Антон тонул. Антон нуждался в спасателе, желательно подтянутом молодом мужчине, который бы подал ему руку помощи и вытащил из болота бумажной волокиты, затягивающей все глубже в свои теплые объятия.
Антон чувствовал себя тем самым главным персонажем-лохом, который по окончанию игры, фильма, сериала просто обязан был обрести силы и победить злейшего врага, порабощающего его будущую возлюбленную и верных друзей. Сейчас этим самым врагом выступали ранее не заполненные ведомости о посещаемости детей на его уроках, и в голове разворачивался сценарий эпичной битвы с огнедышащим зверем, но никак не мелкими пираньями-документами, откусывающими ему пол-лодыжки.
Как говорил его дед: «Ума нет, иди в пед». Антон выполнил его наставление на все сто процентов.
Мужчина кинул скучающий взгляд на солнечную теплую погоду за окном, на шелестящие на легком ветру кроны деревьев, прислушался к громко спорящим где-то на свободе воробьям и тяжело вздохнул, приземляясь лбом прямо на свеже поставленную подпись на документе.
В учительской гулял озорной сквозняк, скрипя приоткрытой дверью, и надоедливо шептал свои соблазнительные речи, оправдывая желание все бросить и уйти пораньше, наплевав на обязанности. Но Антон сильный мальчик со слабым характером, поэтому как только мужчина встал с неудобного стула, дабы надеть пиджак и раствориться в закате похуизма, в учительскую буквально влетел Дима, забывший о легендарном порожке и чуть не впечатавшийся лицом в линолеум. Антон так и замер в нерешительности, словно пиджак он собрался пиздить, а не заслуженно забирать, как собственный.
Во дворе школы громогласно каркнула ворона. Кто-то из малолеток смачно выругался, за чем сразу же разразился громкий смех, разом утихший. Дима в нерешительности топтался посередине просторной комнаты, отряхиваясь от несуществующей, но явно мешающей ему прилично выглядеть, пыли.
— Дим, ты чего? — Антон оставил бедный пиджак дальше висеть на спинке стула и медленно осел обратно, все еще таращась на своего коллегу.
Забавно, что именно с Димой — на вид серьезным, словно непререкаемая скала, человеком Антон сумел найти общий язык быстрее, чем со всем остальным пед составом. Поз не был лишен присущей всем, пожалуй, педагогам нотки пессимизма в характере, но чаще эта его черта перерастала в до боли комичные и курьезные ситуации, в которые на пару с собой он утягивал и Антона.
Судя по всему, в одной из таких он вновь пришел пригласить его поучаствовать. Вот так вот, казалось бы, обычная школа номер двадцать шесть — одна из множества абсолютно таких же; а внутри у нее такая кухня, что любой шеф-повар закончил бы на ней свою карьеру, похоронив и поварской колпак, и надежды на не истекший срок годности.
— Да ебон бобон, Антон, не трясись за меня, просто бежал по лестнице и запыхался
— Да ты рак, Дим, такой же красный и почему-то злой, — Антон действительно видел Поза в таком состоянии впервые; когда Дима злится на учеников, это чаще всего стабильный набор из хладнокровного взгляда и шальной улыбки, явно не выполняющая ободряющую функцию, как обычно полагается. Антон пытался как-то по памяти повторить перед зеркалом это выражение диминого лица, но был застигнут врасплох Арсением, который потом еще очень долго кривлялся и пародировал бесплодные попытки Шаста хоть на долю быть саркастично-агрессивным.
Не его это роль.
Но Арсений поплатился за свои актерские навыки. Антон просто не купил ему утренней кофе по установленной традиции, и Арсений хоть и дулся свой законный час, все же сдался, признавая поражение.
— Дим, давай без вот этого вот, — Антон слабо дернул рукой, как бы указывая на состояние друга в целом, — с кем ты там в столовке подрался?
