***
Woland: как ты узнал мой любимый вкус? Перед завтраком Мастер скрепя сердце вернул худи, заложив в посылку шоколад. Был даже рад, что не пересёкся с Воландом на их мастерской, просто оставил приписку: Аиду. Мастер: Есть пророки в нашем отечестве! Woland: нет, серьёзно горький с мятой – я никакого больше не ем где ты его достал?? Мастер: Да это просто мой нз на случай ломки) Woland: спасибо это было очень вовремя Мастер: Празднику конец, и снова тяжёлые будни? Woland: собственно об этом... прости, что ничего не сказал в курилке Ого, удивился Мастер. Он уже почти отнёс Воланда к категории высокомерных (но потрясающих, чего себе-то врать) мерзавцев. Мастер: Ты и не должен был. Woland: я хотел и тебя услышать тоже но мне было нельзя Мастер: У вас там обетами молчания наказывают что ли? Woland: почти) я готовлюсь к роли старого Короля и уже двое суток молчу, как истукан хожу тоже как он Так вот почему ему дали роль бессловесного Аида! Хотя, конечно, не только в этом было дело. Мастер не знал, как выглядят и играют другие, но был уверен, что, кроме Воланда, никто больше не подходил. Образ всплыл в памяти, как наяву, поэтому он опрометчиво делает комплимент. Мастер: Не сказал бы, что вчера ты был истуканом! Скорее, стихией. Woland: я заметил, что ты был впечатлён)) Мастер чувствует, как заливается краской, и стучит головой об стол с разочарованным стоном. Несколько ребят в одной комнате с ним бросают сочувственные взгляды. Да-да, смотрите, это почти муки творчества. Woland: расслабься, детка, я не принял на свой счёт адреналин, автор в восхищении и всё такое Слава богу, думает Мастер, но облегчению порадоваться он не успевает. Woland: но я и без Аида могу заставить умолять Срочно перевести тему. А то ему понадобится душ. Мастер: Это ты ещё меня не слышал. Ну правильно, продолжай заигрывать. Мастер удерживает себя от очередного удара об стол. Woland: это целиком твоя вина кто жаловался на неравные шансы? Какая забота, надо же. Всё, хватит. Мастер: Это будет Король Лир? Woland: почти Ионеско Мастер: Что-то слышал об этой пьесе. Это там, где он теряет память? Woland: угу Мастер: Волнуешься? Woland: а сам как думаешь? Мастер: Думаю, что одному великолепному мерзавцу не без способностей можно было бы не так загоняться ;) Может, он смутил Воланда, может, достаточно успокоил, но тот оживляется. Woland: мы играем только финал Мария и Маргарита у нас потрясающие! Что ж такое, он форменным образом превращается в Вальмона. Мастер: Уже ревную Woland: значит, ты просто обязан прийти Мастер: Когда? Woland: сегодня после ужина на большой веранде От предвкушения заныли пальцы. Забрезжила завязка для рассказа. Он должен успеть записать её, пока новые эмоции от вечера не перебьют все другие. Мастер: Но цветов не жди. Woland: кидалово***
Многочисленным зрителям можно рассесться на поляне с лежанками. На сцене веранды места сполна хватает всем исполнителям, тем более что их человек пять-шесть от силы. Декораций нет, костюмов тоже. Будут вытягивать на одной физиологии и психологии, это Мастеру нравится. Он занял место в стороне, подперев берёзу – вид отсюда тоже неплохой. Перед верандой встал молодой куратор и объявил начало, добавив небольшой комментарий об Ионеско и всей истории. Действие началось. Воланд (тёмно-серые штаны клёш, серая водолазка, распущенные волосы спрятаны внутрь высокого ворота) сидит на ступенях с каменным лицом и пустым взглядом. Над ним склоняется девушка в юбке в пол и опускает на плечи руки: – Освободись! Сбрось все лишнее. Опираясь на ограду и даже не смотря в их сторону, другой актёр сухо кидает: – Освобождайтесь, ваше величество. Король-Воланд несколько раз открывает и закрывает рот, будто забыл, как произносить слова, и рассеянно моргает: – Мария? По шершавому истаявшему голосу можно догадаться, что это первое слово, которое он произнёс за два дня. Три девушки – Мария, Маргарита, Джульетта – и Доктор ведут рваную