Одним цветком стало меньше на земле, одной звездой стало больше на небе.
***
Ночью Миша опять увидел тот сон: мрак, дождь, люди в чёрном, намокшие цветы и могила матери... Он вскочил, распахнул глаза и вскрикнул. Дыхание участилось, со лба потёк пот. Андрей проснулся от аха: – Мишань, пол пятого утра. Чего разорался? – Князев поморщился, потёр глаза. – Я... м-м-м... мне... опять приснился этот сон, г-где ма-ма-мама... – Горшенёв был потрясён, как в первый раз. Слезинки горячими крупицами потекли вниз по щекам одна за другой. – О-о-о-ой, горе ты моё луковое, иди сюда. – Дюха обнимает «ребёнка» и гладит. – Тише, тише. Всё, успокойся и не плачь. Это просто сон... просто сон... – А в-вд-друг о... о-о... он вещ-щий?!.. – Миш, не неси бред. Не бывает вещих снов. А кто говорит: «Да», то это банальное совпадение. Вытирай слёзы, сходи умойся и обратно на боковую. Нам обоим вставать через полтора часа. – Андрей моментально засыпает. Снова. И крепко-крепко засопел. Через какое-то время и Горшок отключился. По ощущениям оставшееся время до трезвона будильника пришла одна жалкая секунда. Миха чувствует себя паршиво: голова невыносимо болит, одолевает насморк, глаза слезятся и горло дерёт, словно выпил кислоту. Только он и не думает отпрашиваться с работы, звонить директору; если в обморок упадёт, когда поднимется ещё выше температура — сам виноват будет. Дю, конечно, как любой верный друг, порекомендовал остаться и чёрт бы с ней, этой работой! Увы и ах, Горшок не послушался и, увидев огорчённого Андрея, расстроился и сам (видите ли, одни неудобства доставляет). Недолго собираясь, друзья выехали из дому и спустя полчаса добрались до школы. Князев и Горшенёв разошлись по кабинетам; лишь изредка им удавалось пересекаться, вместо приветствия ребята кивали друг другу головой. Когда Андрей оставался наедине с собой, то в его голове ненароком всплывал Миша. Какой же он обеспокоенный в последнее время, даже немного дёрганный — неужели и вправду думает, что сон в один момент сбудется? Миха до кучи сказал пару дней назад, что ему снятся всё новые и новые подробности. Одно из них: вечер, приметно семь часов, Татьяна Ивановна всё не возвращалась домой; Горшок звонил ей, звонил, да только ответа всё не было; а потом раз — оказался на диване, напротив телевизора, где в новостях говорилось об умершей женщине, в которой Мишаня узнал (по одежде, причёске) свою маму. А потом всё оборвалось благодаря будильнику, причина смерти не была узнана. Ужас, каков ужас! И хрен его, параноика этого, успокоишь... Князев тоже не особо верит во всю вещую ерундистику, что из головы её потом не выкинешь, но с каждым таким детальным рассказом начинает сомневаться. Андрюха даже не может спокойно работать: если действительно вот случится так, что, не дай Бог, конечно, Миша останется круглым сиротой, то... лишь бы он с собой ничего не сделал. Переживания о друге плотно заполняли сознание — это не позволяет нормально сконцентрироваться на работе. Князь старался объяснять материал ученикам, но часто терялся в мыслях. Некоторые девчонки и мальчишки интересовались, что случилось, но Дю отвечал: «Просто устал» и быстро уходил от этой темы, чтоб уж совсем не заблудиться. После трёх часов пришло сообщение от Горшенёва: «Я доеду домой сам, ок?» Андрей усмехнулся и ответил: «Интересно: как ты собираешься это сделать, не забрав своих вещей, которые лежат у меня в квартире?» «Дружок, подожди уж меня у машины. Я скоро буду.» Горшок покуривал сигарету, слегка сгорбившись и оперевшись локтями о крышу всегда чистого автомобиля, прищуривался, высматривал приятеля по сторонам; когда Княжич показался — бросил сигарету на асфальт, растоптав ногой. – Теперь и ты какой-то... м-м-м-м... странный. Я тебя заразил? – Михаил усмехается, показывает улыбку. Может, удастся как-то развеселить