Цветы

Несмотря на то, что они с Людмилой в достаточной мере сблизились после приснопамятной пощёчины Самохвалову и совместной ночной подготовки месячного отчета, в итоге которой Новосельцев и был приглашен на эдакий “ужин благодарности”, нервничал он невероятно. Вроде бы это не было свиданием в классическом понимании этого слова, но именно неопределённый чётко статус мероприятия и внушал Анатолию Ефремовичу дополнительную неуверенность. Должен ли он принести подарок? И если да, то какой? Или, если это не свидание, то не должен? Рассудив, что в любом случае это первый его визит в дом, а в таких случаях с пустыми руками не ходят, Новосельцев остановился на коробке конфет. Он долго бегал по магазинам выбирая достойные конфеты, ведь Людмиле Прокофьевне не подаришь “Мишку на севере” в целлофановом пакете. Все коробки казались ему какими-то непрезентабельными, а ещё он боялся, что конфеты окажутся несвежими и внутри коробки будут покрыты белёсым налётом. Такая неприятность уже случилась с ним однажды. На один из своих дней рождения он специально берёг красивую коробку конфет в серванте. Когда же черёд подошёл и он выставил её на стол, мало того, что в ней не хватало двух третей конфет (результат Серёжиного тайного, но ювелирно аккуратного лазанья в коробку, повязанную ленточкой, на протяжении месяца), но и оставшиеся конфеты были старыми, хотя срок годности ещё не вышел. Благо, что гости в тот раз были понимающие близкие друзья - Рыжовы и Михаил, они лишь посмеялись от души. Но вот опозориться подобным образом перед Калугиной Новосельцеву было до смерти страшно. Выход нашла Ольга Петровна Рыжова. У неё оказалась знакомая продавщица в одном из магазинов, считавшихся приличными. Конечно, Анатолий Ефремович соврал ей, сказав, что конфеты собирается преподнести воспитательнице из Серёжиного детского сада, которую тот буквально довёл уже до ручки своими проказами. Продавщица из-под полы продала Рыжовой свежайшую коробку, припасённую “для своих”, стало быть с подарком можно было расслабиться. Далее, Анатолий озаботился своим внешним видом. Он привык не слишком обращать внимание на состояние своих костюмов и ботинок, ведь главное было одеть и обуть мальчишек, на которых всё “горело” буквально за сезон. Однако прийти в гости к Людмиле одетым как попало он тоже не мог. Пришлось занять денег у Миши и раскошелиться на новый костюм, рубашку с галстуком, носки и новые ботинки. Михаил за время своей холостяцкой жизни имел возможность откладывать сбережения. Ни сам Новосельцев, ни Рыжовы, увы, не имели материальной возможности обновить весь джентльменский комплект за один раз. Так что Анатолий Ефремович поблагодарил судьбу за бережливого друга и сделал себе мысленную пометку снова заняться вопросом, как бы зарабатывать побольше денег в свободное от основной работы время, коль скоро на повышение в должности в конторе он более не рассчитывал. Людмила Прокофьевна тоже не теряла зря времени. Призвав на помощь Веру и её связи в ГУМе, наврав, что наряд нужен в ресторан на юбилей приятеля-высокопоставленного чиновника, Калугина купила прелестное шифоновое платье в пол, решив всё-таки, что ноги лучше спрятать под макси. Платье тут же на месте снесли к швее и ушили по фигуре Людмилы Прокофьевны, уменьшив, в частности, и глубину выреза на груди, явно предполагавшего изначально гораздо более пышный размер оной, чем был у Калугиной, и более высокий рост. Вера же проинструктировала начальницу как быстро сделать красивую укладку волос в домашних условиях - главное, правильно накрутить волосы на бигуди. Сама Вера проделывала эту процедуру регулярно и потому преподала материал конкретно и доходчиво. Отдельная эпопея была у Людмилы Прокофьевны с готовкой самого ужина. Прекрасно понимая, что Новосельцев - человек не избалованный женской рукой и готовящий себе сам еду чем попроще, она тем не менее изощрялась с продуктами и блюдами так, будто собиралась кормить самого министра, а то и вообще Брежнева. Она достала из серванта красивый праздничный сервиз, начистила зубным порошком гостевой набор вилок, ножей и ложек. На одной из дальних полок шкафа была найдена импортная, едва ли один раз пользованная, накрахмаленная скатерть. В квартире была сделана тщательная генеральная уборка: даже шторы перестираны и переглажены. Словом, можно было звать ревизора или министерскую комиссию - всё было на самой высочайшей высоте. В какой-то момент, забирая с балкона банки с соленьями, Калугина поймала себя на мысли, что старается так, как старалась, пожалуй, только очень много лет назад, обхаживая своего предательского жениха Зубова. Много ли ей принесли её старания?.. Дырку от бублика... Награда за труды ушла к её лучшей подруге Эле, которая вообще не умела готовить