьме до конца. На вкус… напиток с кровью кажется горьким. Дальше, обычно, следует первая брачная ночь; обычно отец высчитывает ее по циклам, зная, когда они с наложницей точно зачтут ребенка, и его пугает, что он может считать это и сейчас. Но, к счастью, после всей этой помпезной и глупой церемонии их с Тихиро оставляют наедине; Тихиро запирает все окна и двери, а потом срывает с себя все одежды и швыряет их на пол, вообще не стесняясь находиться при Хакури в одном лишь нижнем белье. Тот честно старается не смотреть! Но случайно видит, что сложена Тихиро хорошо, очень даже. Руки у нее особенно сильные, сразу видно… Такая стройная! Словно змея! И такая же опасная. Видно по шрамам… Нет, он не смотрит, нет! — Наконец-то. Отвратительные тряпки… — она пинает куль одежды, впервые на памяти Хакури не церемонясь с чем-то. — Надо выяснить, как прекратить действие этого ритуала. Я и так задержалась тут слишком надолго. Надо дать знак Сибе-сану… Наверное, ее товарищ? Хакури неловко посмеивается. — Отец, наверное, был в бешенстве, потому что у тебя короткие волосы. — Так и было, — угрюмо хмыкает Тихиро. — Представляю себе! Обычно он строго следит за подобным. — Потерпит. Некоторое время она смывает с себя белила и краску, принимает душ, но обратно в кимоно не одевается, все так же представая перед Хакури в одном нижнем белье. П-почему она это делает?! И почему ей вообще все равно, она что, не смущается?! — Подбери челюсть. И сам снимай это тряпье. — Т-ты что, хочешь исполнить указ отца?! — Нет, — хмыкает она, упирая руки в бока. — Мне просто надоели эти тесные тряпки. Тебе тоже явно неудобно. Ну, в любом случае… Делай что хочешь, а я иду спать. И просто берет и забирается под одеяло, пока Хакури на нее вылупляется. Вот так просто?! С другой… он, признаться, вообще ничего не ожидал. Это логично. Но почему-то он ощущает себя так смущенно, будто совершает нечто непростительное! Ночью, когда никто не следит за их маленьким домом, они выходят во двор, где на припорошенной снегом земле Тихиро обучает Хакури, как сражаться. Она говорит, что делает это для «пользы», что в будущем им это пригодится, но ему кажется, что ей просто самой хочется размяться и наконец-то обзавестись спарринг-партнером, ведь отец, конечно же, не дает ей заниматься подобным. Для него женщина — лишь «вещь», и Тихиро, которая все стремится к старым привычкам, словно бельмо на глазу. Поэтому он запрещает ей носить что-то иное, кроме как кимоно женского покрова, потому не дает стричь волосы, отчего они начинают отрастать. Но Хакури решает ей помочь… Потому что… Почему бы и нет? Тем более, и правда будет полезно. Для этого он крадет деревянные мечи у одного из братьев, кто недостаточно внимателен. И ночью, когда Тихиро стоит напротив него посреди снега в белоснежном одеянии с боккэном в руке… Хакури кажется, что против него вышла богиня, не иначе. Их сражения коротки, но потом Тихиро долго и упорно объясняет ему принципы, как правильно стоять, как держать оружие, как делать замах. Она явно в этом хороша, хотя, чего он ждет после увиденного сражения? — Ты очень неплохо дерешься! — Да нет, — Тихиро качает головой. — Дралась бы хорошо, не попалась бы. Хотя неудивительно. — Почему-у-у? — Я только три года держу меч в руках. Три года?! Безумие! Как можно?! Но потом Хакури вспоминает слова отца, вспоминает известие про смерть Рокухиро Кунисигэ… Три года назад. Все события сходятся в той самой точке. Значит, это и есть то самое событие, что ломает ее и превращает в страшного бойца. Сказать, что Хакури сожалеет — преуменьшить. Иногда жизнь просто любит издеваться над людьми. Он задумывается и пропускает удар; затем Тихиро сбивает его с ног, и острие деревянного меча утыкается Хакури в лицо. — Тебе нужно пользоваться преимуществами мужского тела. Это какие еще у меня преимущества, думает Хакури, пока поднимается с земли. Он вздрагивает, когда деревянный меч ударяет землю рядом с ним, но, кажется, сейчас это не урок болью. Тихиро смотрит на него беспристрастно. — Ты тяжелее и сильнее. У тебя выше выносливость. Женское тело гибче, и пока ты не знаешь, как действовать, мне проще тебя победить. Потому я и побеждаю. — Ты говоришь, будто это проверяла. — Моим предыдущим сильным соперником был мужчина на десяток лет старше меня, гораздо сильнее физически, — строго замечает Тихиро. — Я вышла из нашего боя победителем только потому, что он использовал уловку, которую я уже видела. Именно он и лишил меня руки. Вот и все. Вот и все. — Вставай, — Тихиро встает рядом с Хакури и помогает ему принять верную позу. — Попробуем еще раз. Она кладет руки ему на ладонь, сжимающую рукоять. Одна из них теплая. Вторая — фальшивая. То, что Тихиро хорошо врет, Хакури понимает давно; видит лучше, когда отец вызывает их, и на закономерный вопрос о секретах ковки она жеманно улыбается (ни грамма тепла нет в этом взгляде), после чего произносит: — Это сложное и опасное ремесло, для которого мне нужен помощник. Ранее я выступала таким у своего отца, но здесь нет ни нужного места, не материалов, ничего. — Все это можно обеспечить, — замечает Кьера. — Тогда мне потребуется время, чтобы научить Хакури основам. Отец будто бы доволен, хотя явно чует подвох, но у него нет поводов волноваться — для него это долгая игра, в которой у Тихиро нет ни единого шанса вырвать победу; она и сама это знает, но продолжает свою роль, и они оба походят на двух лисиц в курятнике, каждая из которых хочет перегрызть друг дружке глотку. Но, в любом случае, Тихиро выбивает себе время на некоторые маневры. Но ее определенно беспокоит все происходящее: особенно ее товарищ, Сиба, который, как выясняет Хакури, был ей едва ли не названным отцом эти три года. Именно Сиба учит Тихиро убивать. Именно Сиба берет ее под свое крыло, когда Рокухиро Кунисигэ убивают. Естественно, что Тихиро беспокоится, потому что проходит больше месяца, а она до сих пор тут, запертая, словно в золотой клетке. Одним вечером они сидят за столиком, ничего толком не происходит — развлечений в поместье почти нет, потому обычно они либо говорят, либо из Хакури выбивают все дерьмо боккэном. Иногда они пытаются играть во что-то, но это тоже скучно… Сейчас Хакури возится с красной ниткой на пальцах, из которых пытается создать красивую фигуру. Выходит… так себе выходит, если признаться. Тихиро смотрит на улицу и все это время теребит отросшие пряди, явно ее раздражающие. — То есть, никакой возможности послать весточку наружу нет. — Братья и сестры меня ненавидят, а если попросить прислугу, то они точно доложат отцу, — Хакури с усердием пытается сложить пальцы так, чтобы из ниток вышло хоть что-то. — Нам с тобой выход наружу запрещен… Если только перекидывать бумажки через забор. Но не факт, что сработает. — Сиба наверняка ждал меня на аукционе вместе с мечом, но не дождался… — Я думаю, местные барьеры настроили против него. Ты говоришь, он умеет прыгать в пространстве? Помедлив, Тихиро кивает. — Отец такое предусматривает… Ну, после ошибки. Это Сиба тебя сюда доставил? — Да. Взгляд у нее становится задумчивый. — Сиба-сан наверняка беспокоится… Мне нужно выбираться. — Не ради мечей? Они с Хакури обмениваются взглядами, и тот нервно пожимает плечами. — Я просто предположил, что это все, что