Слоган Сатору Годжо — «Быть безупречным».
И желательно, чтобы его личная безупречность существовала во всем: в поведении, образе жизни, драках с Проклятыми духами и разговорах (с начальством в том числе). Это чем-то отдаленно напоминало подростковый максимализм — никто не понимает твою гениальность, а если ты с рождения еще и наделен
безупречной техникой — то к личным скелетам в шкафу кто-то припишет и комплекс Бога.
Бред.
А впрочем, плевать.
У Годжо этих скелетов набралось бы на четыре кладбища, не меньше.
Сатору никогда не скрывал своего едкого раздражения к тем, кто стоит во главе управления Магической администрации, особенно — к Старейшинам. Годжо на сто процентов уверен, что перебить всех за раз в одиночку звучит не так уж и плохо. Особенно, что это самый быстрый путь к изменению такого неправильного устоя. Мудрые трусы не должны решать за всех что именно повлечет неприятности, не пытаясь разобраться в самом основании.
Но Сатору глупым не был и прекрасно понимал, что в таких ситуациях нужно побыть клишированным злодеем — наслаждаться тщательно проработанным планом и процессом его реализации, а после — смаковать свою ожидаемую победу. Может быть, именно по этой причине он стал преподавать.
А может быть, ему просто очень нравится выделяться на фоне директора Токийского магического техникума и всех к нему причастных своей неправильной и яркой безупречностью.
— Годжо, сколько можно? — срывается Масамичи и со злости стучит рукой по деревянной поверхности стола, — ты снова опоздал!
— Если причина встречи такая важная, то двадцать минут — это мелочи, — констатирует Сатору и зевает, неспеша направляясь к наставнику.
— Мелочи тоже требуют тщательного внимания, — мужчина устало трет кожу в области переносицы и надеется увидеть понимание в лице Сатору.
Не увидит.
— Меня вызвали сюда, чтобы я усвоил урок? — Годжо снисходительно улыбается и удобно устраивается за столом напротив директора, — В повышении квалификации не нуждаюсь, но чрезмерно благодарен.
Короткий выдох. А с ним — все сожаление на ближайшую жизнь вперед. Масамичи задумывается над тем, что ему бы нужно поставить памятник при жизни из чистого золота за то, как лет десять назад избавил себя от статуса «Учитель Сатору Годжо».
А впрочем, у Сатору определенно есть талант — выводить из себя даже тех, кого он уважает.
— Годжо, отставь свои шутки. Я вызвал тебя за тем, что Магическое управление поручило нам задание особого уровня, — мужчина вываливает папку со свежими документами Сатору для ознакомления и скрещивает руки на груди, — за последний месяц в Токио обострились выбросы странной, неизвестной энергии.
Шаман берет листы бумаги и бегло, наискосок пробегается по строкам. Внутри что-то неслабо вздрагивает, когда глаза цепляются за названия улиц и мест, хорошо ему знакомых с недавнего времени. Рядом с адресами — «Зафиксированы случаи эволюции Проклятых духов на два и более уровней», «Негативное влияние», «Особый вид неопознанной энергии».
«Предоставить группу магов…»
«Выяснить причину появления…»
— Это иная для нас форма энергии в том, что не является Проклятой, но ее вспышки вызывают за собой странное поведение Духов и концентрацию негативных эмоций у людей, что влечет увеличенное число появляющихся Духов. Дай Бог, низших уровней, — Масамичи внимательно наблюдает за Сатору и пытается точно определить его реакцию, которую тот успешно скрывает за черной повязкой, — тебе что-то об этом известно?
На бледном лице застыла маска правдоподобного безразличия. На секунду кончики пальцев прокалывает странное чувство необъяснимого раздражения на самого себя, будто бы в огромной сложенной многолетними стараниями картине оказалось, что не хватает одного пазла. Видимо, забыть опустить завесу было меньшей из проблем.
— С чего бы мне должно быть что-то известно? — Сатору говорит легко и склоняет голову набок в качестве вопроса. Документы все еще находятся у него в руках.
— С того, что твои спонтанные вылазки в Токио участились за последнее время, видишь закономерность?
