Скоморохи алчущие

миСими уродился из кофейного зёрнышка и молочной капли. К тётушке ререРе влетела соседка: – Ре! У меня неумертко! Завелось! – дрожала она, переводя дух, и на лице смешался неожиданный испуг с внезапно приятным волнением. Обе вытаращили глаза. Тётушка Ре с шумом втянула воздух: – Да ты брешешь!! Секунду постояли, чувствуя, что поражены более-менее одинаково, и бросились во двор миСольси. На кухне валялись кофейные зёрнышки и тело. Тётушка миСольси резко ткнула в его направлении раскрытой ладонью, выразительно демонстрируя, что новый житель не придумался, а именно «завёлся». – ДоРедо нужно, доРедо нужно! – прошептала тётушка Ре, выглядывая из-за приоткрытых дверей. Где ж поймёшь, что в голове новичка: вдруг накинется, как собака? – Точно! Лями! Лями! Лями, я кому кричу!! Можно было подойти к окну и, взяв клаксофон с подоконника, голосить в него, но на пути лежало тело, и тётушке миСольси пришлось выскочить на улицу. Только она успела дать нахмуренному внуку задание привести – одна нога там и другая тоже там – наставника, Ре завизжала из хаты: – Ааааааааааоно смотрит! Встаёт, встаёт, миСольси!!! Они стукнулись друг о друга в коридоре, потому как Ре в панике утекала, но, когда пришла подмога, чуток осмелела и вернулась в кухню вместе с хозяйкой. Неумертко действительно смотрело – и сидело, обхватив колени руками. Кожа у него была как молоко, а очи, уста и волосы – как кофе. – Приветствую! – по-дурацки сказала миСольси. Неумертко молчало. Тётушки переглянулись и сделали шаг назад. На лице не читалось агрессии – но это по их понятиям. Ре подчинилась пытливости и вполголоса, почти на ухо миСольси, принялась анализировать: – Интересно, зачем ему ноздри? Не дышит ведь. – И уста? Не ест. – А говорить? Они же могут. – А-а-а. Так этот молчит. После слова «этот» тётушки покосились одна на другую. – Соль… А как ты думаешь, что между ног? – Приветствую. Тётушка Ре схватили миСольси за руку, оставив на коже соседки выразительные синие метки. Ре скомкала ткань возле собственного сердца. По голосу они не поняли, он это или она. Но тут послышались шаги, и женщины будто отключились: прислонившись к стене, ждали, пока зайдёт ДоРедо. Поперёк ему проскочил Лями, но резко тормознул, и наставник отодвинул его с дороги, взяв за плечи. ДоРедо сперва поглядел на тёщу с соседкой, а после повернул голову к существу. – ДоРедо, что делать? – прошептала миСольси. – Его вести надо куда? – Вы боитесь, – сказало неумертко. – Будьте добры, не делайте так. Хозяева положения вы, ибо мне, разумеется, понятно ещё менее вашего. ДоРедо приветственным жестом приложил ладонь к сердцу. – Давайте знакомиться. Меня зовут ДоРедо, это ререРе и миСольси. Мы люди. – А я? – А вы – не совсем. Я предлагаю пройти со мной в храм. Там я дам начальные пояснения. – Мне и здесь хорошо. – Вам везде будет хорошо. А вот мне удобнее в храме. Необходимо зафиксировать факт вашего появления, а для этого не хватает карандаша и особой тетради. Сможете войти в наше положение? – Если мне там не навредят, причин для отказа не вижу. Тётешка Ре хмыкнула. Разве ж ему навредишь? Неумертко само поднялось на ноги, не ожидая ответа. Четверо людей тайком друг от друга бросили взгляд на часть ниже пояса. – Обождите, – сказала миСольси. Вышла из кухни, подвинув Лями, и вернулась с ворохом ткани в руках. – Штору вот дошивала, может, пусть накинет. Прикрывать нечего, дак чтоб люди не говорили. Но люди, конечно, уже вовсю говорили, ведь Лями, прибежав к наставнику, голоса не понижая, а совсем наоборот, честно сообщил, что баба Соль кофе варила да неумертку утворила. Могла бы стать отличная считалочка: к храму идут: наставник в сером кафтане, две женщины – одна чуть не в халате, вторая и тапки не переобула, босоногий мальчуган (Лями посеял туфлю, пока бежал к храму, а пару сбросил в ров, потому как мешала), нечеловек, завёрнутый в голубую хлопковую штору с белыми возиками, лошадками и чайками. Десять с половиной минут они мучились (кроме мальчика и неумертки) под взглядами, да наконец пришли. Существо проявило желание зайти не сразу. Остановилось перед дверьми, повело головой снизу вверх, и назад, и ещё раз. – Приятно смотреть. ДоРедо кивнул: – Мы наш храм уважаем. Будьте добры, проходите. Это место молитв, знаний и церемоний. Помещение делилось на три части. В центральной, самой большой, справляли