Спокойной ночи, ночь

Когда Осаму открыл свои глаза, вылезая из тьмы, что снилась ему, в комплекте с тишиной, он не увидел совершенно ничего. В комнате было темно, как темно бывает на небе без звёзд. В поисках выключателя света он стал двигаться подобно слепому, ищущему пути отступления на незнакомой ему земле. Когда поиск его увенчался успехом, комната залилась светом, что неприятно бил по отвыкшим глазам, заставляя щуриться. Свет этот казался от чего-то тусклее, чем был вчера. Он будто бы переменился с тёплого на холодный, возможно, это были проделки зрения, что работало с помехами… На секунду ему показалось, что он находится в совершенно ином месте, померещились деревья, лес… Именно в то мгновение, когда его глаза начали видеть без перебоев, перебои появились в его голове, в виде шума, что выдавал ассоциации с замыканиями старого телевизора. Однако, прислушавшись, он осознал, что это вовсе не шум, а мелодия грусти, застывшая на одном отрывке, что повторялся вновь и вновь, тревожа. Откуда этот звук взялся? Почему он звучит так ярко? Точно виниловая пластинка проигрывается где-то совсем близко, и это явно не было делом рук бессовестных соседей. За окном вдруг резко вспыхнула молния, послышался шум ливня, сильного такого. И в нос запах ударил, сначала петрикора, а затем, почему-то, железа. Дазай почувствовал голод, сковывающий желудок. Если подумать, то он не ел со вчерашнего дня, должно быть, поэтому на репите и слышал эту мелодию, которая, скорее всего, была призраком прошлого. Дойдя до холодильника и только было открыв его, он услышал ещё один звук, что звучал где-то бесконечно далеко и был совсем неразборчивым, словно вылез из глубин океана. Источником звука была женщина, по голосу явно не молодая, прислушавшись, Дазай распознал её глухие слова: — Сюдзи, беги… Сюдзи… Почему голова раскололась надвое, стоило услышать это имя? Осаму подбежал к двери, судя по всему, случилось что-то не очень хорошее, и он не мог остаться в стороне от чужой беды. Однако беда сама пришла к нему в гости, вонзая тупым предметом в дверь. Волосы Дазая встали дыбом, ещё пару сантиметров, и его голову заполнила бы уродливая рана, ценою в жизнь. Не то чтобы Осаму ценил свою, но и умирать таким образом… не очень-то хотелось. Оттойдя от двери, он стал искать пути спасения, коих у него не было. Запереться в ванной? А что помешает убийце поломать её дверь также, как он ломает её в прихожей? Спрятаться? Но где? Прыгнуть в окно в такой ливень, да и с четвёртого этажа? Идея неплохая, но лучше оставить её на крайний случай, когда смерть будет очевидно дышать ему в затылок. Защищаться тоже не выйдет, он безоружен, а фортепиано и комод — такой себе щит. Отключив свет везде, он решил переждать в спальне, ведь то была самая последняя комната, а в темноте преступнику будет сложнее ориентироваться. Он почти не дышал. Звуки такие разные, заполняющие комнату: ливень, гром, виниловая пластинка, удары топора по стенам и его мебели, всё это перебивалось стуком его сердца, а тошнота лишь сильнее давила на грудь. Надо бы позвонить в полицию, хоть и скорее всего это уже сделали за него. Он начал бесшумно искать в темноте свою технику, Осаму точно помнил, что телефон должен был находиться рядом с футоном, как и всё остальное, что он притащил с участка. Но там не было ничего, лишь голый паркет, издеваясь, смеялся. В поисках мобильника он совсем не заметил, как резко всё затихло. Звуки ударов прекратились, и появился новый, более устрашающий — звук шагов, что сообщал о приближении смерти. Она уже совсем близко, идёт, волоча за собою предмет убийства, что со скрипом, царапал пол. Надобно бы побежать к окну, да прыгнуть, как он и хотел сделать вчера… Но ноги не слушались, и он застыл, как застывает бедный зверь перед ликом неожиданной смерти. А она очень редко готовит нас к своему прибытию… Его смерть была одета в чёрный комбинезон, с которого струями текла жидкость. Волосы её седые вились, а лицо исхудавшее, было заполнено безумной злобой. Глаза карие, в темноте сверкали бордовым, что стекал каплями с топора в её крепких жилистых руках. Если бы этот человек пришёл мстить, то разве он бы стал трогать невинную женщину, чьи предсмертные слова Дазай и слышал? Но смотря в эти глаза, что жутко напоминали Осаму свои, как и