Метанойя

ἀπορία (др.греч. «трудность») — понятие древнегреческой философии для обозначения трудной или неразрешимой проблемы.

Олега потряхивает, он уже не может контролировать ни собственное тело, ни голос, ни эмоции на лице. Из машины он практически вываливается, путается в собственных ногах, пока торопится оказаться снаружи и оглядеться. Все вокруг такое же. На небе ярко светит луна, телефон показывает всю ту же дату и время, операторы разбредаются по разным точкам. Большая часть уже спустилась вниз, к Саше и Марьяне, ещё парочка осталась рядом с ним. Но Олегу уже совершенно плевать, попадет ли его собственная истерика в кадр. Он так больше не может. Олег идет быстро, сбегает по склону, рискуя свернуть себе ногу или вообще шею, а на смену апатии прошлого дня — это было вчера, действительно было, он прожил целый день, заснул, и вернулся в него же, но это было, он уверен — приходит непонимание и злость. Его бесит каждый человек с камерой, бесят ассистенты, крепящие на него микрофон, бесит прохладный ветер, озеро, испытания, проект и вообще все вокруг, потому что он это уже видел. Насмотрелся, достаточно, хватит, только вот ни один внутренний крик не помогает и не срабатывает. Олег жмурится как можно сильнее, глупо надеясь, что все исчезнет спустя секунду. Но он открывает глаза и видит Романову, достающую из сумки черные повязки. — Мальчики, это вам, — она говорит спокойно, протягивает руку вперёд и вдруг усмехается. — Надеюсь, темноты не боитесь. Саша что-то ей отвечает, тоже шутит и забирает ткань, но Олег до сих пор стоит в стороне. Дыхание вырывается короткими вздохами-выдохами, он весь напряжен до предела и чувствует — всего одно касание и он взорвется. Уже не сможет удержать рвущиеся наружу негодование и агрессию. Даже касание оказывается ненужным. Ребята продолжают болтать об обряде, у Олега дергается глаз, он не реагирует ни на своем имя, ни на вопрос, ни на черную повязку, которую хочет отдать ему Марьяна. — Да какая блять разница? — он не узнает собственный голос, который в своей истеричности не вяжется с обстановкой или разговором. — Вы что, не понимаете, это все бесполезно. — Олег, — хмурится Саша и пытается дотянуться до него, но Олег отбивается от чужой руки и подается назад. — Не надо, все, хватит! Зачем вообще вся эта поебень? Все равно разосремся к чертям собачьим, пройдем испытание, не пройдем, какая разница? Какая, если потом все по новой, а? — его несет, он не может остановить поток вопросов, которые съедают его изнутри и не дают нормально дышать. — Вы что, реально не понимаете? Не помните? — Я не знаю, но давай мы… Марьяна тоже предпринимает попытку до него достучаться — делает пару шагов, подбирается словно к дикому зверю, говорит медленно и тягуче, но это не работает. Олег смотрит на нее бешеными глазами и уже не может замолчать. — Снова и снова, я, блять, не могу. Как вы можете не замечать? — он бегает взглядом по ним обоим, на операторов даже не обращает внимания, потому что ему уже совершенно плевать, что он срывают всем съемку и портит самому себе репутацию. — Вы не чувствуете? Я же не могу один… Не может такого быть, не может, сука. Просто скажите, что вы… Голос срывается на высокой ноте, некрасиво повисает в воздухе, а Олег словно со стороны слышит отголоски собственной истерики. Сжимает и разжимает кулаки, потерянно смотрит вокруг, представляет, как он нелепо выглядит, психанув вот так на пустом месте. У Олега в голове рисуется тот Саша — с взмокшими от пота волосами, покрасневшими глазами и пальцами, подрагивающими так сильно, что он не мог поджечь сигарету и несколько раз безуспешно проходился по зажигалке. Он ощущал такое же бессилие и страх? Он тоже не знал, что происходит, и мог только кричать? Душа брата для Олега — потемки, в которых он постоянно плутает, но отказывается выходить и сдаваться. Сейчас он путается сам в себе и с каждым словом все больше впадает в истерику. — Это же реально! Это не сон, скажите, как вы можете это все игнорировать? Как можете снова делать все это? Как, блять, я