***
В кабинете у психотерапевта всегда светло. Кожаное кресло размещено прямо напротив большого окна на первом этаже. Тэйлор постоянно разглядывает в нем людей, так ей проще сконцентрироваться в своих мыслях. Рядом с креслом — столик, где каждый раз стоит полная бутылка воды. Девушка прикусывает язык, вспоминая, что так и не убрала упавший ночью стакан с пола, а еще она не высушила ковер. В кабинете у психотерапевта всегда светло. Тут будто бы останавливается время, тут Мэй никогда не видела этих страшных монстров и тут всегда чисто. — Как вы себя чувствовали на этой неделе? — мужчина лет сорока в халате кашляет в кулак и пытается вернуть девушку к разговору. «Паршиво» — хотела бы ответить Тэйлор, но это слово не подходит. Она проглатывает колючий ком в горле и задает себе вопрос «А чувствовала ли она вообще?». — Да, определенно чувствовала. Примерно тринадцать раз вину, четыре раза страх и где-то под сотку — отвращение. Сначала к себе, затем — к этим чудовищам и раза два к людям. — Всё так же мучают кошмары. О, если бы только это. За последние два года Мэй действительно лучше спится. Она практически не видит сны и стала лучше себя чувствовать, но от этого не перестала быть похожа на ходячий труп в красивом наряде. Лишь иногда она может позволить себе такую наглость — подскочить среди ночи и обнимать-обнимать-обнимать себя до момента, пока не успокоится. Такое случается именно тогда, когда она не примет таблетки на ночь, но об этом признаться врачу ей стыдно. Стыдно, что она в свои двадцать пять так безответственно относится к простейшей просьбе доктора Лийя — постоянно принимать «лекарство». Она правда начала высыпаться и в этом заслуга ее врача. Этот дорогой целитель душ в белом халате стабильно видится с ней каждый четверг в семь вечера уже на протяжении трех лет. На это свидание лицемерия Мэй всегда приходит «никакая», долго собирает себя по частям, около десяти минут закрашивает синяки под глазами и на протяжении часа хочет расползтись в жижу на полу, чтобы не копаться в своей голове. Каждый раз, превозмогая желание распластаться на асфальте и уснуть примерно на сто лет, она собирает все силы (то их подобие, что в ней оставалось) и заходит в светлый кабинет психотерапевта. Каждый четверг в семь вечера. Тэйлор Мэй — уникальный случай, который раздражает психотерапевта. Она вроде бы такая открытая, словно птичка в золотой клетке, но каждый раз закусывает губу перед тем, как отвечать на его вопросы. За столько лет практики Лий научился читать людей и помогать им, отчего ценник на его услуги оправдан, но эта рыжая девчонка будто высасывает всю его кровь, честное слово. Он давно понял, что девушка ходит к нему только за рецептом, но мужчина даже не может подобрать ей правильное лекарство, чтобы помочь. Она — лгунья, которая зачем-то пытается манипулировать самой собой и сюда еще доктора приплетает. На первом сеансе Мэй задалась вопросом: «Спать со своим лечащим врачом — это очень плохо?»и уверенно отказалась от медикаментозного лечения, но на втором приеме уже сама заикнулась о таблетках. Ей проще было глядеть на острый подбородок и широкие плечи Лийя, чем отвечать правдой. От этого на ее лице играла какая-тот непринужденная усмешка, что еще больше раздражало врача. Потирая переносицу от усталости, Доктор Лий каждый раз хотел бы силой затолкать эту ненормальную в психушку еще давно, но это нарушает врачебную этику. Херово. — Снова эти монстры? — мужчина водит ручкой у себя в блокноте, мысленно благодаря девушку, что та в принципе разрешила себе услышать его вопрос. Неужели все иностранцы такие? — Они. Да. — поджимает губы рыжая и сдавлено улыбается. Нет. Бред. Существа преследуют ее наяву. По ночам, во сне, главным монстром становятся ее сновидения, если она отрубится трезвая или когда забудет принять антидепрессант. Тех чудищ она видит еще с детства, отчего периодически проходила тесты на шизофрению или паранойю на первом сайте в интернете. Как всегда — она здорова. Только от этого ей не легче, ведь постоянно пара (а иногда — до дюжины) мерзких, жутких глаз встретятся с ней в неожиданное время. Чаще всего — в подворотнях, возле кладбища или у школ. К двадцати пяти годам она перестала