***
— Ты уже выехал? — слышит омега из громкоговорителя и, оглянувшись по сторонам, выруливает с подземной парковки на забитую машинами улицу. Странно. В пятницу в десять утра все уже должны быть на работе, а не колесить по городу в поисках приключений. Да и время ещё не обеденное. — Да, — зевая, тянет Чон и смотрит, в какой ряд ему перестроиться, чтобы поскорее миновать пробку. — Но, кажется, ехать я буду долго. Увидев, что все пять линий движутся с одной скоростью, а точнее все как один стоят, Чонгук ставит машину на нейтраль, откидывается на спинку и раздражённо опрокидывает голову. Доедет до светофора он ещё не скоро. — Опять не выспался? — Ага, — он смотрит расфокусированным взглядом в лобовое стекло, и стоп-сигналы машины перед ним расплываются и двоятся. — Зато есть новый материал для работы. Друг на том конце фыркает. — Когда-нибудь я найду тебе нормального специалиста, — Чон не может сдержать лёгкий смешок от постоянной опеки. — Лучше бы у тебя тоже была какая-нибудь аллергия на орехи... — голос омеги на том конце чуть стихает на последней фразе, и Чонгук сжимает губы в привычной вежливой улыбке, будто его кто-то увидит. — Ну не знаю, Чимин-а, я не смогу жить без арахисовой пасты, — Чон отпускает шутку, пытаясь подбодрить друга, и слышит ленивый смешок в ответ. — Так что останусь при своём. Чонгук правда уже привык. Да и друг не то чтобы каждый раз злится на судьбу и глубоко расстраивается из-за этого. Всё-таки со временем даже к плохому привыкаешь. Но, бывает, накатывают переживания, захватывает грусть от собственного бессилия, и в эти моменты Чимин старается быстрее собраться с мыслями и силами, чтобы не напоминать другу лишний раз о его коварном недуге — постоянных ночных кошмарах. Если Пак после своей первой течки даже не сразу понял, что у него развилась аллергия — только когда расцвёл красными пятнами и опух от закинутых в рот орешков после пива в баре, то у Чонгука впервые испытанная лихорадка от неугасаемого желания быть насаженным на толстый узел быстро сменилась на панический страх следующей же ночью. Он проснулся в холодном поту и с бешено бьющимся о грудную клетку сердцем, всё ещё видя перед глазами преследующего его альфу с горящими ненавистью глазами и неозвученным, но точно ощутимым желанием схватить и посадить в какой-нибудь ящик, добивая старую добрую клаустрофобию Чона. И если бы он нашёл кому, то обязательно пожаловался, только толку? Так жили все: с приходом первой течки или первого гона организм подвергался серьёзным изменениям, и, помимо достижения половозрелости, тела молодых альф и омег становились более уязвимыми к ранее подавляемой слабости. Вместе с репродуктивной способностью, с полным раскрытием природного аромата и силы феромонов как побочный эффект всплывал недуг, который раньше либо совсем не был заметен, либо выражался в меньшей степени. И кому-то доставалось что-то относительно безобидное наподобие бруксизма или аллергии, как у Чимина, а кто-то страдал от более серьёзных недугов, будь то, например, физические боли, дневные видения, сводящие с ума, частые ночные кошмары, как у Чонгука, или что похуже. Последний хороший сон он видел тогда же, лет в девятнадцать — до своей первой течки. Иногда Чону могло повезти, и он не помнил свои сны, но четыре или пять дней из семи он становился главным героем в очередном фильме ужасов, психологическом триллере или боевике. И, как бы грустно это ни звучало, Чонгук правда привык, адаптировался. Как и все в мире — учился жить с этим, но, конечно, не без лекарств. Для большинства недугов существовали эффективные средства, позволяющие поддерживать нормальную жизнь, но всё равно были те, кому приходилось довольствоваться препаратами, которые могли лишь отчасти облегчить участь — обеспечить Чонгуку как раз-таки те два или, если повезёт, три дня в неделю спокойного сна. Природа, кажется, посмеялась над всеми, добивая каждого по отдельности своим изощрённым способом. Создавая слабости и испытывая на прочность. Но такая жестокость когда-то