не понимаю, я… Он чувствует, как Саша цепляется рукой за его локоть и тянет на себя, но Олег матерится в ответ и вырывается. Со второй попытки брат все же останавливает его и сжимает одной ладонью за предплечье, а вторую кладет на щеку. Олегу кажется, что вот-вот Саша снова спросит:«Можно я тебя ещё раз ударю?». Но тот лишь смотрит ему глаза в глаза. — Олеж, — он, наверное, хочет сказать что-то ещё, Олег замечает, как у брата дергается уголок губ, как он набирает воздух в легкие и открывает рот, но к ним уже подбегают люди. — Как вы можете не замечать? — по инерции повторяет Олег, ощущая, как глаза начинает щипать. Их снимают, камеры окружают со всех сторон, пока Саша не психует и не прогоняет всех куда подальше. Грозится, что испытания вообще такими темпами не будет, а Марьяна где-то сбоку говорит про травяной чай, который они брали с собой. Люди носятся туда-сюда, даже Илья, заснувший в машине, пока было время, выбирается и сонно спрашивает, в чем дело. Олег ничего не знает, не может объяснить, когда его в десятый раз допрашивают о произошедшем. Живот скручивает от стыда за такие неуместные крики, но ничего уже не изменишь. Ни-че-го. Олег, если честно, хочет встать прямо к озеру и закричать настолько громко, насколько позволят связки. Так, чтобы сорвать голос и не думать ни о чем хотя бы минуту. Но его уже уводят к машине, суетясь и окружая со всех сторон. Со стороны это все смотрится, наверное, смешно и нелепо. Младший Шепс, обычно сохраняющий спокойствие, решает наорать на коллег, теряет самообладание и теперь сидит, завернутый в спешно найденный плед. А, может, и не смешно вовсе, у Олега нет ни сил, ни желания, чтобы сосредоточиться на чужих эмоциях. Сейчас хватает и своих. Когда они уже отъезжают, а где-то на фоне слышатся шепотки и обсуждения, как теперь проводить испытание, на соседнее место опускается Саша. Олегу не нужно поворачиваться или проверять — и так чувствует. Брат заговаривает не сразу, оценивает обстановку и ждёт, пока за окном проносятся уже знакомые деревья и дома. — И что это было? — наконец, спрашивает он. — Не знаю, я… — Олег силится подобрать нужные слова, поворачивается боком и теряется. — Ты нас всех напугал. «Ты напугал меня» Саша не произносит, но это отчетливо читается в его напряженных плечах, в закушенной губе и внимательном взгляде, которым он будто пытается проверить каждую частичку Олега. Ищет невидимые царапины и ушибы, как в детстве. Саша уже не ждёт ответа, лишь наблюдает за ним, пока Олег отпивает из термоса чай и морщится. Он слишком крепкий, неправильный, не такой вкусный, как получается у брата, а в висках все сильнее пульсирует от боли. Голова раскалывается так, что от этого ощущения не получается скрыться, закрыв глаза или выпив заботливо принесенную ассистенткой таблетку. Олег ужасно хочет спать. — Тебе надо отдохнуть, — тихо говорит Саша. Олег думает, что вот сейчас брат встанет, пересядет назад, как они ехали в прошлые разы. Саша частенько говорил, что перед испытанием лучше настраиваться по-отдельности. Окунуться в самого себя, остаться наедине, сосредоточиться на силах, по крайней мере, на какое-то время. Олег чувствует движение сбоку, только вот Саша не встает, а наоборот придвигается ближе и кладет руку ему на лоб. — Температуры, вроде, нет. — Не в этом дело, — мычит Олег, но объяснить, конечно же, не может. Брат и не требует. Опускает руку, устраивается поудобнее, немного поерзав на месте, и расслабляется, сталкиваясь с ним коленкой. Олег знает, что заснуть не получится, но все равно прикрывает глаза и позволяет ненадолго погрузиться в блаженную тишину, в которой все звуки на фоне становятся лишь шумом, зато тепло Саши ощущается каждой клеточкой тела. Они заселяются, разбредаются по своим комнатам, кто-то из съемочной команды хлопает его по плечу, а Саша напоследок окидывает его серьезным взглядом и говорит отдохнуть. Олег, конечно, не отдыхает и даже не ложится. Снова мечется по комнате, измеряет шагами это небольшое пространство, в деталях запоминая старые