Roses or guns, which do you choose today?

I lose my head, I close my eyes They won't catch me! 'Cause I got something I've been building up inside For so fuckin' long!

      Фары автомобиля выхватили из темноты очертания загонов, видимо, для лошадей, далее виднелись домики, вероятно остатки декораций для съемки вестернов. Точно! Заброшенное ранчо на стыке двух штатов, раньше используемое Голливудом, теперь заброшено, что-то такое мне приходилось слышать, но в любом случае данная ситуация не предвещала ничего хорошего. Как только машина остановилась, к ней подскочил долговязый худощавый тип с грязными длинными волосами непонятного цвета, он открыл переднюю дверь и вытащил Эксла.        — Сестра, отличная работа, — похвалил он Меган. Тип жестом приказал нам следовать за ним, предварительно вынув из заднего кармана Эксла кошелек, сзади шла Мег, держа пистолет наготове. Вскоре мы оказались около догорающего костра прямо между домиками, салунами с архитектурой в стиле дикого запада. Вокруг костра расположились три человека- двое мужчин и одна девушка, нелицеприятного вида, что-то с ними было явно не так, они как будто находились в трансе или под кайфом. Троица курила какую-то дрянь с противным запахом, передавая косяк из рук в руки.       Да это же долбанные хиппи! Догадался я. Не люблю хиппи. Неужели они еще существуют? По-видимому да, если верить своим глазам.        Один из членов коммуны поднялся с места, завидев нас, явно это был их главарь. Приблизившись я рассмотрел его лучше: невысокий мужчина, около 30-35 лет, с черными волосами до плеч, бородой и черными глазами с пронизывающим взглядом, отдающим сумасшествием. Я сразу узнал его: он приходил в дом Эксла несколько месяцев назад, был явно под кайфом, говорил, что музыкант, просил показать его диски с песнями музыкальным продюсерам. Ну а что? У тебя же есть связи, чувак. Ну, Эксл послал его. Ну а какого хрена, А?       — Эксл Роуз, — проговорил Джон, — ты как раз во время. Сегодня особенная ночь, нам нужна ваша кровь, богатых свиней, — его голос звучал усыпляюще, с гипнотическими нотками, казалось, он может спокойно загипнотизировать кого угодно, ввести в транс.       — Джимми, принеси тесак, — обратился главарь к долговязому.       — Что, какой нахрен тесак, Джон, — испуганно пролепетала Меган. Она явно была не готова к такому повороту событий. — Ты же сказал, что просто отомстишь, отберем машину и деньги.       — А, Меган, сестра, — Джон только заметил испуганную девушку, — спасибо за работу, свою миссию ты выполнила, теперь ты больше не нужна. Джек, свяжи ее, с ней потом разберемся.       Второй парень вальяжно подошел к Меган и начал связывать ей руки за спиной. Девушка отчаянно отбивалась и кричала, но она мало что могла сделать против громилы.       — Ну что, чувак, походу мы в гостях у какой-то сатанинской секты. Думаю, пора бы нам уже поменяться, не против? Он промычал что-то невразумительное и позволил мне занять его место.       Мы познакомились, тогда еще С Уиллом Бейли, как помнится, в семьдесят восьмом, когда ему было шестнадцать, он рылся в столе матери и наткнулся на старые бумаги, откуда узнал, что является сыном не своего отца — Стивена Бейли, а некого Ульима Роуза. Тогда в нем что-то окончательно сломалось окончательно и бесповоротно, его сознание раздвоилось, и мы познакомились. Сначала мы просто общались, и я и музыка помогали ему окончательно не скатиться в безумие.       В самом младенчестве Уилл испытал на своей шкуре что такое потерять родного отца и получить взамен отчима — консервативного идиота, еще более чокнутого, чем родной папаша. Новоиспеченный родитель, взялся воспитывать ребенка в особо строгих условиях. Он проповедовал в Пятидесятнической церкви, которая стояла у проселочной дороги среди ферм, где рай и ад казались реальными пунктами назначения, грех был осязаем, а рок-н-ролл, алкоголь и секс до свадьбы были, естественно запрещены. Да, отчим заставлял маленького Билла и его названых брата и сестру ходить в церковь за 13 километров каждое воскресенье утром и вечером, а иногда и чаще. О! Каких только чудесных исцелений Уилл не насмотрелся в этой церкви: инвалиды вставали с колясок, слепые начинали читать, а другие — разговаривать на разных языках. Отчим дисциплинировал детей: можно было легко получить неплохую такую затрещину за то, что Билл взглянул на женщину в бикини в рекламе по телевизору, а сам телевизор вскоре после этого выбросили. Однажды в машине он услышал песню «Mandy», припев был такой заводной, что он не удержался и начал подпевать, за что сразу получил удар по губам, потому что это песня «от лукавого». А когда у Уилла в начальной школе начались очень реалистичные кошмары, ему сказали, что сны — это проделки дьявола. А мать, Шерон, никогда не заступалась за сына, когда тот инстинктивно искал у нее поддержку, и, похоже, была на стороне отчима. Но, однажды, Шерон подарила Уиллу небольшой радиоприемник — вероятно, из-за чувства вины перед ним. Билл слушал его по ночам под одеялом, и перед ним открывался новый мир за пределами серого Лафайета, школы и церкви: Элтон Джон, Queen, Led Zeppelin… Вслушиваясь в слова и мелодии он понимал, что музыка может вызывать очень мощные эмоции и имеет огромную силу.        