была оправдана выживанием, созданием наиболее сильного и здорового потомства, потому что на каждый недуг было своё спасение. Сейчас это с лёгким пренебрежением называли "истинностью", уже позабыв суть явления, а ещё лет сто назад каждый стремился найти свою единственно подходящую по природе пару и создать тот самый "священный союз". Чон слышал про истинных в детстве от дедушки, но всё это воспринималось как вымысел и сказки, чтобы развлечь неусидчивое дитя. И когда Чонгук вырос и не встретил ни единого подкрепления рассказам старого омеги, то окончательно заключил того в разряды выдумщиков. И никто вокруг больше не поднимал эту тему чудо спасения. Так что Чонгук полагался только на себя. И на своего лучшего друга, который хоть и знал его много лет, но всё равно сильно волновался за самочувствие Чона и каждое утро осторожно спрашивал, как ему спалось, надеясь однажды услышать: "Не представляешь, наконец-то спал как младенец и видел самый прекрасный сон". И как ни странно, в этом, казалось бы, жестоком мире Чонгуку удавалось сохранять свой внутренний свет: он всегда видел в людях только хорошее, радовался самым незначительным мелочам и сохранял позитивный настрой. Если взглянуть со стороны — абсолютно счастливый и беззаботный омега, не знающий горечи жизни. После недолгого молчания слышится глубокий вздох, который вместе с включённым поворотником разбавляет тишину. Чонгук всё-таки предпринимает попытку перестроиться. Совсем не умеет ждать. — Подожди... А ты куда так рано? Я думал, Сонхо только вечером прилетает, — Чон громко выдыхает напряжение, резко захватившее тело, и задумчиво смотрит в соседний ряд через боковое зеркало заднего вида. — Мне сначала нужно на встречу с продюсером Квоном. Обсудить детали сценария для следующих эпизодов. Из динамика раздаётся непонятный грохот, а затем восторженный голос друга: — Они одобрили пилотный выпуск?? Почему ты раньше не сказал? — Чон уверенно перестраивается, одной рукой выворачивая руль сначала влево, а затем медленно маневрируя между машинами. Моргает аварийкой в благодарность. — Сегодня рано утром позвонили, — а у самого улыбка расплывается по лицу. — И ты мне только сейчас об этом говоришь? Надо было разбудить меня! — В твой единственный выходной? — с уст Чонгука слетает умилительный смешок, он прекрасно понимает реакцию Чимина. Сам бы так же радовался за него. — В дружбе не бывает выходных, — гордо заявляет омега на том конце, и они уже вместе тихо смеются в трубку с сопливости сказанной фразы. — Поздравляю, Гуки! Второй крупный проект... Я сейчас сам расплачусь от счастья! — Спасибо, Чим. Я всё ещё не могу поверить. — Снова под псевдонимом? — говорит Чимин с надеждой услышать обратное, но сам понимает, что этого не произойдёт. — Как иначе. Ты же знаешь, Сонхо не одобрит такое... Да и родители тоже, — Чонгук покусывает губу, снова уставившись в лобовое стекло. — Я никогда не пойму эти причуды богатых, — возмущённо начинает омега. — Двадцать первый век, а некоторым омегам все ещё не разрешают работать. Бред какой-то. — В нашем обществе всё по другому. Не переживай, я уже... — "Привык". Да знаю, знаю... Мученик ты наш, — Чон снова смеётся с реплики друга, в очередной раз удивляясь тому, как их угораздило так сблизиться. Они живут в абсолютно разных реальностях, но именно Чимин — тот, кто всегда понимает его даже без слов. — У тебя как идут дела? По-прежнему нет ответа от агентства? — Нет... — устало выдыхает Пак. — Мы уже завалили их письмами, но они всё так и молчат. Кажется, придётся поискать другой материал для юбилейного выпуска, — после чего слышится раздражённое рычание омеги, и Чон еле сдерживает улыбку, уже представляя лицо друга в этот момент. — И начальник не перестаёт ебать мозги из-за этого. — Чим, я всегда готов прийти и набить ему морду, — омега на том конце начинает заливисто хохотать, и Чон отчётливо слышит, как что-то падает, скорее всего стул, на котором тот сидит. — Всё хорошо? — не сдержав смешок, говорит Чон. — Мгм... — И я могу договориться с