Не говори: «я грешил, и что мне было?», ибо Господь долготерпелив. (Сир.5,4)
Помолвка прошла совсем незаметной и сухой, как самое формальное торжество. Мирэ не возвратилась в родину ради этого, как и обещал ее отец. Встреча с Чоном, который по праву назывался ее женихом, состоялась раньше, чем кто-либо предполагал. Прямо во время занятий по искусствоведению Ким позвала главная леди академии, лично докладывая о приходе ее жениха. Мирэ конечно же не была предупреждена о подобном визите Чона, и оттого была рассеянна новостью. — Этот день засчитаю за увольнительного, — отпив скромно благоухающего чая, изящными пальцами сжимая фарфор, известила главная леди. Увольнительных девочкам вообще не давали, держа учениц под ежечасным надзором, и Мирэ не понимала зачем отдала подобную вольность главная леди. Да, из-за свидания она могла пропустить комендантский час в общежитии, но все же могла вернуться на территорию академии до полуночи. Зачем эти крайности, она не могла сообразить. — Если завтра будешь не в состоянии посетить школу, возьми выходной. — Могу ли я отказаться от свидания? – надеясь на положительный ответ с наивностью ребенка спросила Мирэ. Нависла тяжелая тишина в элегантно обставленном кабинете главной леди, женщина застыла в шоке и потом с усилием взяв себя в руки, отложила чай. В ней читалась скорбь, забота и впервые вырисовывающийся на ее красивом лице страх. — Вопрос этот никогда не был произнесен, — Мирэ полностью считала твердый «нет» сквозь строчек. — Иди готовься к выходу. Мирэ преодолев горечь отказа в просьбе, редко сопутствующей ее персону, встала и готова была уйти, нежный голос снова заговорил: — Женщинам гораздо больше приходится склонять голову в покорности, чем мужчинам. Если эту истину не прознала лучшая ученица школы, то цена обучению у нас грош. Теперь ступай к своему мужчине, и остерегайся ошибок. Мирэ с тяжелым сердцем, через абсолютное нежелание покинула кабинет старшей. В своих покоях она подобрала наряд, освежила макияж, и просидев перед туалетным столиком долгие угнетающие минуты, покинула комнату. Академия была втиснута в огромное поместье, больше походящего на королевский летний дворец на окраине Лондона. В основном корпусе проходили занятия, на территории находился сад с фруктовыми деревьями и конюшня, что тоже был полезен для уроков по верховому езду, а в глубине сада стоял отдельный особняк, где девушки жили в годы обучения. От этого особняка до главных ворот ходить приходилось долгие двадцать минут, это если пересекать гольфную площадку, а если в обход ходить, то все сорок минут. Девушка решила позвонить Вону, который не отходил от нее ни на шагу вне территории академии и попросила забрать с особняка. Девушки, которые к моменту выхода Мирэ, уже возвращались после занятий, весело похихикивая спрашивали ее о предстоящем свидании с женихом, и вынуждали пообещать рассказать все в деталях по возвращению. Мирэ хоть и не водила крепкие связи ни с одной их них, все же немного расслабилась, слушая их лепет и смешки. Девочки разом стихли, стоило к особняку подъехать блестящий под лучами заходящего солнца черный Бентли. Все поняли, что за Мирэ пожаловали. Но Ким не спешила спускаться по мраморным лестницам вниз, когда, вышел из переднего сидения Тае, а не Вон как ожидала Мирэ. Тот открыл дверцу машины, застав в ожидании. В темноте салона были видны лакированная пара обуви, и часть брюк с безупречным материалом. Несомненно, там находился Чон, оттого душа Мирэ ушла в пятки и ноги отказала ступать. Но, как говорилось ранее «— Женщинам гораздо больше приходится склонять голову в покорности» и действовать вопреки своим желаниям.***
