Капитан Леви, Вы умираете?

      Я сидел в кабинете Ханджи. Вперив в меня взгляд, она будто ожидала, что я начну диалог первым. А что я мог сказать? Я облажался. Где? Знать бы самому. Но то, что сегодняшней ночью я снова чуть не выблевал свои легкие - это не сказать ничего. Кашель пришел как обычно без предупреждения. Обвивая горло колючими иголками, а потом сжимая, не давая дышать. Передернув плечами, вспоминая о ночи, я все же решил нарушить молчание в комнате. – Хорошо. Ты была права. Со мной не все в порядке, – говорю я, и снова замолкаю. Ханджи смотрит на меня в упор, не меняясь в лице. – Леви, расскажи подробнее о симптомах.       Я закатываю глаза, ведь скорее всего она это всё читала в отчете Оруо. Ему нельзя врать. Но можно ли мне? – Кашель усилился. Был с кровью один раз. Ощущение, будто лёгкие свои выблевать могу. Тело чешется. Усталость больше накатывает, не могу спать нормально. В обморок грохнулся вчера, от чего Оруо панику поднял. – Когда кашлял, из тебя выходили лепестки? – осторожно спрашивает Ханджи, следя за мной. – Ханджи, ты ебанулась? Тебе рассказать, что из людей выходит? – усмехаюсь я. Умеет же разрядить обстановку. – Нет, Леви. Я спрашиваю серьезно. Кашлял ли ты лепестками? – серьезным тоном продолжает Хан, пытаясь что-то рассмотреть в моем лице. – Нет конечно. Я же не жевал их, чтобы отблёвывать обратно как лошадь. – говорю я, не понимая ее глупых вопросов. Кому в голову придет жрать цветы? Я понимаю еще корни, но цветы? Тц. Мерзость какая. – Ты упомянул, что кашлял кровью, но сейчас ее нет? После чего прекратился кашель с кровью? – спрашивает Ханджи, и встает со своего кресла. Пройдя несколько метров к шкафу, она вытаскивает книгу, с которой труха сыплется. – Откуда я знаю? Я слежу что ли? – отвечаю я, следя за ней. – Леви, это важно. Подумай и сообщи мне, как вспомнишь, пожалуйста. Меня интересуют люди, которые окружали тебя в тот момент, – девушка открывает книгу, теряя интерес ко мне, и что-то начинает читать. – Ответ: «Весь лагерь» тебя не устроит, верно? – ехидничаю я, не только же ей глупо вести себя. – Нет. – Я общался много с кем тем вечером. Приехал Оруо с вылазки, я направился на ночное дежурство. Сменил Тома, потом со мной были Кирштейн и Аккерман всю ночь, – вижу, как та уже открывается рот, чтобы задать вопрос, – Накосячили, отправил в наряд. И всё. Больше кровью не кашлял. – Спасибо. Я сообщу, как что-то узнаю. Тебя Эрвин ждет, – говорит Хан, вставая следом за мной, и у самой двери хватает за плечо. – Насчет цветов я серьезно, Леви. Если они появятся – сообщи мне сразу. Это важно. – она делает акцент на последнее слово, и что-то в ее взгляде напрягает меня. Она выглядит встревоженной. Я киваю, решая не подкалывать ее, что она несет бред, и молча выхожу из кабинета.       Всё прошло намного лучше, чем я планировал. Даже не стала пичкать своей отравой. Остался Эрвин. Проходя по коридору, я почувствовал боль в руке. Закатив рукав, увидел, что на коже явился кровоподтек от постоянного расчесывания. Кожа выглядела воспалённой. Стоит обработать. Я перестал замечать это действие, пока она не стала приносить сильную боль. Забавно, как быстро мы привыкаем к такому. Обратно к Ханджи не пойду, и, вернув рукав на место, отправился на собрание к Эрвину.       