свадьбы, переродины и проводили испытание на перерождения. В правой, поменьше, молились жизненной силе и её воплощениям, а в левой сидели за книгами, кои брали с полок, что ступенечками опускались вдоль стены. Части храма разграничивались аккуратными занавесями из коралловых бусин, подвешенных аж до потолка (человека с три до него от земли). ДоРедо взял с полки тетрадь «СЕЛЕНИЕ ПЛЫНЬ. ЛЕТОПИСЬ. РАЗДЕЛ IV», опустился на низкую лаву, а неумертко село на пол. Остальные, бросив удивлённые взгляды, промолчали: спокойное, ни к кому не цепляется – и хорошо, тревожить не будем. На каждом столе лежало по карандашу, и ДоРедо повезло: этот был заточен. Наставник убрал закладку с бумаги и, забыв про всё на свете (такое постоянно с ним, как окунётся в благословенный мир грамоты), выасадил парочку рядков в традиционном летописном стиле: «Лето, красавец-волшебник, принесло обитателям нашего города не только долгожданное солнышко, птичий гомон, стрекотание кузнечиков и ягоды, что тают во рту. В день…» Наставник поднял глаза и пошевелил губами, невольно загибая пальцы: – Один, два… четыре… шесть… «В день седьмой посе того, как среди фантиков нашли старый золотой рубль в Собачьем рву, наш дивный светлый город осенило чудо. Жительница миСольси, которая по чистой случайности приходится соседкой тёщи пишущего, чьё имя недостойное не имеет права быть занесённым в почётную Книгу Истории Поселения Плынь, ибо убог разумом и невелик духом есть…» – Скучно, – произнесло неумертко. Лями колупал стол ножичком, выигранным вчера в игре «кто дальше плюнет» (попал прямо в горшок торговки глиной). Тётушка Ре придремала, ведь с утра не присесть, а тут хоть и окно на всю стену, но от них далёко, и потому довольно-таки уютный полумрак. Откинулась на спинку, свесила голову, приоткрыв рот, и стала похрапывать. А миСольси с ласковой усмешкой получала удовольствие от возможности ни о чём не тревожиться – глядела в стену с непонятными ей закавыками. – Прошу прощения, – отстранённо проговорил наставник, ещё не вернувшись полностью из мира литер и творчества, светлого и прозрачного. Пока он собирался с мыслями, кончиками пальцев поглаживая бумагу, существо заговорило. – Вы кажетесь на своём месте в этот самый момент. Вы счастливый. А мне скучно и непонятно. Моё согласие пойти с вами было продиктовано желанием проникнуть в суть произошедшего, но теперь, не получив объяснений, не вижу причин оставаться в месте, где не получаю позитивную энергию. ДоРедо понял, что неумертке под силу болботать складно. Остальные на третьем предложении бросили потуги вникнуть. – Я… сейчас я всё растолкую! Хотел только занести сюда, – приподнял тетрадь, дабы показать выцарапанную иголкой и покрашенную голубым карандашом надпись на обложке из жабьих шкурок, – факт вашего появления у нас. Это неожиданное происшествие. Но я тогда позже допишу… Значит. Итак. Давайте… давайте наперво я расскажу про нас. Мы, – указал по очереди на себя, мальчика и тётушек, – люди. Это, – начертил большой круг рукой, – мир, в котором мы живём. А вы – не человек. Однако вам придётся жить в нашем мире тоже. – Почему я не человек, а вы люди? ДоРедо задумался. – Ибо ты появился из кофе. А люди рождаются от мужчины и женщины, – ответствовал Лями, не отрывая взгляда от стола и кивая своей поразительной осведомлённости. Тётушка миСольси почувствовала лёгкий жар на щеках, но его мгновенно смыла прохлада помещения. – А ещё мы все или мальчики, или девочки, – уверенно продолжил хлопец и всадил нож в дерево. – А ты – нет. – Почему? Парнишка пожевал губы, но ответить не решился. – Потому, что тебе нет необходимости перерождаться и рождать, чтобы переродились другие, – сказал ДоРедо, с болью осознавая, что в его гладкую речь прокрались непростительные повторы. Он вытащил нож из дерева, а тётушка миСольси стукнула Лями по затылку. Неумертко с любопытством глядело на событие, а потом – на рисунок на столе. Кофейным зёрнышком это можно назвать с натяжкой: одну половинку штормит во все стороны, другая нашкрябана с большей твёрдостью руки. Одна похожа на некоего духа, другая – земная. А вместе частички напоминают сердце. – Короче говоря. Люди – смертные. Они повляются маленькими – меньше его, – наставник бикнул Лями по носу, а мальчуган скорчил рожицу и показал язык. – Потом растут и становятся как я и они. И в конце концов стареют