их бояться и усвоила урок, что никому нельзя о них рассказывать. В младшей школе (да что там, в родительском доме) ее крики о помощи смешили людей, заставляли думать, что она поехавшая или какая-то там еще. «У тебя богатая фантазия, вырастешь — будешь писать книги!» «Ты слишком впечатлительная, Тэйлор. Дорогой, зачем ты позволяешь дочери смотреть телевизор перед сном?» И так всё детство: Мэй, непринятие и чудовища. К моменту средней школы до девчонки наконец дошло, что ее нихеровые такие сдвиги по фазе не должны покидать чертоги собственного разума. Они только в поле ее зрения, пусть там и остаются. И они действительно там оставались. Все это долгое время она держала свой секрет при себе и могла бы вырасти вполне себе здоровым человеком, если бы не та самая ночь. Тем не менее, Лий — мужчина сорока лет без кольца на безымянном, но с огромным количеством дипломов на белоснежной стене кабинета — единственный, кому Тэйлор про них рассказывает. Он не смотрит на нее, как на сумасшедшую, не желает переубедить в том, что монстры — это ее разыгравшаяся фантазия и просто слушает. — Давайте сыграем в ассоциации. Называйте первое, что придет на ум, — мужчина обязан объяснять простые вещи, а Мэй немного злится, что производит впечатление человека, который не знает, что такое ассоциации. — Начнем. Человек? — Гнилое искусство Бога, — Тэйлор становится интересно, как долго Лий сможет держать маску специалиста, у которого вся стена украшена дипломами. Она продолжает рассматривать людей за окном и понимает, что не врет — они действительно сплошные сомнительные произведения гнилого искусства. — Время? «Скорее бы истекло…» — Изнасилование мозга, — а этот мужчина отменно знает, как вывести из равновесия. Время давит на горло и вращает нож в сердечной мышце — самый настоящий шарлатан в мире врачей. И кто вообще взял, что время может лечить? — Война? — терапевт где-то внутри бесится, но самый лучший институт и дипломом с отличием научили его не выдавать свое отвращение к клиентам. — Союз глупых женщин с одинаковыми платьями, — Мэй, видимо, желает довести врача до самоубийства, никак иначе. Почему? Почему она не могла выдать что-то по типу «Плохо», «Трата времени» или «Бесполезно»? Лий просто записывает ее ответ дорогой перьевой ручкой в свой блокнот и бесится, ведь не желает быть участником ее игр. Это он тут устанавливает правила, вообще-то. — Дружба? Тэйлор начинает рушиться по частичкам. — Уязвимость. — Секс? Девушка едва заметно улыбается: она могла бы прямо сейчас выйти победителем из этой игры, заставив доктора уволиться и уйти в монастырь своим ответом «с тобой», но вместо этого дает слабину и позволяет суке-честности познакомиться с Лийем. — Азарт. — Религия? — врач остается довольным, мужчина, кажется, начинает щупать точки, куда ему стоит давить. — Проклятье. Тэйлор уверена — в церковь ее точно не пустят. — Любовь?.. Выстрел точно в самый центр гнилого сердца. Мэй проиграла. Ей нечего ответить на это, она начинает злиться. Прикусив язык, девушка пытается вспомнить хоть что-то из богатого количества существующих слов. Пауза длится больше минуты и в горле застревает ком. Она не убрала стакан с пола, не высушила ковер утром. Завтра репетиция, надо бы сообщить охраннику о странном типе, который, кажется, пытался попасть к ней за кулисы. Тэйлор кусает щеку почти до боли, тонет в скоплении своих мыслей и зовет о помощи. Дерьмо. — Бесконечность. — Тэйлор старается улыбнуться и выходит криво. Конечно, всем хочется найти свое в этой жизни до самого конца, всем хочется тепла и заботы. Мэй, может быть, тоже этого хочется, но доверять — страшно, открываться — опасно, особенно, когда ты видишь непонятных чудищ всю свою жизнь. Ей больше нечего сказать. И Лий доволен собой, доказав, что они собрались тут не шутки шутить. Для врачей важно не переносить проблемы клиентов в свою жизнь, особенно, когда ты — психотерапевт. В конце-концов он зарабатывает с нее деньги. Но Тэйлор Мэй единственный случай, чьи слова и проблемы могут напомнить о себе вечером, за стаканом виски, когда в планах был отдых, а не размышление над словами какой-то ненормальной головы с красными волосами. — Что скажете на то, если я поменяю вам