собственно сам человек, схожий с ним внешне, он без сомнений бы сказал, что эта животная ненависть направлена именно на него, а не на всё сущее. Что же, если его убивают из-за мести, то это не так печально и даже, пожалуй, неплохо… По крайней мере от его кончины мир не испытает горечь потери и несчастным никто не станет… Пока Дазай обманывал себя, бледная рука, замахнувшись, ударила. Но ни боли, ни чего-нибудь ещё Осаму не почувствовал. Всё будто застыло вместе с чувствами. Это и есть смерть? Он открыл глаза, которые не осознавая зажмурил, и увидел не былый свет, ни ангелов смерти, а лужу крови и мужчину с рваной раной вдоль груди. Это и есть ад? Из рта незнакомца шла кровь, ненависть в глазах сменилась страхом, и он, бросив последний взгляд на Дазая, взгляд, что почему-то кричал: «Извини», упал без чувств наземь. И тут время восстановило свой поток, и чувства вместе с ними — тоже. И лучше бы всё так и оставалось застывшим, ведь тёплая кровь на руках совсем не успокаивала, нет, она внушала лишь больший… ужас, леденящий душу ужас. Он пронзил всё его тело, заставляя дрожать каждую клеточку. Он чувствовал, как его сердце колотится в груди, как будто оно хочет вырваться наружу. Он чувствовал, как его лёгкие сжимались, как будто им не хватает воздуха. Он чувствовал, как его желудок скручивался в узел, как будто он вот-вот вывернется наизнанку. Руки и он сам почему-то казался себе таким маленьким и жалким. Дурное сновидение, из которого не выбраться. Он щипал себя, чтобы проснуться, а боль чувствовалась даже ярче, чем в жизни. Что есть реально, а что воображение? Совсем Осаму запутался… Он обессиленно сел на пол, пока в него мёртвым взглядом впивались его же глаза, этот мужчина… Нет, безумная мысль, он ведь просто спит, ведь в жизни не текут по стенам капли крови и ливень сквозь стены не пробивается. Да и в жизни он был бы мёртв. — Просыпайся же, скотина, просыпайся… — одними губами шептал Дазай, пока руки отчаянно сжимали лицо. Сколько он так сидел в бреду, истязая себя? И сколько бы он просидел, если бы не… — …? — этот голос, такой знакомый.… Чей же он…? И что он только что сказал? — Ты… уб… — незнакомец осёкся, в его голосе промелькнула тень ужаса, но затем он мелодично и убаюкивающе произнёс: — Ты не убивал никого, слышишь? — слышать-то Дазай слышал, но не видел никого, хоть и был уверен, что обладатель этого голоса стоит здесь, совсем близко. — Он сам убил себя, — В руках почувствовалось тепло, затем кровь почему-то начала уходить сама по себе, и слёзы начали литься прямо как вода с неба. Этому голосу так хотелось верить. — Здесь холодно, пойдём ко мне… батюшка не дома… чай попьём, слышишь? — лицо Дазая обхватили, как бы желая взглянуть в глаза, только вот сам Дазай никого не видел, лишь квартира сменилась жутким лесом. — Видишь?Дождик-то какой, не нужно здесь спать. — Выключи… выключи эту… эту чёртову пластинку… Выключи, молю тебя! — совсем дурно стало, невыносимо дурно, а эта мелодия лишь усугубляла тёмные чувства в груди. — О чём ты, …? — Осаму готов был поклясться, что услышал имя, только вот имя это растворилось в его разуме, подобно сахару в горячей воде. — Это ведь сон, ты и выключай. Вот увидишь, завтра всё будет хорошо, просто пойдём ко мне, ладно? — Если это сон, то зачем мне это? — с заплетающимся языком говорил Дазай. Ему было чертовски плохо, всё тело ломило, слова лились неосознанно, а сознание уплывало в какую-то глушь. — Чтобы ты проснулся. Ты ведь хочешь проснуться из этого кошмара, верно? — Да, верно… Сказал Дазай и утонул в вязкой тишине.

…

Комнату заливало тусклым синеватым светом. Он вновь проснулся, но до конца ли? Странно было ему обнаружить себя лежащим у стены, а подойдя к зеркалу увидеть покраснения на лице. Сомнамбулизм? Поэтому боль была такой яркой? Он щипал себя в реальности и ходил тоже. А если бы он прыгнул во сне… случилось бы это и наяву? Руки било лёгкой дрожью, он вновь стал щипать себя и на этот раз боль стала более притупленной. Значит ли это, что он не спит? Было тревожно, сердце сжималось и разжималось с невероятной хаотичностью. Единичный случай, не стоит придавать ему значения, всё же он знатно стукнулся башкой, но Осаму решил для себя пойти к Акико, просто, чтобы поговорить. Ведь эти стены съедали его остатки ментального здоровья.