обои, кровать, неработающую лампу и многое другое, на что обычно не обратил бы внимания. Сейчас же цепляется за любую мелочь, чтобы занять себя хоть чем-то. Олег не знает точно, но подозревает, что заснуть и тем более выспаться у него бы в любом случае не получилось, так что он даже не пытается. Пристраивается у подоконника и наблюдает, как за окном медленно светает. Небо окрашивается в розовый, а он так засматривается на этот незамысловатый пейзаж, что не слышит чужих шагов и вздрагивает, когда в дверь вдруг стучат. Олег на секунду думает, что в коридоре будет стоять брат. — Доброе утро, — Илья улыбается уверенно, роль ведущего на этом проекте закаляет получше самых опасных трюков, поэтому он не теряется и уже сам заходит в комнату после короткого кивка. Никаких визитов в прошлые разы не было, и Олег застывает на месте и просто ждёт, что произойдет дальше. Ларионов не торопится, осматривает чужой номер, а после протягивает Олегу бумажный стаканчик с кофе. Ничего примечательного — ещё одна неизменная деталь их путешествий и съемок, невкусный кофе из автомата, в котором всегда либо слишком много сахара, либо недостаточно. В этот раз напиток горчит, а Илья точно такой же стакан крутит в руках и даже не пьет. — Мы с ребятами посовещались и решили, что тебе лучше пойти последним, — выдает Ларионов. — Если ты не против. — Окей. Олег не знает, что ещё сказать. Это жест доброй воли от всех них или же просто попытка успокоить. Илья говорит, что ему нужно за это время отдохнуть, придти в себя, собраться с мыслями. Даже спрашивает несколько раз, будет ли Олег в порядке ко времени испытания. Как бы спокойно он ни держался, все равно переживает, что один из экстрасенсов совсем сорвется с цепи и откажется участвовать. Это никому не нужно, поэтому Олегу отдают заветное и самое желанное последнее место, а он просто соглашается. Разговор все равно не клеится. Илья уходит, оставляя его одного в номере. Идти куда-то желания нет, Олег пропускает завтрак и обходится уже остывшим и всё таким же горьким кофе. Делает медленные глотки, растягивает сомнительное удовольствие и думает. Этот бредовый сон продолжается вторые сутки подряд и на сон как таковой перестает быть похожим. Олег допускает, что банально ударился головой во время испытания и теперь лежит где-нибудь в местной больнице под капельницами в коме и видит на повторе события прошлого. Так было бы даже проще. Смириться и просто ждать, когда он очнется, пока остальные бегают вокруг. Только картинка не складывается. Всё происходящее не похоже на сон, иллюзию или больной бред. Окружающий его мир слишком реален, каждая деталь, начиная с запаха дешевого кофе и заканчивая подробными новостями в телефоне, который Олег все-таки достает, все это — не дает расслабиться и забыться. Он воскрешает в памяти сначала все эзотерические практики, которые могут помочь. Медитирует, достает атрибуты, проверяет свою ауру и даже на пробу связывается с каким-то заплутавшим здесь фантомом. Все как обычно, зацепится не за что. Он несколько раз щипает себя, все-таки спускается вниз и говорит с хозяйкой гостиницы, стараясь понять, насколько происходящее зависит от него. Диалог выстраивается вполне разумный и адекватный, пусть и навевает лишь скуку. Вернувшись в номер, Олег видит короткое сообщение от Саши о начале испытания. Он желает удачи, получает ответ, ещё раз бездумно листает телеграм и не может найти ни одного изъяна. Не бывает во снах все настолько подробно и продумано. В голове сидит одна глупая, но довольно очевидная мысль. Олег отгоняет её до последнего, потому что это кажется безумием. Только вот ни одного логического объяснения не находится, он до сих пор сидит в номере, откуда должен был давно съехать, в городе, который давно должен был покинуть. И ждёт испытания, которое давно уже прошел. Что так или иначе приводит к единственному возможному, хоть и бредовому, объяснению. Он застрял в чертовом дне сурка. Олег проходит все стадии принятия за эти недолгие часы, когда его оставляют наедине с собой. Это