тебя беспокоит… — Нет. Мечи… это просто бремя, — Тихиро откидывается назад, упираясь рукой о пол. — Тень прошлого, от которой нужно избавиться, чтобы не случилось больше маленьких несчастий. Суть не в самих мечах, а чтобы они не были использованы во зло. Люди гораздо важнее. В итоге я предаю надежды Сибы-сана и оказываюсь слишком слаба. — Это не правда. Она с горькой иронией хмыкает. — Разве? — Ты вышла в одиночку против четверых, и против тебя использовали грязную тактику… По-моему, это довольно логично. Ты хотя бы дерешься честно. — Я не должна драться честно. Нужна эффективность. — Ну… Нет смысла ворошить прошлое! — Хакури вскидывает руки. — Все равно оно прошло! Так что лучше подумаем о том, как отсюда слинять! Наверняка есть способ разрушить магию отца, только надо подумать, как именно… Наверняка твой Сиба-сан мог бы знать, но нам придется разбираться вдвоем. — Это проблема. Они замолкают и наблюдают за тем, как медленно падают за окном снежинки. Ночь, луна и снег — красивое зрелище, никогда до этого Хакури не обращает внимания на то, насколько такое мерзкое и холодное время года может прекрасным. Прямо как… Он вздрагивает, когда Тихиро вдруг поднимается на ноги. — Погоди! Ты куда?! Хакури ошеломленно смотрит на то, как уверенно Тихиро сползает с веранды и босиком по снегу идет под растущее рядом сливовое дерево. Некоторое время она ходит вокруг него, словно вообще не замечая холодного снега под ногами, и Хакури мнется, прежде чем бросить играться с ниточкой и схватить плед и выпрыгнуть следом. Он едва не взвизгивает, когда босыми ногами ступает на снег. Словно по ледяным иголкам ходить! Тихиро, игнорируя его присутствие за спиной, вдруг произносит: — Когда я была ребенком, мы с отцом жили недалеко от маленькой деревни. Там жила старуха, которая пережила многих, и она держала при себе школу традиционного танца. Я думала, она была слепа, но все равно все видела. Папа думал, что мне не интересна ковка, потому он попытался отдать меня на танцы… После этого она делает разворот на одной ноге, раскинув руки в стороны, и так кружит. Словно завороженный, Хакури смотрит на это зрелище: белую фигуру с черными, как смоль, волосами под лунным светом на снегу. Умел бы он рисовать — может, создал бы шедевр, который дал бы ему возможность выкупить Тихиро у отца. К сожалению, он бездарность. — Это кагура? — Да. Тихиро немного жует губу, когда останавливается. Затем она расправляет руки и, прямо вот так, падает в снег, сопровождаемая вскриком Хакури. — Погоди! — Но потом выяснилось, что ни грации, ни таланта к танцам у меня нет, а вот ковать у меня получается хоть куда. — Ты хочешь сказать, у тебя нет таланта к чему-то?! Игнорируя ледяные иглы под ногами, Хакури наконец-то добирается до Тихиро и протягивает ей руку; помогая ей встать, он накидывает на нее сверху плед. Чувствует, как краснеет так сильно, будто вовсе и не чувствует холода, после чего нервно улыбается. — Да, Хакури. У меня к многим вещам нет таланта. — Фигня!.. Не верю. Самый бесталантный тут я. Тихиро смотрит на него с осуждением. — Ты-то? А отцу врешь, даже не нервничаешь. — Рожу скорчить умную таланта уметь не надо, — Хакури горестно вздыхает, потом начинает скакать с ноги на ногу. — Слушай, я все понимаю, но я уже успел с температурой поваляться, и это был отстойный опыт! Не рекомендую! Так что давай вернемся, пожалуйста, а? Нет, серьезно!.. Тихиро… Тихиро? Он с любопытством на нее смотрит, когда она наконец оборачивается и кивает, следом беря его за руку. Пальцы у нее неожиданно теплые. Зима в самом разгаре, но они так и не находят способа сбежать. Тихиро начинает ощутимо нервничать, ведь чем дольше тянется время, тем ощутимей сжимается на глотке рука Сазанами Кьеры. Но пока что им с Хакури удается оттягивать момент как можно дольше: им, как и обещано, выстраивают небольшую кузню рядом, он медленно (и не очень успешно) постигает мастерство изготовителя мечей, пока сам разыгрывает комедию перед отцом, мол, какая Тихиро замечательная, и как они медленно налаживают отношения. Сложно сказать, верит ли в это отец, но свою часть Хакури играет без запинок. С течением времени он выясняет одно: волосы у Тихиро растут крайне быстро, и без доступа к ножницам или хотя бы к ножу к концу зимы они становятся чуть ниже ушей, и пусть все еще выглядят неаккуратно, но впечатление совершенно иное. Кажется, саму Тихиро это скорее раздражает, но только вот сделать ничего она не может… Трогать она их тоже не хочет, явно желая насолить не расчесанной головой отцу, но Хакури знает, чем это завершится, и потому ему в руки ложится ценнейшее из его приобретений — гребешок. Дрожащими руками он касается волос Тихиро. Слишком интимно! Особенно ее оголенная шея… и спина, потому что сидеть в кимоно неудобно, а ей приходится. Они делают это перед зеркалом: Тихиро сидит перед ним на коленях, а Хакури стоя пытается придумать, как бы ему не умереть от стыда, пока он касается ее шеи, пока видит ее спину… Всю в шрамах. Он не спрашивает, откуда там след в виде молнии, потому что догадывается. — Тебе идет, — невпопад мямлит Хакури, и Тихиро только хмурится. — Хотя представляю, как бесит этот навязанный отцом стиль. Ты… Типа всегда такая была? В смысле, носила мужскую одежду, это все?.. — Нет. До некоторого времени все было иначе. Три года назад, угадывает Хакури. — И что тогда было? В смысле, внешне, не события. Гребешок легко прочесывает густые волосы. — Все было совершенно иначе. Мне не было нужды сражаться и убивать… Раньше все было намного проще. Если бы я сегодняшняя увидела бы себя ту… Я бы ей позавидовала самой черной завистью. — Мне жаль. — Не извиняйся. Когда-нибудь мы отсюда сбежим, и тогда я убью каждого, кто причастен. Голос ее звучит холодно, как сталь. Хакури же вдруг задумывается… — Да ты прямо героиня «розового фильма»! Тихиро откидывает голову назад, с любопытством смотря на Хакури, и он с умным видом поясняет: — Это фильмы про женщин и криминал! Раньше таких полно снимали. — Серьезно? Ты их смотрел? — Только по телевизору после полуночи. Не то, что специально. Блин, про тебя реально можно фильм снять… Давай когда сбежим, я стану сценаристом и украду твою историю! Только гонораром делиться не буду, окей? В ответ он слышит слабый смешок. Иногда Тихиро улыбается, едва заметно, но очень и очень редко. Что-то подсказывает Хакури, что он один из немногих, кто удостаивается этой чести. Чаще всего она делает это лишь взглядом, и он ценит каждый пойманный момент, ведь в этом аду легко забыть, что такое настоящее счастье. — А кто будет играть главную роль? — Ну ты вопрос задала!.. Знал бы я еще актрис! — Понятно, моя кандидатура даже не рассматривается. — Ну, это потому что ты и так это переживаешь! — Хакури задумчиво водит рукой по ее затылку, после опуская палец ниже, к шее. — Ну и уж извини, но актриса из тебя так себе, хотя врушка ты знатная. — Это я-то врушка? — Вон, как отцу врешь. С аргументом не поспорить, и Тихиро вздыхает, кивая. Некоторое время они молчат. Хакури видит, как за ним наблюдают в зеркале. — Скажи, — вдруг произносит он, — почему ты… ну, притворяешься кем-то другим? — Потому что это единственное, что у меня остается. Так, хотя бы, смотря в зеркало я могу вспоминать отца. Ведь больше ничего