…

В белоснежном холле больницы царила атмосфера отчаянного принятия и тихой печали. Стены были облицованы гладкой белой плиткой, отражавшей холодный свет, струящийся из высоких окон. Пол был выложен полированным мрамором, создавая ощущение чистоты и порядка, но в то же время подчеркивая холодность и безжизненность обстановки. В центре холла находилась стойка регистрации, за которой сидели сотрудники в аккуратной униформе. Их лица были непроницаемыми, а голоса звучали монотонно и безэмоционально. Казалось, что они давно смирились с отчаянием и болью, которые окружали их каждый день. Они были вымотаны людьми, их болью и глупостью. Воздух здесь был наполнен тяжёлым запахом антисептика, смешанным с едва уловимым ароматом увядающих цветов. Растения в горшках, расставленные по углам холла, выглядели чахлыми и безжизненными, как будто они тоже были заражены всеобщим унынием. Что за странная напасть? Сегодня всё будто бы затонуло в хандре. Может Осаму мерещится эта аура грусти из-за того, что он сам несчастен, вот и желает подсознанием видеть несчастными других? И пейзаж перед глазами на самом деле не такой серый… Пациенты и их семьи сидели в удобных креслах, терпеливо ожидая своей очереди. Их лица выражали смесь отчаяния и тревоги. Казалось, что они давно потеряли надежду и просто ждали неизбежного. Холодный свет, отражающийся от белых стен и пола, создавал ощущение пустоты и безнадёжности. Больница была похожа на чистилище, где люди застряли между жизнью и смертью, ожидая своей участи. — Йосано Акико сейчас в операционной, операция займёт ещё примерно минут двадцать, не менее. В коридоре мужчина нервно ходил из стороны в сторону, явно переживая за кого-то. Осаму облокотился на холодную стену и с искренней усталостью сказал: — Что за день сегодня странный… За окном угрожал, бушуя ветер. Он будто спешил куда-то далеко-далеко, за пределы нашего представления. Дазаю было всего 16 дней, и он уже заметил, что люди постоянно спешат и в спешке своей не замечают, как время опережает их тревоги и сомнения, что по сути своей бессмысленны. И как бы сильно люди ни спешили, они всё же умудрялись опаздывать. — Мама, а что мне будут делать? Девочка, на вид лет пяти, держала плюшевую игрушку кота в левой руке, в правой же она держала тёплую руку своей матери. На её голове не было ни единого волоса, а взгляд был пугающе уставшим. — Ничего, ты просто будешь спать, Сузука, просто будешь спать… — А это не больно? — Что? Нет конечно, доченька, — было видно, как сильно ударил по материнскому сердцу этот невинный вопрос. — Разве спать это больно? — Да. Осаму не стал более слушать их, вместо этого он погрузился в свои думы. Чужие трагедии совсем не успокаивают, наоборот они ещё больше терзают незажившие раны. Сколько раз Дазай ловил себя на мыслях, что не желает жить и как бы он ни старался их бросать прочь, они всё равно умудрялись просачиваться сквозь сердце. И то, что он видел здесь, вызывало в нём диссонанс… Люди борятся за жизнь, а он так пренебрегает своей. Если подумать, то во сне он вроде как совсем не желал погибать. Но стоило проснуться, и вновь та же самая петля чувств. Может, у смерти феномен такой, а может, он просто хочет изменить свою жизнь, а не умереть… Но тогда как объяснить ту россыпь шрамов по его телу? На них посмотришь — вырвет. И что только довело его до такого состояния? Такая ненависть и агрессия к себе… — Бинтик? — так звали Осаму в больнице, ибо имя его было неизвестно. Дазаю совсем не нравилось это прозвище, оно детское и сладкое, как жжёный сахар с добавками розового красителя. Но всё же голос, произносивший это убогое слово, сумел приукрасить горечь услышанного. — Рин-сан? — Осаму улыбнулся, и эта улыбка была почти искренней. — Рад вас видеть, но прошу, не называйте меня больше так. У меня теперь есть имя — Дазай, Дазай Осаму. Она улыбнулась материнской улыбкой и произнесла: — Рада знакомству, Дазай-сан, — Она посмеялась несколько вымученно. — На самом деле мне уже проболтала твоё имя Акико, но я решила, что будет странно, если я окликну тебя им. Осаму на это ничего не сказал. — Сегодня у нас много работы… больше, чем обычно. Ты ни вспомнил чего-нибудь? — Нет, совсем ничегошеньки. Пора бы уже закругляться, всё равно с Акико он не сможет поговорить, а сам вид общества уже прогнал тревогу, замещая её печальной задумчивостью. — Знаешь, как бы я не пыталась не брать боль пациентов на себя, ничего совсем не выходит. Я пережила столько историй, столько людей и чужих болезней, а каждый раз душа болит словно за себя. К каждому привязываюсь и переживаю словно за внука, хоть стараюсь этого не проявлять. — Ну вы чего это вдруг, Рин-сан? — Дазая несколько растеряло такое поведение, он не знал, как правильно себя вести, поэтому просто подошёл поближе, изначально намереваясь положить свои руки на её плечи, но затем передумав. — Это просто возрастное, не обращай внимания, — С её глаз пропала пелена необдуманного порыва искренности. — Со старостью язык развязывается, стоит только немного привязаться к кому-нибудь, — Она посмотрела в даль холла и взволнованно произнесла: — Ой! Я ведь опаздываю! — И начала быстрым, неуклюжим шагом уходить дальше от Дазая. Но не прошло и пару метров, как она вернулась и серьёзно произнесла: — Я надеюсь, что всё в вашей жизни наладится. У вас определённо сейчас очень тяжёлый период… Найдите себе друзей и знакомых… отпустите своё прошлое, если вам без него будет лучше. Оно само к вам вернётся, когда придёт своё время. — Вы правда так считаете? — Я считаю, что вам вообще не стоит бежать назад, так больше шансов упасть и разодрать коленки. — Я и не бегу назад, я просто застыл на одном месте, Рин-сан, — Но она не услышала этих слов, так как уже была достаточно далеко. Разбить коленку можно даже просто упав с кровати, подумал про себя Дазай, уходя из больницы, перед этим рассмотрительно оставив свой номер в регистратуре с просьбой передать его Акико.