горячечную беседу, обсуждая Короля и изредка бросая в его сторону отчаянные или равнодушные взгляды. Мастер иногда теряет нить разговора, потому что заворожен изменениями в лице Воланда. У него долго нет своих реплик, но он всё равно умудряется постоянно перетягивать на себя внимание. То в небо уткнётся маниакальным взглядом, то по-детски, даже скорее как одержимый тихо захихикает. У него даже слюну потерявшего разум старика удалось пустить естественно. Гениально, шепчет Мастер, растирая затёкшую от неподвижного внимания шею. Наконец приходит очередь речей Короля, и он сопровождает их мерным движением растопыренной у груди пятерни, изображая постепенной угасающий сердечный ритм. – А между тем что-то существует... существует. После нескольких чужих реплик Король запрокидывает голову и резко набирающим силу голосом возвещает толпе, которую как будто обнимает раскинутыми руками: – Я вижу себя. Я есмь. Повсюду! – уже почти кричит. – Я земля. Я – небо. Я – ветер. Я – огонь. На последней фразе голос ломается, но остается непререкаемым в тихой уверенности: – Моё "я" во всех зеркалах, или, может быть, я – зеркало всего. – Тебе всё ещё кажется, что весь мир – это ты, – возражает, перекрывая неистовый восторг, напарница, играющая Королеву. – Не беспокойся, ты уйдёшь – мир останется. Все будет сохранено в памяти, но без воспоминаний. Маргарита подходит к Королю со спины и прижимает его голову к груди, почти полностью скрывая лицо под своими острыми локтями: – Не горбись больше, на тебе уже нет груза. Остались лишь одни условные рефлексы. Я же тебе говорю: ты невесом, – её голос представляется жутким диссонансом, лицемерным бредом (наверно, оттого, что она жестоко права). – Выпрямись! Не сжимай руку в кулак. Что ты там держишь? – Маргарита хватает кулаки Короля и вытягивает вперёд, бьёт по ним. – Ты зажал в кулак всё своё королевство. Разожми пальцы. Я тебе приказываю разжать пальцы! Воланд не смотрит на неё, его вообще будто не заботит, что с ним делают и в чём уговаривают. У него растерянное лицо с тоскливым ищущим взглядом, которым он водит в разные стороны, готовясь расплакаться от потери. Такое в этот момент у него уязвимое мальчишеское лицо, что у Мастера всё внутри содрогается от острой жалости. А Королева спокойно продолжает: – Выпусти равнины, горы, реки... Вот так. Это всего только пыль. Идём. Не оборачивайся, не пытайся взглянуть на то, что ты больше никогда не увидишь. Сосредоточься, – она пытается обнять за плечи, но Король отталкивает её и падает на колени, скребя пальцами землю. – Империя! Видел ли кто-нибудь такую империю? – от истеричных интонаций безумного старика становится дурно, наблюдать за обнажением горя неудобно и сладко-тягостно. – Два солнца, две луны и сверкающий небесный свод, – Воланд медленно поворачивается в сторону Мастера. – А вот ещё другое, третье солнце, – прервавшись, он корчится, как от резкой боли. – Когда одно солнце садится... другие восходят. Мастер чует неладное. Воланд впился в него взглядом, выплёскивающим животный страх, взглядом, который требует помощи. Сделав неглубокий вдох, он скороговоркой выдавливает: – Одновременно заря и сумерки, – и начинает задыхаться. Похоже, все воспринимают это как часть игры: актёр увлёкся и на последнем издыхании своего персонажа судорожно хватает воздух одной рукой, вдавливая другую в грудь. Но Мастер подскочил как ужаленный. Получив ещё один отчаянный и теряющий осмысленность взгляд, уже не медлит. Он знает, что такое паническая атака, тем более такая неслабая, как сейчас. На пути к сцене толкает зрителей и, кажется, наступает кому-то на ногу, но это не важно. Когда опускается рядом с Воландом, тот уже опрокинулся на землю и близок к обмороку. Пытаясь поймать расфокусированный взгляд, Мастер сгребает ледяные пальцы, крепко их сжимая и, сдерживаясь, внятно и размеренно говорит: – Дыши. Ты в безопасности. Ты здесь, рядом со мной. Давай, по моему счёту вдыхай, давай