Спокойно, я Зорро!

После того, как неуловимый наглый разбойник в чёрном плаще и маске, то есть негодяй Зорро, навестил коменданта Монастарио во время интимного туалета, застав его обнажённым, Монастарио не мог мыться целую неделю. В звенящем зное калифорнийского августа, когда к тому же приходилось то рыскать по пустыне с отрядом улан в поисках проклятого Зорро, то муштровать тех же улан на плацу, отсутствие гигиены досаждало невыносимо. Монастарио чувствовал себя до омерзения грязным, вонючим и липким. Он каждый день менял нательное бельё, вынуждая кухарку Розу без устали гнуть спину над жестяным корытом. Но, чёрт возьми, это же не могло продолжаться бесконечно! Между тем Монастарио никак не мог решиться на новое омовение в собственной спальне. Хоть караул улан выставляй под окном и у двери. Солдаты со смеху животики надорвут — грозный комендант опасается, что Зорро явится потереть ему спину! Стыд и срам, да и только. Наконец Монастарио придумал подходящий выход из создавшегося плачевного положения. Несмотря на летнюю жару, ещё не все речки и речушки в округе пересохли. И даже водяная мельничка того мельника-прохвоста, из-за которого Зорро навестил тогда коменданта, исправно вертела крыльями, вновь встречая пеонов с грузом ячменя и маиса. Выше неё по течению река даже образовывала небольшой водопад. К этому-то водопаду и вознамерился отправиться Монастарио — разумеется, глубокой ночью и в полном одиночестве, дабы не возбуждать излишнего любопытства. Он и без того целыми днями толокся на людях под прицелом десятков пар любопытных глаз, а уж надрывать глотку ему приходилось до хрипоты, то раздавая распоряжения своим нерадивым уланам (один только сержант Гарсиа чего стоил!), то разбирая дела тугодумов-крестьян, то расточая любезности на званых ужинах в поместьях окрестной знати. Словом, люди, люди, люди были повсюду, жужжа, как надоедливые мухи, провались они. Приняв решение, Монастарио несколько успокоился и взбодрился. Он, право же, не дитя малое, чтобы полоскаться в тазике. А что вода в реке холодная, так на то он и солдат, чтобы стойко переносить тяготы. Главное — чистая, тем более что после дня изнуряющей жары именно холодная вода казалась измученному коменданту настоящим благом. Он дождался полуночи, уложил в седельную сумку смену белья и свежее полотенце и направился к конюшне. Дежуривший там улан проводил начальство удивлённым взглядом, когда тот оседлал своего каурого и вывел его наружу. Но отчитываться перед уланом о цели поездки Монастарио не собирался, небрежно кивнул ему и вскочил в седло. Он ехал неспешно, коня не гнал, наслаждаясь вечерней прохладой и тишиной. Лишь где-то вдалеке, в предгорьях, выл койот, призывая самку. Монастарио криво усмехнулся, заслышав этот вой. Он вполне понимал тоску койота. — Полно выть, несчастный ты проходимец, — пробормотал он себе под нос. — Крепись, я же вот не вою. Наконец под копытами коня дорога сменилась узкой каменистой тропой, ведущей к водопаду. Немолчный ровный шум воды заставил Монастарио взбодриться сильнее, да и конь его, кажется, обрадовался, навострил уши, прибавил шагу, невзирая на довольно крутой подъём. Добравшись до утёса перед небольшой запрудой, за которым и был водопад, комендант спешился, спутал коня и привязал его к кусту. Прихватил седельную сумку и направился к запруде. Шум воды казался ему музыкой небесных сфер. Подумав так, он на мгновение вскинул голову, залюбовавшись крупными августовскими звёздами, сиявшими, будто бриллианты, на непроницаемо чёрном бархате неба. Какое пошлое сравнение, однако, сказал бы на это любитель тонкой поэзии Диего де ла Вега. И тут перед Монастарио предстал водопад. Водопад, журчавший, словно волшебный источник в садах Семирамиды, водопад, в