…

Послушался металлический звон дверного колокольчика, ознаменовавшего приход посетителя, или вернее будет сказать покупателя. У этого магазина не было броской вывески или названия, но почему-то именно при виде него шестое чувство Осаму сказало: «Это то, что ты ищешь». Он по правде не ожидал увидеть здесь такое разнообразие мечей, а особенно катан. Всё помещение буквально было заполнено ими, они были на стенах, в прилавках, на специальных подставках, некоторые, особенно величественные, были расположены внутри своеобразного аквариума, точно охраняемые экспонаты в музее. Один из таких мечей и сумел привлечь внимание Дазая, что на несколько минут забыл о своей цели прибытия. Это была катана, её чёрное лезвие красиво переливалось на свету, напоминая ночное небо, её цуба иссиня-чёрного цвета была в форме языков огня, внизу неё покоилась белоснежная ленточка, что эстетично выделялась на фоне черноты всей катаны. Менуки рукояти также был украшен чёрной кожей,но больше всего привлек внимание Дазая камень, что служил украшением. Он был похож на космос. Драгоценный камень переливался оттенками фиолетового, синего и совсем немного красного, при виде него Осаму почти физически ощущал ныне незнакомый ему запах цветов, что приятно бил по носу. — Нравится? — от неожиданности Осаму чуть было не подпрыгнул. На него внимательно глядел мужчина с седыми волосами и с котом на плечах, что очень громко мурчал. — Да… не могли бы рассказать о ней? Мужчина, что всё ещё смотрел на Дазая, точно стараясь найти его лицо в своих воспоминаниях, перевёл свой взгляд на катану и со знанием дела начал говорить: — Это тачи. Можно сказать гордость моего магазина, — Он улыбнулся и продолжил. — Всё в данном мече является ручной работой легендарного Масамунэ. Трёхцветный кот, что покоился на плечах мужчины, резко прыгнул на Дазая. — Ой, — сказал Осаму, еле успев поймать его. Кот в его руках приятно мурлыкал, а шерсть под пальцами была невероятно мягкой, чувствовалось, что его поили заботой. В углу помещения Дазай краем глаза заметил многочисленные награды и на всех них было одно и то же имя — Фукудзава Юкичи. Так должно быть и звали человека, что совсем не заметил пропажи тяжести на плечах и продолжал увлечённо рассказывать. — Лезвие меча сделано по технике куронитаэ, такое лезвие менее подвергается коррозии и считается более прочным. Если приглядишься, то заметишь на клинке узор хамон, что похож на волны, — И вправду, узор на клинке напоминал спокойные морские волны или небольшие горы. — Цуба выгравирована из агата, а ленточка из натурального шёлка с примесями платины. Чем больше Осаму смотрел на меч, тем больше убеждался, что это произведение искусства. Смерть от этого меча, пожалуй, даже выглядела бы эстетично. — А что насчёт этого камня? — спросил Дазай, указывая на рукоять. — И давно Нацумэ у тебя? — Фукудзава не изменился в лице, лишь его немного поднятая бровь проявляла небольшое удивление. — Он обычно не любит чужих людей. Осаму этот факт порадовал и он ещё более увлечённо начал поглаживать кота. — Это аметист, считается символом духовности, мудрости и интуиции. — Очень красивый камень, глаз не оторвать. Немного погодя Юкичи спрашивает: — Так в чём цель вашего визита? — Ах, да, — Улыбнувшись и оторвавшись от игры в гляделки с аметистом, Осаму говорит. — Я хотел устроиться к вам на работу. Фукудзаву несколько удивило это заявление, ведь он нигде не вешал объявлений о требовании работника. Но всё же, против он никак не был и этот парень в бинтах, пожалуй, пришёл не зря. — Что ж, если сдашь мой экзамен, приму, — Юкичи развернулся к Осаму спиной и стал идти вперёд. Осаму поплёлся за ним, продолжая держать кота в руках. — А в чём суть экзамена? — Нацумэ, — Стоило коту услышать голос хозяина, как он тут же вырвался из незнакомых рук, направляясь подальше. — Вот об этом ты прямо сейчас и узнаешь. Послышался лязг металла, и Фукудзава за долю секунды оказался вблизи Осаму, замахиваясь мечом для удара. Всё это выглядело будто в замедленной съёмке, хотя на деле едва ли прошла пара секунд. Осаму в последний момент прыгнул назад, уворачиваясь. — Это… — Принят. — Что? — недоумённо спросил Дазай, его сердце стало немного быстрее биться