препарат? Уже в пятый раз, — мужчина наконец начал что-то внятное записывать в свой блокнот, а Мэй бесконечно благодарна тому за то, что он избавил ее от этой игры в ассоциации, от заученных фраз из медицинских учебников про то, что эти монстры напрямую связаны с детскими травмами, не начал рассказывать ей что-то там про какие-то незакрытые гештальты и все такое. — Такое бывает, что медикаменты могут не помогать. Важно найти то, что подойдет вам и не пропускать приемы. «Напьюсь сегодня» — вот, что сказала бы на это Мэй. В кабинете у психотерапевта всегда светло. Белизна режет глаза, а яркий свет заставляет их слезиться, размазывая тушь под глазами. «Больно светло» — так бы она назвала свой личный шкаф со скелетами и Доктором Лийем.***
Сатору любит свою работу. До того момента, пока она не превращается в рутину, а гора бумаг в личном кабинете на столе в техникуме не начнет умножаться. Впрочем, его никто не спрашивал. Какой-то безымянный придурок, который решил, что он вправе писать судьбы людей, захотел, чтобы эта божественная сила, вся эта бесконечность достались именно Годжо. Он перестал считать, сколько проклятий он убил с момента, как освоил бесконечность, и ему бы не хотелось от скуки начать считать количество проклятий за последние три дня. Ему больше по душе красоваться перед первокурсниками, выводить на эмоции студентов второго курса и раздражать коллег своей неотразимостью каждый будний день, находя время на тренировки и подогревая себя новыми сплетнями, что ходят в стенах учебного заведения. Впрочем, если бумажную работу он может спихнуть на кого-то другого, то эти делишки по очистке Токио от проклятий особого (и не только) уровня делегировать какому-то бедолаге среди студентов — все равно что подписать себе приговор (в лучшем случае — приговор из нудных лекций от тех, кто стоит свыше, от старейшин). Годжо трезво оценивает свой статус в магическом обществе, чтобы совершать подобную глупость, оттого, показывая всему миру свою отточенную за много лет сладкую улыбку, он отправляется в город. Снова. — Эй, постарайтесь не умереть на тренировках, пока меня не будет! — издалека кричит он студентам, которые собрались на поле для тренировочных сражений. Сегодня четверг, а значит, по расписанию стоят товарищеские бои и совершенствование магических практик, — Не запечатайте случайно друг друга. — Учитель Годжо, проваливай уже! — доносится до него раздраженный крик Маки и вызывает за собой негромкий смех мужчины. — Пока-пока! — машет им Сатору. Разумеется, Годжо знает, что всё будет в порядке к его приезду, но не нужно же забывать студентам, кто их преподаватель. Ему иногда хочется вернуться в техникум после отбоя и словить своих студентов за устраиванием какой-нибудь вечеринки, напугать своим присутствием, а потом присоединиться к веселью. Ведь ровно так же он проводил время, когда там учился, попивая сидр в мужском общежитии вместе с Гето. И все было в порядке. Годжо знает, что все будет в порядке и сегодня в Токио: изгнать тройку проклятий в разных точках, не забыть опустить завесу, закупиться сладостями и вернуться домой раньше двенадцати. Звучит скучно уже который день.***
От отца-норвержца Тэйлор унаследовала непривычные для Японии глубокого красно-рыжего цвета волосы, большие серые глаза, пухлые губы и не для всех понятное чувство юмора. От матери, что родом из Токио, — невысокий рост и ямочки на щеках, которые превращают ее в долбанное олицетворение невинности. В целом, противоречие — вторая фамилия Тэйлор. Она ярко подводит глаза и карандаш всегда смазывается к концу дня, уверенно цокает длинной с токийский небоскреб каблуками, купленными на распродаже, практически всегда красит губы красной помадой (с ней иногда походит на шлюху, но без нее — отчетливо видны кровавые раны на губах) и громко смеется, не стесняясь реакций незнакомцев. Мэй нельзя назвать милой, она скорее та — кто проткнет горло своим каблуком этой милости, но и злой ее назвать тоже невозможно. Тэйлор Мэй либо любить, либо хотеть убить — другого не дано. Цоканье каблуков и звон дешевой бижутерии на руках можно услышать издалека — настолько много этой уверенности она придает своей походке — невозможно не обернуться. Она