и хозяйкой была никудышней. Людмила Прокофьевна понимала, что изо всех сил всю свою жизнь пыталась быть хорошей, даже идеальной. Чтобы заслужить любовь. Она была готова многое отдавать и многое безропотно терпеть - ведь с детства ей было внушено, что иначе никто её не полюбит. Свадьба Зубова и Эли не только разбила вдребезги её сердце, но и разрушила систему ценностей, которой она следовала. Она была хорошей, правильной, заботилась, вела хозяйство, развивала свой ум и карьеру, чтобы быть интересной своему избраннику… Она сделала всё возможное и невозможное… А он ушел к той, которая не делала ровно ничего из перечисленного. Эля имела весёлый, лёгкий нрав и всегда говорила юной Людмиле, что делать той нечего, кроме как упахиваться и ложиться костьми во имя того, чтобы оправдать ожидания социума. Что же она и теперь, повторяет ошибку прошлого? Или надеется, что Новосельцев станет тем человеком, который её всё же оценит по достоинству? У неё не было ответа. Нарезая сыр изящными, тонкими ломтиками, она грустно подумала, что просто не может иначе. Такой уж и помрёт - старательной, добросовестной, стремящейся во всём достичь максимального результата. Больше всего она переживала за то, как будет выглядеть в непривычном для себя, женственном образе. Туфли и украшения были подобраны Верой к платью безупречно, но ведь одна и та же вещь по-разному сидит на разных людях. Что если она будет смотреться в этом всём комично и нелепо? Нашлась ещё тоже, соблазнительница… Бывшая жена Новосельцева была, по рассказам Веры, весьма ухоженной и модной девицей, умеющей преподнести себя. И куда ты, Люда, лезешь, не смеши курей - она старалась заглушить в себе предательский голосок, но ничего не получалось. Новосельцев прибыл к дому Калугиной за сорок минут до назначенного времени. Он панически боялся опоздать на такую важную встречу, и поэтому начал готовиться к ней с самого утра, а вышел за полтора часа, хотя чистого хода пешком до Большой Никитской от переулка Чернышевского было всего 53 минуты. В выходные автобусы ходили значительно реже, чем в будни, да и Анатолий Ефремович так нервничал, что гораздо сподручнее ему было шагать самостоятельно. Перед выходом из дома он долго принимал душ, намылившись несколько раз, и до красноты натирая себя от головы до пят жесткой мочалкой. Зубы почистил раза три, обильно полился одеколоном, из-за переживаний совершенно не чувствуя его запаха. Памятуя о своей склонности к потливости, обработал подмышки заблаговременно раздобытым с помощью всё той же Оли тальком. Придирчиво осмотрев себя в зеркале и последний раз пройдясь ножницами по усам, усмехнулся сам себе - ну что, кавалер готов. Новосельцев окинул взглядом дом Людмилы Прокофьевны. Новый, построенный по индивидуальному проекту для всеразличных чиновников и номенклатуры всего три года назад. И представить невозможно, сколько стоят здесь квартиры и каким образом их получают. Он погрустнел.. Высокого она полёта птица, его Людмила Прокофьевна, не допрыгнуть... Анатолий сел на скамейку на детской площадке перед домом и попытался успокоиться. В конце концов, чего он так разнервничался. Это ведь просто “благодарственный ужин”, так она его назвала… Никакое не свидание. Даже если и хотелось бы. Но слишком много всего между ними: разный социальный статус, материальный, его дети… Совсем он неподходящий для неё вариант. В то же время, не так уж велик её выбор, наверное, раз она в 36 лет совсем одна. Но лучше, пожалуй, одной, чем с таким паровозом, как у него, Новосельцева… Не о чем ему волноваться - в лучшем случае они просто станут хорошими друзьями, не более. За тяжкими размышлениями полчаса пролетели быстро, Анатолий Ефремович направился внутрь дома. Звонок в дверь застал Людмилу Прокофьевну еще в неглиже. Она была совсем не одета и не причёсана - вот же черт, всегда не хватает каких-нибудь десяти лишних минут! Она схватила вешалку с приготовленным платьем, туфли, бросила взгляд на часы - Новосельцев был исключительно пунктуален. Посмотрела в глазок - из-за оптического искажения глазка голова и лицо Анатолия Ефремовича, нервно зажавшего в руках коробку с конфетами, казались больше и выпуклее, чем были на самом деле. Это было забавно - Новосельцев как он есть. Она открыла замок и скрылась в ванной. Нужно скорее привести себя в парадный вид! Новосельцев осматривался в квартире Людмилы Прокофьевны. Он старался двигаться тихо и аккуратно, ничего не задевая боками, почти со священным благоговением. Это был ЕЁ дом... Каждый предмет интерьера, казалось, что-то говорил о своей хозяйке. Обстановка была небедная, но при этом, здесь было чрезвычайно уютно. Квартира Самохвалова была более богатой напоказ, у Людмилы же было душевно и тепло, чего стоил хотя бы игрушечный