не остается… Ничего. Особенно сейчас. Поджимая губы, Хакури качает головой, но потом подается вперед. Он обнимает Тихиро за плечи, чувствуя, как она напрягается, а сам в голове себя ругает. Ну и дурак! Нашел время! Но он лишь раб собственных эмоций, и, нервно сглатывая, он бормочет: — Н-ну… Теперь у тебя есть я! Мы что-нибудь придумаем, правда! Тихиро поднимает на него взгляд в отражении, и Хакури кажется, что он вновь видит эту едва заметную улыбку во взгляде. Быстро, пока она ничего не подозревает, он целует ее в шею, а потом тут же выбегает во двор, боясь увидеть реакцию. Иногда Хакури удается держаться против Тихиро дольше необходимого в спаррингах, но это так незначительно мало против того, как дралась она!.. Ему почти неловко, когда она ловким движением швыряет его на землю, так, что весь воздух выбивает. Силы у нее ого-го! Иногда он даже страшится мысли, что она как-то проиграла старшим братьям; Хакури, конечно, знает по себе, что Соя очень силен, но старший брат никогда не бьет его в полную силу. Насколько же сильна лучшая четверка!.. Для ночных спаррингов ему приходится стащить удобную одежку у братьев, и в такие дни он вновь видит перед собой загадочного юношу в черном, только теперь он знает его намного лучше. Знает секрет, знает имя. Тихиро приходится стянуть волосы на затылке в хвост (выходит так себе, пока они коротковаты), а челку заколоть, но так в ней будто бы вновь просыпается нечто, отчего Хакури видится перед собой ту сцена из прошлого, где посреди безоблачного теплого дня гремит гром. Только теперь это он сражается с Тихиро… (точнее, получает от нее люлей) Интересно, как она выглядела в тот день, когда убила того человека с магическим мечом? Если он отсек ей руку, то бой был сложным. Хакури страшно… страшно интересно. Когда он вновь падает на землю, Тихиро вздыхает. — Достаточно на сегодня. — Почему?! Я еще полон сил! Мне все равно надо учиться! — Дело не в этом, — Тихиро качает головой, а затем поднимает ее. — Выходи. Я давно тебя почуяла. И тут-то волосы на затылке у Хакури встают дыбом, потому что он понимает, кто наблюдает за ними все это время. Он резко оборачивается, моля богов, чтобы ошибался, чтобы просто надумал лишнего, но, когда на поляну к ним медленно выходит Соя, сердце у него пропускает удар. О нет. Это очень плохо. Теперь старший брат точно донесет на них отцу! Невольно он крепче сжимает деревянный меч, испуганно смотрит на Тихиро, но та вообще впечатленной не выглядит. Лишь закидывает боккэн себе на плечо. — Что тебе нужно? — Пытаешься сделать Хакури сильнее?.. — голос Сои похож на шелест, когда он, пошатываясь, подходит ближе. Он выглядит так, будто не спит уже несколько дней. Чем-то занят? В последнее время Хакури полностью выпадает из жизни клана, слишком занятый Тихиро. — Это бесполезно. Я уже много раз пытался. — Бить своего младшего брата — это не попытки. — А как иначе? — начинает злиться Соя. Хакури молчит, не зная, что сказать. Для него избиение Соей — нечто вроде рутины, он настолько привыкает, что даже с болью смиряется. Наверное, потому он довольно легко переживает эти тренировки с Тихиро, ведь у Хакури болевой порог далеко от нормального. Он сглатывает, когда Тихиро и Соя подходят друг другу вплотную, смотря в глаза; это выглядит издевательски комично из-за их разницы в росте. — Нужно лишь терпение. Одной болью ты никого ничему не научишь. — Почему-то сработало с остальными. Хакури же… Хакури просто слабый. Я пытался… но… Под конец Соя вдруг замолкает, будто и сам неуверенный, что же он там пытался. В голосе Тихиро начинает сквозить яд: — Но результата не было? — … нет. — Тогда почему же у меня результат есть? Соя во все глаза смотрит на Тихиро, когда она отходит прочь к Хакури и так уверенно берет его за руку, что у того слов не находится, только молчит, испуганно смотря то на брата, то на Тихиро. Ситуация, признаться, опасная… Итак, что ему делать? Что сказать? И надо ли? Или тут спор решается без него, и ему лучше заткнуться? Соя смотрит на нее, не моргая. Сейчас он опять бросится? Но если он тронет Тихиро, отец разозлится. Но Соя же так просто этого не оставит, верно? Не оставит… Потому, когда Соя вдруг делает шаг по направлению к нему, Хакури отпускает руку Тихиро и ступает ближе к брату… Ему страшно, но лучше он сам с эти разберется. Соя кладет ему руки на плечи. Сжимает крепко-крепко. — Хакури. Тот только сглатывает. — Ты ведь понимаешь… Насколько это неправильно… — Тренироваться?.. — Идти на поводу у человека, который хотел ограбить нашу семью… У врага… — Но разве теперь она не… — Вот видишь, — с усилием произносит Соя, — ты уже слушаешь ее. Уже мне возражаешь… Хакури, Хакури… Он будто хнычет, потеряв любимую игрушку. Сглатывая, Хакури поднимает глаза на брата. — Соя. Отпусти меня. — Вот так? — Соя болезненно улыбается, продолжая сжимать его плечи. — Ты изменился. Мне это не нравится… Мне это… Понимаешь? Она же опять сведет тебя не туда. Отец убьет тебя. Но так нельзя. Это будет несправедливо! Ты этого не заслужил, я знаю, даже если ты слабак, ты все еще мой любимый младший братец, и я не хочу, чтобы из-за какой-то девки ты… — затем он резко косится на Тихиро, наблюдающую за этим с легким пренебрежением. — Ты не как… та женщина… Ты намного опасней… Но… Его взгляд скользит по Тихиро, и пальцы Сои разжимают плечи Хакури. Удивительно, что после этого кости даже не болят. Соя делает несколько шагов назад, после чего качает головой. Он будто бы хочет что-то сказать, так и цепляется взглядом за Хакури, выглядит столь преданным, что тому почти неловко. Но Тихиро права в том… что так не должно продолжаться. Она вечно твердит ему об этом, всегда идет наперекор судьбе, и пора бы Хакури ее послушать. И сделать первый маленький шаг навстречу новому. А потом… они придумают, как сбежать. — Хакури. Но Соя будто отвлекается и молча уходит, лишь в последний раз бросив неодобрительный взгляд на брата, словно говоря ему — добром это не кончится. Интересно, почему? Наверное, из-за приказа отца он не может ее убить, и это сводит Сою с ума. Но в последнее время его поведение действительно странное. Он боится? Хакури наклоняется к Тихиро и осторожно интересуется: — Думаешь, он разболтает отцу? — Да нет… — она внезапно замолкает. — Я не думаю, что он доставит проблем. По вызову отца Соя прибывает в кабинет с уже давно заделанной стеной; он утирает слезы по пути, и потому перед Сазанами Кьерой предстает так, словно ничего и не было — лишь легкое покраснение глаз может выдать, но легко сказать, что во всем виновата усталость. Не зря же последние несколько месяцев вокруг так полно ищеек «Камунаби». Они что-то вынюхивают, и это все из-за женщины, из-за Рокухиро… Она портит Хакури. В отличие от прошлой, эта делает все еще хуже. Только вот убить ее Соя не может. Слишком ценна. Кьера выразительно на него смотрит. Из его чашки с чаем идет пар. — Что скажешь? Он спрашивает про Рокухиро Тихиро. Той, за которой Соя наблюдает уже некоторое время… За их отношениями с Хакури… Тот ведь и правда не врет в этом, перетягивает девчонку на свою сторону, только и сам он никогда не планировал свое дело во благо клана. Взгляд у Сои непроницаемый. Кажется, на глаза опять наворачиваются слезы. Он вспоминает младшего