В его кабинете было тихо. Заходя, я увидел командующего, который писал за столом, и рядом Оруо. А остальные? Почему так мало людей? – Заходи, Леви. Расскажите мне все о вылазке, – обращается к нам Смит.       Я начинаю свой рассказ с самого начала, рассказывая только о самых главных моментах, которые могут быть полезны. Оруо подхватывает, вставляя свои комментарии и рассказывая о своей вылазке. Когда рассказ доходит до моего состояния, Оруо берет слово и рассказывает в подробностях, сколько и где я кашлял, плохо выглядел, не ел, сколько раз чуть не умер и в итоге грохнулся в обморок. Я смотрю на него удивленно. Возможно, я сам бы не смог ответить с такими подробностями. Он что, следил за мной? Но Оруо не говорит о многих моментах, где мы сталкивались с Аккерман. Это радует, и я выдыхаю, подтверждая его слова. – Меньше драматизма, Оруо, не все так плохо, как ты описываешь, – говорю я, наливая себе из чайника чай, лежащий на столе.       Эрвин смотрит на меня таким же взглядом, как Ханджи часом ранее. Мы заканчиваем обсуждать вылазку, и Смит отпускает Оруо. Мы остаёмся вдвоем. Пока мои ожидания не сходятся с действительностью. Я ожидал от обоих часовые лекции, как важно беречь меня, и что меня предупреждали. Мы оба молчим, и я усмехаюсь, понимая, какие мои друзья одинаковые всё же. – Я отстранён. – говорю я. Это не вопрос. Утверждение. – Только на время болезни, Леви. Мы не можем так рисковать, – говорит Эрвин, складывая руки на груди. – Дополнишь историю без посторонних? – Так вот чего ты молчал, – начинаю я, понимая, что он хочет подробностей от меня, и понимая, что я не скажу, когда рядом есть другие. А с чего он взял, что я и ему расскажу? Да и что рассказывать? Что я понял, что влюбился в девчонку? Которую не хотел бы любить. Это новое чувство еще странным образом сидит во мне, дезориентируя. Или что Йегер бесит только из-за Аккерман? Эта вылазка – сплошной пиздец. Я не понимаю, что со мной. Обдумав, я решил, что такой ответ устроит Эрвина. – Я не понимаю, что со мной. Ханджи уже обрадовалась, что я признал ее правой. Да, я облажался, – признаю я, делая глоток чая. Это сильно ударяет по моему самолюбию. – Уже хорошо, что ты признал это. Мы найдем, что с тобой такое, Леви, – говорит Эрвин серьезным тоном, хотя бы без сочувствующих взглядов. Еще не хватало вызвать жалость, – Временно будешь в замке. Основная работа с документами, периодически тренировки. Если будешь чувствовать себя хуже – тренировки отменим. И наблюдение Ханджи за тобой. – я вздыхаю. Всё могло быть хуже. – Можешь быть свободен.       Это было… слишком спокойно. Наверное, это первый раз, когда я выхожу без головной боли от Ханджи и Эрвина, и без их нравоучений. Конечно косячил я редко, но бывало. И эти двое обожают меня наставлять на путь истинный. До этого я бесил их, что они как мамки-наседки надо мной. А я взрослый мужик так-то. Вон, Аккерман даже старым назвала. Так что отсутствие лекций показалось мне нехорошим знаком. Ханджи могла не сказать мне всего.       Вернувшись в свой кабинет, окинул взглядом стопку бумаг, которая накопилась за время вылазки. Судя по всему, Хан если и прикасалась, то только к самому срочному. Вздохнув, я сел разбирать их.       