В школе и среди сверстников Уилл прослыл настоящим задротом, изгоем, потому что стремно одевался — накрахмаленные рубашки, застегнутые на все пуговицы, черные брюки и ботинки, так же родители заставляли стричься «под горшок» — никто больше так не ходил, так же выигрывать конкурсы по библии и петь в церковном хоре было не круто, — за что спасибо родителям.       Но все же, лучом света в этом сгустке вонючей гнили стала музыка, Билл нашел отдушину в церковном хоре воскресной школы, которую посещал. Он стал стараться взять самые высокие ноты, за что нередко получал по пальцам от преподавателя. В то же время маленький Билл Бейли понял, что хорошо поет, когда прихожане с упоением его слушали, к нему пришло осознание той силы, которой он владеет, исполняя песни и играя на клавишах, он учился работать с публикой, держаться перед толпой и манипулировать ими. Когда для Уилла Бейли пришла пора восстать против родителей, церкви и всего общества в целом, тогда я и появился, и он рассчитался с лихвой. Он научился «открывать дверь», давая мне контроль над своей рыжей головой, проще говоря, мы менялись с ним местами. В этот момент окружающим становится страшно. Еще бы! Ведь его лицо меняется, в зеленых глазах загорается дьявольский огонь, а дальше может произойти что-то очень смешное или очень страшное…никто не может угадать что именно, это и пугает.       Первым делом я начал бороться с системой — сбежал от этих подонков-родителей, бросил школу, отрастил волосы, и избавился от всего «правильного», навязываемого окружающими людьми. Перепады его настроения становились все более резкими и не поддающимися контролю, его стали бояться дети в школе, и даже некоторые из лафаетских копов. Теперь Уилл Бейли перестал существовать — мы сменили это деревенское имя н что-то более стоящее, с чем не стыдно покорять Голливуд — Эксл, а фамилию взяли от родного отца — Роуз, который был тем еще ублюдком, но сейчас не о нем .       Надо отдать должное психиатру, он заметил у нас высокий уровень IQ и решил, что у юноши маниакально-депрессивный психоз, ага. К концу семьдесят восьмого дел в полиции у нас накопилось на внушительную папку, как у маньяка - серийника, чего только мы не творили! Веселое было время. Но, между тем, как копились приводы в полицию, учебу мы не бросали- сами изучали те предметы, которые были нам интересны, мы же не лохи какие-нибудь. Делать в этой дыре больше было нечего, и мы свалили, отправились покорять Голливуд. Конечно, не с первого раза все получилось, веселье продолжилось. в каком только дерьме мы не побывали, пока не стали тем богатым козлом, которого вы сейчас видите. Однажды они захотели избавиться от меня — когда продюсеры GN’R поняли, что перед ними настоящий псих, они начали водить Эксла по разным врачам, которые гордо вынесли вердикт — биполярное расстройство личности, понавыписывали кучу таблеток, впрочем, как видно, помогают они не лучше поваренной соли. Но есть один плюс: они несовместимы с алкоголем и наркотой- теперь мы не пьем (ну практически). Алкоголь всегда плохо влиял на него, в шестнадцать лет, когда он в первый раз попробовал крепкое дурное пойло — результатом было падение со второго этажа и сломанная рука, и много чего еще. Веселая была ночь, что говорить! И что вы думаете он сделал на следующий день? Напился опять, чтобы все забыть, идиот.       Вспыльчивый, эмоциональный и ужасно противоречивый. Он может быть таким романтичным со своими девушками, в которых влюблен по уши, посылать частным самолетов им огромных слонов, а потом если что идет не по плану, выхожу я и ставлю обидчика на место. Это я бью соседку по голове пустой бутылкой от вина, ну а что она указывает мне какой громкости слушать музыку, сама же крутит свою музыку целыми днями. Позже он раскаивается и просит прощение, достав неведомо где белую лошадь, что выглядит очень трогательно и мило. Он может девять лет писать сопливую балладу «November rain», искренен и открыт с вами, своей публикой, как кажется на первый взгляд — говорит много личного со сцены, любит своих вас, своих, поклонников. Прыгает в толпу прямо со сцены, не боясь, что вы разорвете его на части. Но в то же время он замкнут и закрыт, — он может не прийти на концерт, отобрать камеру у зрителя, потому что не нравится что его снимают, устроить скандал и потасовки. И вам не нравится, когда я даю понять, что он не принадлежит вам? Он не принадлежит даже самому себе, ведь часть его принадлежит мне.       Эксл имеет слабые стороны, которые прячу собой — в виде упрямого и самовлюбленного кретина. Преследующий его с детства страх остаться одному, так же как и страх лишиться этого одиночества и полюбить, периодически вырывается наружу с неприятными для нас последствиями и лишает сна и спокойствия окружающих нас людей. Он весь такой ранимый, эмоциональный, романтичный, но в тоже время такой вспыльчивый и жестокий, весь такой противоречивый, во многом благодаря мне. Но ведь вы любите его таким, какой он есть, не правда ли?             А если же вы не любите нас. Да пошли вы! Это вы помогли нас создать. По вашей вине мы такие, какие есть. У нас не было шанса быть другими.