брата, светящегося радостью при взгляде на женщину из рода Рокухиро. Как с каждым разом он все лучше и лучше взмахивает тренировочным мечом. Насилие… не всегда выход, так она сказала, да? Хакури становится немного сильнее… Но это неправильно… Но он видит результат… Но… Но, но, но, но… Но. Эта женщина опасна. Она, как и предыдущая, сведет Хакури на неверную дорожку… Но если об этом кто-то узнает, то младшего брата убьют. Сое… бы очень этого не хотелось. Тем более, не сказать, что он соврет. Ведь это правда — Хакури и правда налаживает связь с дочерью Рокухиро Кунисигэ, как и обещает. — Да. Все проходит… как надо. Хакури действует в соответствии с планом. Но отцу все еще крайне интересно взглянуть на Тихиро поближе, не как на человека, скорее как на добытое сокровище. Вот такой он, Сазанами Кьера, и Хакури от этого так тошно. Но что он может сделать против отца? Сейчас они должны играть примерную пару, будто они четко следуют всеми патриархальному бреду клана, и когда он говорит об этом с Тихиро, то ждет, что она взбесится. Но, вопреки ожиданиям, Тихиро лишь хмурит брови. — Это было ожидаемо. Что он хочет? — Чайная церемония. Умеешь? Ну, знаешь, — Хакури медлит, потом берет в руки чашку и изображает, будто наливает чай из чайничка. — Есть некоторые традиции, например, о том, как именно нужно лить воду, что рука должна показаться из-под рукава. Всякие дурацкие уставы. Это всего лишь повод позлить тебя, я знаю… Отцу явно доставляет удовольствие наблюдать за тем, что он пытается из тебя сделать. Я могу попытаться его отговорить… — Не надо, — обрывает его Тихиро. Немного мнется. — Иначе он все заподозрит. Нам придется подыграть. — Ты и правда так легко соглашаешься?! — Иногда нужно поддаться противнику, чтобы подпустить его ближе, — замечает она. — Проблема только в том, что… Ну… — Ну? — Хинао показывала мне немного… Но я, признаться, вообще не запомнила… С каждым новым словом глазки у Тихиро начинают бегать из стороны в сторону все быстрее, а на бледном лице заметно проступает румянец. Она пытается скрыть смущение за тем, что поправляет ворот, но Хакури все равно его замечает. Как и белую нежную кожу шеи, которую ему хочется целовать вновь и вновь. Когда он подсаживается ближе, Тихиро неожиданно хватает его за руку. И смотрит в глаза так, будто ей тяжело это произнести. — Поможешь?.. — Чему? Церемонии? — Ты же умеешь? Помнится, она же сама говорила, что не все умеет, верно?.. Ох… Ну, он и сам не мастак чайных церемоний, но если Тихиро уже наблюдала за кем-то, то они точно справятся! Тем более, как понимает сам Хакури, это просто банальная проверка того, насколько сам Хакури хорошо выполняет план. Проще говоря, отец хочет понять, удается ли его нерадивому сыну «приручить» дочь Рокухиро Кунисигэ. Ну… Смешно, что, кажется, результат его не разочарует, только вот следовать отцовским правилам они все равно не станут. Он кивает, и Тихиро облегченно выдыхает. — Не могу поверить, что говорю это, но убивать людей гораздо проще. — Э… Поверю тебе на слово! — Только не обижайся, если я случайно вылью твоему папаше кипяток прямо на промежность. У Хакури нервно дергается бровь. — Тихиро! Если ты так сделаешь, то наш план точно провалится! Ближайшие несколько дней Хакури пытается обучить Тихиро тому, как правильно нужно подавать чай, и он понимает, что она, оказывается, и не соврала — насколько элегантно она смотрится с клинком, и как же странно выглядит, когда пытается подстроиться под Хакури, пока тот объясняет все принципы и традиции. У нее не получается сделать все в точности по правилам. Это так необычно… С другой стороны, думает Хакури, это потому, что Тихиро очень практичная, а все глупые старые традиции в основном бредовы и не несут в себе никакого смысла. Вот спрашивается, зачем показывать часть запястья, когда наливаешь напиток? А ведь кто-то считает это эротичным. Он смотрит на руки Тихиро, когда та вновь и вновь пробует разлить чай по чашам. В отличие от отцовских наложниц, руки у нее сильные, все в шрамах. Вряд ли отцу такое понравится. Но он ведь сам этого хочет, верно? В этот раз его очередь выступать в роли учителя. Потому он подступает к Тихиро сзади, обхватывает ее руку своей и помогает взять чайник правильно. Она левша, потому это немного непривычно и самому Хакури, но будет разумней тренироваться на оставшейся живой руке, а не на протезе. Тот годится лишь для красоты. Удивительно, как еще не ломается, с учетом их ночных тренировок. Может, отец этого и ждет? Пока они смотрят на то, как заполняется чаша, Хакури тихо замечает: — Страшно? — Немного. — Мне тоже. Но мы переживем. И эту встречу, и побег. Он утыкается носом ей в шею. — Только правда… не надо лить кипяток… — Хакури, это была шутка. — Что?! Ты умеешь шутить?! Когда острый локоток больно бьет его прямо в печень, Хакури сгибается пополам и нервно смеется. Ладно, плохая была шуточка (уже его). Но он видит, как смотрит на него Тихиро, без злобы и с едва заметным смехом во взгляде, и он облегченно переводит дух — что ж, она хотя бы знает, что он сказал это несерьезно. Иначе это был бы позор! — Я не настолько глупа, — фыркает она. Хакури нервно пожимает плечами. — С учетом, как он тебя бесит… Я бы не удивился! Тихиро лишь улыбается уголком рта. Потом они вдвоем смотрят на столик, где чай льется уже мимо кружки. Да уж… Видимо, традиционные манеры явно не про Тихиро! Или она просто притворяется? Нет, серьезно, есть ли в этом мире что-то, что Тихиро не умеет делать? Она ведь наверняка шутит! Но выяснить Хакури не удается; в скором времени отец зовет их на встречу. Она происходит во дворе, в одной из беседок, где им подготавливают место. На самом деле, это встреча отца и Хакури, Тихиро тут исключительно как его спутница, и это еще одна попытка унизить, еще один символ того, что в этом доме ее мнение ничего не значит. Но Хакури тут; и он не даст Тихиро остаться с этим ублюдком один на один. Тем более сегодня только его будут унижать устно. Ха-ха, да уж… Отец сидит напротив, его лицо спокойно. Когда он делает взмах рукой, Хакури под столом легонько ударяет Тихиро пальцем, и та с абсолютно нечитаемым выражением берется за чайник. И правда льет все правильно, хотя он так и чувствует ее желание налить мимо… — Нам давно пора было поговорить с тобой. Голос отца отвлекает Хакури от мыслей, и он нервно дергается, невольно выпрямляя спину. Кьера даже не смотрит на Тихиро, лишь на него, хотя тот уверен, что он наблюдает за каждым ее движением, чтобы если та вдруг бросится на него с ножом, то у него было время среагировать. — О чем именно?.. Отец никогда не говорил с ним… о таком важном. Лишь в детстве наблюдал за успехами в чародействе, а потом, разочаровавшись, разве что отдавал простые приказы. В итоге самым близким человеком в семье оставался Соя. Не иронично ли? Тихиро возвращается. От чая воротит. — Речь, конечно же, о твоем положении в семье, Хакури. Тот сглатывает, упирая взгляд в пол. Ну конечно. Отцу, в общем-то, наплевать на Тихиро. Он ее мнение вообще ни во что не ставит, а разговор сейчас — просто проверка на то, как отреагирует не она, а он. Позволит ли он произнести Тихиро хоть слово, а если и да — то заставит ли ее замолчать. Ох, черт. Он сглатывает, когда поднимает робкий взгляд на отца, но в