— Для этого мне не нужны шесть глаз, — кивает Сатору и непонятно почему улыбается, — но что сделать, если в Торговом переулке Токио продают самые лучшие мотти с манго и лаймом?..
Сатору вдыхает побольше воздуха и сглатывает ком в горле, не понимая, какого хрена теперь делать. У него возмущение чешется под кожей и еще где-то глужбе присутствует желание надавать себе по лицу за такую позорную оплошность. Мог бы и сам, вообще-то, догадаться, к чему эта затея с Мэй Тэйлор могла бы привести. Если это очередная шутка судьбы, то у нее с юмором все очень плохо.
«Дерьмо».
— Достаточно, — директор останавливает Сатору ладонью и встает из-за стола, — Клянусь, если кто-то узнает, что ты в этом замешан…
Мужчина, казалось, хотел добавить что-то еще, но не стал — доверие к Сильнейшему выстроено толстой стеной не за один год и лучше бы ему не пропускать в свою голову мысли о том, что Сатору Годжо совсем придурок и так тупо подставился сам.
— Я отправлю копию приказа в твой кабинет и лучше бы тебе хорошенько ознакомиться с документами. В управление просили поручить дело тебе, но они не отрицают, что подключат и своих ищеек в это расследование, — хриплый низкий голос Масамичи, как туча, настигает Сатору и заставляет растеряться в происходящем.
Разочарование в Сатору текло и пульсировало вместе с интригой. Ему, в общем-то, плевать, если кто-то там установит его причастность ко всему происходящему. И ему так же было бы плевать на судьбу Мэй. Но что-то внутри заставляет пульсировать в висках и внушает магу, что это его вина, совершенная на окраине собственной глупости.
Невольно вспоминаются серые глаза, смотрящие куда-то глубже самой души, и рыжие волосы. Цокот каблуков и невозможные сравнения, которые свойственны только ее словарному запасу. Наверняка она бы сейчас громко посмеялась в лицо и, смахнув подступившие слезы, сказала бы что-то вроде «Ну ты и придурок, Годжо». А он бы не стал отрицать. Он действительно придурок, если позволил себе быть таким слепым и поступать так глупо. Сатору был бы и рад не давать никакой эмоциональной окраски Тэйлор, если бы не последние нотки ответственности, застрявшие в мозгу: теперь Мэй — это его прямая ответственность. Эгоистичное желание однажды пронзило разум, а сейчас, увы, придется за это отвечать и стараться быть умнее.
Ему хорошо известно, что будет, если ищейки с верхушки узнают, за кем именно стоят эти беспорядки в Токио. Но разгонять в своей голове возможные сценарии Сатору бы не хотел.
— Можно было не сомневаться, что стоящие во главе управления маги настолько трусливы, что придают этому делу такую важность, — почти смеется Сатору и откладывает бумаги на стол, — хорошего дня!
Годжо лениво машет рукой на прощание и оставляет взбешенного директора в кабинете.
На территории Магического колледжа дышится легче, чем в городе. Поток воздуха врезается в лицо и выгоняет из головы всю дурь — именно то, что сейчас нужно Сатору.
Мужчина подпирает спиной здание и медленно вертит в руках собственный телефон. Ярость внутри разгорается так яро и ослепительно, что Сатору не может это потушить. Огонь в нем искрится, бушует и жаждет чего-то, о чем Годжо еще не догадывается. Брать на себя такую ответственность за какого-то человека не входило в его планы никогда, а тут еще и управление вмешивается.
С другой стороны — это Тэйлор Мэй. Она сама попадет в клетку в силу своего характера (он, кстати, не сомневается, что вырвется из клетки она так же самостоятельно). В этом было что-то, что заставляло Сатору расслабиться — она не попросит помощи даже в такие моменты, когда сама же заведет себя в глубокую яму. Но Тэйлор была удивительно вредная и упрямая, отчего и заводила себя в ямы разного уровня глубины.
Сказать ей правду и в малейших подробностях описать все возможные последствия — идея так себе: у нее еще больше загорятся глазки. Оставить все, как есть — опасно, а Годжо не хочет подставлять Мэй и, конечно же, себя. Сдать ее управлению — херня. Как минимум потому что Тэйлор ни в чем не виновата.