отцом. Он без проблем найдёт тебе кого-нибудь для интервью. — Спасибо, Гуки. Я пока сам постараюсь всё разрулить, но это будет уже завтра, — мягкий голос и отвлечённые разговоры немного успокаивают, и Чонгук уже меньше чувствует по-прежнему сохраняющийся мандраж перед встречей и тем, что его ждёт вечером. Тем, из-за чего ночью спалось ещё неспокойнее и отчего в теле сохраняется тянущая тревога. — Да, Чимин-а, отдыхай. Созвонимся позже... — Обязательно позвони мне вечером! Ну или хотя бы напиши, чтобы я знал, как ты, — быстро тараторит омега в трубку. — Ты справишься, Гук-и. Я люблю тебя. — Спасибо, Чим, — выдыхает Чонгук, а тепло в голосе друга дарит такую необходимую поддержку. — Я тоже тебя люблю. Динамики телефонов передают звуки воздушных поцелуев и бесконечные попытки сбросить трубку, которые как всегда заканчиваются смехом. Но в конечном счёте в кабине автомобиля снова повисает тишина, и Чон, наконец выезжая из пробки, включает навигатор и концентрируется на дороге.***
Тёплый ветер развевает ранее уложенные волосы и обдаёт кожу лица пыльным городским воздухом, как только Чонгук выходит из застеклённого здания на этажей двадцать. Персонал подвозит машину к выходу, альфа примерно его возраста быстро выходит и подносит двумя руками ключи. — Господин Ли, хорошей вам дороги, — кланяется и ждёт, пока Чонгук обойдёт багажник и скроется за дверью чёрной иномарки. А потерявшийся в своих мыслях омега даже не сразу понимает, что делает, — просто машинально выполняет привычные действия. Приходит в себя, только когда уже пристёгивается и, кивнув работнику в окно переднего сидения, отъезжает от офиса кинокомпании. Встреча прошла успешно: Чонгука утвердили на роль главного сценариста сериала в жанре ужасов. Первый эпизод получил высокие оценки, и продюсерам понравилась задумка многосерийной драмы, которая в каждой части рассказывает новую историю на час-полтора о мистических чудовищах или же маньяках-психопатах, как карты лягут. Ну или как придумает Чон. А идей у него было предостаточно. Дебют Чонгука в киноиндустрии состоялся год назад, когда написанный им сценарий одобрили в производство, и прошлой осенью в день премьеры он снял весь зал, чтобы вместе с другом посмотреть на большом экране воплощение своей задумки. Потому что впервые идея переносить свои сны на бумагу, а затем и на экран появилась именно в голове его тогда одногруппника и в последствии напарника по всем проектам — Чимина. Пак в первый же день выловил скромную, но дорого одетую фигуру в аудитории, прилип как банный лист и, оказалось, его радар на родственную душу сработал на "отлично". У них было много общего: оба любили писать, поэтому и поступили на журналистику, любили караоке, боулинг, и этого было достаточно на первое время. Но спустя пару месяцев омеги сами не заметили, как сблизились настолько, что в этом запутанном мире стали друг для друга самыми комфортными людьми. Свои особенности они раскрыли тоже довольно быстро и в какой-то степени даже нечаянно, но только потому что чувствовали себя в полной безопасности и могли позволить себе быть максимально честными друг с другом. Пак тогда сидел с круглыми глазами всё время, пока слушал о нелёгкой судьбе друга, осознавая, как же его пронесло в этой лотерее. И в итоге заключил: "Если и ебаться с этим до конца жизни, то пусть оно хотя бы приносит деньги". И был чертовски прав. С тех пор Чонгук втихаря от всех сначала просто выписывал события и образы из кошмаров в блокнот, а затем придумывал к этому всему истории и сюжетные повороты. От журналистики и статей он медленно перешёл к небольшим зарисовкам, а затем и полноценным сценариям. И только в прошлом году осмелился представить свои идеи кинокомпаниям. Сначала его отвергали, бывало, не отвечали, и омеги всё так же вместе запивали очередной провал пивом, смешанным с соджу. Но в один день Чону перезвонили и назначили встречу, которая изменила его жизнь. Чонгук взял псевдоним "Ли Юсон", чтобы лишний раз не светить своим настоящим именем, и начал в тайне