это же мгновение чувствует, как под столом его руку крепко сжимают. Не бойся, говорит ему Тихиро, и он выдыхает сквозь зубы. — Что именно о моем положении? Кьера либо делает вид, что не замечает волнения, либо попросту игнорирует. Ему, вероятно, наплевать на чувства Хакури, важен лишь результат. Проверка, чтобы знать, кто именно в этом доме хозяин. — До всей этой ситуации ты был изгоем, жившим в отдалении от остальной семьи, чтобы не мешаться под ногами. Насколько я знаю, это даже стало проблемой этой зимой, я говорю о твоем пошатнувшемся здоровье. Но с учетом возникших обстоятельств я решил, что нужно пересмотреть свое отношение к тебе… Поэтому я бы предпочел, чтобы ты жил ближе к главному дому. Чтобы было проще следить, понимает Хакури. Он натянуто улыбается. — В этом нет нужды, отец. — Отчего же? — весело фыркает Кьера. О, его это веселит. Ну конечно. — Мы с Тихиро уже привыкли к нашему месту, плюс старшие братья сделали его еще лучше. Будет обидно обесценить их труды. — Мне бы хотелось держать потенциально полезную ветвь клана поближе к себе. Однако, отец не настаивает. Он наблюдает, просто развлекается. Наверняка ведь что-то понимает, просто у него нет доказательств! Ведь столько времени проходит, а попыток сбежать еще не было — и все потому, что Хакури достаточно разумен, чтобы уговорить Тихиро пока лишь думать, а не пробовать! Надо что-то придумать, надо… Он сжимает руку Тихиро в ответ. — Это будет неудобно… из соображений, что нам стоит быть рядом с мастерской. — Поместье не настолько велико. — Тем не менее… — Мне бы хотелось держать потенциального наследника ближе к себе. Хакури сжимает пальцы Тихиро крепче, надеясь, что ладонь у него не настолько потная. Ох, он начинает злиться! Просто невероятно! — Хотелось бы сосредоточиться на одной вещи, например, на обучении ковке. Было бы очень некстати прервать его посередине, верно? Кьера лишь улыбается и отпивает немного чая. На самом деле, ему нет нужды держать их слишком близко к себе, это очередное издевательство, но в этот раз у Хакури есть аргументы против, довольно весомые. Считается, что Хакури должен четко следовать приказам отца, но сейчас тот оставляет пространство для маневров… Соглашаться переселяться пусть и из тесного и неказистого домика в клетку получше ему совершенно не хочется, иначе нормальной жизни Тихиро ждать не стоит. А все эти отвратительные планы про продолжение рода… они совсем ему не по душе. Повисает неловкая тишина. Кьера смотрит куда-то во двор. Там, наверное, братья. Ждут. Боятся, что Тихиро ринется в бой. Пусть боятся. — Значит, ты уверен в этом… Интересно. Мне казалось, тебе хотелось быть немного важнее в семье, учитывая твое незавидное положение. Глупость, думает Хакури. — Так говорит Соя. Соя… Брат, самое смешное, скорее говорит это из своих больных искренних чувств. Хакури нервно улыбается. — Старший брат вечно обо мне печется, но не стоит воспринимать его слова настолько… серьезно. Улыбка Кьеры становится снисходительной. — А что насчет твоей невесты? Что ты скажешь о ней? Хакури недоуменно моргает. — Тихиро… — он смотрит на нее, немного застопорившись. У Тихиро же беспристрастное лицо, словно маска. — С Тихиро все в порядке. — Она тебя слушает? Как можно говорит вот так о ней, словно о животном? Тем более в ее присутствии! — … да. Нельзя выдать настоящие эмоции. Тихиро не смотрит на него, но ее пальцы поглаживают его ладонь. Они выберутся. Они вместе. Они… есть друг у друга. — Она… слушается меня… как нужно. Потому… проблем нет. Но они будут. И Хакури в этом поможет. — Все идет по плану. Когда он произносит это, то сглатывает. Тихиро не говорит ничего, смотря в сторону, смиренная, словно и правда подчиняется местной воле. Она не смотрит на Кьеру, ведь если их взгляды пересекутся, то он поймет, что вся эта сцена — красивая ложь. А им нужно, чтобы все прошло идеально. — Отлично, — произносит Кьера. — Ты хорошо справился, Хакури. Ты молодец. Как жаль, что единственная похвала, которую слышит он от отца, в итоге восхваляет за пустые обещания. Может, они немного спешат? Как вообще завязываются отношения? Хакури понятия не имеет. Все его знания о романтике берутся из фильмов, которые он иногда одалживает у наложниц отца, тех, кто относится к нему с жалостью. Смешно ли, но иногда даже Соя приходил посмотреть, бывали у него такие моменты спокойствия, когда он просто ложился рядом, и Хакури даже мог вообразить себе, что Соя — нормальный старший брат. Но одно дело — дерьмовые романтические фильмы десятилетней давности и старше, и совсем другое — реальная жизнь! Потому, когда они с Тихиро сидят друг напротив друга ночью… Хакури понятия не имеет, что делать. Это не подходит ни под один шаблон из просмотренных им фильмов. Сейчас надо взять ее за руку? А за какую? Не будет ли неловко, если она почувствует, что у него потная от волнения ладонь? А если взять за протез, то тоже странно будет! А потом? Надо что-то сказать? Может, предложить рамэна? Как в том фильме… Про рамэн… да? Нет, глупо! Тем более Хакури все равно его готовить не умеет! А если будет делать Тихиро, будет неловко! В полумраке он замечает, что, кажется, у нее тоже румянец на лице, что с ее убийственно серьезным выражением лица сочетается забавно. — Слушай, я сосу во флирте. Что дальше?.. — Я же сказала тебе, Хакури… — голос Тихиро серьезен, но он улавливает, как тон слегка подрагивает. — Я не во всем хороша. — Черт. И что нам делать? — Разве ты не наблюдал за наложницами отца?.. — Да они никогда не флиртуют с отцом! Просто делают для него чай! Но я не хочу, чтобы ты делала мне чай! Хакури задумывается. — А ты? Извини за вопрос, но разве твои родители… — Не помню мамы. Да даже если бы и помнила… Папа был ужасным примером для подражания. Что же за человек такой этот Рокухиро Кунисигэ, поражается про себя Хакури. — Блин. А твой Сиба-сан? Тихиро вдруг закашливается, и, кажется, становится немного краснее. Но все равно в лице не меняется, что за талант?! — Нет… Сиба тоже не подойдет. — Блин, ну и что тогда делать?.. Погоди, я смотрел пару фильмов… Надо вспомнить… — Криминальные драмы? — Нет!.. То есть, и их смотрел, но я видел разные романтические фильмы… Э… Можно я возьму тебя за руку? Только скажи за какую, а то я не уверен… — Да. Можно. За левую…. Нет, Хакури, левую для меня. Да. Вот так. Они переплетают пальцы, и Хакури чувствует, что… Ну, что он понятия не имеет, что делать дальше! Черт, почему это так тяжело?! Кто бы подумал, что проще будет переносить мучения от Сои, чем это все! — Наверное, п-потом… Надо… поцелуй?.. — Это так в фильмах говорят? — В фильмах там как-то иначе… Всегда есть повод! Или иногда герои сами друг на дружку прыгают. Но это как-то… — Да. — Гм… Тогда что? — Ты когда-нибудь целовался? Хакури краснеет еще сильнее. — Да ты чего?! С кем?! Тогда когда маленький был! Типа, с кормилицей. А так нет! — Понятно… — А ты? В темноте заметно, как Тихиро ерзает на месте. — Нет. В смысле, тоже только папу… в щеку. Не время завидовать нормальным семейным интеракциям, Хакури! Это не романтично! — Ну, тогда… Попробуем?.. Они оба наклоняются вперед, волосы Тихиро, еще сильнее отросшие, немного неудобно. Соприкасаются губами. Сначала один раз, быстро, губы у Тихиро сухие и потрескавшиеся, потом