может открыто и вслух восхищаться красавчиком в метро или на улице, прекрасно понимая, что через минуту об этом уже все забудут. Вседозволенность и независимость — вот, как бы описали ее приятели и коллеги в театре. А еще Тэйлор Мэй — это всегда смотреть в глаза при разговоре. Долго, изучающе, пронзительно. Она не любит ошибаться в людях, ей хватает постоянно ошибаться в себе. «Серые глаза напоминают болото, а при хорошем свете — туман», — так ей говорили всю жизнь, иногда скрывая тот факт, что от долгого зрительного контакта может стать не по себе. Все равно: что «болото», что «туман» — оба затягивают и топят в себе, увязывая человека в своем омуте. Мэй такое не нравится — быть пойманной кем-то, но до затянутых ее глазами слабаков ей дела нет. Более близкие знакомые (те, кто был достаточно внимательным зрителем) сумели разглядеть ее противоречивую, тончайшую натуру. Сумели разглядеть чрезмерную любовь к искусству: если с работой в непопулярном театре понятно, то ребро правой ладони периодически испачкано краской. Богу известно, сколько картин она нарисовала, когда подступала тревога. И дьяволу известно, сколько картин она сожгла или выбросила, просто потому что надоели. Интеллект, подкрепленный художественной литературой, историческими романами и классическими детективами (обязательно с грустным концом, другое она не читает) и старенькими японскими черно-белыми фильмами, помогал завязать спор с любым дилетантом чисто ради азарта. А еще делал ее уникальным собеседником, который поддержит любые темы, если они не будут касаться точных наук или фантастики. (Хотя Мэй считает непозволительным существование фантастики, потому что, кажется, с рождения видит этих тварей). Тэйлор четвертый раз красит губы перед зеркалом, потому что три раза она уже смывала помаду рукой и на четвертый все же сошлась на том, что привычная красная помада на губах обязана доставить лишних хлопот сегодняшнему бедолаге-бармену, который будет собственноручно оттирать от стаканов красный отпечаток. Зачесывает пальцами длинную рыжую челку назад шесть раз (уже пообещала себе сравнять ее нахрен до уровня бровей, ведь иначе однородная длинна волос выглядит как-то скучно) и трижды поправляет черную блузку на себе. Мэй любит красиво одеваться и не любит одеваться некрасиво, но все же она не какая-то идиотка, которая собирается вечером напиться, ночью вызвать такси и, одетая в полуголый наряд, быть поймана каким-то токийским насильником у подъезда — уж лучше вскрыть себе вены пилочкой для ногтей или насмерть поперхнуться тоником, чем это. На сегодня ее планы до тошноты просты — выпить чего-то крепкого, оглохнуть от разговоров какой-то компании в пабе, может быть пофлиртовать с барменом, рассказать шутку про Мерлин Монро таксисту, которую она вычитала вчера в интернете, попробовать не утопить себя в своей ванне и затем сразу же отрубиться в собственной кровати так сильно, чтобы опоздать на репетицию завтра. Никаких чудовищ, трезвого самобичевания и приступов паники. Она должна справиться. — В бар по четвергам ходят или одинокие, или алкоголики, или тунеядцы, — темноволосый мужчина, чье имя Тэйлор забыла уже через секунду, сам подсел к ней и предложил угостить коктейлем. Нагло вписал себя в ее компанию где-то десять минут назад, начав разговор с банального. — Я просто перепутала вишневый сок с вином и не смогла остановиться, а ты… Подожди, дай угадаю, — Тэйлор криво улыбается своими красными губами и пока еще не поняла, стоит ли ей продолжать с ним разговор или не давать ему шанс вовсе. — одинокий алкоголик без работы? Девушка наигранно вскидывает брови и совсем не кажется колючей. Она не ходит в бары, чтобы найти друзей или восполнить социальную зависимость за пьяными разговорами. Ее больше привлекают приключения, которые случаются после: пару раз инициировала драку незнакомых парней, один раз выиграла в споре и заставила беднягу украсть картину со стены, но в этот раз она слишком утомлена собой. — Просто могу позволить себе делать праздник каждый день. — хрипло смеется мужчина напротив. «Точно безработный», — проносится в мыслях у девушки и она готова дать себе кулаком в солнечное сплетение, ведь чувствует себя жалко от того, что