и в тот же день помирают. А потом рождаются снова. А ты… реализовался, – говорящий теперь внимательно следил за повторами, – сразу взрослым. Таким и останешься навсегда. Тебе не нужно… появляться снова. Ясно? – Принцип – да. Значит, я некая аномалия? «Аномалия, – паника вспыхнула в сознании ДоРедо, – где-то ведь я слышал это слово». – Ненормальность? – уточнило неумертко. ДоРедо внутри заколотило ещё сильнее: для этого творения люди ну просто что стеклянный осколочек: всё на виду. – Ты… необычное… создание. – Ты бог! – крикнул Лями и в свою сторону получил шипение обеих тётушек. – Нет, – строго отрезал ДоРедо. Некогда они учили, что же такое неумертки, даже где-то тут записано. Да чтобы не искать, ДоРедо отважился говорить по-своему. Конечно, если б его наставники услышали, что он слово в слово не помнит и тем целостность вед нарушает, стоять ему на горохе под режущую уши какофонию. – Ты, скорее всего, раньше было человеком. Сейчас ты получилось из… из… жизненной энергии, коей пронизано всё. Может быть, ты душа, не сумевшая переродиться, но страшно того хотевшая. И тебя… – хмурясь, наставник всё больше медлил, ведь чем дальше, тем тяжелей вспоминать. В итоге сам едва верил собственному объяснению. – И тебя, наверное, притянули чужие мысли про жизнь… тётушкины миСольси. – А-а! – сказала та в озарении и посмотрела на Ре. – Я правда, я как раз думала, когда ж там твоё внучатко народится и кто это будет. Да и рассыпала всё, так ещё локтем зацепила молоко. И на себя пролила трохи. Хорошо, хоть нагреться не успело. – Вот же красопета! И приманила чужую душу! – прокомментировала Ре и звучно цокнула. ДоРедо желал скорее распутать неожиданный узел событий и не брать на душу вероятный грех лжи. – Вот… Ты понимаешь нас и ведёшь речь по-нашему. И говорят… Чувствуешь ты то же, что и люди. – А может, ты злодей! – вдруг ляпнул Лями. – Нет! – ДоРедо с досады сам вотнул нож в щель. – Злодеи неперерождённые могут только от дурных мыслей неумертвиться. – Я не думала ничо такого! – вскинулась тётушка миСольси. – У меня нет воспоминаний об этом эпизоде, – сказало существо. – Нам… м-м… нужно выбрать, как тебя величать. И кто будешь формально: мальчик или девочка. Именно тогда с улицы по-ослиному заревел чей-то клаксофон: фа-ре-Ре, фа-ре-Ре, фа-ре-Ре! Наставник протянул руку к дверям, подметя длинным кафтановым рукавом лаву. – Вот, кого-то кличут по имени. И у тебя такое должно быть.

***

Появившись нежданно и нежеланно, миСими тем не менее поладил с большинством знакомых. В небольшом селении Плынь его, конечно, знал каждый, да и из соседних прибегали. Напев «миСольси» не сходил с уст и вскоре стал едва ли не гимном местности – как и «миСими». Неумертко не ело, не спало, уборную не посещало – одним словом, нахлебником практически не являлось. Воду только расходовало (оказалось, грязь к нему пристаёт), ну и рядиться ему требовалось. Норов у него был нетяжкий, основная эмоция – отстранённое любопытство. Сразу зная язык, неумертко быстро научилось читать и писать с лёгкой руки ДоРедо. И почти взялось за стихосложение, но на сем учение и закончилось, ибо наставник не терпел конкурентов. Поскольку миСими создан не из тканей с клетками, сперва он походил на невероятной красоты призрак. Однако он смотрел на людей, беседовал с ними, повторял за ними и всё ярче материализовывался. Все говорили, что он эфирный, а примерно на второй год жизни его можно было уже схватить за руку, не боясь завязнуть в непонятной субстанции. миСими даже наловчился – спать не спать, а не то медитировать, не то грезить, лёжа на диване в гостиной. Не еженощно он так дремал, а лишь когда делать во тьме ничего не хотелось. Он придумал, будто видит сны, но в ответ все как-то недоверчиво скривились. Вскоре после его появления родители Лями забрали мальчика назад в город Милопелу. Отдали, называется, дитятко к бабушке отдохнуть на лето от шума и толкотни. Дак бабуля эту самую толкотню и развела! миСими без Лями почувствовал что-то неправильное во всём своём существе, ведь они вдвоём ходили к пруду и реке Плыньке, бросали камешки в воду. Ещё мальчишка зажигал спички, а миСими их тушил разными частями себя. Лями хотел насаживать лягушек на прутики и изжаривать, но миСими категорично отказался. Мальчик обозвал его бабой и неженкой, и они пошли смотреть, как пасутся коровы. Полежали рядом с