же, – он прижимает руку Воланда к своей груди, глотая воздух одновременно с ним. – Раз, два, три, четыре... Никто не причинит тебя вреда. Выдыхай. Медленно. Ещё! Раз, два, три... Молодец. Всё хорошо. Вдох... Живём-живём!! Через долгую удушающую минуту Воланд перестаёт напоминать загнанного марафонца, его лицо разглаживается и губы кривятся в слабой ухмылке. – Ты мой пилат калибского моля? Напряжение спадает как по щелчку. Мастер слышит вокруг них смешки и вздохи облегчения, тупит на счёт раз-два, а потом тоже заходится в хохоте. Этот засранец сведёт его в могилу. Отсмеиваясь, ненароком касается лбом серой водолазки, перехватывает признательный взгляд, противоречащий ироничной улыбке. – Кололь в восхищении. Их разлучают суетливые ребята и руководители мастерских. Мастер предпочитает уединиться в курилке.***
Поздней ночью не уснуть. Он выбирается из палатки, выходит к реке и проверяет чат. Мастер: Спишь? Woland: нет Мастер: Я позвоню? Woland: только ни слова про паничку все достали – Зуб даю, учишь очередной монолог? – Да ты задолбал со своими попаданиями! – голос приглушённый, но через усталость слышится улыбка. – Может, я вообще помолчу, а ты ещё и мысли почитаешь? – Почему нет. Пожалуйста, – Мастер щёлкает зажигалкой. – Ты сидишь или стоишь, хотя хочется лечь... – тут мысль о спящем Воланде заставляет запнуться. В ухо просачивается мягкое фырканье. – Уж не с тобой ли? – Тебе хочется лечь, – продолжает он тихо. – И заснуть на много лет. – Да, мой прынц! – А ещё тебе хочется погладить своего пса Банга. Стоп, это из другого романа. Своего кота, который свернётся на коленях, а ты будешь отпивать... чай? кофе? – Вино. А из какого мы романа? Этот вопрос застаёт врасплох. Далеко на горизонте сверкнула молния. Мастер затягивается и буркает: – Надеюсь, не из такого, где все умерли. Получает в ответ судорожный вздох. Через паузу Воланд восклицает возбуждённо: – А Латунского-то вашего выперли всё-таки! – Откуда ты знаешь? – Просто мимо проходил. – Ага, мимо. Как же, – Мастер нахмурился. – Это ведь не ты помог... – Спокойно, киса. Вашему придурку помогать не нужно! Сам нарвался. – Ну, смотри. – Но я-аа! Смотрю в твои глаза-аа! – внезапно выдаёт Воланд, пародируя Лепса. Мастер подхватывает, безбожно лажая: – Пустые зеркала-ааа! Смех на том конце накрывает тяжёлая тишина, и следом за ней слабое: – Тебе не кажутся эти совпадения подозрительными? Мастер понимает о чём тот, сам пару раз подмечал, но никогда не придавал значения. – Бред. Никогда не верил. Ни в перерождения, ни в высшие силы. – Везёт. Они помолчали. – А ты? – У меня... у меня семья верующая. – Больная тема? – Нет. Да. Не с тобой. Раздаётся хлопок – видимо, Воланд себя больно треснул по лбу. Но у Мастера нет желания подкалывать. Или он опасается идти в эту степь. – И потом, моё имя другое. У тебя тоже ведь не Воланд фамилия? – А Маргарита? И кто тут ещё телепат? Мастер сглатывает. – Это в прошлом. И почти неправда. Обычная случайность. – Кто-то сказал, что случайность – неразгаданная судьба. – Может, и так. – Ты обещал скинуть свои шедевры, – Воланд переводит резко тему. – Точняк. Спасибо, что напомнил, – Мастер поглядывает на мрачное небо и сгустившиеся тучи. – Тут гроза кажись грянет скоро. Не хочешь на реку? – А кузнец будет? – прыскают в телефоне. – Я серьёзно, – он почему-то обиделся. – Неееет, – тянет Воланд с неуловимым сомнением, будто себя уговаривая. – Нет. Боюсь, ты собьёшь все остатки рабочего настроя. – Ну нет так нет, – легко вздыхает Мастер. – Я всё понимаю. – Нет, не понимаешь. – Ммм? – Я и так держусь из последних сил. От потяжелевшего голоса мурашки разбегаются по коже. Мастер не хочет ему проигрывать и тоже подначивает: – Мы ещё посмотрим, кто сверху. – Блять! – шепчет Воланд. Снова повисает пауза, молчание уютное и горячее. – Ладно, – наконец хрипло бросает собеседник. – Не вздумай купаться в грозу. А я пошёл. – Удачи, – и он с улыбкой прячет телефон.