Девушки, в смущении отведя глаза в сторону, взглядами из-под ресниц проводили Ким до машины. Не имея даже малого представления о душевном состоянии Мирэ, которая сквозь мелкую дрожь по телу спускалась по лестнице. Она легко кивнула головой на приветствие и в качестве признательности за заботу Тае, который открыл дверцу машины для нее. Вон сегодня был в роли водителя, а Тае занял пассажирское место. Мирэ не сразу заставила себя взглянуть на человека, сидящего рядом, хоть соблазн был велик. Процессий, к которым девушка была приучена с детства, так такого не было. Либо охрана Чонов следовала за ними вне поле зрения, либо двух телохранителей Чон находил достаточной мерой защиты. В салоне было прохладно, пахло кожей обивки и стойким, но не надоедливым парфюмом Чона. Тот не заговорил, Мирэ тоже молчала в ответ. Поставив ее в крайне неловкое положение, Чон переступая всякие границы приличия игнорировал присутствие девушки. С чем Мирэ справлялась из рук вон плохо. Ее напуганные глаза то и дело смотрели на Вона, будто за те несколько дней после смены ее личной охраны, она успела привыкнуть к нему и отыскать в нем свою опору. По факту Вон так же, как и все остальные в машине, был человеком далеким и незнакомым. Когда машина остановилась на светофоре, Чон вальяжно отложил планшет, на котором он читал какие-то материалы, Мирэ сообразила, что они были причастны к бизнесу, и наконец-то взглянул на нее. Девушка в несвойственной для ее манеры вся напряглась, сильнее выпрямив спину. Последовал шумный вздох, будто раздосадованный. Ким, превозмогая себя, взглянула на Чона. Неловкость возрастала по мере того, как девушка терялась в темных омутах напротив. Взгляд темных глаз, без проблеска чувств или элементарного любопытства будто заживо пожирали ее невинную душу. Машина тронулась, Мирэ не совладав собой опустила глаза на свои сложенные на коленях кисти. Оказавшись под чутким взором Беса, Мирэ захотелось дольше остаться в роли незаметной тени. — Тут, на западе не принято здороваться? — вопрос с подковыркой, произнесенный низким баритоном, заставил девушку залиться румянцем. Температура в салоне машины подскочила резко, кислород, казалось, испарился вовсе. Ладони моментально покрылись холодным потом. Оставаться незаметной не получилось. — Я… — девушка готовая вежливо изгладить острые углы, не узнала собственного голоса. Нервы, напряженные до предела, сдавили, казалось, горло. С трудом преодолев себя, Мирэ снова взглянула на Чона и приложив массу усилий, чтобы голос держался ровно, продолжила. — Ваш визит был неожиданным, кажется я немного растерялась. Прошу прощения. Движения хаотичные, взгляд перепуганный, слова жалкие, голос ломанный – такой Мирэ себя не знала, такую из нее сотворить мог только он. Тот, у которого глаза мертвеца и голос осуждающий, будто она единая причина всех бед. Молчание нависло в воздухе. Давяще и удручающе. Девушка, не сыскав спасения, снова уткнулась на свои дрожащие кисти. Ситуация ухудшалась. Но выхода грамотного из этого безмолвного боя, она так и не отыскала. Спасение ли это или очередной тупик, но ее отвлекло сообщение от отца. Оно короткое, но меняющее положение кардинально гласило «Почему ты покинула академию?» Прочитав его, девушка изменилась в лице и теперь тусклыми глазами смотря на Вона, она тихо произнесла: — Разверните машину. Тае на переднем сидении весь напрягся, смотря на Чона в отражении зеркала заднего вида, в попытка распознать его реакцию. Вон даже ухом не повел, в очередной раз показывая чей он человек. — Мы не можем встречаться без позволения моего отца, — критично, оскорблённая поведением Вона Мирэ обратилась к Чону. — Отвезите меня обратно в академию, — более требовательно на этот раз. — Кто тебе это сказал? — не чтимым голосом, немного раздраженный подобной выходкой девушки, спросил Чон. Мирэ в данный момент почувствовала себя маленьким капризным ребенком. Который к тому же всем жизнь травил. — Мм? — в ожидании ответа, немного наклонив голову, Чон будто действительно ничего не знал. — Это непозволительно… — растеряв былую уверенность, низким голосом ответила Мирэ. — Непозволительно поужинать с женихом? Папочка не позволит? — немного уничижительно прозвучало в ответ. И этот момент стал в крайне невыносимым, и Мирэ очевидно не сдержавшись ляпнула будто в агонии: — Вы не первый такой, и я посмею заиметь надежду, что не последний. Каждым встречным я не могу разделять один стол. Смотря в глаза, моментально залившиеся кровью, безжалостные, сковывающие. На глазах Чон из человека лишенного всякого интереса, холодного словно неживой, обернулся взбешенного до лихорадки. Глаза его разгорелись пылающим огнем самих преисподних, шея, показывающаяся из-под белой