львёнок в прихожей. Анатолий засмотрелся на репродукцию картины Модильяни на стене. “Девушка в матроске” - он читал об этой картине в каком-то журнале. Якобы художник написал портрет Анны Ахматовой. Правда, эта версия не была единственной и горячо опровергалась, поэтому была ли изображена на портрете Ахматова или возлюбленная художника Жанна Эбютерн, доподлинно неизвестно. Новосельцев подумал, что девушка на картине, внутренне чем-то напоминает ему Людмилу Прокофьевну. Она выглядела скромной, смиренной и такой же уютной, как и вся эта квартира. Интересно, сама ли Калугина приобрела репродукцию или чей-то подарок?.. Хорошая тема для разговора, нужно будет непременно спросить. А вот и кровать Людмилы. Квартира однокомнатная, спальное место одно - диван-кровать. Значит здесь она лежит ночами… В голову не к месту полезли образы Калугиной в ночной рубашке… Он посмотрел в окно. Внизу бурлила вечерняя жизнь Москвы, окна дома напротив светились мягким светом. Чудесное место, даже странно, что Калугина не спешит сюда домой по вечерам, здесь ведь так хорошо... Повернув голову он внезапно увидел хозяйку жилища. Сказать, что он оторопел - это ничего не сказать. Перед ним стояла не его начальница, а какая-то совершенно другая женщина. Он не мог поверить собственным глазам и вымолвить хоть слово. Она была просто волшебно прекрасна. Людмила Прокофьевна нервно перебирала руками складки на своём шифоновом платьи. Она казалась себе в нём совершенно голой, а потому неуместной и абсурдной. Насколько всё-таки комфортнее был её старый добрый коричневый костюм и ботинки. Каблук туфли подвернулся, хотя она стояла, и пока что даже не пыталась ходить. А Новосельцев молчал, выпучив глаза, будто не узнавая её. Наверное, она выглядит нелепо и платье смотрится на ней как на корове седло. Вырядилась, дурочка, и о чем ты только думала? На Людмилу набросились все её комплексы, начиная с обзываний матери в детстве и заканчивая насмешливыми унизительными оценками жениха и подруги. "Некрасивая", "пугало огородное", "чума" - все эти эпитеты вдруг зазвучали хором в её голове. А Новосельцев всё молчал. Она не без труда выдавила из себя слова, что наверное оделась безвкусно и что если всё это ей не идет, она может снять. Если бы она только могла провалиться сейчас сквозь пол, она бы с радостью это сделала, смыла бы с себя всю косметику и вернулась в привычную одежду. Но провалиться она не могла, а сбежать было бы слишком глупо даже перед Новосельцевым, который и сам глупил постоянно. Тем временем, Анатолий наконец отошел от первого шока и высказал восторженное мнение о её виде. Облегчение! Стало быть, не корова в седле. Что-то было в его словах такое, что заставило её почувствовать как дрожь побежала по спине.. “Вы красавица, Людмила Прокофьевна”... Она не помнила, когда слышала такие слова в свой адрес и слышала ли вообще. А после его ответа на “Вам правда нравится?” у неё подкосились колени. Как он произнёс это слово - “Очень”... Столько влечения было вложено в одно слово. Людмила почувствовала, что дрожит уже совершенно везде. Она чувствовала его взгляд на разрезе платья, а он думал о том, как хотелось бы ему прямо сейчас прижаться губами к треугольнику оголенной груди. И о том, как это желание преждевременно, но неудержимо, и как воображение само несётся в запретную зону, рисуя что можно ощутить запустив руки под это тонкое, нежное платье… Людмила была женщиной скромных и очень правильных взглядов. Она знала, что нет ничего особенно положительного в мужской похоти как таковой. Знала, что многие мужчины, особенно под градусом алкоголя, готовы заняться сексом с первой попавшей под руку вагиной, даже не глядя на лицо хозяйки. Но сейчас её безмерно будоражило желание Новосельцева, растекавшееся электрическим током из его глаз. Она чувствовала себя желанной и это было слишком ново и непривычно, слишком волнующе. Однако, заикаясь от всех переполнявших их эмоций, они переместились за стол. Анатолий не мог оторвать взгляд от лица Людмилы. Это была и она, и не она одновременно. Она была так прекрасна. Он тонул в её глазах. Что общего было у неё сейчас с Калугиной Л.