Но и обойтись короткой фразой «Больше никаких взаимодействий с Проклятыми духами!» Сатору не может. Он уверен, она в ту же секунду пойдет назло искать Проклятия.
Издевательство.
Сатору не старается прогнать усмешку, застывшую на его лице, а его пальцы все еще продолжают крутить смартфон.
— Издевательство, — уже вслух произносит Годжо и крепко зажимает телефон рукой.
Находит контакт Тэйлор и нажимает кнопку вызова, тяжело опустив веки.
***
Четверг.
Мэй покидает клинику и желает администраторам за стойкой регистрации хорошего дня. Хотя сама не видит в нем ничего хорошего.
Тэйлор не любит четверги: она особенно тяжело открывает глаза по утрам, долго борется с желанием пропустить прием и даже кофе пьет без всякого удовольствия.
Все такое же никакое, как и всегда. Усталое раздражение Доктора Лийя, тошнотный белый цвет в кабинете и это дурацкое большое окно напротив кресла, где сидела Мэй. Сидела и слушала, что быть эмпатом — нормально, разделять чужую боль — вполне себе хорошо. Ночные кошмары не мучали с последнего визита, а значит Лий может выдохнуть и убедиться в своем профессионализме — не уж то таблетки наконец-то подобраны верно.
Каждый раз, когда Тэйлор покидает клинику, чувство собственной слабости дает о себе знать как никогда — ей хотелось бы заплакать от жалости к самой себе.
Вся ее жизнь — бесконечная вечеринка с плохим диджеем, где она застряла на балконе за разговорами о жизни с пьяным и до отвращения глупым собеседником.
Стеклянная дверь за ее спиной бесшумно закрылась и девушка задумалась — а что ей, собственно, делать дальше? Уже давно вошло в привычку чувствовать себя выкинутой и несамостоятельной, когда она покидает клинику. Рабочий день в самом разгаре и проспект полон людей и гулом сигналящих машин. Тэйлор бы хотела, чтобы сейчас какой-нибудь офисный планктон случайно зацепил ее своим дипломатом и поволок с собой, лишь бы та не проживала первые минуты после сеанса с психотерапевтом.
Жужжание в заднем кармане брюк заставляет вздрогнуть и на мгновение перестать себя жалеть. Мэй достает телефон и немного удивляется увиденному: писать сообщения — да, это считалось нормальным в их общении, в отличие от неожиданных звонков.
— Сатору? Уже соскучился? — Мэй поджимает губы и топчется на месте, прислоняет телефон к уху.
— У тебя еще остался тот мятный чай?
— Да… — Тэйлор окончательно теряется и надеется, что это не какое-то кодовое название чего-то важного. — а что?
— Отлично, я буду где-то к четырем.
— Такой чай продается в любом магазине, если ты не в курсе. Ищи на полках с вывеской «Распродажа».
Сатору усмехнулся от неожиданного облегчения, что девушка в безопасности.
— Жди.
— Не буду, — Тэйлор поправляет волосы в отражении стеклянной двери и отчего-то улыбается.
Сатору услышал эту девичью улыбку на том конце. Это был короткий, но живой диалог, где оба были благодарны друг другу за иллюзорное успокоение.
Вся ее жизнь — бесконечная вечеринка с плохим диджеем, где она застряла на балконе за разговорами о жизни. Только теперь вместо глупого собеседника — название контакта — «Сталкер Сатору Годжо».
***
Мэй много рисует. Это можно понять по дешевым холстам, которые она тащит в квартиру из магазина для творчества. Это также можно понять по испачканному в засохших каплях красок столу, по отпечаткам акрила на тонких руках. Было в этом занятии что-то медитативное, что заставляло отвлечься, когда глиняная ваза внутри тела уже лопается от количества эмоций.
Тэйлор тесно переплетала свою жизнь с любым проявлением искусства и готова была умереть за него. Она не претендовала на звание великого художника. Вместо этого она могла со слезами на глазах восхищаться уличными музыкантами или час сидеть и перечитывать одну и ту же строку книги, потому что «Господи, как же прекрасно в душевной пустоте рождаются такие красивые союзы несочетаемых слов». И потом наверняка захотела бы набить на ребрах красивую фразу, вырванную из контекста.