День летел довольно быстро. Стопки уменьшались медленно, но верно. Время близилось к обеду. Разобрав еще несколько «срочных» бумаг, я спустился в столовую. Голова была наполнена мыслями. Вернуться в замок так быстро не хотелось. Я сморщил нос, увидев толпу молодых солдат, пахнущих после тренировки. О мыле явно не слышали. Забрав свою порцию картошки с мясом, сел за офицерский стол. Благо, он был пустой. Целых 10 секунд. Тут же залетает Ханджи, проносясь к выдаче, и хватая тарелку, залетает на скамейку напротив меня, чуть не рассыпав еду. Ее вид взбудораженный после такого залёта. – Ты мне и нужен, – говорит Ханджи, пытаясь отдышаться, – Если моя теория верна по поводу твоей болезни, то ты определенно относишься к роду Аккерман. Только представители древнего рода могут заболеть. Кенни не соврал. – И чем я болею? – скучающе спрашиваю я. Взгляд цепляется за заходящую Аккерман, и в груди невольно скручивает. Еще не хватало влюбиться в сестру. Такое было не редкостью на Парадизе, но быть одним из них мне не хотелось. Ханджи будто слышит мои мысли. – Я тебе всё расскажу, когда буду точно уверена, – говорит она, преступая к еде, и продолжая разговаривать. Выглядит отвратительно, – Но с Микасой вы очень дальние родственники. Она не относится к древнему роду, как ты. Очень жаль. – Совсем не жаль. – возражаю я. – Ты не хотел бы сестру? – спрашивает Ханджи, ее очки взлетают на переносице выше.       Ещё как хотел бы. – Нет. Лишние переживания, когда помрёт, – спокойно отвечаю я, но сердце совершает кульбиты в груди. Перед глазами всплывают картинки, как по телу Микасы стекала вода в озере, а ее соски были вздернутыми от прохладного воздуха. Вздохнув, я отогнал мысли, переключившись на еду. – Да она тебя переживёт, старикашка! – весело говорит Ханджи, тыкая меня в плечо. – Хорошая девчонка. – Она точно так же меня назвала. Я что, действительно постарел? – говорю я с напускной грустью, сдерживая смешок. Действительно, чего вдруг прицепились. Сама не многим младше меня!       К горлу вновь подступает комок, предвещая кашель. Его не было с ночи такого сильного. Я оставляю Ханджи, и быстро выхожу из столовой. Он вырывается из горла, и я влетаю в ближайшее помещение с уборочным инвентарем, сгибаясь и сильно кашляя. Он разрывает горло, которое не перестает саднить уже который день. Я чувствую металлический привкус. Он усиливается, и я опускаюсь на колени, от скручевающего все внутренности, ощущения. Так легче. Лёгкие вспарывают невидимым ножом. Кровь поднимается из глотки, и я чувствую, как она течет по моей губе. Кашель пришел смешанный с кровью. На полу остаются капли, и я никак не могу облегчить себе участь. По горлу проходит что-то странное, царапая стенки, и еще больше согнувшись от горящих лёгких, мне в руку падает маленький окровавленный цветок. Вот чёрт. Я смотрю на него, не веря своим глазам. У меня точно начались галлюцинации. Хан рассказывала о них, что у военных часто бывает. Это, видимо, моя первая. Но цветок? Лёгкие перестали гореть и потихоньку начали остывать. Я сижу на коленях, рассматривая чёрный цветок, как ко мне врываются Эрвин и Ханджи. Дверь с силой отлетает в стену, чуть не слетая с петель от силы удара командующего. Я не дёргаюсь от этого. – Леви, ты в порядке? – Ханджи подходит сзади, опускаясь на корточки, и берет меня за плечи.       Я молчу, глядя на свою окровавленную руку с цветом. Ханджи закрывает рот рукой, отшатываясь, шепчет «О боже. Это оно, Эрвин». Я не понимаю, о чем она говорит, и чувствую, как усталость берет своё. Не могу сопротивляться этому порыву, и видя в глазах черноту, оседаю на пол. Кажется, у меня снова обморок.