об грудь, но это было скорее приятное чувство. Это был… адреналин? — Я вижу, у тебя хорошо развиты рефлексы, а это то, что мне нужно, — Он бросил ключи, не смотря назад, Осаму с лёгкостью же их поймал. — Можешь приступать к работе. График с 7 до 6, без выходных. Зарплата 200 тысяч йен, есть чайник и рамен в комнате отдыха. Его приняли так просто? До этого он уже заходил в другие места и ему отказывали после долгих расспросов, а здесь… — Ты ведь согласен? Условия труда были не самыми лучшими, но Дазай не раздумывая ответил: — Да, только вот, не могли бы вы дать мне аванс? — Он немного нервно улыбнулся, растрёпывая волосы. — Конечно, — бросив взгляд на Дазая, сказал Фукудзава. Он пошёл за прилавок и, вытащив из кассы сто тысяч йен, отдал их ему. — Постарайся не расточительствовать, остальные получишь только в конце месяца. — Спасибо, Фукудзава-доно, — тихо сказал Осаму, поклонившись. Это несколько удивило Юкичи, впрочем, удивление это имело лишь положительную сторону: он любил умных людей, а этот мальчишка явно не так уж и прост.

…

Время близилось к завершению рабочего дня, наступали сумерки, а посетителей как не было, так и нет. С одной стороны, это было просто замечательно, ведь у Осаму совсем не было сил что-либо делать, да и едва ли он мог дать нормальную консультацию на счёт катан и прочих мечей, но с другой… было очень скучно. И даже маленький телевизор, что Осаму заметил лишь через час пребывания здесь, не спасал ситуацию. — Японский космический зонд «Хаябуса-2» успешно сбросил капсулу с образцами астероида Рюгу на Землю. Капсула приземлилась в Австралии, и образцы будут доставлены в Японию для анализа, — говорил милый голос с ниточки одетой девушки. Осаму, разлёгшись на прилавке, пил чай с лимоном и грустно поглядывал на дверь, как бы таким образом призывая людей. — А теперь к другим новостям: теперь уже подошел к концу сезон любования коё, деревья совсем облысели и… Послышалась незнакомая мелодия. Осаму, посмотрев по сторонам, догадался, что это рингтон его телефона. На экране высвечивался незнакомый набор цифр, чей обладатель был очевиден. — Алё, это Дазай Осаму? — послышался уверенный женский голос. — Да, он самый, — самовлюблённо ответил вышеназванный. — Как поживаешь? Мне сообщили, что ты приходил сегодня, мне жаль, что так получилось… — Да ничего, ничего! — тут же перебил её «извинительную» речь Осаму. — Я ведь понимаю, что такова твоя работа. Дела у меня хорошо, лучше скажи, как твои? — Мои отлично, впрочем, речь сейчас идёт о тебе. Можешь считать наш разговор своеобразной консультацией. — Окей, — отчеканил Дазай, теребя край бинта, который нужно будет в скором времени поменять. — И так, для начала: ты пил лекарства? — строгим голосом спросила Акико. Разумеется, он их не пил, совсем уж вылетело из головы. Но правду говорить не хотелось, поэтому он произнес удобную ложь. — Да. — Какой у них вкус? — Я не знаю, нет у них никакого вкуса. — Неправда! — даже через трубку чувствовалась её злость, что застыла в воздухе, точно аромат сгнивших цветов. — Они горькие, Дазай-кун! Ты правда думал, что я куплюсь на твою детскую ложь? — послышался сильный стук руки об стол, а затем выдох. — Ты ведь понимаешь, что это нужно в первую очередь тебе… — Да ладно вам, Йосано-сан, не переживайте вы так! — со смехом начал он. — В конце концов, я не пил их всего три дня, а никаких изменений не почувствовал… — Не говори глупостей! Если бы это не было бы важно, то я не стала бы тебе их прописывать! Всего три недели, Дазай, три недели! Ты ведь в курсе, что у тебя была диагностирована хроническая депрессия? — Нет… — Дазай… скажи мне честно, у тебя были мысли о… смерти? — Нет. — Бессонница, кошмары, усталость? — Нет. — Голова не болела? — Нет. — А сердце? — Тоже. — Почему? — Что почему? — Почему ты лжешь? — Не знаю. — Ты не хочешь вылечиться? — Печаль — это не болезнь… — Болезнь, причем жутко сильная болезнь. — …печаль — это образ жизни, это гангрена, это предверие смерти, и она не лечится. — Лечится, Дазай-кун, транквилизаторами, терапией… — Нет, вы не понимаете… разве помогут мне какие-то лекарства в борьбе с пустотой? — Всё в нашем организме взаимосвязано, чувства — это выброс гормонов, всё это связано