Горящие дедлайны уже вызывали не тревогу и стимул работать, а ужасную апатию. Желание свернуть все работы, сунуть в шкаф и никогда больше его не открывать. Простой взгляд на мольберт вызывал слёзы: он преворачивался на другой бок, закрывал глаза и надеялся, что, если игнорировать проблему, она просто исчезнет.

Кавех, не позволяющий себе принимать любовь, возмущён, что в Сумеру всё меньше людей ценят любовь к делу жизни. Аль-Хайтам предлагает не беспокоиться о чувствах других людей, а направлять свою любовь на самого себя.

Ему даже показалось, что снежинки соединились в единый образ элегантного мужчины (Кавех для себя отметил, как тот похож на какого-нибудь ледяного принца) и пригласили его на танец. А он не стал отказываться: протянул руку и к своему удивлению отметил, что снежинки-то совсем не холодные! Тепло, которое разлилось по груди Кавеха, когда он сделал шаг навстречу вьющейся метели, согрело лучше забытых перчаток.

Вокруг огромное поле, покрытое рожью. Им всё ещё по тринадцать лет. Он сидит рядом и смотрит вдаль, на дома, кажущиеся такими маленькими. Кавех тянет руку, хочет коснуться. Он поворачивается. Смотрит своими красивыми бирюзовыми глазами. Кавех трогает щёку, гладит. Он ластится: закрывает глаза и примыкает ближе. Кавех не чувствует, но продолжает гладить. Обнимает обеими руками, и он обнимает ещё трепетнее, всё так же неосязаемо.

В гостиной Когтеврана холодно. Кавех впитывает этот холод каждой частичкой тела.