— Да блять, — Дима начинает яростно ходить из одного свободного угла учительской в другой. Удивительно, что все предметы на узких столах, расположенных по периметру помещения, браво стояли на своих местах под гнетом такого топота. Антон почувствовал себя загнанной в угол и отбившейся от стаи самой слабой и, видимо, тупой зебры, ибо намеки он не распознает в упор. — Я сидел за одним столом с Катей! И как дурак не смог даже с ней заговорить, понимаешь? — мужчина резко останавливается и смотрит в упор на Антона, и столько в его глазах стыда и искренней грусти, что Шасту аж неловко становится от такого неожиданного всплеска эмоций. Он нервно мнет кончик выправленной из брюк рубашки и пытается подобрать в голове более-менее подходящие для такой ситуации слова, расплывающиеся в мечтах прямо сейчас оказаться дома с банкой холодного пива под боком.
— Что со мной не так? Мне эти долбаные девятиклассники хуй на лбу нарисовали, или на втором этаже ходят какие-то слухи о моей репутации? — Дима нервно посмеивается, хватает ближайший стул на колесиках, пододвигая его к антонову столу, садится напротив и роняет голову на сложенные руки. Четки на его запястье издают забавной щелкающий звук, и Антон сочувственно улыбается, хоть друг этого и не видит.
— Не думаю, что кому-то действительно захотелось бы придумывать легенды о том, что ты спускаешь лего человечков в туалет и всегда жульничаешь в морском бое, — Поз хмыкает куда-то в согнутый локоть, но особо не приободряется. — Просто, видимо, Катя тебе очень сильно нравится
Какое-то время Дима напряженно молчит, а потом плечи его заметно расслабляются, и Антон видит, как тот слабо кивает, хотя больше это похоже на попытку незаметно почесать лоб.
— Знаешь, никогда бы не подумал, что ты можешь так сильно стесняться
— Завались, — Дима знает, что Антон прав. Дима давно все понимал и осознавал, но из раза в раз он возвращался к начальной точке, когда после банального «здравствуйте» на этаже мужчина задумывался, а с той ли интонацией он поздоровался, не возникло ли какого-то недопонимания в это мимолетное мгновение. Не считает ли Катя его дураком?
— Дурак ты, Дим
Зато Антон, безусловно, считал.
— Да я и сам знаю, отвянь, — Поз поднимает голову обратно, слегка щуря глаза, и понимает, что от его всплеска обиды остался только маленький уголёк, забившийся в угол для будущего самобичевания. Забавно, что сколько бы времени Дима не потратил на возведение своего замка из нерушимого кирпича, обнесенного забором из сложных защитных механизмов, достаточно было простого взгляда в сторону Кати, чтобы понять, что вся эта сложная структура трясется и дает трещину, ломая устоявшиеся принципы. И это изрядно так выматывало, ибо образ всегда расслабленного, но четко уверенного в своих действиях человека рушился под гнетом чего-то давно не испытываемого. Чего-то хрупкого и нежного.
— Чо делать то с этим, Тох, — вопрос скорее звучал риторически, но Антон знал, что Дима в последнюю очередь обратился бы к нему за помощью, если бы сам точно знал хоть один вариант решения своих сомнений. В этот раз перед ним сидел чистый лист, растерянный и чересчур рано отчаявшийся.
— Давай так, — Антон рвано выдыхает, ибо где-то внутри осознает, что план, построенный сейчас в голове исключительно на шатких балках его веры в лучшее, может выйти боком как Диме, так и ему самому.
Но, кто не рискует, тот не пьет пиво.
— Завтра после четвертого урока я попрошу Катю забежать сюда, в учительскую, за стопкой контрольных работ. Мы с ней за завтраком частенько пересекаемся в столовой, она не откажется, — Дима впитывал каждое слово, и Антон неожиданно для себя понял, что вот оно — быть кому-то наставником, авторитетом, единственной надеждой; кем-то, чьи слова будешь ловить и выкраивать ниткой на обратной стороне век. — Я помню, что у тебя в это время завтра окно, поэтому ты будешь ждать ее здесь.
Поз нахмурился, но промолчал.
— А дальше я помогу, — могло показаться, что Дима раскусил конфету, которая внутри оказалось полной кислятиной, ибо его скукурузило так, словно Антон полил дерьмом всю его семью вдобавок.