***

Я открываю глаза в больничном блоке. К моей руке ведет какая-то прозрачная трубка, а по ней бежит жидкость. Технологии Марлийцев мне не нравятся. Ханджи много провела времени с ними, изучая различные техники в медицине, и теперь с многими болезнями мы знаем, как бороться. Сама она сидит недалеко за столом, читая ту самую книгу, которую я видел в кабинете. Тихо застонав от проникающего солнечного света, который слепит глаза, я привлек внимание Хан. – Леви, кто она? – спрашивает та с самым серьезным видом. – Кто она? – переспрашиваю я, не понимая, о чем идет речь. Я сажусь на кровати, ощущая, как иголка в руке больно кольнула от такого действия, и тяну руку, чтобы вытащить ее, как девушка несильно бьет меня по руке, – Вытащи это! – Это нужно, чтобы ты восстановился, Леви, – с серьезным видом говорит она, и я откидываясь на подушку, поправляя ее под спину, – В кого ты влюблён, Леви? – Мы что, уже достигли такого уровня отношений? – изгибая бровь, говорю я, – Какая к чёрту любовь, Хан? Ты меня с девушками-то видела? – Так значит это парень? – усмехается она, поддевая меня. Но после ее лицо делается серьезным и задумчивым. Она молчит с минуту, и произносит то, чего я не хотел бы слышать никогда, – Это Микаса, да? – Ханджи.. – начинаю я, но она перебивает меня. – Леви, сейчас не время обдумывать свои поступки и отрицать очевидное, – говорит она быстро, а сама становится еще серьезнее, чуть бледнея, – Твоя болезнь… – она делает паузу, – Связана с любовью. Как давно ты понял, что влюбился в нее?       Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. Дышать после приступа сложно, и я стараюсь уменьшить количество вдохов и выдохов. Мы практически никогда не откровенничали. Что с ней, что с Эрвином. Эрвин был немного ближе, они оба знали мою историю. Душевные переживания все отошли на второй план. Для них не было возможности. Солдаты умирали каждый день. Я не запоминаю имена новобранцев, потому что с большей вероятностью их сожрут. Но сейчас времена меняются. Многие из 104-ого живы. Мы знаем про титанов то, что многие и не подразумевали узнать. У нас есть шанс выжить. – Несколько дней назад. Это ничего не меняет, Хан, – спокойно говорю я, решая ей довериться. – Надеюсь, это быстро пройдет. Для меня это было открытием. И я не хочу ничего менять в своей жизни.       Ханджи вздыхает с облегчением. Видимо ее эта новость порадовала. – Леви, к сожалению, ничего не менять не получится, – говорит она, немного помявшись, продолжает, – Твоя болезнь называется Ханахаки. Это болезнь древних родов. Об этом я говорила тебе утром. – И сколько она продлится? – перебиваю её. – Она возникает при неразделенной любви. Человека охватывают цветы, произрастая изнутри. От неё нет лекарства… Никто из ныне живущих не видел, как она работает, – с каждым словом все тише говорит она, смотря на меня сочувствующим взглядом.       Не хватало ещё жалости. – То есть, меня задушат цветы? И я в любом случае умру? – говорю я, надевая на себя стандартную маску безразличия. – Если объект влюбленности признается тебе в искренней любви, то болезнь уйдет, – поясняет та, но голос её не веселеет, – Не подойдет просто сказать тебе об этом. Она должна искренне любить тебя, Леви. – Тогда шансов ноль, – говорю я, откидывая голову на подушку и смотря в потолок. Я не хочу обдумывать это сейчас. Мир перевернулся уже тогда, когда я впервые понял, что засматриваюсь на неё. Второй раз рушить свой мир я не хочу. – Твоя болезнь только начинается. У тебя есть время… – Время для чего? Соблазнить Аккерман, отбив ее у Йегера? Ты сама слышишь, что предлагаешь, – усмехаюсь я. Её идеи забавляют. Я умру. – Ты можешь попробовать её влюбить в себя, – говорит Ханджи, присаживаясь рядом на кровать и берет меня за руку, – Леви, это единственный твой шанс выжить.       Она смотрит в мои глаза, пытаясь что-то отыскать в них. Я вижу, как ей больно говорить мне такое. У неё практически не осталось друзей здесь. Так же, как и у меня. Мы все просто выживаем. – Дай мне что-нибудь, чтобы я уснул до утра, – говорю я, – Я устал. – Конечно, Леви, – говорит она, отпуская меня, и подходит к шкафу.       В нём лежат различные склянки, и порывшись, она дает одну из них мне, и не глядя на этикетку, я выпиваю полностью. Впервые я рад, что у неё есть такие зелья, которые всё-таки не отрава. Оно действует быстро, и я отключаюсь в сон без сновидений.