глупо, это так ужасно тупо, но по итогу он сдается и прокручивает в голове все когда-либо просмотренные фильмы и прочитанные книги. Даже гуглит самые известные, чтобы ещё раз освежить воспоминания и прийти к неутешительному выводу — если только в ближайшее время где-то в больнице его бедное раненное тело не откачают и не вернут в сознание, ему придется принять происходящее за действительность. Реальность, в которой ему предстоят раз за разом переживать худший из возможных дней. Выход из не самого приятного положения, по идее, есть. Как и все герои, Олег должен осознать нечто важное и изменить некое событие, сильно повлиявшее на него. Радует лишь тот факт, что в конце каждого дня он не умирает. Спасаться от маньяка или избегать несчастного случая Олегу не хочется. Правда, после недолгих раздумий он осознает, что и открывающаяся перед ним перспектива ничем не лучше. Он бы хотел изменить в этом дне все. Он бы хотел никогда его не проживать. Он бы хотел забыть его как страшный сон и оставить позади таким, какой он есть, просто разбираясь с последствиями. Самое страшное во всем этом — это ссора с братом. Весь день, все испытание, сводится к бессмысленному и такому ужасному, что Олег вообще не хочет о нем думать, спору. Он не понимает, когда все пошло по наклонной, постоянное прокручивание в голове каждого диалога вызывает тошноту, только вот выбора у него нет. Не хочет вспоминать — придется проживать раз за разом одно и то же. Олегу кажется, что судьба над ним издевается. По прошествии этих странных дней вывод приходит лишь один. В Олеге до сих пор сидит обида, не отпускает даже сейчас и разъедает все мысли, потому что он в своей версии уверен и отказываться не хочет. Только вот других путей он не видит. И если это поможет избежать ссоры с Сашей и вырваться из этого замкнутого круга, он готов попробовать. Стиснуть зубы, забыть об амбициях, пройти испытание и постараться сгладить углы настолько, чтобы не встрять в очередной конфликт с братом. И закончить этот долбанный день поскорее. Вся съемочная группа поглядывает на него с подозрением. Улыбаются, конечно, болтают и дают наставления, но время от времени косятся и будто ждут новой истерики. Олег подбирается, выпрямляет спину до боли и закапывает тревогу поглубже. Хватит уже криков, это не помогает, сейчас остаётся проверить собственную бредовую теорию и надеяться на лучшее. Люди шутят о том, что хотели просто познакомиться с ним, но Олег теперь даже не улыбается, уже не остаётся сил. Коротко отвечает Илье, проводит обряд, устанавливает контакт с фантомами, рассказывает истории, которые для него становятся почти заученными. Проходить испытание легко, если ты делаешь это в третий раз. Проходить испытание чертовски сложно, если живот сводит от предчувствия чего-то ужасного и неправильного. Олег не помнит и половину того, что говорит. Слова вылетают на автомате, но всех вокруг, видимо, это устраивает. Никто не чувствует подвоха, улыбаются и тяжело вздыхают в нужные моменты, пока Олег собирает атрибуты и запрыгивает в машину для поездки на кладбище. — Я думаю, вам будет о чем поговорить. С братом особенно, — усмехается Илья. Теперь эта усмешка не вызывает недоумение, только желание отмахнуться от всех присутствующих или, ещё лучше, сказать заткнуться. Нет здесь ничего ироничного или забавного. Олег хочет сбежать, но он послушно сидит в машине и ждёт, ждёт, ждёт. Саша встречает на кладбище таким же сумасшедшим и напуганным взглядом, как и в прошлые разы. Олегу страшно даже прикоснуться к нему, будто брат может развалиться от одного неловкого движения. Но тот сам тянется к нему, когда камеры переводят на Марьяну и от них немного отвлекаются. — Олег, здесь все очень плохо, ты чувствуешь? — он до боли сжимает его пальцы и ведет к могиле. — Не знаю, что с тобой было утром, но, может, это связано. Здесь проклятое место, плохое, люди гибнут толпами, понимаешь? Олег ничего не понимает и не чувствует. Даже в третий раз, даже сосредоточившись как следует и отринув скепсис. Ничего нет. Но он уже