чуть дольше и не так робко. В этот раз даже походит на то, что он видит в романтических фильмах! Потом они вновь садятся друг напротив друга. — Ну как?.. — Честно говоря, я вообще не почувствовала, почему все так нахваливают первые поцелуи. — Да уж… Может, надо с языком? В этот раз эксперимент заканчивается быстро; как только они пробуют это провернуть, ощущения напоминают… Хакури даже не знает, что! Будто влажную желейную тряпку жевать. Как-то так оно ощущается. Еще и склизкую!.. Черт, может, он и правда не умеет целоваться? В фильмах это как-то романтично выглядит, а тут… Кажется, Тихиро тоже не очень нравится. — Давай пока остановимся на предыдущем поцелуе. — Да уж… Э… Ты же не против? — Не против. А что? — Ну как-то… ситуация не очень располагает. — Разве? — голос Тихиро звучит насмешливо. — По-моему, как одна из завязок твоего любимого фильма. Главную героиню берут в плен, и единственный, кто у нее остается — изгой собственной семьи. Самый настоящий «розовый фильм». — Н-не дразнись! — Хакури. — А? — Назови меня по имени. На секунду тот медлит, не совсем понимая, но потом медленно произносит: — Тихи… ро? Они молчат некоторое время, Хакури все еще сжимает ее ладонь, водя большим пальцем по шершавой коже — следу усердной работы. В сравнении с Тихиро он и правда кажется неумехой, но теперь и у него самого на руках появились мозоли, теперь он хоть немного, но может за себя постоять. Это приятное чувство, как и знание, что теперь он не одинок в этом доме. Лишь бы выбраться, лишь бы… Он тогда на любые свершения готов. Дело даже не во влюбленности, но в чувстве… Как бы это сказать? Наверное, так подумал человек, когда впервые взглянул на солнце и подумал — ах, вот оно, милосердное и разъяренное одновременно божество. Можно ослепнуть, но как же не хочется отводить взгляда. Хотя Тихиро скорее как луна. Когда он на нее смотрит, ее кожа кажется фарфоровой, а шрам выделяется еще сильнее. — Уже поздно. Нам стоит отдохнуть немного перед тренировкой. — А может… ну ее? Сегодня. Просто… немножечко отдохнем? А то еще так холодно!.. У меня после прошлой твоей трепки до сих пор синяки не сошли… Хотя на мне обычно все быстро заживает! Когда Хакури громко скулит, Тихиро вздыхает и закатывает глаза. — Ну ладно. Тогда идем спать. — А можно… я рядом… пристроюсь? Просто полежу… — Можно и не просто рядом. Ой, мамочки! Дрожащими руками Хакури помогает стянуть пояс, потом — сложить одежду. Его перестают слушаться пальцы, когда он помогает Тихиро развязать забинтованную грудь, и потом смотрит на нее, совсем робко. Он едва не взвизгивает, когда она хватает его за руку и тянет к себе, и вдвоем они падают на постель. Нет… Тихиро… Она правда доведет его! В смысле, это невероятное чувство, но все равно! Они прижимаются друг к другу, и прикосновение голой кожи кажется обжигающим, и Хакури лепечет: — Ты скажи… если… вдруг станет неудобно. Я немного… э… — Все в порядке, — Тихиро кладет ему голову на руку и закрывает глаза. В этот раз ее улыбка заметней, в уголках рта, и Хакури хочется поцеловать ее в этот момент, чтобы запомнить этот момент навсегда. — Все в полном порядке… И правда приятное ощущение. Как же хорошо, что они есть друг у друга. В какой-то момент отец спрашивает о том, как обстоят дела с обучением; Тихиро, все еще играет на публику крайне неприступную особу, но раз уж они с Хакури водят всех за нос, то, конечно же, она позволяет себе признаться Сазанами Кьере, что обучение идет нормально, а для финального штриха нужен лишь датенсеки. Но тоже не обычный, а «особый». Уже вечером после этого разговора Хакури заваривает чай, пока Тихиро сидит за столом и грызет палочку от данго, поза у нее, конечно, такая, что отец бы рассвирепел — одна нога согнута в колене, все кимоно нараспашку, Хакури бы застесняться, но он как-то привыкает. Он знает, что она не любит сладкое, но в такие моменты отчего-то ей срочно требуется сахар, словно… Хакури даже не знает. Она будто преобразуется, становится другой, страшной… Это же не из-за данго, верно? Ну не может же быть. Он возвращается назад с двумя кружками, Тихиро осторожно берет одну не глядя. Сейчас волосы у нее достают чуть ниже лица, что для нее выглядит… Необычно, конечно. Ну все, не пялься, это неприлично, думает про себя Хакури. — Ты реально думаешь… сковать магический меч? Тихиро вдруг угрюмо хмыкает. — Нет, конечно. Я и не умею. Отец никогда не учил меня работать с датенсеки. — Но тогда?.. — Не знаю, сработает ли этот план, но попытка не пытка, — она отпивает немного, после чего смотрит на Хакури, который с вежливым любопытством глядит на нее. — Ты не слышал наш оставшийся диалог с Кьерой, но я запросила у него не абы какой датенсеки. Хакури с очень умным видом чешется. — Э… — Помнишь, я рассказывала тебе про того человека, Содзе? Он проводил эксперименты с небесным камнем, используя кровь девочки из бессмертного клана. Они провалились, в смысле, ему так и не удалось стабилизировать металл, но… Мы с Сибой просматривали его исследования, и заметили, что ему удалось оттянуть момент, когда губительное воздействие датенсеки разрывало тело человека. Плюс, как сказал нам Азами… наш человек в «Камунаби», они нашли труп Содзе, который, видимо, попытался использовать этот камень. И, несмотря на прикосновение, не датенсеки стал причиной его смерти, а вспыхнувшая проводка. — Ага?.. — Сиба забрал этот камень. Мы закопали его. Хакури моргает. Ох, получается, она хочет использовать более стабильную породу, чтобы… Э… Чтобы что? — Хакури, — Тихиро качает головой, — я не собираюсь использовать датенсеки для ковки. — А зачем тогда?.. — Мы используем его для побега. Я использую. Если верить бумагам Содзе, то пауза между отдачей там довольно большая. Ого, умно!.. Она, конечно, не чародей, но наверняка может использовать духовную силу для того, чтобы усилить свои движения. Без магического клинка будет сложно, но в принципе, если сильно постараться, то можно пробраться к выходу. Вся проблема останется в самых сильных братьях, но теперь и Хакури умеет драться с мечом. Однако… Если Тихиро права, и после определенного времени ее тело разорвет (пусть даже с шансом на выживание), это плохо! В смысле, Хакури вовсе не хочет, чтобы это случалось! Надо что-то придумать, что-то… Он задумывается. — Нет. Я буду тем, кто это сделает. — Зачем? — взгляд Тихиро приобретает скептичные нотки. В ответ Хакури шуточно складывает руки в жесте, которому учил его когда-то Соя. Даже малый, но дар чародейства отзывается в нем, окрашивая левый глаз черным пламенем. — Я все же учился той же способности, что и братья. Так-то у меня нет таланта… Но с датенсеки я с ними сравняюсь! — Это слишком опасно. — Но у меня хотя бы есть четкая атакующая способность! Плюс я все равно хорошо переношу боль. Некоторое время Тихиро молчит, ей это все явно не нравится, но потом она неохотно кивает. — Хорошо. Это разумно. — Но как ты обманешь отца?.. — Мы скуем мечи. Но обычные, это я умею. Скажу, что это пробные варианты, чтобы освежить память. Оружие у нас будет. Мне придется сделать несколько вариантов, потому что твои братья наверняка могут сломать их во время боя… Но это уже не столь важно, разберемся в день побега. Проблема в том, как нам снять с себя «регистрацию». У тебя есть