от родных и знакомых строить себе карьеру. В то время как "Чон Чонгук" оставался сыном влиятельного бизнесмена и покорным мужем владельца крупной ювелирной сети, с которым его обручили сразу же, как исполнилось восемнадцать лет, "чтобы иметь крепкую опору в лице прекрасного и заботливого альфы", а на самом деле — чтобы их семейные бизнесы имели крепкую опору и поддержку в лице друг друга и гарантию в виде совместного потомства. И Чон долго жил, думая, что его альфа, Сонхо, правда лучший вариант, омегам правда не стоит работать, а детишки — правда его единственная цель и самое главное достижение, которое ему светит. Но со временем Чонгук всё больше чувствовал себя заложником навязанной ему жизни, поэтому он начал осторожно дёргать за ниточки, чтобы взять контроль в свои руки. Он уговорил семью и мужа позволить ему получать образование, обосновывая это желанием писать детские книги и пособия по воспитанию, когда придёт время, что те восприняли не сразу, но всё же это было довольно просто преподнести как благо в рамках продиктованного мира. Постепенно внедрял идею, что ещё рано заводить детей, находя с каждым разом всё больше доводов сохранить полную концентрацию мужа и родителей на бизнесе, потому что сам не до конца был уверен, что готов на такой шаг. И, честно говоря, понимал, что это ещё сильнее ограничит его в возможностях и даже в базовом — передвижениях. Особенно просто это начало даваться в период расширения компаний за рубеж: "Мне всего двадцать пять, нарожать деток мы ещё успеем. Но не хотелось бы приносить их в этот нестабильный мир, где отец будет постоянно переживать из-за дел компании и ездить по командировкам на неопределённый срок. Пусть наш бизнес в Европе и Америке чуть окрепнет, а потом мы обязательно начнём думать о детях". И это работало. Богатые семьи настолько боялись потерять своё влияние с переходом в новый век технологий и равенства, что зубами держались за старые устои, искренне веря, что именно они спасут общество от деградации, когда деградацией были они сами. Но Сонхо... Чонгук правда любил Сонхо. Их впервые познакомили друг с другом на одном из приёмов, когда Чону было ещё шестнадцать, а юному альфе — двадцать один. Как ни странно им было комфортно общаться, совершенно не возникало пробелов из-за разницы в возрасте. А Чонгук, впервые испытавший такое приятное внимание со стороны альфы, комплимент за комплиментом тонул в своём новом друге. Первые неловкие прикосновения, первые "люблю", первые поцелуи и скромные вдохи в шею при объятиях были отданы ему. А потом и первая течка, первый секс и даже метки. Сонхо достался весь Чонгук: каждый участок его тела, каждая капля его чистой и искренней первой любви. Но в реальности ему достался весь Чонгук настолько, насколько он смог его принять, а не насколько ему позволяли узнать и увидеть. Чон всегда был открыт душой рядом с альфой, и Сонхо его правда любил. Любил так, как умел. Но продолжал жить по своим правилам, в которых омега — хранитель очага и, что уж греха таить, приятный бонус в виде секса, когда приходишь домой. Но никак не партнёр. Никак не тот, с кем ты советуешься, не тот, кому искренне желаешь счастья, не тот, кому даришь поддержку и понимание. Но такие браки были не редкостью. Скорее даже правилом. Чонгук потирает старую метку под воротом рубашки, чуть вдавливая. Глаза задумчиво смотрят сквозь приборную панель машины, припаркованной у ближайшего круглосуточного магазина. Внутри по-прежнему непонятные эмоции: надежда смешивается с обречённостью. Чон прикусывает губу, нервно стучит пальцами по рулю и в очередной раз прокручивает все мысли в голове. Лёгкая привычная радость от встречи с мужем после длительной командировки неприятно колет его решительность. Омега пробегается в голове по воспоминаниям, на лице невольно всплывает улыбка от теплоты моментов с таким уже родным человеком. Вспоминается начало их отношений — когда их впервые оставили одних, и они в обнимку смотрели непонятные передачи по телевизору, смеялись над очередным