П. из статистического учреждения? Пожалуй, ничего, кроме паспорта. Стол был выше всяких похвал, Новосельцев понимал, что съел бы всю эту вкусноту во мгновение ока, если б только не присутствие Людмилы рядом, гораздо более важное, чем еда. Оказывается, она ещё и замечательная хозяйка. Он так хотел всего с ней - её еды, её слов, её лица, её тела и души… Но мысль о том, что ему нечего предложить ей взамен, снова выплыла наружу и охладила его пыл. Он наконец отдал ей коробку с конфетами. Она поблагодарила его слишком мило. Дескать, не стоило, но ей очень приятно.. Это такая мелочь, милая Люда, разве таких смешных подарков ты достойна.. Да, я пробегал неделю за этими конфетами, но ты достойна гораздо большего - ресторанов, автомобилей, украшений - всего, чего я никогда не смогу тебе дать. Новосельцев вдруг понял, что не знает, о чём говорить. Не он должен сидеть за этим чудесным столом. Людмила Прокофьевна сбивчиво и очень трогательно предлагала гостю угощаться блюдами, в приготовление которых она вложила столько души. Ей самой есть совсем не хотелось, а вот хорошенько выпить, чтобы перестать наконец дрожать, она бы не отказалась. Правда, Новосельцев тоже блеял и заикался, но это хороший знак. Не то в “Работнице”, не то в “Крестьянке” она недавно вычитала теорию, согласно которой, если мужчина выглядит вальяжным и уверенным в себе, шутит и легко развлекает даму светской беседой, то это скорее признак того, что он ни капли не влюблён. Влюблённый мужчина, как правило, выглядит как полный идиот - растерянная собачка муму, не сводящая глаз с объекта своего обожания. Именно так и выглядел сейчас Анатолий Ефремович. Он сообщил ей, что записался на приём по личному вопросу в среду. Надо же, её слова, сказанные сгоряча, в пылу гнева, что даже по делу он должен вначале записаться у секретаря - он воспринял серьёзно. Это было трогательно, ведь по прошествии некоторого времени, после того как она остыла, Калугина прекрасно осознала, что вовсе это не он нагло вломился к ней в кабинет, а именно она вызвала его сама, так что пенять не на кого. Но он всё же уважил её просьбу. И что же это за такой личный вопрос?.. Пока Новосельцев по телефону разруливал с Вовой вопрос зелёной краски, Людмила Прокофьевна решила завести пластинку с приятной мелодией. Не мешало бы ей слегка перевести дух и расслабиться... Признаться на чистоту, у неё упало всё внутри, когда она услышала в трубке, как ей показалось, женский голос. Тысяча мыслей о том, что как же так, неужели всё-таки имеется жена, бывшая ли настоящая ли, но явным образом контролирующая Анатолия, заполонили её сознание. А голос оказался детским - какое облегчение, даже голова немного закружилась. Было любопытно наблюдать со стороны как быстро Анатолий Ефремович переключился из роли блеющего и заикающегося ботана в роль активного и бодрого папаши, отдающего распоряжения весьма себе уверенным и ровным голосом. И тут же, как только он положил телефонную трубку, переключение произошло обратно, в исходную роль. С ней он был робким дурачком. Всё как по учебнику, заключила Калугина - он явно влюблён. Нет, Новосельцев вовсе не собирался делать ей предложение руки и сердца. Он вполне трезво оценивал свои шансы и, наоборот, решил не морочить Людмиле голову. Озвучить это было непросто, он выпил газированный напиток залпом, не сводя глаз с прекрасного, любимого лица. Теперь, когда она решилась наконец вылезти из своей скорлупы и показать миру, насколько она привлекательна, наверняка найдутся более достойные кандидаты. А он.. ну что он… у него мальчик и еще мальчик, и это обуза. Они втроём, увы, не смогут украсить её жизнь. Но смогут стать хорошими друзьями. Сердце Анатолия Ефремовича дрогнуло, расплавилось и потекло, когда Калугина жарко возразила. Было очевидно, что она не только не считает обузой каких-то абстрактных детей и не согласна чисто для проформы, но совершенно искренне не считает обузой конкретно его детей. То, с каким пиететом она уже не один раз говорила о детях, заставляло душу Новосельцева расцветать тюльпанами, ландышами и всеми райскими цветами на свете. Его малыши не были приоритетом для своей матери, а женское тепло было им ой как нужно. Представить именно Людмилу в роли этого женского тепла ему было столь же восхитительно, сколь и больно. Не пойдёт успешная дама в здравом уме на такое осложнение своей жизни. Думая эту мысль, Анатолий мгновенно расстроился и бокал красного вина неловко перевернулся в его руке, когда он решил чокнуться им с бокалом Калугиной. Какой кошмар - новое платье не прожило и дня, а пятно размером с приличное блюдце! “Вот же неуклюжий болван!” - в сердцах думала Людмила Прокофьевна. Не успела поносить платье, а уже придётся выбросить! Новосельцев видел цель и не видел препятствий - уж он то умеет в этой жизни выводить пятна, не извольте волноваться! Тем более, которые сам посадил. Однако состояние нервическое: когда Калугина рефлекторно подчинилась было его приказу и начала снимать с себя платье, Анатолия Ефремовича прошибло потом насквозь и даже через тальк. Ещё мгновение и он увидел бы её в одном нижнем белье! За такой быстрой динамикой событий он не поспевал - и к тому же решил ведь не морочить женщине голову… Но визуальный ряд, сам собой запустившийся в воображении, уже было не остановить. Шифон платья так соблазнительно ниспадал и обволакивал