Творчество — это вместилище эмоций, а у Мэй их с высоту на целый небоскреб.
Особенно, после связи с Проклятыми духами, когда ее черепную коробку разрывало от чужих переживаний.
Мэй сконцентрирована. Она водит тонкой длинной кисточкой по холсту, очерчивает понятный только ей контур. В эти моменты девушка сливается с таким драгоценным спокойствием и наслаждается умеренным сердцебиением. Было в этом чувстве для нее что-то абсолютно прекрасное и до скрежета зубов любимое.
Звонок в дверь.
Тэйлор дергается и случайно мажет по картине не там, где хотела.
— Сука. — тихо срывается с женских уст и девушка оборачивается, чтобы взглянуть на настенные часы.
Четыре.
Действительно приехал.
Мэй принимает решение, что Сатору может и подождать пару минут, ведь она никак не собирается отпускать вдохновение, которое держала за хвост тугой хваткой. Тэйлор доводит линию до конца, ногтем указательного пальца свободной руки убирает лишние миллиметры краски и случайно пачкает майку в зеленый цвет.
Впрочем, одежду было не жалко — этот топ постоянно находился на ней во время такой личной художественной медитации, что от первоначального белого цвета осталось лишь одно воспоминание.
Девушка замирает и прислушивается к тишине — неужели не дождался? Поднимается с пола и, подобно плохим парням с сигаретой за ухом, убирает тонкую кисть туда же. Босиком она направляется к двери.
В лицо кидается запах штукатурки из подъезда и
привычная улыбка мага, который оперся на дверной косяк.
— Ты не торопилась открывать, — он не выглядит раздраженным, ему как бы все равно.
— Не торопилась, — подтверждает его слова Мэй и отходит в сторону, пропуская Сатору в квартиру.
С последнего визита в квартире у Тэйлор ничего не изменилось: легкий беспорядок, все те же растения и запах ее шампуня.
Тэйлор не предлагает, а сразу ставит чайник, а затем снова возвращается в гостиную. Сатору усаживается на разложенный диван, а девушка возвращается к своему прерванному занятию: садится на пол, чувствует, как устал ее позвоночник и неплохо было бы размяться, берет в руку холст и опускает его на ноги, второй рукой снова держит кисть.
Она не расспрашивает его зачем он приехал. Вместо этого Тэйлор внимательно рассматривает свою картину и пытается за что-то зацепиться взглядом.
Будь ее мать жива, наверное, та отругала бы дочь за такую невоспитанность: они с Сатору знакомы, в общем-то, не настолько близко, чтобы она могла вот так вести себя, ходить в испачканной красками майке, что оголяет живот, и, о Боже, совсем не готовить квартиру к приходу мужчины.
Но Мэй было как-то все равно. В конце-концов, это он сам поставил ее перед фактом, что приедет, а на звание гостеприимного человека она не претендует. Сатору уйдет, а душа не перестанет рваться в клочья от того, что не вывозит всего происходящего дерьма.
Никакого неловкого молчания, только звук включенного чайника. Вообще, Годжо еще не придумал с чего начнет разговор и насколько резко она отреагирует, когда услышит «Кстати, тебя разыскивает магическое управление». Подбирать слова не в его стиле, да и момент не располагает. Молодой человек наблюдает за сосредоточенной Мэй и снова удивляется от того, что она каждый раз для него новая: сначала оглушает неровным стуком каблуков по асфальту и отравляет взгляд своей красной помадой в подворотне; затем с неподдельным интересом расспрашивает о его жизни и воплощает в себе весь мировой уют за чашкой чая из крапивы; потом она злится от непонимания, и гнев ее чувствуется за километры, когда Проклятие внимательно за ней наблюдает. А сейчас она рисует, сидит на полу, вся такая внимательная и спокойная, в спортивных штанах и испачканной майке. Вид у нее такой, что она даже не притворяется — Тэйлор будто бы действительно не ждала его.
— Будешь и дальше так пялиться — воткну кисточку в глаз, — равнодушно, не отвлекаясь от своего занятия, говорит Мэй.
— Злюка, — с губ Сатору срывается усмешка.