глупым шоу и таяли от нежных и абсолютно невинных поцелуев в перерывах. Они правда стали хорошими друзьями за эти годы, этого не отнять. Шутили одни шутки, переняв манеру речи друг друга, вместе комментировали фильмы и наизусть знали любимые закуски своего партнёра, смеялись с тупых роликов и играли в видеоигры первое время. Всё это было уже на подкорке. Еле заметное тепло окутывает щёки, и Чонгук устало прикрывает глаза, выдыхает и хрустит шеей, на время отбрасывая все переживания. Закрывает дверь машины и заходит в полупустой магазинчик, чтобы купить Shin рамён в кружке. Тот самый, который ему по-прежнему не особо легко даётся. Но пусть острота полностью разгорячит тело, заставляя волноваться лишь о припухших от специй губах и неугасающем пламени во рту. Ни о чём больше.***
— Ещё не собираешься домой, председатель? — по двери приходится два стука, и Ким поднимает голову, встречаясь с тёмной макушкой. — А ты, мой незаменимый артист? Не хочешь поберечь силы перед началом промо кампании? Альфа с хитрым кошачьим разрезом глаз вальяжно проходит в кабинет и падает на диван, стоящий сбоку от рабочего стола. Упирается ладонями в сидение и болтает ногами, дуя на свои растрёпанные чёрные волосы, которые не перестают лезть в лицо. И не скажешь, что в прошлом месяце ему стукнуло тридцать. — Я и берегу, — ложится, подминая под себя подушку и поджимая коленки, чтобы уместиться. — Видишь, иду домой раньше полуночи. — И правда, — усмехается Тэхён и делает три театральных хлопка, откидываясь на спинку кресла. — Как я не заметил. — А ты хоть когда-нибудь отрывайся от компьютера и заметишь, — подкалывает его друг. — Посмотрите, Мин Юнги делает мне замечания по поводу моего рабочего графика. Не думал, что доживу до этого дня, — альфа хмурится в ответ, прожигая Тэхёна недовольным взглядом, и тут же переводит глаза на дверь, которая резко открывается, и показывается ещё два силуэта. — Тэхёна-а, с новосельем, — в кабинет заходит фигура в объёмных джинсах и безразмерной кофте, а голова скрыта радужной подушкой в форме цветка с дьявольски счастливой улыбкой в центре. Ким не может сдержать смешка. — Председатель Ким, — кивая с серьёзным лицом, продолжает ещё один голос позади. Брови Тэхёна поднимаются в удивлении, и он ахает, осматривая "гостей": — Вау, сегодня все в сборе? — Пришли поздравить с переездом, — продолжает мужчина, всучивая огромный плюшевый цветок. — Хоби, ты всегда знаешь, что подарить, — состроив недовольную рожу, говорит Ким. — Это же как раз в моём стиле. — Обращайся, ворчун. Тебе в коллекцию. — Я говорил, ему не понравится, — продолжает третий и получает от этого самого Хоби "тсс" с ангельской улыбкой на лице. — Только ты меня понимаешь, Джун, — Ким сжимает губы и смотрит на высокого подкачанного альфу, чтобы получить поддержку, и тот подмигивает ему, усаживаясь в кресло. Они знакомы уже лет семь — с тех пор, как Тэхён впервые пришёл в компанию отца. Парни вместе росли, профессионально и буквально, вместе работали над музыкой, и какое-то время Ким даже ездил на гастроли с каждым из них по отдельности, когда осваивал компетенции тур-менеджера. С J-hope'ом, Хоби или же Хосоком по-мирскому, он поладил сразу — этот альфа всегда был открытым в общении и быстро нашёл общий язык с тогда ещё скромным менеджером Кимом. Дарил ему маленькие подарки, чтобы поднять настроение сдержанному донсену, часто звал в свою комнату в общаге, чтобы под пиво расслабиться после долгого дня, и, когда скрипящая койка в общежитии сменилась на свою квартиру после успеха очередного альбома, Хоби не забыл традицию и по-прежнему звал друга к себе в те редкие дни, когда в графиках обоих был перерыв. С Намджуном, или же вторым рэпером с ником RM, Тэхён притирался пару недель точно. Тот любил свободное время проводить в музеях, читать высокую литературу и поэзию, так что он сначала показался Киму надменным и слишком серьёзным для внерабочего общения. Но спустя какое-то время оказалось, что Джун — самый настоящий ребёнок, под стать самому Тэхёну. Так