принял решение и теперь лишь думает, что вся сцена на кладбище скоро превратиться в настоящий спектакль. Только перед этим он хочет попробовать узнать у Саши хоть что-то. — Нет, но… — он видит в брате отражение собственной истерики и сглатывает. — Покажи, я попробую… Саша не дожидается ответа — оплетает пальцами обе его ладони, прикрывает глаза, направляет всю силу передает нечто. Образы темные, смазанные, жуткие, от них по коже идёт холодок, но стоит Саше отпустить его руки, все пропадает. Кладбище — это просто кладбище. — Понимаешь? — Саша поглядывает на него с надеждой, пока обходит могилу и оказывается спиной к камерам. Олегу от одного взгляда плохо, потому что сейчас он собирается соврать ради якобы блага. Он почти уверен, что брат на эмоциях не поймёт, остаётся только сделать все как можно более натурально для шоу. Хотя… Олегу плевать, как это будет выглядеть для других, какие оценки поставят, как он сам будет ругать себя за произошедшее. Лишь бы все закончилось. — Не знаю, что это за проклятье, впервые ощущаю такое, но здесь… — он давится собственными словами, пока все, каждый от ведущего до жителей деревни, пристально на него смотрят. — Здесь оно сильнее всего. Сейчас я это чувствую. Все, что Олег чувствует на самом деле — это горечь во рту, слабость и безразличие. Наверное, его дальнейшие объяснения выходят не самыми гладкими или правдоподобными, но Саша не колеблется ни секунды, рассказывает про нужный ритуал, потом проводит проверку с яйцами и тянет Олега как можно дальше от камер, пока на фоне обиженно хмурится Марьяна и удивленно хлопает глазами Илья. Он, как и все, ждал конфликта, но у Олега уже нет сил на споры. Дальнейшие съемки и ритуал отнимают все силы. Он вываливается из кладбища, тащится к машине и слышит, как Саша идёт за ним. Они почти не разговаривают, теперь вместо обиды повисает пробирающая до костей усталость. Наверное, это лучше, чем последствия ссоры, но Олег уже ничего не анализирует, только ждёт момента, когда он сможет лечь на кровать и уснуть. В коридоре он напоследок бросает взгляд на брата — тот кивает и слабо улыбается, а потом исчезает за дверью. Они до сих пор не говорят, Олег вздыхает и тоже заходит к себе в номер. Веки кажутся невероятно тяжелыми, руки и ноги уже не слушаются, Олег падает поверх покрывала и отрубается практически мгновенно. Хватит с него. Просыпаться от голоса Марьяны становится уже традицией. Отвратительной и несправедливой традицией, хоть Олег и не хочет выстраивать такую ассоциацию с Романовой. Но он вновь слышит её, чувствует её прикосновение к плечу и дергается. Распахивает глаза и разочарованно вздыхает. — Олег, мы приехали, тут идеальное место, — каждое слово отдается болью в висках. — Сашка… — Уже выскочил на улицу, — заканчивает Олег. — Да, — Марьяна теряется лишь на секунду, но быстро приходит в себя, поправляет рюкзак на плече и улыбается. — Мы тебя ждём. Олег позволяет себе пару минут в относительной тишине. Он прикрывает глаза, прикусывает язык, чтобы не закричать, и думает-думает-думает. Уверенность в сути проблемы остаётся, только вот он совершенно не понимает, как избежать конфликта с братом правильным способом. Собственные слова с последнего испытания кажутся фальшивыми, но других он подобрать не может. Может быть, дело не в консилиуме. Может быть, ему придется перебрать десятки вариантов, прежде чем он найдет верный. В этот раз он сдается при обсуждении порядка прохождения. Не реагирует на подколки Марьяны, на хитрый взгляд Саши, лишь говорит, что ему без разницы, каким по очереди проходить испытание. На камерах, наверное, во всей красе видно удивление на лицах коллег, но никто не возражает. Ещё бы. Они оба распределяют места и остаются довольны, пока Олег наблюдает со стороны и отходит к озеру. Проводит ладонью по воде, замирает, ощущая кожей холод и на секунду забывает обо всем. — Нам пора! — окликает его кто-то, и Олегу приходится встать и вернуться в реальный мир. Насколько он вообще может быть реальным. Остаток дня проходит практически без