пастушком-дударем в траве, а потом оба парня бросились на неумертка, попробовали задушить и в конце концов так выдохлись, что он сам ходил на Плыньку за водой для них. На Купалье девушки и хлопцы скакали через него: посадили в костёр, надели венок из одуванчиков, клевера и васильков. Но венок кто-то скинул, и луг еле потушили. Досталось всем: одних отлупили розгами, других из ведра на холодных ветрах пообливали. Ещё Лями умел ловить радиоволны, и днём они слушали матчи по торфяному футболу, а в темноте, где-нибудь в лесу у пруда, – ночные передачи для взрослых со стонами и всхлипами. И это они успели только за две недели! Конечно, и миСими и без Лями быстро нашёл чем заняться. миСольси первым делом научила его варить кофе, потом – свёклу, потом – подметать пол, выбивать ковры, ходить в магазин. Радио теперь миСими слушал вместе с тётушкой (она раз и навсегда запретила звать её мамой, или бабулей, или как-то ещё). Вместо вскриков комментаторов или женщин из транслятора лились довольно связанные фразы новостей, кулинарных передач и ретропесен. – Всё ему интересно, – говорила миСольси, пока Ре пеленала внучку. – Будто без разницы: штопать мои панталоны или в прятки носиться. А мне на порядок легче с таким помощником теперь. Во, слышишь запах? Это он свинину жарит. Сам порося заколол. Голосил наперво, да я растолковала, что то не жестокость, это нам надо, чтоб не помереть с голодухи раньше срока. О, глянь! Ре оторвалась от миллиона ручек-ножек, на свободе трепыхавшихся беспрерывно. – Колороб! – удивилась она. – И в своём уборе! Ничо се, к тебе идёт! Человек в рясе, сиявшей изумрудом среди будничности, терпеливо ждал у дверей. Знал: постучавшись, может не бояться, что ему не откроют. – О чём они болбочут? – волновалась тётушка миСольси, увидев, как приветливым жестом миСими пригласил священника в хату. Тот прибыл, дабы персонально предложить наущение. Действительно, немного иронично, что в переродинах важную роль станет играть неумерток. Но миСими не отвлекался на женские юбки во время церемонии, не залипал в стену, следил внимательно, чтобы младенца опустили в чаши при правильных словах. ДоРедо, которому начальник посвятил несколько холодных взглядов и неласковых выражений, потому как тот бросил учить миСими, увидел, что изящным письмом неумертко больше не интересуется, и без тени сомнения снова сблизился с ним. Даже позволил участвовать в перерождении дочери. На её двадцать первый день появления на свет (дело шло уже к осени) колороб в храме прочитал беззвучно свои сакральные слова, окунул сперва в мёртвую воду, чтобы очистить от грязи минулого бытия, затем – в живую, чтобы дать силы и счастья. Помазал лобик ребёнка, ревевшего прекраснозвучно в храме с хорошей акустикой – аж стены гудели. И дал, наконец, имя, выбранное ею самой до перерождения, – Сисоль#ля. Она была аптекаршей-контролёршей, наставницей ФаФаСи, жены ДоРедо. А теперь стала телом, созданным от их тел. «Дивное переплетение, – думал миСими, держа рушник и готовясь завернуть в него малышку после помазания. – Они – длинная цепь, звенья которой постоянно срываются с места и перебегают вперёд. А я – просто кофеёк с молоком». На первый день рождения неумертка тётушка миСольси приготовила блинный и драничный торт, миСими нарезал груш и яблок, собрал землянику и ещё нарвал полевых цветов, ибо порой глаз от них оторвать не мог. Они пригласили всю семью тётушки Ре, и колороба, и детей, с которыми чаще всего играл миСими. Даже Лями был! Когда родители отпустили его на новогодние каникулы (он заканчивал прихрамовую школку и готовился поступать в мужскую гимназию), то убедились окончательно, что от неумертка зла не сыскать, и совсем перестали дуться на миСольси. Спокойно отдали парня (в минувшей жизни – садовника Небылицких панов) на весь летний отдых. Неожиданно для всех лучший подарок преподнёс колороб РеСиси. Во-первых, притащил фейерверки – салют все вместе глядели на берегу Плыньки. Во-вторых, вручил ларец желаний: если хочешь чего, корябаешь на бумажке и бросаешь в него, а божья коровка (ларец в форме неё сделан) ночью летит на небеса и просьбы добру шепчет. Все присутствовашие на празднике тут же загадали своё и побросали в щёлочку меж приоткрытых крылышек. И миСими радовался тому, что радоваться может и что у него, как и у всех, есть желание, которое он напишет с надеждой.