рубашки, пошла бордовыми пятнами, вены разбухшие от прилива крови пугали видом. В прошлый раз при упоминании Ки Чон не был столь взвинчен, как сейчас. В памяти словно молния всплыло обещание, данное Бесом, о той расправе неминуемой в случае если она посмеет заговорить о другом при нем. Холодная дрожь пробежалась по спине. Слова подобранные самые уничижительные, заедающие внутри до скончания веков. Мирэ боялось лишь бы они не стали ее последними в этой жизни. Мимолетная злость, спровоцировавшая на столь опрометчивую глупость, сменилась новой волной страха. Ужасающего. — Отвезите меня обратно в академию. — На сегодня ты свое сказала, — расслабив галстук, Чон в явных попытках расслабиться откинулся на сидении. — Сиди молча, пока не вывела меня из себя окончательно. Она в поисках поддержки написала отцу с кем она, а в ответ вместо привычной яростной реакции от родителя, Ким не получила ничего. Мобильник не был обеспокоен ни входящим звонком, ни сообщением. Мирэ чувствовала, как невидимая тень отца, следовавшая все эти годы за ней, растворилась в ничто. Теперь она поистине была одна перед лицом страха. Показательно отвернувшись от Чона, мутными глазами она уткнулась в затылок Тае с коротко отстриженными волосами. Будто окунутая в морозную воду, девушка молчала всю дорогу к неприлично дорого обустроенного ресторана. Мирэ не доводилось в нем еще побывать, но девушки из академии несколько раз отзывались об этом месте, как о месте с прекрасным стейками от именитого шефа. Будучи веганом, Мирэ эти разговоры были неинтересны. Прибыв к входу ресторана, Чон вышел первым из машины, будто всю дорогу этого ждал. Дверцу ей открыл Тае, жестом остановив поджидающего швейцара. Ступая по мрамору лестниц, покрытых красным ковром, Мирэ переступая себя, следовала за Чоном. Сил на слов или возражений не осталось. Девушка старалась не отступиться, так как перед глазами все плыло. Лоск, доведенный до великолепия в интерьере ресторана никак, не бросался в глаза. Мирэ безоговорочно следуя за Бесом, забылась в собственных страхах. Оказавшись на заднем дворике ресторана, где великолепный вид на сад был освещен, менеджер провел их к столику. В отличие от внутри ресторана, в саду не было ни единой души. Только ухоженная природа, живая музыка и он. Девушка отчаянно хотела кинуться прочь, сквозь сад и ступая по траве. Но тенью следующие за ними телохранители в мгновение ока вернули бы ее на место, прямо к ногам Беса. Мирэ не слушающимися ногами опустилась на стул, любезно отодвинутого Чоном. Тот был зол как сам черт, и даже не делал вид, что немного отошел от случившегося в салоне машины. Что не служило ни разу утешением для раздерганной Мирэ. Девушка не притронулась к винной карте, не возжелала рассмотреть позиции в меню. Чон не дождавшись от нее ответа на вопрос, что они могут ей предложить, сам сделал заказ за двоих. Филе-миньон средней прожарки с экстра минутным отдыхом для ее блюда, а себе заказал портерхаус. Когда блюда были поданы, Ким решительно сидела бездвижно. — Приступай, — убрав влажные полотенца без всякого интереса сказал Чон. Начав отделять мясо от кости, он поднял глаза на нее. — Сама, - устрашающе выдержав напряженную паузу, он добавил: - Пока я не попросил Вона тебе помочь. После этих слов девушка потянулась за полотенцем, испуганная движением телохранителя. Ко всем предыдущим унижения не хватало кормёжки с руки. За столом все молчали. Мирэ впав будто в транс, не чувствуя ничего глотала маленькие куски мясо, щедро заправленное клюквенным сиропом. Благо Чон не контролировал количество съеденного, но одаривал молчаливым взглядом, сулившим ничего хорошего, когда девушка открыто уходила в себя. По этой причине, несколько раз за трапезу Мирэ кусала внутреннюю часть щеки, отрезвляя себя. Столь поганого ужина за все семнадцать лет у нее еще не было. К десерту она даже не притронулась, от вина отказалась и к концу вечера, замолчав сидела за столом. Словно марионетка, которая не шелохнётся без посторонней помощи. Чон к этому времени немного расслабился, хотя к вину тоже не притронулся. Видимо, молчание девушки ему пришло по вкусу. Он даже накинул на ее плечи верхнюю одежду при выходе из ресторана. Но