изменений. Олег идёт первым, сдерживается и сохраняет нейтральную позицию, держится поближе к Саше на консилиуме и, как ему кажется, идеально поддерживает спокойствие. Пусть лишь видимое, но этого должно хватить. Конечно же, он оказывается не прав. Стоит ему закрыть глаза и провалиться в сон, его вновь выкидывает в чертову машину, не давая не то что вернуться в нормальную реальность, но и хотя бы выспаться. Олег проводит ладонью по глазам, которые болят от напряжения, и матерится. На секунду задумывается, как было бы хорошо хоть раз проснуться рядом с Сашей. Ему жаль, что он в тот первый, настоящий, день не пошел брату наперекор и не сел рядом с ним. Тогда бы в этом бесконечном дне был бы хоть один единственный плюс. В следующие пару раз он безуспешно пытается подобрать нужную комбинацию. В один день уступает Саше третье место без споров и на консилиуме старается успокоить, чтобы брат мог хотя бы вздохнуть полной грудью и перестать носиться туда-сюда. В другой даже сам упоминает некое проклятье, что-то зловещее и давящее, ещё на испытании, получая в ответ пораженные взгляды наблюдателей и облегчение со стороны Саши. Только этого все равно недостаточно. Олег в шаге от того, чтобы снова психануть и вообще отказаться проходить испытание. Напускное спокойствие дает трещину, когда его в который раз вытаскивают из машины и ведут к месту, где Марьяна готовит все для практики. Олег идёт, следует советам от операторов, участвует в обряде и послушно подставляется под пощечину. Кожа горит, но ему нужно больше, сильнее, чтобы выпустить все-все, скопившееся внутри, чему он даже не может дать названия. Но Саша не ударяет ещё раз, отстраняется, выпадает из его пространства и натягивает эту знакомую ухмылку. Готовится нападать и тянет это до дрожи пробирающее Олежка. — Ты уже пришел в этот мир после меня, — фраза бьет под дых с той же силой, что и впервые. Олег злится, потому что сохранять спокойствие каждый раз у него получается плохо. Потому что ему это надоедает. Потому что он привык решать проблемы на месте, действовать быстро, иногда даже не раздумывая, поддаваясь эмоциям. А Саша лучше всех на свете знает, куда нужно надавить, чтобы эти самые эмоции вызвать. Борьба за порядок прохождения не стоит таких долгих споров, болючих до прикусанных губ и сжатых кулаков слов и взглядов, мечущих молнии. Олег не понимает, какого хуя Саша давит авторитетом старшего брата, вспоминает рождение и искажает его имя все больше. Олегу хочется услышать теперь уже редкое и мягкое Олежа, а не изуродованную обманчиво ласковую форму имени, которую он сам не узнает. Саша делает шаг вперёд, вторгается в личное пространство, кладет ладони ему на щеки и без слов спрашивает, как долго ещё выдержит Олег. Олег выдерживает всего пару секунд, пока крохи самообладания растрачиваются окончательно. — Хватит, Саш. — Что? Сдаешься? — он проводит большим пальцем по коже, будто успокаивая, и улыбается. — Ты ещё пусти слезу. — Хватит. Ему тошно от этого спора, от этого разговора, а ещё он точно знает, что при других людях и тем более под камерами Саша никогда не перестанет играть. По крайней мере, Олег хочет верить, что все это — чуть больше шоу, чем реальность. Потому что иначе каждое слово кажется почти убийственным. — Можно я тебя ещё раз ударю? — спрашивает Саша. На этот раз Олег хватается за его руку не слегка, наоборот, сжимает покрепче и тянет в сторону. Брат от неожиданности даже оступается, непонимающе смотрит на него и ни на секунду не затыкается. — Куда ты? Все, решил силой себе место выбить? Олег, блять, куда ты несешься? Олег пользуется минутным замешательством и утягивает его в темноту по тропинке, к деревьям, где не устанавливали свет и ещё не разместилась съемочная группа. Ему нужно совсем немного, всего несколько мгновений, когда он сможет спросить у брата, что происходит. Потому что проживать раз за разом этот бред, теряясь в догадках, он больше не может. Саша показательно ругается, матерится, вертится как уж на сковородке и шипит. Правда, попытки смахнуть руку