с мозгом, понимаешь? Те лекарства, что я выписала тебе, имеют успокоительный эффект, они могут предотвратить начало депрессивного эпизода… три недели, всего три недели, это ведь нужно тебе! — Я понимаю, – Осаму и правда всё это прекрасно понимал, он сжимал голову левой рукой и смотрел на камешек, что так приглянулся ему несколько часов ранее. — Ты будешь пить их? Если нет, то клянусь! Я приду и лично запихну тебе их в глотку! — Боюсь-боюсь! Разумеется, Акико-сан, раз вы так настаиваете, я буду их пить, не расстраивать же мне такую прекрасную мадам, как вы. — Не паясничай! – за трубкой послышался тяжёлый вздох– Ладно… давай по-серьёзному, у тебя не болит голова? — Нет, она у меня перестала болеть после первых трёх дней выхода из комы. — Так, это хорошо… Бессонница не мучает? — Скорее наоборот, – хмыкнув ответил Осаму. — Хорошо… воспоминания, ты ничего не вспомнил? — Нет. — А сны тебе не снились? Знаешь, бывает такое, что подсознание собирает образы из прошлого и выливает их в сон, так что, будь добр, не скрывай их от меня, это важно. — Нет, не снились. — … Ладно. Как жизнь в квартире? Мне сказали, что тебе придётся оплачивать её через две недели, это даже звучит смешно. Если что я могу тебе одолжить, не стесняйся просить, Дазай-кун. — Жизнь… мне кажется абсолютно не имеет значения где жить, в больнице или на помойке, главное, чтобы было место для сна, хаха, – из другого конца провода послышался цок осуждения. — Прости…спасибо за предложение Акико-сан, я может быть, когда-нибудь им и воспользуюсь, ну а пока деньги мне не требуются, я нашёл работу. — Нашёл? — как-то слишком озадаченно уточнила она. — Да, а что вы сомневались во мне? — Нет, просто, – после небольшой паузы, она без тени прошлой интонации говорит, – Поздравляю, Дазай-кун. Надо будет как-нибудь отпраздновать. — Обязательно! Я приглашу вас в один день, но только с вас причитается виски. — Ты когда это выпить успел? Это вредно для здоровья, между прочим. — Ещё не успел, но от чего очень хочется. — Плохому быстро учишься я погляжу, – раздражённо сказала она. — Какой наставник, такой и ученик, – загадочно пропел Осаму. — Если ты про тот случай, то тогда я была под воздействием нечистой силы! Не напоминай про него, если не хочешь на тот свет. — Разве для суицидника это угроза? — Пытки ещё никого равнодушным не оставляли, впрочем ладно, полно нам глупых разговоров. — Как прошли операции? — Без потерь, – в её голосе послышалась усталая улыбка. – Что ж, если что срочно понадобится звони или пиши мне, а так приходи по пятницам, в этот день у меня бывают только консультации. — Хорошо, спасибо, Акико-сан. И опять повисла хлопковой простынёй тишина. До конца работы оставалось минут десять, Осаму выключил телевизор, надел плащ, убрал чашку и бросив последний взгляд на аметист, запер дверь на ключ, оказавшись на свежем воздухе. Он решил прогуляться, деньги в кармане совсем его не заботили, но его заботило то, что можно приобрести на них. Он зашёл в первый попавшийся комбини и купил самую дешёвую пачку сигарет и спички. Он часто видел как курит медперсонал больницы на заднем дворе, на которое выходило окно палаты Осаму. Частенько чувствовался аромат табака от их белоснежных халатов, этот запах казался чем-то знакомым, но всё же у Дазая будто бы была бетонная стена в голове, мешающая обратить запах в дым воспоминаний. Надпись на сигарете гласила: «Рак лёгких» Это было то, что он искал. Он вынул одну сигарету из пачки, зажав её между указательным и безымянным стал искать спички. От вчерашнего снега на улице не осталось и следа, а ветер приутих в своей злости, но всё же умудрялся донимать волосы Дазая, вместе с огнём, что никак не мог разрастись в своём свету тепла. — Чёрт… ну давай же, – четвёртая попытка зажечь сигарету. Руки било холодом, а душу раздражением, хотелось поскорее вкусить вкус табака и продолжить одиночную прогулку, а невидимые потоки воздуха мешали замыслу. Что ж, у него получилось с пятой. Первая затяжка, дым струился по горлу, вызывая лёгкое покалывание, а на плечах будто спала некая тяжесть, выдохнув, он вызвал лёгкое облако дыма, что красиво улетело в небытие. Чувства дежавю и ностальгии заполнили его. Травить лёгкие, оказывается