этот жест был блек и скуд по сравнению со словами, что были произнесены ранее. Жесткими и колючими. Вон прямиком повез их в ее апартаменты, будто ранее разузнал в академии дальнейшее расписание. Она потухшая на глазах, сама попрощалась с Чоном, не давая повода на новые словесные перепалки. Тае сопровождал ее до самых дверей квартиры, хотя Вон никогда не переступала черту сада, оставаясь у калитки и внимательным взором провожая ее. Мирэ сделалось дурно от мысли, что Тае станет заглядывать в квартиру. Еле сдерживающая слезы девушка не вытерпела бы чужое присутствие. Когда ее дрожавшие руки не позволяли попасть ключом в замочную скважину, кристально чистые слезы скатились по худым щекам, потом разбиваясь о землю. С трудом открыв дверь в любимую квартиру, о которой она грезила с самого переезда в Лондон и только в этом году смогла выкупить на аукционе, она, закрыв дверь за собой, ринулась по лестнице вверх. Слезы теперь лились беспрепятственно. В спальне она спешно прошла в ванную комнату, и только закрыв дверь ванной комнаты задохнулась истинным рыданием. Слез было много, они лились долгими следами на коже. Худые кисти то и дело смахивали их с лица, будто в отчаянном отрицании собственной беспомощности. Девушка, не устояв на каблуках медленно опустилась на пол, преклонив голову к двери. Плакала она долго, задыхаясь временами. Ее всхлипы эхом расходились в маленькой ванной, оформленной в скандинавском стиле. В столь уязвленном состоянии уютная квартира становилась не мила. Мирэ особой эмоциональностью не отличалась среди других девушек, но сегодняшняя встреча была выше ее терпения. Никогда не позволяющая себя пролить и капли слез, теперь разбитая сидя на полу в ванной она душевно и горестно выла. Душу раздирал не сам Чон, а факт скорой свадьбы с ним. Мирэ, которая всю осознанную жизнь готовилась к браку, теперь в дрожи отчаяния от подобной участи. Ее учили стать приемлемой женой, но не для такого человека, как Чон. Ей искреннее казалось, что она не переживет такое испытание. Никто бы не смог. Девушка, всячески избегая собственного отображения, чтобы не застать себя в столь ничтожном виде, вышла из ванной. Ничего не подозревая, подошла к светильнику на прикроватной тумбе и включила его. Вскрик в темноте ночи поразил Мирэ, и только мгновения спустя до нее снизошло осознание, что крик принадлежал ей и собственный голос стал незнаком. Как блеклое освещение от старинного светильника мягким покровом легло на массивный силуэт сидящего на кресле человека, испугав ее до внезапной дрожи по телу. Будто потрясений на вечер ей было мало, Чон последовал за ней в квартиру. И вероятно сидел тут, как затаившееся животное, вслушиваясь в глухое рыдание за стеной. Какой позор, опуститься еще ниже в глазах жениха Ким не планировала. Но с этим человеком ничто не шло по задуманному плану. Никогда. — Что вы тут делаете? — удивленно, выпучив глаза, спросила Мирэ. Дрожащие руки в сомнениях вцепились за лацканы банного халата, в дёрганной манере прикрывая открытые части кожи. Мерзкая дрожь усилилась, стоило Чону привстать с кресла и приблизиться к ней. Свет лампы все четче показывала его фигуру и безэмоциональное лицо. Маленькая комната не позволяла держать солидную дистанцию, как хотелось девушке. — Забыл отдать контракт на рассмотрение, — мелком кивнув на кровать, девушка предположила, что там и покоился конверт с контрактом, но не стала проверять. Не хотелось ни на секунду терять из виду лицо человека напротив. Интуиция кричала, что подобное может привести к летальным последствиям. А чутье до этого момента еще не подводило девушку, чтобы вызвать колебание. — Вон мог завтра передать… — Возможно, — тихим голосом согласился Чон, и только вблизи Мирэ разглядела насколько черные у того глаза. Что даже блеклый свет в комнате будто пропадал в темных омутах глаз.