Спокойно, я Зорро!

Как-то, будучи в Испании, комендант Монастарио слыхал рассказ о мавританских дворцах с мраморными бассейнами, где нежатся полнотелые красавицы-наложницы. Рассказ этот тогда разгорячил ему кровь, его воображение всегда отличалось живостью, и чернокудрые прелестницы не раз потом являлись в его сны. Но, право же, лохань, стоявшая сейчас в его спальне, лохань, куда двое солдат, кряхтя и чертыхаясь, натаскали из кухни горячей воды, в глазах Монастарио, изнурённого жарой и долгой скачкой по пустыне, выглядела ничуть не хуже этих пресловутых мраморных бассейнов. Сокрушаться стоило только об отсутствии красавиц, но с этим прискорбным обстоятельством ничего нельзя было поделать. Кухарка Роза, ловко управлявшаяся на кухне, была почти вдвое старше Монастарио и страшна, как смертный грех, а метисками и индианками, являвшимися в казармы к солдатне ради нескольких песо, комендант брезговал. Приходилось жить монахом. Рассеянно размышляя обо всём этом, Монастарио обозвал олухами солдат, расплескавших воду на ковёр, запер дверь на засов, стянул сапоги, аккуратно повесил обмундирование на спинку кресла и полез в исходившую паром лохань. Это было чистейшее, ни с чем не сравнимое блаженство. Рай на грешной земле. Да, вот именно, рай. Монастарио откинул голову на край лохани и прикрыл глаза. Усталость постепенно покидала тело, будто растворяясь в восхитительно горячей воде. Весь окружающий мир, полный людской глупости, людских дрязг и преступлений, с которыми ему приходилось разбираться ежедневно и даже еженощно, будто уплыл куда-то. Вместе с самым раздражающим воспоминанием о неуловимом разбойнике Зорро, снова атаковавшем на днях его улан. — Чёрт бы побрал этого Зорро, — привычно, будто заклинание, пробормотал Монастарио, не открывая глаз. Следовало уже начать мыться, пока вода не остыла, но он не хотел терять ни единого мгновения блаженства. — Я здесь, комендант. До боли знакомый насмешливый голос прозвучал, казалось, над самым ухом. Монастарио подскочил в лохани, выплёскивая воду, распахнув глаза и рот. Этого не могло быть! Но было, Господь всеблагой и всемогущий! Только что поименованный им вслух разбойник, в своей чёрной маске и плаще, выступил из-за тяжёлой портьеры, прикрывавшей окно спальни коменданта. Когда он успел туда проникнуть?! И… и что, выходит, он всё время здесь стоял?! Всё это время?! Монастарио судорожно зажмурился, готовый утопиться. Не выскакивать же из лохани, тряся… тряся тем, что в приличном обществе непристойно было называть. Кроме того, предусмотрительный негодяй встал как раз между лоханью и столом, где лежали пистолеты и шпага коменданта. Едва удержавшись от стона отчаяния — надо же было попасть в такое идиотское положение! — Монастарио угрюмо осведомился: — Какого чёрта вам здесь надо? Нападения он не опасался — только не сейчас, когда он сидит в воде, безоружный и голый, как Адам. Что бы он сам сделал на месте разбойника? Боже, какие нелепые мысли приходят в голову! Монастарио едва не взвыл. — Мне надо побеседовать с вами, разумеется, — весело отозвался Зорро, непринуждённо устраиваясь на стуле и закидывая ногу на ногу. Ещё бы в лохань к нему полез! — Вы арестовали мельника за неуплату налогов, — продолжал негодяй как ни в чём не бывало. — Тот сидит у вас под замком, а между тем ваши уланы обчистили беднягу до нитки, вынеся у него из дома всё, что не приколочено. — И поделом! — огрызнулся Монастарио, ещё глубже погружаясь в остывающую воду. — Платил бы подати в казну вовремя и жил себе спокойно. — Резонно, — с прежней невозмутимостью согласился Зорро, словно не замечая смятения коменданта. — Но стоимость его имущества, украденного вашими людьми, превышает сумму неуплаты. — Это кто сказал? — прищурился Монастарио. — Мельничиха? По