довольно приятно, как и большинство вещей, губящих здоровье. Когда сигарета истлела, почти дотрягиваясь кончиков пальцев Осаму, он бросил её, предварительно затушив об бинты. На них некрасивым узором зияло пятно. Дазай неспешно продолжил свою прогулку под мостом, вдоль реки. Здесь совсем не было людей, всё будто застыло, заснуло… Лишь на периферии своего зрения он заметил маячущую фигуру вблизи воды. Человек этот будто был пьяным и, казалось, вот-вот упадёт без чувств. Осаму быстрым шагом поплёлся в его сторону. — Еды… прошу… Какого же было удивление Осаму, когда он увидел подростка лет 16-18, чья одежда была порвана и разорвана, точно собаки загрызли. Его спутанные волосы были небрежно пострижены, а сам он был бледен и худ. Он шатался и в полном бреду просил еды, у кого — непонятно. Но больше всего бросались на глаза его шрамы, треугольными полосками разбросанные по рукам, точно тигровая кожа. — Юноша, с вами всё в порядке? — очевидно, что нет, но с чего-то ведь нужно было начать диалог. Незнакомый малец ничего не отвечает, лишь поворачивает свою голову на звук чуждого голоса и, бросив последний взгляд мольбы, падает наземь без чувств.

…

Ну вот, нужны ли были Осаму эти проблемы? Юноша лежал на диване, точно мертвец. Со стороны Осаму было бы лучше позвонить в скорую или полицию, но ему совсем не хотелось этих разбирательств, да и этому измождённому пареньку тоже. Незнакомец совсем не отзывался на голос, поэтому Дазай решил прийти к крайней мере и, набрав воды в рот, плюнул на юношу, что тут же открыл глаза в немом шоке. — Ешь, — сказал Дазай, подавая незнакомцу свежезаваренный рамен. — Вопросы потом будешь задавать. Парень несколько секунд недоверчиво подглядывал на протянутую лапшу, но затем резко схватив, начал быстро есть. — Не спеши так, поперхнёшься… Но тот, казалось, совсем не слушал и приступил так же быстро есть другое блюдо. Сколько же он не ел? От него пахло потом и уличной грязью. Его выгнали из дома? Отказались? Или он сирота? Последнее выглядит наиболее правдоподобно. Осаму решил приступить к поеданию своего рамена, но почувствовал пристальный взгляд жёлтых глаз и без вопросов отдал его их обладателю. Когда в комнате прекратился звук чавканья, послышался нестойкий молодой голос: — Спасибо, спасибо, спасибо! — говорил без конца белобрысый, поклоняясь как можно ниже. — Вы спасли мне жизнь, если бы не вы, я бы… — Не стоит, не стоит, — остановил его Осаму. — Ты наелся? — Да, спасибо вам… — Дазай. — Дазай-сан… Как я могу вас отблагодарить? — Станцуй чечётку, спой серенаду в честь меня, напиши хокку, выбеги… хотя нет, не стоит, лучше, лучше убей меня! Кажется, его шутку не оценили, и он тут же стал оправдываться. — Да я шучу, мне будет достаточно, если ты меня заменишь завтра на работе… Как тебя зовут? — Накаджима Ацуши. — Ацуши значит… И так послушай меня, Ацуши-кун, во-первых: не доверяй незнакомым мужчинам, во-вторых, достаточно и того, что во-первых. Иди в душ, дышать здесь нечем. — Простите… м-можно я пойду? — Куда ты пойдешь? — Я н-не знаю, на улицу… — Быстро ты однако к советам прислушиваешься… Не бойся я не из семейства маньяков! Я убийца сам по себе. Смотреть на реакцию Накаджимы было забавно. — Вы опять шутите, верно? — Ага, пошли, – Осаму подтолкнул Ацуши в душевую и быстро закрыл за ним дверь. Он сел на холодный пол, придумывая план действий на завтра. Нужно будет снова пойти в участок и разузнать нормально о своём прошлом. Через некоторое время Ацуши-кун одетый в чистую одежду вышел из душевой. При виде Дазая он очень испугался и прихватившись за сердце спросил: — Что вы здесь сидите? — Тебя жду, нам ведь об многом нужно поговорить, верно? — Нет, то есть да, ну… я имею ввиду это всё так странно… — Я понимаю, – сказал Дазай, вставая с пола и подходя к дивану. Ацуши сел рядом с ним, тревожно ожидая расспросов. — И так… как ты вообще оказался на улице? — Я… меня выгнали с детдома, –Накаджима тяжело сглотнул. — Почему? — Не знаю, возраст наверное, мне уже восемнадцать, да и воспитатели меня, мягко говоря, не любили.. Осаму очень хотелось как-то разбавить обстановку, но он совсем не находил подходящих слов. — Хочешь воду? — Э?.. Да пожалуй не отказался бы, – сказал