фигуру Людмилы Прокофьевны… Новосельцев, как знатный суетолог, заметался по квартире в поисках соли. Наблюдая его лихорадочную беготню по квартире и полное отсутствие реакции на её увещевания, Калугина поняла, что без командного голоса здесь никак. “Сядьте!” - и вот уже паниковавший Новосельцев вышел из ступора и послушно уселся на место. А всё-таки, подумалось Людмиле, это важно в семейной жизни - чтобы мужчина слушался тебя. Она всего на несколько секунд снова вошла в образ начальницы - и он сразу же зашагал по струнке. Это было очень мило и заставило её смягчиться. По закону дурацких разговоров, когда люди на нервах говорят совсем не то, что они на самом деле думают, или чего хотели бы достичь, Калугина вдруг тоже стала рассказывать ему, почему она не годится в жёны. Богатая и высокопоставленная невеста, она давно поставила на себе крест. Смирилась с тем, что она “старый холостяк, способный испортить жизнь любому”. Красивая, нежная, вкусно готовящая, содержащая свой дом в идеальном порядке, умная и успешная - это она-то “испортит жизнь”? Самооценка у вас заниженная, Людмила Прокофьевна, вот это факт. На удивление, однако, Анатолий Ефремович сообразил, что Людмила Прокофьевна восприняла его слова, как предложение выйти за него замуж. Не то, чтоб он этого не хотел, наоборот, не смел и надеяться. Она сказала, что не верит ему. Не верит во что именно? В то, что он не сможет украсить её жизнь? Или?... Двое разговаривали интертекстуально и понимали истинный смысл говоримого друг другу через совершенно противоположные по значению слова. Печальная история её первого романа, закончившаяся чужой свадьбой и предопределившая её многолетнее отшельничество от мира людей, потрясла Новосельцева до глубины души. Наконец до него явственно дошло, почему она так болезненно прореагировала на его обвинения в сухости и чёрствости на той вечеринке Самохвалова. Другая начальница бы просто поморщилась и уволила его на следующий же день безо всяких разговоров. Подумаешь, какой-то дурак, который мало того, что нарушил её уединение на публичном мероприятии, никак не унимался и в финале полез высказывать свое драгоценное мнение. Нет - её задел тот факт, что все и всегда неправильно понимали её и неправильно оценивали. Она никогда не была бесчеловечным сухарём. Она делала всё, чтобы людям под её началом работалось спокойно: не разводила интриг, не лишала премий, заботилась о дисциплине, если кого-то и увольняла, то по причине железобетонной, когда не-увольнение грозило дисциплинарным взысканием ей самой. За что было коллективу не любить её? - это было так обидно. А за что было не любить её несостоявшемуся жениху? Этого она тоже так и не поняла и потому закрылась наглухо. Не понимал этого и Новосельцев. Перед ним сидела женщина-мечта и он не мог представить, как можно было изменить ей. Запутавшись в смыслах между тем, что она говорила фактически и что имела ввиду у себя в голове, Анатолий Ефремович решил внести ясность - “Вы мне отказываете?”,- задал он вопрос крайне странный тем, что ведь он ничего по сути и не предлагал. “Ой, я не знаю” - Калугина, однако, вопросу вовсе не удивилась. Она чувствовала, что Анатолий также раздираем противоречивыми желаниями и сомнениями, как и она сама. Очень вовремя на этот раз раздался звонок от Вовы. Это было поразительно, но кажется, Людмиле доставляло удовольствие называть мальчика по имени. Конечно, она понимала, что торопит события, но как же ей хотелось скорее стать матерью. Возраста она уже не юного, давно рассталась с надеждами родить самой, так что роль хотя бы приёмной мамы ощущалась ей как великая награда. Конечно, если мальчики захотят, что может быть и не факт, ведь они помнят родную мать. А с какой готовностью Калугина ринулась “спасать кошку” - этого Анатолий Ефремович совсем не ожидал, и понял, как дорога ей любая возможность почувствовать себя частью семьи и семейных хлопот. Если для Лизы дети и быт действительно были обузой и хомутом на шее, то Людмила буквально жаждала этого хомута. Выросшая в большой, хоть и неблагополучной и эмоционально враждебной семье, она с детства мечтала, что у неё всё будет совсем иначе. Что её-то дети будут всегда вкусно накормлены, обстираны, обласканы, присмотрены и не перегружены тяжелой физической работой. После института она собирала книги, которых в её родительском доме не было отродясь, интересовалась наукой, живописью и музыкой. Ей так хотелось иметь уютный, теплый дом, в котором спокойно и интересно, а не страшно и уныло, как в её детстве. Она была уверена, что и муж её не будет пить и материться, что будет ласковым к ней и детям. Но увы, перевалив за половину четвертого десятка, она всё ещё была одна, как перст, с внутренним океаном нерастраченной