— При таком раскладе, я бы не застал тебя… такую… — из мыслей Мирэ вывел томный голос Чона. Девушка растерянная опустила заплаканные глаза немного вниз, нечтимо смотря на матовые пуговицы рубашки Чона. Большая, тёплая рука Чона внезапно опустившаяся на ее голову удивила ее, а когда она в заботе непонятной погладила мокрые волосы, в конце убрав передние пряди с лица. Предугадать задумки Беса было почти невозможно. Каждый раз Мирэ оставалась в ряду дураков. — Наша встреча настолько расстроила тебя? Вопрос был задан в лоб, и Ким уже догадывалась, что не в нраве Чона трясти воздух попросту. Растерянная в поисках подходящего ответа, Мирэ молчала. Чон не торопил ее, но оставил поднять голову и взглянуть в глаза, придерживая за подбородок. Спасения от этого взора, сжимающего все нутро, Мирэ отыскать даже не надеялась. — Н-не сказать так… Я бы выразилась иначе… — Не лги, даже во благо. Я такое не приемлю, — отпустив подбородок, Чон отступил. Девушка даже смогла вздохнуть пару раз. Слов в ответ не находилось. Девушка осталась снова молчаливой. Мыслей ворошилось много, Мирэ остановилась только на одной. Он и на вид был устрашающим. Только сейчас она рассмотрела Чона. Будто только сейчас у нее глаза открылись. Глаза темнее ночи, чётко прямые брови в тон идеально уложенным волосам, губы, изуродованные сквозным шрамом, одно ухо проколото, но без серьги. Из-под ворота белоснежной рубашки показывалась татуировка, цветная, но картину не разобрать. Обе кисти тоже были забиты наколками, на правой скелет черепа изо рта которого идет дым, на левой мелкие татуировки, что складывались в полную композицию. Ким была уверена под одеждой все было в чернилах. Это расстраивало девушку привыкшей к компании молодых людей, образцово воспитанных и не падких к проявлению эпатажной натуры. Как никак имела честь Мирэ расти в столице этикета мира. — Я бы повременила с нашими свиданиями, — она хотела приплести сюда учебу в качестве оправдания, но Чон не дал ей закончить. — Думаешь, сможешь избежать этого брака. — Теперь, после ужина, нет, — честно ответила Ким. — Мне бы хотелось побыть одной. Оставшиеся несколько лет, перед возвращением в Корею. Это ведь возможно? — то ли отчаяние ее было велико, то ли сил не осталось прятать собственную слабость, Мирэ заговорила искреннее. — Я ничего не стану делать. Лишне упоминать тот факт, что Вон, итак, следит за каждым моим шагом и докладывает вам. Ему правила неписанные, кроме ваших слов, я это сполна уяснила этим вечером. — Как быть, если его одного для вестей не хватает? — будто действительно проникнувшись ее просьбой, сказал Чон. Его фигура за миг исчезла в темноте ночи. Скрип старого кресла дал Мирэ знать, где тот находится. — Уверена при большом желании эта проблема решаема. Мне нечего скрывать, вы можете поискать новых доносчиков. — Есть предложения? — почти издевательски доносился с темноты. — Боюсь, что нет таковых. — Как-нибудь решим проблему, — скрепя каркасом кресла, обтянутым великолепным шелком с изумительным принтом, Чон поднялся на ноги и шагнул в ее сторону. Любимое кресло, на котором Ким привыкла коротать вечера в паре с книгами, теперь очернялось этим тяжелым разговором. Как прежде теперь не будет. Речь уже не только о злосчастном кресле. — Контракт… подпиши его и передай через Вона. — Я просмотрю его вместе с моим юристом, и он свяжется с вами, в случаи внесения изменений, — серьезно отозвалась Ким, прямо смотря в обжигающе черные глаза. Спавшая паника освободила остатки смелости и уверенности. — Резвая, — как-то раздосадовано произнес он. — Тебе же лучше, если одумаешься, — и предельно серьезно следом добавил: - И перестанешь плакать в душной ванной. Так делу не поможешь. — Это все, что вы хотели сказать? — Нет, — мигом мнительные и мизерные проблески доброты и понятливости в голосе исчезли, глаза, снова покинутые всякими чувствами, отдавали чудовищным холодом. Девушка подумала, что, если всё это время он потешался над ней и веселил себя ее наивностью? От подобных предположений стало дурно. — Прислушайся внимательно, повторяться не стану. Ты кажешься умной, вникни и запомни раз и навсегда. Предательств я не привык прощать. Никому. Посеешь хоть мизерное зерно сомнения в своей честности, будь уверена я превращу твое существование в ад. Лишу рассудка, если твоя головушка заполнится мыслями о другом. Голыми руками вырву твое сердце, если оно посмеет биться ради другого. В клочья разорву это тело, — рука большая коснулась плеча, глаза одним взглядом забирались в самую душу. — Стоит