Ацуши улыбнувшись. — Отлично, – ответив ему с такой же улыбкой сказал Осаму вставая, — Можешь продолжать говорить, я слушаю. — Я не знаю, даже что сказать, – неуверенно начал он. – В детском доме я лет с пяти, до того, как я попал туда я ничего не помню. Родителей не видел ни разу, хоть очень хотелось, слышал, что мама умерла, а отец сидит за решёткой. В доме малютке… Нет, скорее это был дом пыток, – чем больше Ацуши говорил, тем больше он казалось погружался в себя. — Нас били за всё на свете. Не встал в нужное время – десять ударов плетью, не убрался – ещё десять. Поел лишнее — публичное унижение и двадцать ударов плетью, посмотрел не так — двенадцать ударов палкой по ногам, за плач — избиение… Я… Простите, я заговорился… — Тебе не за что извиняться, ты можешь продолжить, тебе станет легче, если выскажешься. Дазай подал Ацуши стакан воды, тот судорожно отпил пару глотков, но исповедь продолжать не стал. — Люди порой бывают жестоки… Особенно с теми, кто слабее их. — Да, вы правы… — Ацуши некоторое время смотрел в окно, а затем тихо спросил: — Знаете, что было больнее всего? Осаму промолчал, лишь несколько склонив голову, выражая интерес. — Слова… они самое страшное оружие. Я… слышал много ужасных слов, от воспитателя, от других детей, что были мне словно соперники. Эти слова, точно нож, снимающий скальпель. Они вгрызались в моё сознание, и я до сих пор могу слышать их шёпот. Дазай совсем не знал, что говорить, наверное, сейчас лучше всего было бы просто слушать. — Я до сих пор могу видеть глаза этого урода, порой я чувствую, как он осуждающе смотрит за мою спину, — Ацуши схватил себя обеими руками за плечи. — И самое ужасное, что я верю его словам, верю, что я жалкий, и порой я думаю, может, я и правда заслужил те побои… — Нет, — Дазай в успокаивающем жесте поставил свою руку на спину Ацуши. — Ты и никто другой не заслуживал этого, не людям определять нашу с тобою ценность… Теперь это место в прошлом, и никто не будет осуждать или бить тебя. Дазай почувствовал, как расслабились плечи Накаджимы, кажется, тому достаточно было услышать чужой голос, дабы успокоиться. Осаму почувствовал взгляд на своих руках. — Хочешь посмотреть? — он схватил край бинта и стал медленно распутывать их. На самом деле ему совсем не хотелось их показывать, но это могло укрепить доверие Накаджимы и дать ему почувствовать себя лучше. — Нет–нет! Не стоит… у вас там шрамы? — Да, — Осаму внутренне поблагодарил Ацуши за отрицательный ответ. — Вы сами себя так? — Скорее всего. Понимаешь, у меня амнезия, и я ничего про себя не помню, – Осаму говорил это весёлым тоном, дабы не вводить Ацуши в неловкое положение. — Э-это просто ужасно… Хотя… может, и нет… У меня тоже была амнезия в пять лет, — он стал закатывать рукава рубашки. — Видите эти шрамы? Хотя о чём это я, их только слепой не заметит, ха-ха, — Ацуши несколько нервно посмеялся. — Так вот, мне их оставили родители. Я родился в неблагополучной семье, они жили в нищете и все свои деньги сливали на алкоголь… Однажды они дошли до такого состояния, что им совсем нечего было есть, и тогда в дело пошёл я… Странно, что они не убили меня целиком, а лишь по кусочкам вырезали мою плоть. Мне это рассказал воспитатель, он постоянно упрекал меня на этот счёт. Бывало, он оставлял меня в камере без еды на несколько дней в качестве наказания за деяния моих родителей… Я часто думал, какое же счастье, что я не помню того, как это происходило, а сейчас думаю, как бы хорошо было бы забыть свои годы в детском доме… Осаму хотелось бы возразить, но вместо этого он сказал: — Твои шрамы, они похожи на полоски тигра. Тигр очень величественное и сильное животное, я сегодня по передаче смотрел. — Спасибо… Вы говорили что-то про работу, я надеюсь, она не чёрная. — Разумеется, нет! Я предпочитаю белых. Шутка, шутка! — взглянув на реакцию, сказал Дазай. — Просто нужно будет посидеть в магазине и всё, ну завтра разберёмся в любом случае. — Спасибо вам большое, я… завтра же постараюсь найти работу и квартиру. — Ой, да не начинай. Спокойной ночи, Ацуши-кун, — сказал Осаму, уходя в другую комнату. — Спокойной ночи, Дазай-сан, — ответил Накаджима, проваливаясь в такое спокойное и желанное царствие морфия.