мгновения жизни

небо словно ломается пополам, хрустит и трещит, прежде чем наступает ночь, и над храмом сурастаны поют звезды и птицы. странник стоит — опирается на перила — и смотрит-смотрит-смотрит. у него нет определенной цели, только какое-то несбыточное желание посчитать все звезды. и в небе ему чудятся осколки. это не разбитое стекло, не потерянные надежды на сияющее будущее и грозовое небо. это осколки памяти; собранные в ладони, поднятые с пола, ногтями оторванные от вечно сияющей коры стеклянно-голубого ирминсуля; отколотые от остатков сказок и памяти. жизнь — фреска на стене храма. небо — ложь, созданная богами. а он — остаток былой роскоши, не бог и не человек, проживающий такие же осколки памяти здесь. сумеру спит. ему не нужен сон. если бы он видел сны, то не жил бы вообще; если бы он вообще не спал, то запутался бы в своей двоякости и утонул бы в море воспоминаний окончательно. сон странника — это фантазия, дымка, пар над водой и облака в небе. закрытые глаза, веки из алебастра, круговорот воды—воспоминаний—гроз. в пустоте грудной клетки что-то стучит. не сердце, нет; это механизмы, которые поддерживают работу его тела. в ночной тишине их слышно ещё лучше, словно это бесперебойный ритм, на котором основан мир. первый удар— небо раскалывается пополам. он падает в кучу кленовых листьев около заброшенного деревянного павильона, в воздухе пахнет жареными лепешками с высушенными водорослями и недавним дождём. второй удар— сердце бьется вместе с ударом молота. руки почти безвольные, выполняющие свою работу, а вокруг только и слышно, как стучит и звенит металл: оружие, заклепки, кольчуга, вазы, шестеренки, пряжки. это новая мелодия его жизни, песнь железа. третий удар— он роняет все на пол. собранные с таким трудом фрукты из рук, которым не страшен мороз, которые так и остаются белоснежно-чистыми. он падает следом, обрушивается на пол, царапая пол, и может только что-то бессильно шептать. все в мире кружится вокруг ирминсуля. все болезненные воспоминания замыкаются в цепочку и становятся его корнями, жилами, соками, почками, танцуя в круге циклов. небо — ложь, а звезды танцуют по прихоти селестии. и это тоже часть хоровода воспоминаний. когда он закрывает глаза, то все мелькает перел глазами: улыбки, слезы, крики, боль и жестокость. вывернутые руки робота, провода, рвущиеся с неописуемой болью, что захлестывает все внутри. кажется, он снова падает. кажется, ему все же снится сон.