голубоглазого. Увы, тот не поддался манипуляции: строго посмотрел сквозь солнцезащитные очки, покривил губу и сел за руль. Горшенёв вздохнул, сел на соседнее место и в очередной раз тоскливо смотрит в окно. Прощаясь с Мишкой, когда тот собрался уходить из квартиры, Андрюшка растаял, плохое настроение как рукой сняло: он обнял дорогого друга, похлопал по спине, извинился и сообщил, что чуть позже позвонит. Они расстались. Вскоре часы показали семь часов. Горшок забеспокоился, поскольку мама должна была прийти чуть раньше. Парень набирает её номер и ждёт ласкового: «Да, Мишутка?» несколько раз. Только ответа как назло не следует. Может, она зашла куда к какой-нибудь подружке? транспорт долго ждёт? задержалась в магазине? а телефон разрядился, вот и трубку не снимает... Михаил, надеясь снять стресс, решает посмотреть телевизор, где идут новости: «Сегодня, в промежутке между половиной седьмого и восемью часами вечера, в Красногвардейском районе Санкт-Петербурга, возле продуктового магазина скончалась женщина около пятидесяти лет. – за голосом девушки-диктора последовала запись с камеры видеонаблюдения. – На кадрах с камеры магазина мы можем увидеть, как Татьяна (так зовут погибшую) спокойно идёт с пакетами, полными продуктами, и внезапно падает. Причина смерти — инсульт. В ближайшее время врачи свяжутся с её родственниками и сообщат о произошедшем...» Нет. Нет, нет и ещё раз нет. Чепуха какая-то! Ну не может, не может же быть такого, что сон, к несчастью, сбылся!.. И какой к чёрту инсульт? Откуда? У мамы ведь не было серьёзных проблем со здоровьем никогда, а тут вон оно как повернулось... Миша сильно шокирован. Слова вещательницы крутились в голове снова и снова, снова и снова, и скоро сведут с ума. Горшенёва понесло только тогда, когда на его телефон позвонил доктор и оповестил о смерти Татьяны Ивановны. Слёзы предательски льются из глаз, размывая всё вокруг. Руки жутко трясутся, как у больного. В горле застрял большой ком, а потом Миха завопил, что, наверное, услышал весь дом. Он кричал от отчаяния, от боли. Кричать будет до тех пор, пока не сорвёт голос. Смерть любимой мамы — очень сильный и острый удар по сердцу. Ему хочется спрятаться от всех, сгореть, убиться, побыть одному и никого не видеть, даже Андрея. Единственную оставшуюся родственную душу. Единственную опору. Единственную любовь, пусть не первую. Горшок накинул кожанку, обулся, покинул квартиру и скрылся в неизвестном направлении. Идёт час, другой. Князев спамит Мишке звонками, получая в ответ: «Вызываемый абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже». Сообщения он тоже не смотрит, статус в чате пишет: «был(-а) в сети в 19:57». Уснул, что ли? эта версия отпала сразу, так как Горшенёв обычно ложится чуть позже девяти-десяти вечера, в крайнем случае — в одиннадцать. Занят? вероятно. Но мог бы предупредить... Экран блокировки показывает 20:20, от Михаила по-прежнему ни весточки. Андрей не мог больше мурчать себя ожиданиями и умчал в РОВД, чтобы сообщить о пропавшем. В отделении было тихо: казалось, все сотрудники давно разъехались по домам, хотя до окончания смены ещё два часа. Князь, запыхаясь, подошёл к дежурному и сообщил: – Че... ч... человек пропал, мой друг... Мишка... Помогите, пожалуйста... – Гражданин, успокойтесь, – хладнокровно отвечает крепкий парень, – погуляет и придёт Ваш друг. Может, засе... Дюха перебивает его оглушительным стуком по столу; начинает смотреть полицейскому в глаза по-звериному вспыльчиво и угрожающе, говорит на повышенных тонах: – Вы что, спятили?! Вы не слышите и не понимаете, что человек пропал и это серьёзно?! Да он... он, блять... он может РУКИ на себя наложить или уже наложил, потому что мать у него умерла! Вы смерти невинного человека хотите?!.. Хотите, чтобы я после этого жалобу куда-нибудь ВЫШЕ написал?!.. Как ни странного, дежурный