они вместе сбегали после съёмок в укромный парк, наедались пуноппанами и болтали ни о чём, перекидываясь шутками, а потом Тэхён отвозил его домой, чтобы тот на следующий день с новыми силами сел за работу над новым треком. Но с последним альфой всё было сложнее, особенно поначалу. Мин Юнги, также известный под именем Agust D, долго не поддавался никакому пониманию. Возможно, потому что они с Кимом были слишком похожи: оба невероятные трудоголики, критичны к своей работе, не особо общительные на первый взгляд и некоторым даже кажутся грубыми. Они оба прошли все стадии принятия друг друга от "Он меня ненавидит, я это по глазам вижу", затем "Как же он меня раздражает! Обязательно придираться ко всему подряд?", после — "Ладно, этот сукин сын был прав. Может, позвать его выпить?", и сейчас они на этапе "Я люблю тебя, засранец. Но ещё раз я повторять этого не стану". Годы работы на одну компанию сблизили их, сделали практически неразлучными, если бы, конечно, не плотные графики у каждого из них. Им редко удавалось так собраться в одной комнате всем вместе и надолго: то один в туре, то другой. То Тэхён ездит по делам с утра до ночи, то парни безвылазно сидят в своих студиях, часами записывая дорожки с ad-lib-ами и "до блеска" сводя синглы со звукоинженерами. И Ким часто заглядывал к ним, когда появлялась свободная минутка: помогал накидывать идеи, очень редко, но тоже писал биты по ночам и делал наброски песен, из-за чего на утренних встречах потом еле открывал глаза. — Все вещи уже перевезли? — спрашивает Хоби, толкая ноги Мина, чтобы тот подвинулся. — Да, сегодня утром доставили. Как закончу, поеду всё это разбирать, — устало выдыхает Тэхён, потирая виски. Рука спускается к ящику, достаёт оттуда таблетки и, захватив по пути бутылку со стола, подносит лекарство к губам. Ким натренированным движением забрасывает таблетку в рот, набирает воды и при глотке дёргает головой назад, чтобы та легче прошла. — Весёлая ночь у тебя намечается, — усмехается Юнги. — И не говори... Тэхён снова возвращается глазами к друзьям. — Зови к себе, пока мы все в городе. Обмоем, — подмигивает Хосок. — Хотя даже если не позовёшь, мы всё равно придём, — весело продолжает Джун за другом, и Ким улыбается, стараясь игнорировать головные боли. Он правда соскучился по ним, но мысли все уже в кучу. А Юнги хоть и скуп на публичные выражения эмоций, всё же очень заботится о близких ему людях. Поэтому мимо него не проходит эта натянутая улыбка и чуть поплывший взгляд. — Иди домой, трудяга. Закончишь потом. У тебя уже лицо бледное, — говорит Мин как всегда по существу с характерной ему слегка агрессивной любовью. — Пойдёмте, парни. А то этот засранец засидится здесь до утра. Юнги лениво поднимается и начинает выпроваживать Джуна и Хосока под их ворчливые вздохи, но всё же те тоже понимающе кивают с улыбкой на лице и начинают вставать со своих удобных и ещё не нагретых мест. — Отдохни сегодня как следует, председатель, — кидает перед тем как выйти Намджун. — Чтобы я тебя завтра здесь не видел, понял меня? Хоть один выходной проведи дома, — попытки Хосока состроить серьёзное лицо и пригрозить Киму пальцем проваливаются, и он всё равно дарит другу свою тёплую ухмылку с фирменными ямочками. — Постараюсь, Хоби-хён, но ничего не обещаю, — кивает Тэхён в ответ. — Спасибо, что заглянули, парни. Ещё увидимся. — Чтобы через пять минут тебя тут уже не было, — с прищуром говорит Юнги напоследок. — Всё? Все приказы отдали? — ухмыляется Ким, на что получает прищуренные взгляды в свою сторону уже от всех друзей. — Вали домой. И Мин закрывает дверь, оставляя начальника наедине со своей усталостью. На часах уже половина двенадцатого. Тэхён откладывает бумаги на край стола, крепит на них стикер "доделать" и, закрыв ноутбук, начинает собирать вещи. День правда выдался тяжёлым. Сейчас бы поскорее домой, свалиться на кровать и проспать часов десять без задних ног. Но Ёнтан не даст ему уснуть так сразу. Не без предварительной прогулки. И Ким улыбается, вспоминая свой пушистый комочек счастья. На него Тэхён всегда найдёт силы.***