нежности и заботы. Невзрачный и “невыгодный” Новосельцев “с прицепом” со стороны показался бы мезальянсом почти всем, но только не Людмиле Прокофьевне. Неуклюж, застенчив, а иногда и нелеп, но зато заботливый отец, умеющий и носки заштопать, и борщ сварить, и ремонт в доме сделать. Что деньги.. деньги, деньги, денег у неё самой достаточно. Новосельцев и сам не заметил, как одев на Людмилу пальто, он поплыл и перестал соображать трезво - чересчур много будоражащих событий пронеслось за короткий промежуток времени. Лёгкий запах её духов, струящийся шифон платья, миниатюрная, худенькая фигурка-статуэтка, бездонные глаза, которыми она, обернувшись посмотрела на него.. Он не верил, что происходящее не сон и он действительно целует её. Мягкие, нежные губы с готовностью поддались и жизнь Анатолия Ефремовича навеки разделилась на “до” и “после”. Теперь он знал, что она совершенство не только в работе, хозяйстве, дружбе и красоте, но и в любви. Анатолий слишком давно занимался любовью в последний раз и оттого был в ужасе от перспективы опростоволоситься и гораздо менее уверен в своём теле, чем в своём самом халтурно и наспех сделанном статистическом отчёте. У Людмилы, судя по всему, опыт был в постельной жизни тоже весьма скромный и это налагало на него даже больше ответственности и страха, однако она настолько нежно обнимала его, настолько доверчиво смотрела в глаза и отдавалась процессу, что Новосельцев постепенно осмелел. В конце концов, природное дело нехитрое, даже придирчивой Лизе он умудрился сделать двоих детей, чай не боги горшки обжигают. Наконец он дорвался и мог приложиться губами к её разрезу на платье, а руками проникнуть под платье сзади. Не слишком ли он спешит? Как грубо это, должно быть, трогать такую утонченную, чудесную женщину, какое неуважение. Он прервал поцелуй и открыл глаза. В голове Людмилы шумел лёгкий хмель от выпитого бокала красного вина и она меньше всего хотела, чтобы он сейчас остановился. Хотя, пожалуй, она должна сказать ему… Должна предупредить… Или не стоит? Господи, стыдно как. Имеет ли это значение? Кажется, Новосельцев и так прикасается к ней словно к хрустальной вазе, того и гляди сочтёт, что богинь сексом не оскорбляют. - Толик, я должна признаться кое в чём, - тихо начала она, воспользовавшись паузой в их взаимодействии. В глазах Анатолия Ефремовича загорелся тревожный вопрос. - Я… У нас с моим женихом так и не дошло… до близости. - прерывающимся голосом сказала Людмила Прокофьевна. Ну вот, теперь самое страшное позади. - Я ведь думала, всё должно быть по правилам, только после свадьбы. … А свадьбы не случилось… Вобщем я… я девственница. Старая дева. Она выговорила два последних слова и внезапно ощутила, что ей… стало смешно. Видимо, нервное - пронеслось в голове. Она больше не могла сдержать смеха, который сотрясал её тело. - Такой вот сомнительный подарочек, - хохотала Людмила. Новосельцев потрясённо перерабатывал входящую информацию. Изрядно пронервничав весь день, выпив за столом вина, и не успевая переваривать все выводы и умозаключения, стремительно рождающиеся в мозгу по ходу разговора, Анатолий Ефремович ощутил, что неровен час и его процессор совсем отрубится. Почему-то эта мысль тоже вызвала у него припадок смеха. - Господи, женщина, что ж ты делаешь! Я и так тут умираю от страха, а ты совсем до инфаркта доведёшь. - Смех волшебным образом снял с обоих нервное напряжение и вдруг Анатолию стало легко. - Хороши же мы будем - нетронутая девушка и закомплексованный невротик с сердечным приступом. И кто кого больше боится. Отсмеявшись, он проникновенно посмотрел Людмиле в глаза и произнёс полушутливо и полусерьёзно: - ПочтУ за честь открыть для вас таинства плотской любви, моя госпожа, но должен предупредить, что автомобиль мой давно стоял в гараже, двигатель давно не заводился и может дать осечку. Мы с вами стоим друг друга. - Он мягко улыбнулся и поцеловал её в губы. - Автомобиль, давно стоявший в гараже, всё же помнит как ездить. - Парировала Калугина, тоже улыбаясь. - Это сомнительное преимущество. А вот нераспустившийся бутон тюльпана, открою вам страшную тайну, приносит мужчине гораздо более яркие ощущения, чем раздолбанный жизнью, бывалый цветок. - Да, но наверное, когда бутону 18 лет, а не 36… Оба снова засмеялись. - Ерунда, - тихо произнёс Анатолий. - Всё зависит исключительно от чувств. - Он снова поцеловал Людмилу в губы. - Это хорошо, что ты сказала. Я буду аккуратнее. Невероятным образом, факт, который теоретически должен был окончательно отпугнуть горе-кавалера, поселив в нём чувство непроходимой безысходности, наоборот, раскрепостил Новосельцева. Он ощутил себя более знающим, более опытным персонажем рядом с маленькой, неискушенной дюймовочкой. Нет, у неё