в нем взяться началу чужой крови. Я не прошу любить, мне хочется простой человеческой преданности. Понятно разъяснил? Ким заторможенно в шоке кивнула головой. Единожды. — Скажи это. — Поняла. Никакого предательства. — Можешь бояться меня, как сейчас. Втихаря ненавидеть или проклинать, все потерплю, но не предательство. Отныне и навсегда ты верна моему имени, фамилии и дому. — Это тоже прописано в контракте? — Эти бумаги не указ мне. — Тогда, их суть усмирить мою фамилию? — Ты уже отдалилась от своей фамилии, они тебе теперь чужаки. Скорее это примешь, тебе же проще станет в будущем. — Не в этой жизни. Я от отца не откажусь… — Посмотрю, как ты в скором будущем запоешь. — Ладно, — испугавшись черноты в голосе говорящего, Мирэ поспешила закончить этот разговор. — Мой юрист отправит вам все необходимые документы, — Ким легким касанием убрала руку Чона с плеча и отвернулась к кровати, давая знать, что им нечего добавить сказанному. Чон отошел от нее стремительно, резко поправляя пиджак на себе и без прощания покидая спальню. Его громкие шаги еще с минуту беспокоят слух, но и они вскоре исчезли вслед за хлопнувшей дверью. Ким обессилено опустилась на край постели и потухшим взглядом уставилась в темный угол в спальне. Туда, где стояло кресло, шелк на котором до сих пор покоилось тепло чужого тела. Мирэ была почти уверена, что Чон не отыщет в ее окружении человека, который с ней близок, но готов доносить о ней. Насколько же она ошибалась. Таким человеком оказалась Чарльз. Грустное дитя. Незаконнорождённый ребенок одного именитого итальянского Дона от англичанки, которая была без ума от пылкого и галантного итальянца. Родив дочь против воли криминального авторитета, мать Чарльз прожила недолго и скончалась от скорби невыносимой по любви Дона. Маленькая Чарльз переехала в Сицилию, в семью своего отца и росла под жестким надзором мачехи. Если в случае Мирэ жизнь без матери принесло девушке силы справиться со всем в одиночку, то с Чарльз подобное окончилось тем, что девушка выросла шуганной и падкой на чужое внимание и причастность к ней. Сперва по академии прошлись слухи, что у бастарда Чарльз появился ухажер, спустя время слухи перестали быть таковыми. Девушка начала пропадать по ночам из общежития, после вовсе пропустила несколько занятий. Другие постояльцы неустанно утверждали, что видели затонированного до последнего дюйма внедорожника, приезжающего за Чарльз. Некоторые говорили, что вовсе заставали парочку целующейся под ивой в саду академии. Мирэ не велась на эти слухи, занятая учебой и балетом. Была непричастной до того момента, пока Чарльз сама не решила пригласить ее на завтрак в выходные. Будучи крайне стеснительной и лишенной смелости, Чарльз до этого дня ни с кем из академии не связывалась. Другие ученицы, зная о ее происхождении сторонились ее, считая, что бастарду нет места среди отпрысков влиятельных и богатых людей. Они боялись испачкаться ее статусом. Хоть Мирэ им не судья, но порой Чарльз превосходила всех учащихся в человечности и понятливости. А таких принято уважать, так и Ким поступила. С улыбкой на устах и немного показушным воодушевлением приняв приглашение. В субботу, покидая поздно ночью академию, Ким невольно стала свидетелем того, как к общежитию подъехал внедорожник, как и молва гласила, затонированная полностью и в сумерках было видно, как по мраморной лестнице спускалась Чарльз. Ее улыбку искреннюю и по-детски наивную было видно за версту. Ким молчаливо порадовалась чужому счастью, и медленно развернулась в сторону сада, в надежде не спугнуть чужую радость. Внезапно, без особых на то причин, Ким вспомнила Чона. С ним встреча ей была не в радость, как Чарльзу со своим возлюбленным. И Ким уверенно полагала такой, улыбающейся в предвкушении скорого воссоединения с мужчиной сердца, она никогда не станет рядом со столь жестоким человеком как Бес. Ну и пусть, видимо не каждому даровано Богом любимый партнер по жизни. Горевать по этому поводу Ким не планировала, только временами грусть подкрадывалась ближе и терзала душу ненужными мыслями. Убедившись, что машина отъехала далеко, Мирэ пошла в сторону особняка за некоторыми вещами из комнаты и по пути