Олега предпринимает слабенькие, только глазами прожигает в нем дырку. — Что ты творишь? — Олег пытается вложить в один единственный вопрос все, что накопилось за эти долгие дни. — Зачем ты так? — Нет, что ты творишь, а? Отпусти, отпусти, я тебе сказал. Это даже дракой назвать нельзя. Так, скорее детские игры, на которые со стороны смотреть смешно. Олег тянет Сашу за руку, тот пихает его локтем. Олег хватается за его плечи, чтобы остановить движения, Саша болюче кусает подставленную ладонь. Когда-то это было забавным развлечением. Брат, уже взрослый и явно превосходящий самого Олега по силам, поддавался, театрально кричал и просил пощады, а потом сам неожиданно щекотал его до слез. Сейчас Олег шире в плечах и совсем не похож на того пятилетнего мальчика, а Саша поддаваться не согласен. Правда, ведут они себя все равно ужасно по-детски. — Блять, больно же, — Олег одергивает одну руку, но второй до сих пор держится за чужое плечо. — Сам куда лезешь? Я тебе и на этой пальцы откушу, если сейчас же не отпустишь, — Саша хмурит брови, однако застывает на месте. — Скажи сначала, что за спектакль ты устраиваешь. Зачем все это? Почему… Почему нельзя хоть раз обойтись без подколок, хоть раз не давить. Ты будто на прочность меня проверяешь, ждешь, когда сломаюсь. А потом что, Саш? Как всех их отбросишь в сторону? Ему не нужно уточнять, про кого они говорят. Каждый готзал превращается в поле боя, где с одной стороны по очередности оказываются несколько или даже все их коллеги, а с другой — Саша в гордом одиночестве. Олег не хочет говорить про корону, тем более, что чаще всего уверенность и самодовольство брата оправданы. Но он искренне не понимает, чем он заслужил оказаться в одному ряду со всеми остальными. Почему ему так же ухмыляются в лицо, так же выводят из себя, так же давят как можно больнее. Он знает, что возненавидит этот проект всей душой, если так продолжиться и дальше, потому что возненавидеть самого Сашу он не сможет никогда. — Не молчи, давай, ты же так любишь красиво говорить, аргументы находить для всего, — Олег сам теперь не может остановиться и до сих пор держит брата за плечо. — Зачем, Саш? — Не нравится, тебя никто не держит, — Саша выплевывает эти слова ядом, дергается и впервые действительно пытается отстраниться. Олег непонимающе хлопает глазами, от неожиданности расслабляет хватку, давая сделать шаг назад, но тут же цепляется пальцами за чужую ладонь. Саша под прикосновением дрожит, но больше ничего не добавляет и в глаза не смотрит. — В смысле никто не держит? — Олег тупо повторяет его фразу, потому что слова не вяжутся с происходящим, а брат сейчас кажется сломанной куклой в руках, безвольной и бледной. — В коромысле. — Саша, блять, ты можешь… Он почти начинает этот спор заново, заводится, дышит через нос и готовится продолжить, но договорить ему на дают. Их все-таки находят операторы, а Олег вдруг вспоминает про микрофоны. Пиздец. — Оставьте нас, — кидает он и надеется на лучшее. — Мы должны… — Уйдите, блять, куда-нибудь и не смейте снимать, — он все-таки поворачивается и выдерживает чужие взгляды ровно столько, сколько требуется съемочной команде, чтобы понять — он не шутит. Они отходят назад, но Олегу этого недостаточно. Он срывает микрофон, наплевав на правила и на возможную поломку, и уводит их обоих ещё дальше за деревья, где при всем желании даже друг друга разглядеть из-за темноты проблематично. Саша теперь не сопротивляется и тоже возится со своей петличкой, только первый все равно разговор не начинает. Олег от усталости прислоняется к дереву, прикрывает глаза всего на секунду и спрашивает: — Ты же не думаешь, что я уйду? Он пытается вложить в этот вопрос все свое негодование и удивление, потому что вопрос и правда глупый. На него даже отвечать не надо. Олег даже задавать его не должен, ведь все и так очевидно как дважды два. Но Саша сглатывает, до сих пор смотрит в землю и больше не делает ни единой попытки вернуть былое превосходство. — Я… — начинает он и сразу же замолкает. — Саш, серьезно? Вся