не было до него никакого Аполлона Бельведерского; нет, она ещё не превращена во фригидную женщину годами примитивного, эгоистичного акта выпускания спермы (манеру иных индивидов заниматься сексом иначе и не назовёшь); и нет, ей не нанесли никаких непоправимых травм. Прекрасно, есть где разгуляться, решил Анатолий Ефремович. Травмы, правды ради, у Людмилы всё-таки были. Но связанные исключительно с ощущением собственной непривлекательности. На сегодняшний вечер она никак не планировала интимной встречи и была, в её понятиях, совершенно к ней не готова. Пресловутые хлопчатобумажные трусы и аналогичный лифчик - хоть и не старые, но вызывающе асексуальные, вводили Калугину в транс при одной только мысли о себе. Однако как же приятно было чувствовать себя желанной в объятиях Анатолия... Это новое, никогда ранее не испытанное ею возбуждение от мужского желания, вполне ясно и недвусмысленно упирающегося ей в пах.. Эти жадные большие ладони, скользящие и массирующие её спину и ягодицы. Она с трудом сдерживала вскрики, когда он касался неконвенциональных частей тела, лишь начиная часто дышать и метаться… - Не сдерживайся, - прошептал Анатолий ей на ухо, продолжая покрывать поцелуями всё, что попадалось на пути его губ. - Звуки женщины, реагирующей на твои прикосновения - это самые сумасводящие звуки в жизни для мужчины, поверь мне. Людмиле показалось, что от его слов у неё волосы стали дыбом не только на голове, но и на спине. - Ты не представляешь, как я хотел поцеловать тебя прямо в этот разрез с самого первого момента. - признался Новосельцев. - Мечты сбываются! Он целовал, полизывал и слегка покусывал все открытые участки её тела, неумолимо приближаясь к моменту, когда бедное платье её будет полностью снято. А под ним - столь неромантичное бельё строительницы коммунизма. Людмила ощутимо напряглась и застыла. - У меня очень маленькая грудь. - срывающимся шёпотом произнесла она. - И… я не думала, что мы сегодня… я не готовилась…Я неудачно одета… Новосельцев резко оторвался от шеи и плечей Людмилы Прокофьевны и запустил пальцы в её волосы. Взяв обеими руками её лицо он приблизил его к своему и увидел влажные, блестящие глаза. Она готова была расплакаться от смущения, а у Анатолия душа разрывалась от досады за то, как она не ценит себя, стесняется и переживает. - Люда, дорогая моя, любимая, если бы ты знала какая чушь все эти ваши бабские бирюльки и кружавчики.. Да можно быть с головы до ног в золоте и не вызывать ровно никакого желания. Я хотел тебя в твоем коричневом костюме как полоумный бык, если хочешь знать! А грудь.. Ты думаешь болтающиеся возле пупа огромные бюсты нравятся всем подряд? Суть ведь не в размере, а в чувствительности сосков, красота ты моя чистая. В подтверждение своих слов, он расстегнул сзади молнию платья и спустил его с левого плеча, обнажив часть груди. Простенький лифчик был довольно быстро расстегнут вовсе даже и не трясущимися новосельцевскими пальцами и для Людмилы наступил конец света. С этого момента водоворот понёс их с утроенной силой, неведомо куда. Слишком потрясающими и невероятными были новые ощущения. Ещё никогда в своей жизни она не стояла перед мужчиной с голой грудью, еще никогда не теряла разум от прикосновений к ней и пощипываний пальцами, никогда не ощущала, как манипуляции в одной части тела удивительным образом отзываются практически в противоположной его части. Анатолий старался не давать рукам действовать больше, чем губам, но управлять собой ему было невыносимо сложно. Махина его организма, в кои-то веки ощутившая прилив гормонов, неслась вперёд, как впавшая в бешенство лошадь, норовя смести всё на своём пути. Он уже перегрелся, уже готов был съесть её, погрузиться в неё без остатка, и содрогаться в необузданных фрикциях, пока хватит сил. Но для фрикций было ещё рано. Чёрт, всё-таки нельзя с голодухи лезть на девственницу, дурак он! Сейчас всё испортит к едрене-фене! Нет. Стоп! Стоп, остыл, Толя, остыл! Отчёт по производству шуб из искусственного меха в Ямало-Ненецком Автономном округе за первый квартал 1975 года.. Фух, кажется, сработало. Людмила Прокофьевна никак не ожидала от своего робкого старшего статистика такого пыла. Вначале они переместились на её диван-кровать, но быстро стало ясно, что конструкция не выдержит подобной динамики. Было решено сместиться на пол, предварительно постелив на него одеяло и набросав подушек. Людмиле видно было, как самоотверженно старается Анатолий контролировать себя, чтобы не напугать её и не убежать вперёд, оставив её наедине с разочарованием. Его страсть поневоле передавалась и ей, несмотря на некоторую скованность, полностью избавиться от которой ей так и не удавалось. Вобщем-то, она не надеялась на многое, зная из книг, что почти