написала сообщение Вону, чтобы тот ее забрал домой. В квартире поздно ночью, укутавшись в одеяло, девушка в полутьме неотрывно глядела на кресло. Оно было как прежде, такое красивое и элегантное, сохранившее стиль прошлых временем, но теперь смотря на него девушку не пробирал трепет, а погружалась в воспоминания той ночи. Горестной, обреченной и в конце обманчиво ласковой. Ближе к рассвету Мирэ головой зарылась в постельном белье и крепко зажмурилась в надежде заснуть. Завтра у нее был назначен завтрак с Чарльз и в это время ей незачем думать о том человеке. Поспать удалось ей совсем немного. Проснувшись и с трудом встав с постели, Ким пошла в ванную за освежающим душем и уходом. После нанося легкий макияж, она между делом скинула Вону собственное расписание дня и адрес кафе, где она должна была встретить знакомую с академии. В назначенное время Вон ждал у калитки перед машиной, дверь которой он открыл для нее позже. Поездка была молчаливой, Ким лишь была обеспокоена частыми взглядами, что бросал на нее Вон. Будто девушка с утра успела провиниться не пойми как и перед кем. Она подробно описала свои планы на день, и не находила в них ничего столь выбивающегося из ее обычной рутины, чтобы эти обеспокоенные взгляды Вона были хоть как-то оправданы. Чарльз уже была за столом, когда Ким прибыла в кафе. Маленькое и уютное на окраине города. Ким не привыкшая к столь простому интерьеру и сервису даже удивилась выбору девушки. Сделав заказ, девушки начали говорить об академии, погоде и странным образом о родинах обеих – Южной Кореи и Италии, где они выросли. Чарльз делилась тем, насколько летом жарко в Сицилии и каким образом коренные жители искажают ее имя при произношении. Ким поделилась о сезоне дождей в Корее и о влажном климате, о цикадах, не умолкающих по ночам. Буквально за получасовым разговором, Мирэ почувствовала такое сильное родство с Чарльз, что даже испугалась подобной связи. Ее с детства учили, что никому в этой жизни нельзя доверять и делиться сокровенным. Даже с самыми ближними. Ведь, принято считать, что те роняли куда больнее врагов. — До тебя ведь дошли… — вдруг опустив глаза на чашку чая в руках, густыми и темными ресницами похлопала Чарльз. Ким отчётливо слышала запрятанные нотки испуга и стыда в ее голосе. — Слухи обо мне. — Боюсь, что нет, — открыто, но с позволения этикета солгала Ким. Ей не хотелось омрачать столь приятное утро неприятным разговором. — Я встречаюсь кое с кем… — Чарльз, — Мирэ потянулась за рукой девушки и поддерживающе покрыла кисть, лежащую на столе. — Необязательно… Голос ее прервался от волнения и шока при виде кристальных слез на щеке Чарльз. Ким удивилась резкой смене настроения. За миг смеющаяся Чарльз сменилась плачущей, будто все до слез было лишь игрой. — Но я должна рассказать тебе, — девушка дрожащим голосом сказала. — До молв не знающих ни меня, ни его людей мне нет дела, но с тобой мне не смолчать, - явственно превозмогая себя, сквозь слезы и дрожь говорила она. От подобной картины чужой открытой разбитости Мирэ делалось дурно, она не находила покоя для чужой потерянной души. - Меня в этой жизни никто не поддерживал, как делает он. Я знаю, что все это так неправильно. З-знаю, что все кончится плачевно, но не могу остановиться. Понимаешь? Я его люблю, — сквозь слезы горестные и искренние делалась Чарльз. Взяв, поданный Ким платок она вытерла щеки от слез. — Я все понимаю, - учтиво, и скорее лживо сказала Ким. Ей сложно представить ситуацию, в которой она бы плакала перед абсолютно чужим человеком из-за любви к мужчине. Да, Чон довел ее до слез в прошлой встрече, но там суть дела заключалась в животном страхе за жизнь, а не о ванильной любви. – Тебе лучше успокоиться и объясниться потом. Слезами делу не поможешь. — Ты не понимаешь, - сокрушенно выразила недовольство Чарльз, смотря в глаза Ким и обливаясь новыми слезами. – Он, Чонгук. Ким не поняла, как произнесенное имя могло сподвигнуть ее понять слова Чарльз отвратно. — Чон Чонгук... И глаза Ким открылись от одной произнесенной горестно и подавленной фамилии. Ее будущей фамилии. — Чон... – сокрушенно вторила за Чарльз Ким. — Да. Твой жених. Мы просто встретились в