котором он намеревался совершить омовение… и в котором сейчас совершал омовение некто, кого комендант сразу узнал. Узнал по чёрной маске, мокрой, облепившей лицо проклятой чёрной маске! Больше на Зорро не было ни нитки. Комендант замер на месте, выронив сумку. С губ его сорвался странный каркающий звук. Сильное стройное тело в лунном свете и в переливах струившейся по нему воды показалось Монастарио великолепной античной статуей — такие ему довелось видеть однажды в каком-то из музеев Европы. Зорро повернулся к нему как ни в чём не бывало, отфыркиваясь, будто жеребец. — Хорошая ночь, господин комендант! — весело прокричал он сквозь шум воды. — Тоже освежиться пришли? Спину не потрёте? Окажите любезность. Тут Монастарио наконец взвыл получше давешнего койота. Он не взял с собой ни шпагу, ни пистолет! Да где был его рассудок, помутился, что ли, от жары? Развернувшись, он со всех ног ринулся обратно к своему оставленному за утёсом коню, споткнувшись о выроненную сумку и едва не упав. За спиной его раздавался искренний смех Зорро. Да отчего же хохочет этот негодяй, он же наг, как Адам, и безоружен?! Завернув за утёс, запыхавшийся Монастарио понял, отчего негодяй хохотал. Каурого возле куста не было, словно сам дьявол увёл его, спутанного и привязанного. Но каким образом конь ухитрился сбежать, его смирный, привычный к ожиданию конь? Ведь разбойник в это время был у водопада! Колдовство, не иначе! Монастарио несколько мгновений озирался в полном отчаянии, кляня себя за преступную беспечность. Да за такой фортель он приказал бы выпороть себя беспощадно! Остаться без оружия, словно в ночной пустыне не бродил этот разбойник Зорро! Навряд ли получится задушить его голыми руками или утопить. Руками. Голыми. Голыми, всеблагой Господь и все святые угодники! Как зачарованный, Монастарио развернулся и, спотыкаясь, побрёл обратно к водопаду, словно его туда тянули на ременном лассо. Голым разбойник уже не был. Полностью обутый и одетый, он накидывал на плечи свой чёрный плащ. Монастарио остановился, тупо глядя на то, как тот опоясывается перевязью со шпагой, поднимает с земли пистолет, вертит его в руке и… засовывает за пояс. Монастарио снова беззвучно застонал и безжалостно хватил себя кулаком по лбу. Оружие негодяя лежало здесь! Можно было кинуться к нему, схватить и… В глубине души комендант осознавал, что Зорро не позволил бы ему это сделать, но перестать сокрушаться не мог. Он вдруг ярко увидел, как голый и мокрый Зорро сбивает его с ног и опрокидывает наземь, прижимая к гальке. Лицо у него загорелось, в горле будто ком колючек застрял, мешая дышать. Зорро насмешливо смотрел на него, как бы читая его мысли. Потом одним движением надел чёрную шляпу на мокрую голову. Приложит два пальца к полям, отсалютовал оцепеневшему коменданту и громко свистнул. Раздалось короткое отрывистое ржание, и вскоре у запруды показался крупный вороной жеребец. Ещё один дьявол, под стать своему хозяину, по кличке Торнадо. Комендант немо смотрел, как его враг взлетает в седло, поправляет поводья и посылает коня вперёд. Монастарио отчётливо услыхал насмешливый голос: — Приятного вам купания, господин комендант! Вода божественная. Зря вы отказались потереть мне спину. А то, может, я вам?.. Ну, не хотите — как хотите. Доброй ночи. Грохот копыт отдался болью в ушах Монастарио. Он без сил опустился наземь и зажмурился до алых кругов перед глазами. «А то, может, я вам?» Комендант не мог бы сказать, сколько просидел так, слушая теперь лишь неумолчный плеск воды. Потом наконец поднялся и принялся медленно раздеваться, путаясь в застёжках. Ему срочно нужно было залезть в ледяную воду. Из-за утёса раздалось тонкое знакомое ржание его коня. Даже тот над ним смеялся.