никогда дефлорация не кончается оргазмом. Но Анатолий сделал всё, чтобы она чувствовала - по ней сходят с ума и забывают о реальности. Он долго возбуждал и дразнил её, чтобы добиться нужной степени увлажнения в месте, пока что строго охраняемом девственной плевой. Людмила не успевала осознавать и оправляться от шока, возникающего каждый раз, когда он проникал языком в такие места её тела, куда, как ей представлялось ранее, можно проникать разве что медицинским инструментом по смертельной необходимости. Это было обжигающе стыдно и в то же время невероятно приятно! На пятом круге, состоящем из смены поз одна другой смутительнее, она вдруг почувствовала, что момент Х настал - сейчас или никогда. - Толик, я готова, - прошептала она. Новосельцев поднял голову, оторвавшись от внешней части её бёдер. - Ты уверена? - Определённо. - Она кивнула. Анатолий переместился выше, чтобы их головы были на одном уровне и пальцами левой руки взял в “замок” пальцы её правой. Это был до безумия романтичный жест. Их пальцы переплелись так, словно они были вместе в этом “проекте”, в этом “приключении”, в этом “деле” и делали его воистину вместе, а не каждый по отдельности, находясь рядом. Все самые горячие слова Новосельцев припас для этого главного момента. Даже если ему удалось неплохо возбудить Людмилу и увлажнить влагалище, всё равно высока вероятность, что ей будет больно. Левой рукой он держал её руку, а правой продолжал ласкать попеременно то грудь, то клитор. Он посмотрел ей в глаза, на её лицо, пытаясь понять, не скрывает ли она дискомфорт. Если он не был законченным самонадеянным дураком (хотелось бы верить, Толя!), то лицо Людмилы выражало крайнюю степень нетерпения. - Ну сколько можно? - проговорила она, ёрзая ягодицами и пытаясь потереться о его ногу. - Перестань издеваться. - Я люблю тебя, Людмила Прокофьевна, слышишь? - бархатным проникновенным полушепотом произнёс Анатолий, покрывая поцелуями ее лицо и шею. Итак, наконец-то время фрикций пришло и немаленький член Новосельцева устремился в бой. Несмотря на нетерпение, Людмиле казалось, что он в ней просто не поместится. Как странно, глупые люди любят приписывать застенчивым парням маленькие члены, в реальности же, она убедилась - всё ровно наоборот. Как только пошли первые болезненные ощущения и мышцы стали рефлекторно напрягаться, Анатолий увеличил количество слов. - Расслабься, любовь моя.. Ты так прекрасна.. Я хочу тебя.. Никого в жизни не хотел так, как тебя.. Ты лучшая… Любимая моя, желанная моя… Непостижимым образом это действовало. Калугина была очень рациональным человеком, но это работало. Он знал не только что ей сказать, но и как. Как по мановению волшебной палочки, спазмированные мышцы расслаблялись и смазка продолжала выделяться в нужном количестве. Теперь надо подождать, пока эластичное влагалище адаптируется к его размерам и после можно будет наконец отпустить своих коней мчатся галопом. Людмила Прокофьевна подумала, что её бывший жених едва ли проявил бы столько же терпения, нежности и осторожности, отдай она свою первую ночь ему (не то, чтобы она не отдавала, скорее он не взял). И ведь скольким женщинам не повезло. Наконец-то можно было полностью расслабиться - на одеяле показалось небольшое количество крови, дело сделано. - В следующий раз всё будет гораздо приятнее, вот увидишь, - пообещал Анатолий. - Да и в этот было хорошо, спасибо тебе, - улыбнулась Людмила. - Ну что ты, родная, ещё ничего не было. С этими словами, он привстал, перевернул Людмилу Прокофьевну на живот и заставил напрочь забыть какая у неё должность, стаж и заслуги перед Родиной. Господи, почему это так чертовски приятно??? - проносилось в её голове. Какое безумие, как должно быть неприлично они выглядят со стороны. Стало быть, вот так люди и делают детей. Как хорошая партнерша в танце, Людмила позволила своему партнёру вести её по еще неведомой, новой тропе. Неуклюжий и неуверенный Новосельцев исчез, уступив место его ничем незамутненной мужской сущности, которая брала от неё, что хотела, при этом сохраняя трогательную нежность и уважительность. То и дело он спрашивал "Всё хорошо?", "Тебе не больно?". А потом забывался в порыве страсти, жарко шепча "Ты слишком чудесна!". В эти моменты она вся покрывалась мурашками. Физиологического оргазма Людмила Прокофьевна так и не испытала, но была весьма удовлетворена процессом. Наконец-то она стала полноценной женщиной. Наконец почувствовала, что и её тоже можно любить! Новосельцев, совершенно обессилев от всех событий дня, сразу же по завершении любовной эскапады, наглухо выпал в сон, не успев даже дойти до душа. Людмила Прокофьевна гладила его по плечу, задумчиво улыбаясь. Как странно складывается жизнь... Неужели она наконец будет счастлива?