ресторане, официант перепутал наши заказы и... У меня в жизни не было человека, который так добр и учтив со мной. Я потеряла голову, Мирэ. Прости... — Когда вы впервые встретились? - крайне неожиданный вопрос на столь неприятное откровение удивил Чарльз. Чарльз наивная девушка, на чьей судьбе много черных полос, не имела понятия об обещании Чона, данное Мирэ о новом доносчике. Ким уже представляла насколько Чарльз будет разбита, когда правда всплывет наружу. А правде свойственно ломать сердца слабых и наивных. — Что? – потерянно, не уловив суть вопроса и крайне удивленно от подобной спокойной реакции переспросила Чарльз. Узнав некоторое время назад о причастности Чона к Мирэ, при чем в ключе предстоящего брака, девушка последние дни изводила себя морально. Перестала есть, потеряла сон и лишилась покоя. Отказаться от столь полюбившегося человека она не могла, но и продолжить видеться с ним не переговорив с Мирэ тоже. Таковы честные люди, им несвойственной травить жизнь другому человеку запрятавшись в дали. Это не в честь. — Когда ты была в ресторане? - уже настойчиво спрашивала Ким. - Мне важно это знать, Чарльз. — Недели две назад, - растерянно, и прямо говоря не совсем уверенно выдала Чарльз. – Это сейчас не важно. — Я не должна этого говорить, но... – Ким приклонилась ближе к девушке, заглянула в глаза полные надежд и нелепых мечт, в попытке сокровенной образумить. Иначе Чарльз действительно ждала беда. – Чарльз одумайся скорее. Не пойми мои слова превратно, говоря подобное я лишь желаю тебе лучшего. — Даже если ты попросишь отказаться от него я не смогу, - по новой цепляясь за тонкую кисть Ким, оставляя следы в отчаянии говорила Чарльз. – Прости, прости меня никчемную. — Я говорю это не со зла, - узрев ту глубинную привязанность в блестящих от слез глазах девушки, Ким про себя уже сочувственно страдала. Никакие слова и доводы не будут эффективны, когда девушка влюблена.– Но мне нужно уйти, - с вежливой улыбкой на устах, с нежностью освободившись от рук Чарльз свою кисть, Ким привстала с места. – Спасибо за прекрасный завтрак, было приятно провести с тобой время. — Ты не сможешь просто так уйти. Лучше покричи, не знаю. Или ударь меня, но не делай вид будто ничего не слышала, Мирэ, - совсем потерявшись, не ведая чего именно сама хотела говорила Чарльз, встала следом. – Умоляю не поступай со мной так. Знаю, моя совесть перед тобой нечиста, знаю, что крайне бесчестно поступаю с тобой. Молю просто что-нибудь скажи. — Если тебя интересует мое мнения насчет ваших отношений, мне крайне неприятно, что именно с тобой подобное произошло. Ты стала мне дорога за время, которое мы вместе провели, чтобы я могла спокойно отпустить тебя. А если речь коснется моего жениха... мне искренне и сердечно безразлично с кем он коротает время. Хоть правда выглядит именно подобным образом, мне статусом не положено связываться с женщиной, с которой роман у моего будущего мужа. Прости, что прошу о таком, все же будь любезна не ищи повода для разговора со мной ни в академии, ни за ее границами. Мне искренне жаль, что мы прощаемся подобным образом, Чарльз, - в последний раз показывая собственную любезность сказала Мирэ. - Всего доброго, - это были последние слова Ким, перед тем как она взяв сумочку пошла к выходу. Выйдя из салона машины, стоя перед калиткой квартиры, Мирэ не чтимым взглядом взглянула на Вона, который учтиво склонив голову стоял рядом. — Ты знал с кем именно я встречалась сегодня? – вопрос скорее звучал как утверждения, Ким холодными, правда деланными подобными с ее волей, глазами в упор смотрела на Вона рядом. — Ты знал кто она и с кем провела вчера ночью до этого... Последовал кивок, и глаза глубинные и темные взглянула в ответ. Видимо в ожидании дальнейших слов. — И теперь как мне доверять тебе свою жизнь, если ты не справился защитить мою честь? Это был приговор. Ким не ждала объяснений или оправданий от Вона, зашагала в сторону калитки безмолвно. Смотря в след за величественно идущей Мирэ, мужчина повидавший многое за свое время утопал в пронзающем мускульное тело чувстве вины. Так сильно раненной Ким он еще не заставал. Хоть был осведомлен о ее чувственной и ещё совсем юной натуре.