Полная тишина пожирает изнутри, но ни один звук извне не может прорваться сквозь стену мыслей. В голове снова проскакивают картинки, и Чонгук говорит себе, что всё в порядке, что ничего не случилось, но глаза по-прежнему застилает влажная пелена, а по стянутой от высохших слёз щеке скатывается новая крупная капля. Он не видит перед собой ничего. Ничего, что может его сейчас успокоить. Голова пытается найти объяснение всему произошедшему, оправдывает, говорит, что всё хорошо. Но почему тогда всё тело трясёт, почему от дрожи начинает подташнивать, а ноги никак не могут спуститься со скамьи на землю и отнести продрогшее тело домой? Из Чона вырывается всхлип, и он крепче прижимает к себе колени. Делает затяжку. Никотин так горько обволакивает полость рта, горло, а с новым дрожащим вдохом проникает в лёгкие, и омега кашляет. Прячет голову за ногами и выпускает истерический смешок. Жмурит глаза, и ресницы снова тонут в солёной влаге. Зачем он позволил это сделать? Можно было что-то придумать. Но он даже не предполагал, что окажется таким бессильным. Чонгук кладёт подбородок на колени и прикушенной губой пытается заглушить стучащие зубы. Он никогда не ненавидел свою природу так сильно, как сейчас... Ещё затяжка. Дым обжигает нежную слизистую, но это отвлекает. С каждым вдохом и выдохом Чон всё сильнее начинает верить, что ничего страшного не произошло. Ничего же ужасного не было. Кому расскажешь, все как один скажут, что всё в порядке, и, возможно, ещё и запишут его в ряды истеричек и поехавших. В конце концов, все живы и здоровы. И он здоров. Хотя, может, не прямо сейчас, но точно будет. Как только докурит эту сигарету. Затяжка. Вдалеке слышится лай, и Чонгук выпускает усталый смешок, вспоминая своего добермана, который сейчас, скорее всего, спит у порога, так и не дождавшись. Но если бы тот был человеком, то точно бы припомнил своему хозяину его отъезд и прогулки по двору без него. Чон отвлекается на эту мысль и не замечает, как к его скамейке подбегает маленький пушистый комочек. И радостный лай заставляет проморгаться и сфокусировать взгляд на новом друге, решившем составить ему компанию. — Привет, малыш, — омега натягивает лёгкую улыбку, будто собака обидится, если он её не поприветствует, и ложится щекой на колени, наблюдая за прыгающим созданием. — Какой ты пушистый... Чон тянет к нему руку, но тут же одёргивает себя, когда с ужасом замечает, как сильно она дрожит, и накрывает пальцы длинными рукавами кофты. Чонгук вжимается в себя и прячет половину лица за своими коленями, но всё так же завороженно наблюдает за передвижениями маленького шпица. — А где твой папа? Он, должно быть, переживает... Но омега тут же видит на земле рядом с собакой два кроссовка. Он поднимается взглядом вверх по ногам и трёт рукавами веки, когда свет от фонаря ударяет в мокрые и ещё чувствительные глаза. — Папа на месте. Точнее отец, — холодно говорит мужчина, не задерживаясь долго на незнакомце. Низкий голос альфы ударяет по ушам, и Чонгук невольно дёргается, отводя взгляд. Слышит, как тот подходит ещё чуть ближе и делает пару мелких вдохов рядом с омегой, будто пытается что-то уловить. Чон снова поднимает на мужчину тяжёлый взгляд из-под капюшона, скрывающего в тени половину лица, и видит, как тот сначала еле заметно удивляется запаху, а затем задумчиво хмурит брови, но не морщится, не пытается прикрыть нос. Омега неосознанно расстроенно надувает губы, наблюдая за этим, прижимается лицом к своей одежде и тоже принюхивается, настораживаясь. От него теперь ещё и дурно пахнет?.. Но в мысли врывается всё тот же безразличный голос. — Надеюсь, вы не собираетесь тут проводить всю ночь. Может, вы и не пили, но вид у вас неважный. Ступайте домой, — Чонгук постепенно улавливает суть сказанного, и его руки соскальзывают с лица, обессиленно падая на колени. Он растерянно смотрит на альфу, а тот, кажется, замирает на какое-то время, встретившись с глазами напротив. Брови мужчины заметно