— Только с тобой. В остальном — я ангел.
Годжо не совсем понимал, что она рисует — какой-то изогнутый, изуродованный человеческий силуэт, обвитый крапивой. Лица у человека нет, но нечеловеческая кривая поза говорит о том, что он испытывает боль.
— Куда идут твои картины? — без лишней наигранности интересуется Сатору.
— Сжигаю, когда в храме отказываются их принимать. Говорят, что это противоречит их религиозным устоям, — все так же не отрывается от холста девушка.
Она не смотрит на шамана, но знает, что тот в замешательстве.
— Шучу. Те, что надоедают — выбрасываю и их дальнейшая судьба меня не волнует. Мне больше нравится сам процесс, а не результат, — рыжая отодвигает картину дальше от себя, чтобы посмотреть на нее целиком. — Хотя, я была бы не против продать их какой-нибудь секте, чтобы там поклонялись моему творчеству, словно иконам в храме.
Снова она несерьезна. И Сатору это понимает.
— Ты странная, — констатирует Годжо и упирает локти в колени.
— Сказал мне шаман с шестью глазами, — улыбается Мэй и, наконец, поворачивается к магу.
— Это так захватывающе, когда из ничего, из пустоты в голове появляется что-то прекрасное и одновременно уродливое. Меня до смерти вдохновляют человеческие эмоции, конкретно это… — Тэйлор возвращается снова к холсту, — это то, что я испытывала, когда впервые дотронулась до Проклятия.
Чайник закипел. Звук донесся с кухни и стал сигналом для Сатору, мол, это как раз тот момент, когда нужно рассказать.
— Кстати об этом… — начал Сатору и, по немой просьбе девушки, снял повязку с глаз.
И он рассказал ей все, что она должна знать. Ничего лишнего. Мэй заварила для него чай и внимательно слушала. Слушала о том, что с их этими «тренировками» навсегда покончено. Причину не назвал и решил не ставить Тэйлор в известность, что она теперь является интересным объектом для Магического управления. Годжо не стал рассказывать про то, что один неверный шаг может привести к тому, что ее поймают или она просто-напросто умрет от нападения агрессивного Проклятия.
Мэй, все еще сидящая на полу и обнимающая собственные колени, слушала про то, как ей опасно взаимодействовать с Проклятыми духами и что это может принести шума в Магическом управлении. Внутри она понимала, что Сатору что-то недоговаривал, но лезть в это уже не стала. Ведь, если он приехал к ней, чтобы сообщить только о том, что запрещает приближаться к этим тварям, то, наверное, на это есть причина.
Тэйлор ничего не ответила и тем самым начала выводить мужчину из себя. Не было на ее лице какого-то понимания или желания задать вопрос.
Затем, что-то вспыхнуло внутри нее и девушка в эту же секунду подскочила с места.
— Не двигайся! — приказала девушка.
Мэй схватила краски и упала на диван рядом с Сатору.
— Я серьезно, замри, — Тэйлор выдавливает краски на дощечку, где их обычно смешивает, держит свою руку рядом с лицом Годжо.
Она, будто сумасшедшая, заглядывает в небесные глаза и мажет намешанный ею оттенок на тыльную сторону ладони. Цвет мужских глаз и близко не похож на тот, который получается.
Сатору ошарашен: он, если честно, не совсем был готов к тому, что Мэй вот так накинется.
— Что ты делаешь?
— Наслаждаюсь приступом вдохновения, — Тэйлор продолжает смешивать краски. — Нет, все равно не тот цвет. Сатору Годжо, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя очень сложные глаза?
Девушка не придает никакого внимания этому действию, ей просто захотелось замешать идеальный оттенок под цвет его глаз. В этот момент ее совсем не напрягало, что она больше похожа на эмоционально нестабильную психопатку, чем на простую девушку. Ее даже не волновал тот момент, что Тэйлор нехерово так вторгается в его личные границы.
— Всё, прекращай.
— Не подумаю, — хихикает девушка.
Сатору нежно хватает тонкую руку и желает убрать ее от своего лица. Они смотрят друг другу в глаза и между ними будто происходит какая-то понятная только им двоим борьба. Они играют в гляделки пару секунд и Мэй решает выйти победителем: она «случайно» проходится кистью по мужской скуле и комната наполняется звонким девичьим смехом.