ничем не отличается от тех, кто ходит в бар по четвергам. Так еще и в такой отвратительный — огромная картина на стене, нарисованная художником-импрессионистом, настолько плохого качества, что неяркий свет помещения не спасает. Вырвать бы руки тому, кто додумался распечатать ее на дешевом принтере. Мэй нравится мужчинам, они этого не скрывают. Нравится до того момента, пока та не откроет рот, ведь все их заготовленные подкаты кажутся настолько дешевыми и бессмысленными, когда она, словно больной фанатик, начнет восторгаться независимым кинематографом. — …такой же уровень, как и у Тюльпанной лихорадки! — перекрикивая громкую музыку восклицает девушка. — Значит, ты любишь тюльпаны? — лыбится этот безымянный и девушка хотела бы плюнуть ему в лицо. Как можно было вообще такое предположить? Почему-то днем мысль напиться звучала, как спасательный круг. Но кроме вишневого сидра Мэй не смогла разглядеть в этом вечере еще что-то приятное. План напиться — провалился, бармен оказался неразговорчивый, мужчина, что подсел к ней за столик очень быстро напился и проболтался о своей жене, а шутку про Монро она и вовсе забыла, поэтому посчитала бессмысленным вызывать такси до дома. Девушка решила пешком дойти, еще километра три помучить свои ноги каблуками и уснуть не от алкоголя в крови, а от усталости. Ночной Токио беспощадно влюбит в себя каждого. Загипнотизирует своими яркими билбордами, заставит до одури надышаться цветущими деревьями и до опьянения в крови получать наслаждение от приятного ветра, обнимающего шею. Тэйлор любит Токио, влюблена в его красоту и готова влюбляться в ярких прохожих. Она обожает ночные улицы города, которые манят ее и заставляют чувствовать нормальной. Ночь исцеляет, сидр в крови хоть и немного, но расслабляет, и главной проблемой на ближайшие три километра становятся неудобные туфли. Сделанные в аду, а не в Италии, если честно. «Всё хорошо», — будет себя обманывать Мэй, повторяя, как мантру, — «Всё хорошо… хорошо… хорошо». И всё хорошо было бы, если не грохот в следующей подворотне, будто что-то взорвалось. Девушка хочет думать, что это не ее мозг атрофировался от антидепрессантов и алкоголя за последнее время и что ей не послышалось. Она немного ускоряет шаг и направляется к источнику звука, позабыв о каком-то чувстве страха. На этой внутренней войне побеждает желание убедить себя в своей нормальности. Но нормальным это точно не назовешь, она снова ошиблась. Опять чудовище. Серое, где-то метра три с огромной дырой где-то на уровне живота (если у них вообще есть живот). Из раны сочится фиолетовая жидкость, похожая на кровь, но существо с каждой секундой становится все агрессивнее. Гортанный звук режет уши и заставляет корчить лицо до того момента, пока монстр не почувствует присутствие стоящей сзади Мэй. Существо поворачивается, делая это так спокойно, будто бы из его брюха не вытекает вся жидкость организма. Три пары зеленых глаз уставились на девушку и просто смотрят. Если бы эти существа, которых видит Тэйлор, могли бы напасть на нее, они давно сожрали ее еще в детстве, но каждый раз они просто стоят, будто бы под гипнозом. Девушка не делает абсолютно ничего. А что ей, в принципе, вообще делать? Стоять, как вкопанная или бежать? Она была бы рада, если бы один из таких монстров ее убил, но каждый раз это не происходит. Кроме отвращения к существу, которое точно так же застыло перед девушкой, она не чувствует ничего. Чувство нереальной брезгливости бесконечно, наполняет ее кровь и зовет за собой подступившую рвоту. Взрыв. Монстр отлетает в стену дома и оставляет на кирпичах трещины. В этот раз удар пришелся не в живот — точно в голову, от которой не осталось совершенно ничего. Вот-вот и вырвет. Запах гнили затмил собой аромат цветущих деревьев и хочется отмыться, содрать с себя кожу, будто та навсегда впитала в себя этот запах. — В яблочко, — довольно отряхивает руки мужчина и подходит ближе к вонючему трупу. Но все его довольство собой улетучивается ровно тогда, когда он замечает девушку. Опять забыл опустить завесу. Улыбка не пропадает с его лица, а повязка на лице отлично маскирует его удивление в глазах. Почему он такой спокойный? — Получается, ты тоже их видишь?