Так точно можно?

Кавех полдня пролежал в комнате, не делая совершенно ничего. У него было много планов на день, но усталось с пробуждения вдавила его в кровать. Кавеху было невыносимо тяжело: всю неделю он усердно трудился, однако этого было всё равно недостаточно. Горящие дедлайны уже вызывали не тревогу и стимул работать, а ужасную апатию. Желание свернуть все работы, сунуть в шкаф и никогда больше его не открывать. Простой взгляд на мольберт вызывал слёзы: он преворачивался на другой бок, закрывал глаза и надеялся, что, если игнорировать проблему, она просто исчезнет.

...

— Убирайся, Аль-Хайтам. Хочешь вдоволь насладиться моим отчаянием? Я и без твоих упрёков сыт по горло, избавь меня от своего присутствия. Аль-Хайтам не сразу нашёл, что ответить. Кавех редко позволял увидеть себя таким уязвимым: пусть сейчас он и накрылся одеялом с головой, услышать прямо из уст Кавеха о том, что он в отчаянии — да, это что-то новое. — В таком случае, я должен был наслаждаться каждым моментом нашей совместной жизни, — спустя время, ответил Аль-Хайтам, после дополняя: — Отнюдь, это не так. Кавех молчал. Спустя ещё какое-то время, Аль-Хайтам продолжил: — Такое случается. Бывают непродуктивные дни, когда ты не можешь выполнить все поставленные цели, а бывают слишком продуктивные. Это нормально. — Да я ни одной сегодня не выполнил, — надрывисто отвечает Кавех в свой кокон из одеяла. Его голос сквозит болью и отчаянием. С раннего утра до настоящего времнени, Кавех винил себя, плакал, винил себя за это ещё больше. — Силы на препирание, в отличии от выполнения задач, у тебя ещё есть. Хороший знак. Аль-Хайтам не мог увидеть, как Кавех, закрывшийся от него в одеяловой тюрьме, закатил глаза (хотя Аль-Хайтам был серьёзен). Тюрьма была скорее не от Хайтама, а от лежащих на столе и полу чертежей, которые Кавех специально разложил по комнате, чтобы не было возможности пролежать весь день. В итоге это Кавех и сделал. Но скрыться от проектов гораздо проще, чем от настойчивого соседа. Кавех почувствовал, как кровать со скрипом потеряла лишнюю тяжесть, а после услышал шуршание и свёртывание листов бумаги. От возмущения он без раздумий сбросил с себя одеяло, вмиг зажмурившись от яркого света. — Я думал, уже вечер… — пробормотал он, потирая глаза. — Ты думал, я позволю тебе весь день потратить на самобичевание? — по-доброму усмехнулся Хайтам. Теперь он видел, как Кавех закатил глаза. Наблюдать за тем, как сворачиваются листы с паспарту, было до того невыносимо, что не подойти и не треснуть соседа по голове было бы преступлением. В комнате было душно: пахло спёртым воздухом и чечевицей. — Я сам, — недовольно высказался Кавех и начал убирать проекты в шкаф. Большие чертежи он ставил внутрь, передней стороной к стене, помещая между ними лист картона, чтоб не помялись. Эскизы рассортировал по полкам, отделяя одобренные от недоработанных. Работы «для души» свернул и закрепил резинкой, сложил их на верхней площадке. Хайтам с улыбкой в глазах наблюдал за Кавехом. — Что? — почувствовав настроение Аль-Хайтама, спросил он. — Рад, что заставил тебя встать с кровати, — честно ответил собеседник. — Рад, что тебе не пришлось для этого притаскивать в мою комнату что-то настолько уродливое, что мне пришлось бы выкинуть это в окно? — Кавех огрызнулся. Он замолчал, придумывая, за что ещё бы разолиться на Аль-Хайтама. Хотелось выплеснуть эмоции, которые копились внутри полдня, и Хайтам был здесь и сейчас как нельзя кстати. — Разве ты не сам говорил о том, что бывают дни, когда лежишь в кровати и ничего не делаешь? Зачем вытаскивать меня? — Я сказал, что бывают непродуктивные дни, — мотнул головой Хайтам. — Это одно и то же. — Нет, — мягко парировал Аль-Хайтам, с нежностью заглядывая в чужие глаза. Кавех говорил, препирался, спорил. По его сосредоточенным глазам было видно, как он переводит акцент с собственных страданий на бесящего соседа. — Когда ты весь день плачешь в кровати, избегая ответственности — это не непродукивный день, это трата своего морального состояния. Так оно не восстановится. — Ну и что ты прелагаешь? Продуктивно восстанавливать его? — Кавех облизнул пересохшие губы, набирая в рот побольше воздуха. — Некогда мне отдыхать, Хайтам. Дедлайны горят, заказчики идиоты, — его голос дрогнул. — Я пытался создать себе хоть какую-то мотивацию, создав такое пространство, а теперь тут… Чисто… Кавех осекнулся. — Лучше? Кавех молчал. Потому что вообще-то, лучше. — Тебе же нравится чистая обстановка, — подтвердил его мысли Аль-Хайтам. — И чечевичный суп тебе тоже нравится. И чечевичный суп ему нравился. — А так точно можно? — Кавех боролся не то с Аль-Хайтамом, не то с собой. Для него вообразимо заставить себя отдыхать после дня ничего-не-делания. — Можно, — уверенно кивает Хайтам. — А это нормально? — Нормально. — Точно? — Точно. — Ты клянешься? — на губы Кавеха поползла улыбка от привычных словесных препираний. — Ещё один вопрос — и я тебе вдарю, — улыбнулся в ответ Аль-Хайтам. Чечевичный суп, по мнению Кавеха, оказался очень вкусным.