после этого опомнился. Наверное, побоялся лишиться работы. Со слов Андрея составили фоторобот Миши и ориентировку на него, разослали по радиостанциям и телеканалам, расклеили их в некоторых местах. Первым делом поисковая бригада направилась в квартиру Горшка. Князев стучал дверь и звал Мишку — тишина. Вход вскрыли, и никого, как выяснилось, внутри нет. Тогда полицейские подключили к поисковой операции кинологов и поехали колесить по всевозможным местам, где мог быть Горшок, и которые указывал Андрей. Так время уже перевалило за полночь. На Санкт-Петербург и всю Ленобласть обрушился сильный ливень, но несмотря на это розыск продолжался. Результата по-прежнему нет и нет. Где же искать Михаила, на кладбище, что ли? Ничего больше не остаётся. Каким бы странным это не казалось, но Горшенёв действительно сидел там, в самой глубине, возле обветшалых могил, на мокрой и грязной земле. Здесь тихо. Никто не побеспокоит, не осудит. Покойники молча слушают всё: хоть безысходные вопли на три района, хоть сиплый шёпот. Мишка очень сильно любил свою маму, сильно привязан к ней, ведь Татьяна являлась единственной поддержкой в течение жизни (пока не скончался брат Лёшка, а отца не было). Холод продолжает точечно колоть и невидимо резать тело. Голод вот-вот станет пожирать внутренние органы. И наступит смерть. Мучительная в начале, но облегчающая в конце. Как же хочется верить и вбить себе в голову: всё произошедшее и происходящее — очередной жуткий, глупый сон. Хочется верить, что вот-вот это всё окончится, мамочка разбудит одним ярким утром и позовёт завтракать самыми вкусными блинчиками на свете. Но нет. Этому не бывать. Во веки веков не бывать. «Мишка! Мишка! Отзовись!..» – сквозь минорные аккорды дождя прорезался столь нежный и ласковый голосок, очень похожий на Татьянин. Миха встаёт, только тощие ноги его глупое тело уже не могут держать, и поэтому обессиленно вновь оседает, оперевшись спиной на облезлую ограду. Жаль, что вместо выразительного: «Я здесь, совсем близко!» получается выдавить слабый медвежий стон. Большие, безвольно опущенные руки мелко дрожали, дрожал подбородок, дрожали твёрдые губы. Прибегает Андрей, за ним следом — собаки на поводках и люди в форме. Князев осторожно подымает дрожащее создание и сопровождает к машине ДПС-ников. – Не пущу, не пущу!.. – тараторит тихо Горшок, цепляясь за друга мёртвой хваткой и впиваясь в его спину ногтями, – Дюш, а, Дюш... я теп-перь боюсь... боюсь и тебя пот-тер-рять, понимаешь, да?.. Княжичу стало не по себе: в эти глаза, словно присыпанные пеплом и наполненные такой неизбывной смертной тоской, трудно смотреть. И где-то глубоко внутри у него сердце как будто кто-то плоскогубцами сжимает и безбожно ломает рёбра. Дюха недолго думая кивает головой. В тёплой князевской хате Мишу совсем «расплющило»: внутри каждую косточку терзает ломка, из носа льются сопли, из очей — уставшие слёзы. Андрей укладывает Горшенёва на мягкую кровать, укутывает в одеяло и уходит на кухню. Миха чувствует себя намного спокойнее, потому что здесь тепло, уютно, безопасно. Здесь находится тот самый, кто защитит, вылечит и успокоит. Тот, кто будет любить. Горшок пока тонет в своих мыслях. Его смущают непонятные и безобразные чувства к Андрею (одно из них — навязчивое желание быть рядом). Михаил считает из-за этого себя недоразумением, ошибкой; ибо как он, человек вроде бы традиционной ориентации, способен в случайный момент думать о всякой близости с приятелем? Натуралы не могут такого делать. Не могут. Князев, придя с готовой тёплой едой, покормил Горшенёва. Температура у того была высокая — тридцать восемь с половиной. Душ лучше не принимать, пока не собьёшь её хоть на градус. Приняв таблетку жаропонижающего, Мишутка жмётся к Князю и посапывает. Андрюха, гладя этого ненаглядного, сам не замечает, как засыпает.