представления? — Если я скажу «убить отца», насколько сильно ты меня стукнешь? Взгляд Тихиро приобретает снисходительные нотки. — Это хороший, но трудновыполнимый план. Скорее всего прав владения перенесутся на кого-то еще. — К-клиническая смерть? — Хакури. Он зажмуривается и вскидывает руки, сдаваясь. — Я правда не слишком хорошо знаю!.. Могу только предположить! — Тогда у меня к тебе задание: пока я буду разыгрывать представление, выясни информацию. Неприятно, но нам повезло, что есть ровно один брат, который крайне хорошо к тебе относится… и кто достаточно близок к статусу наследника. Соя — их последняя соломинка?.. Хакури хочется взмолиться, чтобы этот кошмар прекратился, но он ведь знает, что это невозможно. Придется идти на компромиссы, и… Признаться, это первый раз в жизни, когда он рад, что по неясной ему самому причине Соя его обожает. Остается лишь найти повод для разговора, но это лишь вопрос фантазии, и Хакури уже знает парочку причин, с помощью которых может начать этот разговор. Отыскать Сою несложно; он на тренировочной площадке в дальнем углу территории клана, работает над собственным чародейством — выставленные в пирамиду каменные блоки сносит лишь с одного щелчка пальцев. И как-то им нужно будет одолеть такого монстра… Хакури очень хочет верить в самонадеянный план Тихиро, но с каждым мгновением ему лишь страшнее. Впрочем, лучше один раз рискнуть, чем и дальше существовать в рабском смирении. В какой-то момент Соя замечает слежку за собой и оборачивается. Солнце медленно закатывается за горизонт, уже понемногу оно начинает пригревать. Молча они смотрят друг на друга, стоя поодаль, пока спокойное до этого лицо Сои вдруг не искажается в кривой горькой улыбке: — А как же твоя женщина?.. Что, надоели ее слова про терпение? Хакури демонстрирует стертые в кровь ладони. Между прочим, это не вранье — работа в кузне тяжела, обращение с мечом — тоже, вот потому руки у Тихиро такие грубые, жесткие. Но теперь ему хотя бы не стыдно перед собой. Несколько секунд Соя пристально смотрит на него, потом подходит ближе и хватает за запястье, но не делает ничего более, просто рассматривает. Затаивая дыхание, Хакури за ним наблюдает, пока вдруг Соя, не сжимая ладонь брата в своей и не произносит: — Что, чувствуешь себя лучше, да? — Теперь я полезен для клана. Это намного лучше. — Раньше ты бы полезен для меня. — Разве? Не стоило этого говорить. Во взгляде брата мелькает что-то нехорошее, он хлопает его по плечу так сильно, будто скорее бьет, но затем притягивает Хакури к себе и сгребает в объятия, отчего перехватывает дыхание. Косички Сои щекочут лицо, но кроме этого он не делает больше ничего. Начинает шептать на ухо: — Глупый братец. Идешь на поводу у этой женщины. Она — змея, она тебя погубит. — Какая разница? Или что? — с вызовом бросает Хакури. — Ты хотел бы ее себе? — Мне не нужна эта змея. Я бы просто исполнил приказ отца и оставил бы ее на свое усмотрение. Он так просто это говорит, что Хакури едва удерживает дрожь в руках от отвращения. Как можно так легко говорить о приказе отца? О чем-то настолько отвратительном?! — Хорошо, что он не доверил ее тебе, — с трудом произносит Хакури, пытаясь придать голосу равнодушия. — Потому что отца первостепенно интересуют секреты Рокухиро Кунисигэ, а не… ребенок. — Вот видишь, — грустно улыбается Соя, — это именно то, о чем я и говорил. Ты изменился, и все — из-за этой женщины. Стал хитрее. Тебе это не идет. — Тебе просто… нравилось надо мной издеваться. — Может быть, — дыхание Сои обдает теплом ухо. — Может, мне не хотелось, чтобы ты стал сильным. Быть сильным ужасно. Никто не будет убивать слабого и беспомощного Хакури, но в ином случае… Хакури ничего не отвечает, просто вцепляясь брату в руку, но тот — все не отпускает и утыкается лицом ему в шею. — Хакури. Эта женщина… она тебе правда нравится? — Да. — Прямо как первая, да? — … нет. Соя вдруг хмыкает, и, хотя лица его не видно, по голосу легко представить, что он улыбается. — Ну конечно. Потому что ты лучше ее знаешь. — Да нет… Она с самого начала меня ненавидела. Мы просто подружились. — Но она уже предлагает тебе план побега? Внутри Хакури все холодеет. Однако, Соя лишь слабо усмехается. — Тебе повезло. Отец проницателен, но он доверяет мне, а я убеждаю его раз за разом, что ты следуешь его плану, и что скоро девчонка будет послушной слугой в нашем доме. Отец хочет поселить вас ближе к себе, чтобы наблюдать, чтобы любоваться твоим успехом… Теперь для него ты не негодный сын… Но я знаю, что вы творите, Хакури. Для меня это очевидно, а все потому, что я хорошо тебя знаю. И люблю. — Любишь, говоришь?.. — Люблю, Хакури. Тогда почему ты меня бил? Или все из-за этого нелепого страха силы? Сильным людям сложно, да, Хакури видит: если бы Тихиро не была сильной, эта история закончилась бы быстрее, может, она сдалась бы по пути, или погибла бы в одном из сражений. Но она вырывает победу зубами, все идет и идет… Соя говорит про любовь, но Хакури думается — чушь. С другой стороны… он ведь зачем-то обманывает отца. И не ищет в этом выгоды. — Поэтому запираешь меня тут? Поэтому притащил меня обратно после изгнания? — Снаружи для тебя опасно, Хакури. — Зато я бы не мешался отцу! — Это ничего. Когда-нибудь ты прекратишь вести себя глупо. Я бы переломал тебе все кости… Но я не буду. Хакури резко вскидывает голову и пытается взглянуть Сое в глаза, хмурясь. — И почему же?! — Потому что я знаю, что ты будешь плакать. Потому что я знаю, что ты слабак в душе, и это тебя сломает. Но я все еще люблю тебя. И я хочу для тебя самого лучшего. — Но ты ведь сам говоришь, что я больше не слабак. Мгновение Соя не отвечает. Его ответ звучит странно, словно заторможено. — Полагаю, это так. — Если ты и правда желаешь мне лучшего, тогда помоги нам сбежать! Хакури произносит это громким шепотом, на эмоциях, а когда делает — тут же зажимает рот рукой, понимая, что сболтнул лишнего. Вот и все. Вот он и подставил Тихиро. Она его убьет. Это будет совершенно заслуженно. Осторожно он вновь смотрит на брата, но взгляд Сои упирается в нечто намного дальше, чем человек способен увидеть, он целиком погружен в размышления. Его хватка немного ослабевает, но он до сих пор не отпускает Хакури из рук. Потом вдруг дергается, словно опомнившись ото сна. — Зачем тебе сбегать? — Я же сказал, что… — Нет. Я знаю, почему этого хочет женщина. Я спрашиваю тебя лично. Ну как же? Хакури недоуменно моргает. — Потому что я хочу ей помочь. — Зачем? Что тебе с этого? — Я люблю ее, Соя. В эту секунду руки брата разжимаются, и Хакури делает осторожный шаг в сторону, опасливо смотря на брата. Соя глядит на него, не моргая, у него страшное лицо, но не потому, что он зол, он будто не верит в то, что слышит. Удивительно, что в этот раз он не плачет. Удивительно… Хакури сглатывает, когда Соя вдруг выпрямляется и отстраненно произносит: — Да… Ты и правда… изменился. — Значит, такого ты меня уже не любишь? — Хакури. Голос Сои становится строже. — Я люблю тебя всякого. Сильного, слабого. Но это опасно, первостепенно для тебя. Если ваша затея провалится, то женщина выживет. А вот пожалеет ли тебя отец вновь… Я не уверен. Это действительно так. Хакури об этом в курсе. — Пожалуйста, старший брат. Впервые за свою жизнь