дёргаются вверх то ли от удивления, то ли от испуга, когда взгляд падает на красные опухшие щёки, сероватые синяки под глазами, внушающие не самый здоровый вид, и останавливается на мокрых ресницах. Незнакомец подвисает, а потом прокашливается, вновь прерывая тишину. — Снаружи ночью холодно, — слова звучат всё так же категорично, но голос, кажется, произносит их мягче. Чон опускает глаза и мелко кивает: — Я.. Я скоро уйду, — дрожащим, жалобным голосом хрипит омега, и альфа рядом с ним снова притихает. Чонгук всё так же не осмеливается поднять на него взгляд, и на мгновение замирает, когда перед глазами появляется рука с носовым платком. — Держите. Вам он сейчас нужнее, чем мне. Омега от неожиданности поднимает голову на мужчину и еле заметно кланяется, неспособный выдавить из себя ответ. Прикусывает подрагивающую губу и забирает из рук альфы ткань молочного цвета, нечаянно соприкасаясь с пальцами, отчего слегка одёргивает кисть. Чонгук медленно проводит по щекам чистым платком, пропитанным чужим запахом, а затем пальцами другой руки осторожно стряхивает пепел с постепенно сгорающей сигареты на землю, стараясь не попасть на шпица. Тот всё так же жизнерадостно прыгает, и омега на секунду позволяет уголку рта дёрнуться в улыбке, пока снова не поднимает глаза на его хозяина. Внутри всё замирает, и он снова крепко обвивает себя руками, сжимаясь под таким пристальным взглядом. Альфа стоит рядом с ним ещё мгновение и делает первый шаг в направлении дома, видимо, чтобы больше не смущать. — Пойдём, Тани, нам пора. Мужчина подходит совсем близко, чтобы поймать шпица, вьющегося у ног омеги. И Чон сжимается, нервно растирает ноги слабыми ладонями и делает глубокий вдох, который получается рваным после слёз. Кажется, всё плывёт, когда в лёгкие попадает свежий и уже не горький после сигарет воздух. И что-то внутри заставляет прикрыть глаза и потянуться вперёд, к мужчине, за ароматом лайма, который перебивает запах свежескошенной травы во дворе. Непривычно. Ещё вдох. Руки обмякают на коленях и подрагивания с каждым притоком воздуха в тело становятся менее амплитудными. Ещё непривычнее. Чонгук поднимает глаза вверх — на альфу рядом, чтобы отпечатать в памяти образ загадочного незнакомца, который несмотря на своё безразличие вселяет спокойствие. И на мгновение это удаётся. Сквозь слипшиеся ресницы Чон видит строгие черты лица, поджатые губы и тоже прикрытые глаза, слегка подрагивающие в темноте, но не успевает изучить детальнее — мужчина приходит в себя, подхватывает на руки радостно тявкающую собаку и уходит так же быстро, как появился. Оставляя омегу смотреть ему в след. Чонгук тушит сигарету об мусорное ведро рядом с ним, вновь подносит к носу платок и делает ещё несколько глубоких вдохов. Во рту неосознанно скапливается слюна, и омега сглатывает её, так и не оторвав лица от мягкой ткани. По непонятной причине это очень успокаивает и придаёт сил наконец-таки встать. Спустя минут десять Чон повторяет путь загадочного мужчины: преодолевает двор, заходит в подъезд и садится в лифт. Подходит к квартире, достаёт ключи и, задерживаясь глазами на руках, вдруг понимает, что его больше не трясёт. Крепче сжимает в кулаке платок. С первого раза вставляет коронку в замочную скважину и проворачивает, нелепо улыбаясь своим маленьким победам: он наконец-то дошёл до дома, тело, кажется, на время забыло свои тяжёлые ощущения, разум тоже притупился и не подбрасывает уже приевшиеся картинки и мысли. Только голова болит от слёз, тянет к земле и просит поскорее прилечь на подушку. У входа его встречает радостный доберман и, виляя хвостом, провожает омегу до спальни. Чон бездумно падает на постель и забирается в одежде под одеяло. Что воображение покажет ему сегодня? Он вновь упадёт со скалы или будет убегать от маньяка по бесконечным лестницам? Сможет ли он сегодня вырвать себя из сна? Голова, кажется, вот-вот расколется на части от переизбытка эмоций, и Чонгук добровольно закрывает тяжёлые веки — сегодня нет сил сопротивляться. — Бам, дом.