агрессия пропадает, ей уже не остаётся места, внутри все заполняет недоумение и удивление. Шок, даже, потому что предположение звучит абсурдно. Олег открывает и закрывает рот, как рыбка, выброшенная на сушу, силится найти нужные слова и теряется. — Если ты думал, что своими наездами получится… — он останавливается, чувствует, что снова скатывается в спор и ответную претензию. Пара секунд, он выдыхает, и начинает заново. — Даже если мы с тобой спорим, даже если я в чем-то с тобой не согласен, это не значит, что я тебя брошу. — Разве? Я понимаю, тебе больше не нужна опека, да и с ними, такими благородными, правильными, наверное, лучше, — Саша говорит сквозь сжатые зубы, складывает руки на груди и не смотрит. — Иногда… Иногда мне кажется, что я до тебя даже докричаться не смогу, потому что ты там, а я — здесь. И дело, конечно, не в месте, испытаниях или даже разных городах. Олегу в принципе не нравится деление на группки и скандалы, которые разводит большая часть экстрасенсов, — Саша в том числе — но особенно ему не нравится эта невидимая черта, которая с некоторых пор пролегает между ним и братом. Этот день и поездка, может, и обострили конфликт, но явно не создали его с нуля. — Иногда… — он повторяет, начинает так же, чтобы собраться с мыслями. — Иногда ты меня бесишь. Как и я иногда бешу тебя. И мы часто не сходимся во мнениях. Но это не означает, что я от тебя отвернусь. Саша, наконец, поднимает голову и внимательно на него смотрит. Оценивает каждое слово, сжимает руки на груди посильнее, пытаясь защититься, но взгляда не отводит. — Просто мне тоже нужно личное пространство. Я не могу вечно существовать в твоей тени, — Олег, даже если у него было ужасно много времени, чтобы покопаться в себе, сам удивляется сказанному. Привык уже, что эти слова так и остаются у него внутри. — Я хотел пойти последним, чтобы правильно настроиться. Чтобы запомниться. Чтобы ты не оценивал каждую мелочь, которую почувствуешь после моей работы. Мне это нужно, понимаешь? На самом деле сейчас Олегу уже плевать, но он прекрасно помнит собственные ощущения и мысли перед первым испытанием. Он так хотел доказать кому-то, что он все может сам. И зрителям, и матери с отцом, и другим экстрасенсам. И, самое главное, Саше. Саше, который теперь размыкает руки, делает шаг вперёд и протягивает ладонь. Но так и не касается. — Тебе не нужно ничего доказывать, — он словно читает мысли, и Олег уверен, что если бы кто и обладал такой способностью, это был бы брат. — Тебе тоже. Они оба не верят в сказанное, но на мгновение тишина повисает почти приятная. Где-то там бегают люди, работают камеры, приближается утро, в который раз для Олега. — Пошли, — Саша отмирает первым и кивает в сторону протоптанной тропинки. Никакого решения они не принимают, но Олег все равно послушно следует за ним. Чем ближе становится толпа, тем медленнее становится его шаг. Он не хочет возвращаться в этот замкнутый круг, только выбора все равно нет. — Олег пойдет третьим, я первым, — объявляет Саша без вступлений или подготовки, уверенно кивает и подхватывает брошенный где-то в траве рюкзак. Марьяна закашливается от неожиданности и давится травяным чаем, который Олег и сам пробовал пару дней назад. Но никто не успевает задать никаких вопросов, потому что Саша уже спешит к машине, а остальные по итогу сдаются и даже не крепят обратно микрофоны. Каждый хочет лишь доехать до гостиницы и поспать хотя бы пару часов, а не участвовать в разборках Шепсов. Олег не понимает ровным счетом нихуя, но тоже смиряется и снова ждёт-ждёт-ждет. Ждёт заселения, утра, испытания, консилиума. В этот раз он четко придерживается своей версии, не говорит про проклятье вообще ничего, но все же вручает Саше свое кольцо и напоследок обнимает, прежде чем тот уходит проводить ритуал. Это почти похоже на примирение. Но этого все равно не хватает, чтобы поставить все на свои места. Олег просыпается на том же месте, что и раньше, пока Романова трясет его за плечо и улыбается слишком радостно и бодро для такого времени суток.