он сам добровольно берет Сою за руку, отчего тот дико смотрит в ответ. Давай же, думает Хакури, сделай это! Хоть раз в жизни докажи, что не соврал, что и правда меня любишь! — Ты — моя последняя надежда. Я знаю, что ты можешь игнорировать приказы отца для призыва. Значит есть способ как-то ограничить действие его способности. Пожалуйста, Соя! Помоги мне! Брат смотрит на него, неуверенно, и впервые за долгое время Хакури видит в глазах Сои сомнение. Обычно это Соя всегда уверен, обычно это он никогда не сомневается в своих действиях. Но теперь? Ситуация меняется. Это задевает Сою настолько, что он действует не так, как поступил бы раньше. И все дело… в чем? В Тихиро? В том, что Хакури меняется? Но важно ли все это, в самом деле? Придется рискнуть. В конце концов, что ему еще остается? Ради счастья Тихиро он готов рискнуть всем. Даже своей жизнью. Держать настоящий меч в руке немного волнительно, и Хакури опасливо сжимает рукоять, тогда как Тихиро рядом с ним проворачивает ее с такой легкостью, будто бы… Хотя, наверное, не «будто». Тихиро словно и была рождена для сражений, ведь, наверное, любой кузнец должен понимать, как именно использовать свое творение — чтобы сделать его еще эффективней. Когда Тихиро вытягивает руку и катану вперед, когда лунный свет сверкает в стали, Хакури затаивает дыхание. И пусть волосы у Тихиро сейчас не такие длинные, пусть… Но такая она… выглядит действительно невероятно. Они сидят в кузне, которую строит отец специально для своей «драгоценной гостьи». Никто не заподозрит о них ничего тут, ведь где, как не здесь, еще пробовать недавно созданные клинки. Сбегать они решают ночью. Надо добраться до ворот, откуда уже можно будет попытаться сбежать. За ними наверняка последуют братья, в том числе «Тоу», но Хакури готов; он знает, что там будет Соя, Соя будет сомневаться, и, значит, на одного опасного противника у них будет меньше. В момент, когда они готовятся, он наблюдает за Тихиро, за тем, как она прячет несколько скованных ножей под пояс, явно готовясь к худшему. Хакури так страшно, что словами не описать. Но уже поздно волноваться. Либо сегодня — либо никогда! Потому он выкладывает все, что узнает за время разведки, пока Тихиро ковала мечи. В руках у него чаша, в которой налита алая жидкость. — Соя сказал, что у потенциальных наследников больше прав, чем у остальных. Значит, если «владельцем» будет брат, а не отец, то… Но его кровь просто временно приостановит действие. Хакури неуверенно смотрит на чашу. Вздрагивает, когда слышит голос Тихиро: — Ты думаешь, Сое можно верить? Хороший вопрос! Хакури и сам не уверен, но выбора у них нет! Если у Сои сейчас не все в порядке с головой, то они обязаны этим воспользоваться. Хоть какая-то польза выйдет из всех лет мучений, какие Хакури терпит, находясь рядом со старшим братом. Он поджимает губы, когда Тихиро опускается перед ним на колени: из-за кимоно ей приходится делать это аккуратней, и Хакури лишний раз сетует на то, что пытается сотворить отец — сломать ее и переделать на свой лад. Но ничего. Сегодня они с этим разберутся. Он протягивает чашу ей, и Тихиро берет ее в пальцы, после чего смотрит ему в глаза. — Хакури. — А? — Ты боишься? — Боюсь, — признается он. — За тебя. — Отбрось страх. Сегодня мы все закончим. Нам нужно лишь попасть на улицу, а уже там я смогу связаться с Сибой, оставить ему весточку. Если не выйдет… — она медлит. — Нет. Нельзя так даже думать. Ты слышишь, Хакури? Говорят, мысль материальна. А теперь давай начнем наш план. Они оба отпивают из чаши, и Хакури глядит на Тихиро, на то, как она слизывает с губ алую жидкость. Выглядит пугающе. Затем, они поднимаются на ноги, и ему в руки падает небольшой сверток. — Это небесный камень. — Как мне его использовать? — Просто сильно зажми в руке и направь немного духовной энергии в него. Не звучит как что-то сложное. Остается только надеяться, что небесный камень не покалечит его слишком рано, прежде, чем они оба сбегут. Да, он готов ко всему, что будет потом, но сейчас… Сейчас ему нужно оставаться сильным. Вдвоем они смотрят на завернутый в ткань фрагмент датенсеки. Когда Хакури только-только видит его, ему кажется, что на камне есть черный отпечаток чьей-то ладони, но он не уверен, наваждение ли это, или же и правда предсмертный след того человека, что проигрывает Тихиро в битве идеалов. Но сейчас все это неважно, ведь он готов рискнуть собой, принять весь урон, и все — чтобы помочь ей выбраться. Потому что это не битва разных взглядов. Как и меч, он станет продолжением руки Тихиро и поможет ей. Все просто. Неожиданно, становится так спокойно. Они справятся. Ну конечно. Просто потому, что у них не будет выбора. — Не используй его до того, как станет опасно. Ты понял? — Конечно, — улыбается Хакури. — Ну что, идем? Он думает, что Тихиро медлит на мгновение, но потом она наклоняется вперед. Ее руки обхватывают лицо Хакури, и они смотрят друг другу в глаза, пристально, отчего тот даже дрожать начинает — настолько у нее пронизывающий до глубины души взгляд! Но, сидя близко, он вдруг замечает, что на лице у нее проступает едва заметный румянец, словно ей и самой неловко все это делать. Ага!.. То есть… То есть, что?! — Т-ты смущена? — Да, — медленно произносит Тихиро, краснея еще сильнее. Лицо при этом у нее все так же бесстрастно. — А теперь помолчи немного, самую малость. Надо кое-что сделать. — Кое-что?! — Кое-что очень важное. Их губы соприкасаются, Хакури не шевелится. Сначала ему неловко, он даже моргнуть боится, но потом он медленно поднимает руку, дрожащую от волнения, и прикасается к лицу Тихиро. В этот раз поцелуй выходит глубже, дольше, и они сидят рядом несколько минут, не разжимая руки. У них все получится, уверен Хакури. План — полный отстой, но они справятся. Есть у Хакури такое чувство… Впервые он ощущает себя так уверенно. Когда они прекращают поцелуй, то смотрят друг другу в глаза. Видеть Тихиро смущенной — наверное, самое странное, что Хакури в своей жизни видит. Он улыбается еще шире, когда она первой отводит взгляд прочь и заправляет прядь за ухо. — Это на удачу. — Она нам сегодня понадобится, — смеется Хакури. — Может, еще? Чтобы уж точно вышло. — Хакури… Когда он еще раз быстро целует ее, Тихиро хватает его за подбородок и отводит лицо в сторону. — Все. Достаточно! — Никогда не достаточно. — Потом… Потом у нас будет достаточно времени… На что угодно. Ты готов? Они оба берут друг друга за руки. Вместе они выходят на улицу. Над ними только звезды и заходящая луна, наблюдающая за их побегом слепым белым оком. Хакури немного волнительно, но он смотрит Тихиро в глаза… И сам будто бы преисполняется уверенностью в том, что будет дальше. Потому в ответ он улыбается и сжимает ее руку крепче, чувствуя, как ее пальцы точно так же стискивают его ладонь в ответ. У них все получится, и дальше будет хорошо. В другой руке у каждого из них зажаты ножны с новыми клинками. Они называют их «Мандзю» и «Сага». Только вот их историю они не повторят. Потому что люди сами пишут свою судьбу. А им еще рано ставить точку. Он убеждается в этом, когда они добираются до выхода, измазанные кровью, своей и чужой, и делают шаг прочь из поместья, навстречу свободе и счастливому будущему. Ведь теперь они есть друг у друга.