На самом деле, Тэйлор все еще была интересна эта непонятная значимость, которую Сатору придал сегодняшнему неожиданному визиту. Но вот так сходу принять какое-либо решение она не могла, отчего захотела дать себе время подумать. Это время обернулось в испачканную в голубой цвет щеку Годжо.
Единственное, что сейчас было нужно им двоим — раствориться в моменте и забыть о переживаниях. А у каждого они свои: Мэй в принципе-то одно сплошное переживание, оголенный нерв на холодном ветре, а Сатору слишком заебался от всего.
Тэйлор его не прогнала и будто бы сама не разрешала покидать ее квартиру. Она словно боялась именно сегодня остаться одной или же просто не хотела, чтобы Годжо уходил. В конце-концов, именно он стал тем, кто считается с ее ненормальностью и смотрит не как на сумасшедшего врага, а как… на союзника?
Гостиная купалась в ярком оранжевом свете, который был щедро подарен токийским закатным солнцем. Собственные кости обнимало спокойствие и где-то далеко чувствовалась боль в спине Мэй. Они удивительно быстро находили темы для разговора и так же быстро начинали спорить о лучшем фильме за последнюю тысячу лет. Внутренняя тишина напрягала Тэйлор и заставляла испытывать некое затишье перед бурей, отчего ценность момента росла каждую секунду.
Сатору устроился на диване и гипнотизировал взглядом белый потолок с оранжевыми от солнца проблесками.
— А что, если меня прокляли? — Тэйлор приносит, кажется, третью порцию чая и обе чашки ставит рядом с диваном.
Девушка накидывает поверх белой майки бесформенную, старую вязаную кофту и не достает рыжие волосы из-под ворота. Разложенный диван позволял улечься там еще троим, но Мэй воспользовалась пространством и легла поперек мужчины, закидывая свою голову на его грудную клетку. Знает, что он бы не стал просить ее перелечь. Чувствует это.
— Я думал об этом, но хочу напомнить, что Проклятой энергии у тебя нет, — Годжо опускает руку в рыжие волосы. — Да и в таком случае, ты бы не была человеком.
Спокойно. На душе и в мыслях. У двоих.
А вместе со спокойствием у Мэй бегают мурашки от головы до спины от его теплых рук, от того, как он путает ее волосы.
— Хреново, — Тэйлор прикрывает глаза, — А ты уверен, что я человек?
— Конечно. Тебя создали по моему образу и подобию.
— Так вот оно что… по этой причине я неудачница? — девушка улыбается и щурит нос в улыбке, а затем вздрагивает от неожиданного щепка в бок. — Ай!
Сатору хрипло смеется, а Мэй прикусывает нижнюю губу, будто думает над тем, что ей сказать дальше.
Она быстро меняет позу и устраивается на боку рядом с магом так, чтобы глаза были на одном уровне. Годжо поворачивает голову и их лица находятся близко друг к другу. И, как будто бы, так и должно быть. Он замечает, как быстро ее взгляд стал серьезным, замечает ее длинные ресницы и то, как маленькие пряди красных волос упали на лицо.
— А вообще, я хотела сказать, что горжусь тобой, Сатору.
Годжо, кстати, упустил момент, когда в их общении Мэй начала называть его по имени вот так легко и просто, будто бы это было нормой.
— Правда. Может, ты не нуждаешься в моих словах, но не думаю, что до многих, кто рядом, доходит смысл титула Сильнейшего. Не то, что бы я в этом разбиралась, но мне кажется, это та еще едкая херня, которая давит на плечи с самого детства, но всем видятся только привилегии и весь пафос снаружи. Поэтому, я горжусь и буду гордиться тобой, Сатору Годжо.
Снова этот пронзительный взгляд, в другие моменты леденящий душу, но не сейчас: Сатору каждой клеточкой чувствует всю искренность слов.
Слоган Сатору Годжо — «Быть безупречным». И желательно, чтобы эта безупречность проявлялась во всем — особенно, в отражении серых, понимающих девичьих глаз.