правде говоря, он понятия не имел, что его уланы поживились чем-то на мельнице. Вот прохвосты! — У этой женщины трое детей, и все они остались без гроша, пока их отец сидит гарнизонной тюрьме. Согласитесь, это несправедливо. — Пусть привыкает сама управляться с мельницей, вот и деньги появятся, — сварливо проворчал Монастарио. — Только вовремя платит налоги. Зорро с сожалением покачал головой: — Поверьте, комендант, вам точно не понравится, если я найду свой способ покрыть долги мельника. Вам проще будет провести расследование среди улан и восстановить справедливость. Справедливость! Справедливость! Вечно этот проходимец толкует о справедливости! — Мне известно, что вы ждёте приезда каких-то важных чиновников из Сан-Диего, — задумчиво говорил тем временем проходимец, продолжая беззастенчиво рассматривать мокрого и злого коменданта, сидевшего в корыте, будто годовалое дитя. — Держу пари, им не понравится, если они вдруг лишатся по дороге своих кошельков. — Я отправлю улан патрулировать дорогу! — прохрипел комендант, сжимая кулаки. Мыльная пена щипала ему глаза. Зорро легко рассмеялся и встал со стула. — У вас, как всегда, ничего не выйдет. Давайте договоримся по-хорошему, комендант. Мельник впредь будет вовремя платить подати, чиновники из Сан-Диего прибудут сюда в целости и сохранности, а ваши уланы научатся соблюдать дисциплину. Они, в конце концов, солдаты, а не мародёры. — А вы чёртов проповедник, — Монастарио снова откинул голову на край лохани и закрыл глаза. Он не желал ничего ни видеть, ни слышать. Было ясно, как день, что придётся поступить именно так, как советовал — советовал, Боже правый! — этот негодяй. — Убирайтесь к дьяволу! — Сию минуту, — прозвучал в последний раз насмешливый наглый голос, и голых плеч Монастарио коснулся сквозняк из приоткрытого окна. Сбежал! Нечего было и пытаться поднять тревогу, направив по его следу солдат. Во-первых, всё равно не поймают, как было уже не раз. Во-вторых, сам комендант станет сущим посмешищем, если выскочит из спальни в чём мать родила. Рассудив так, Монастарио принялся яростно намыливать вехотку, заботливо приготовленную кухаркой. Вода совершенно остыла, и, заканчивая своё злополучное омовение, комендант уже вовсю стучал зубами, но скорее от злости, а не от холода. Пробраться в форт, набитый солдатами! Проникнуть не куда-нибудь, а в его собственную спальню! Чудовищная наглость! Нет, он прикажет повесить злосчастного мельника! Вот именно. Вздёрнуть его прямо на воротах, чтобы прочим голодранцам, пеонам и иной шантрапе отныне было неповадно обращаться за помощью к мерзавцу Зорро! Комендант несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы немного успокоиться, и принялся одеваться. Руки у него дрожали, и пуговицы не попадали в предназначенные для них петли. Проклятие, проклятие! Наконец Монастарио завершил свой туалет, широкими шагами подошёл к окну и отдёрнул штору. Вот здесь стоял этот разбойник, подсматривая за ним. Монастарио ещё раз помянул имя Господне всуе, едва не заскрежетав зубами. Какой срам! Потом он распахнул створку и свирепо крикнул, перегнувшись через подоконник: — Сержант Гарсия! А ну, подойдите ко мне! Нет, стойте! Я сам выйду к вам, только пришлите кого-нибудь вынести отсюда треклятое корыто. И соберите всех, кто был третьего дня на мельнице. Чёрт бы подрал этого прохвоста Зорро! Как теперь спокойно мыться в собственной спальне, предаваясь мечтаниям о мраморных бассейнах с обнажёнными мавританскими красавицами? Никак. Всегда перед глазами будет маячить разбойник в маске с белозубой нахальной улыбкой, рассматривающий его без тени смущения. Монастарио отошёл от окна, нацепил шпагу и сунул за пояс пистолеты. Он постарается про это не вспоминать. Постарается.