— И чем же ты поможешь? Наденешь крылышки и в банном халате прилетишь в нас стрелять из водного пистолета любви, баклан? — Поз усмехнулся, но как-то невесело.
Антон на это лишь вздохнул, с укором бросив взгляд на нахохлившегося друга, решительно встал, прихватив с собой пресловутый пиджак, и удалился в сторону двери, бросая на ходу:
— Твое дело — прийти
***
Катя Антону нравилась. Она была из тех харизматичных женщин, которые сами не ищут внимания, но почему-то всегда собирают его вокруг своей персоны. Диме он не солгал — почти каждое утро им с Катей удавалось пересечься в столовой и переброситься парой безобидных шуток о тягостях, выпавших на их долю за проверкой очередной стопки тетрадей; но Антону женщина позволяла жаловаться больше — все-таки начальная и средняя школа — это как чихуахуа и сенбернар, как велосипед и трактор, как безобидная головоломка на пять минут и огромный лабиринт на несколько квадратных километров.
Катя не могла не заинтересовать — она совмещала в себе такие качества, как непосредственность в общении с детьми и при этом непоколебимость в отношении их воспитания. Она горела своей профессией и открыто делилась своей любовью с окружающими, не давая им окунуться с головой в ворох тревожных мыслей.
Катя напоминала зажигалку — дай ей только повод вспыхнуть, как она засветится, словно маяк на вершине одинокого холма.
Антон чувствовал себя свободно и не скованно в ее обществе. Катя позволяла каким-то магическим образом раскрепоститься любому, кто только начинал с ней беседовать, могла завалить вопросами, сделать неожиданный комплимент, глупо пошутить и самой же потом закрыть лицо ладошками, тараторя извинения. Она не боялась проявлять тактильность и не стеснялась поддерживающее сжать плечо, слабо стукнуть по нему, быть эмоциональной и давать порой действительно необходимые советы по поводу не столько учеников, сколько и простой бытовухи.
Однако Антон не так много знал о своей подруге. Какой бы общительной и открытой она ни была, о себе Катя распространялась крайне редко. Все данные, что мужчина смог собрать об этой компанейской женщине, начинались с ее капризной, но любимой собаки и заканчивались на вечно не застеленной кровати из-за постоянной занятости и беготни по срочным делам.
Хоть в чем-то они косвенно сошлись, Антон мысленно вытер скупую слезу счастья, что не один он такой неряха среди всего пед состава. Сергей Борисович и то поаккуратней будет.
По кусочкам узнавая и все больше проникаясь к Кате симпатией, Антон понял, что Дима не мог не найти в ней свой объект симпатии. Для вечно саркастично настроенного Поза такая искренняя энергия послужила неким неизведанным островком, а Дима был одним из самых целеустремленных открывателей неизведанного, которых Антон только знал. Поз — это любопытство в чистом виде, и, пожалуй, сейчас он даже не до конца осознает, что это не просто пустая заинтересованность для галочки. Это нечто более чувственное.
И, провожая Катю до дверей учительской, Антон понимал, что жестоко поплатится за свою шалость, но его единственной целью было причинить добро другу.
И, он очень надеется, что и Кате тоже.
***
— Ты чего на полу сидишь?
Антон задремал. Когда это осознание обухом ударило по голове, мужчина так резко вскинул свешенную вниз голову, что со всей силы стукнулся затылком о стену.
Перед ним теперь плясало три Арсения вместе с падающими звездами и стреляющей болью в висках. Тот было протянул руку в немом испуге, но Антон вытянул свою наперекор, как бы говоря, что все в порядке.
Нихуя не в порядке.
— Блять, Арс, я такой идиот, — Антон неуклюже пытается встать, но стены с потолком вертятся, словно белка в колесе, и он плюхается обратно, мыча от мерзопакостной круговерти.
— И правда идиот, раз так вскакиваешь, сиди! — Арсений кидает сумку на ближайшую лавочку, на которую Антон почему-то не догадался хотя бы прилечь, и по стеночке опускается рядом, садясь в своем красивом костюме прямо на пол.
В коридоре стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь приглушенными голосами охранника и уборщицы с первого этажа.
Арсений был теплым.
Арсений был рядом, и от этого в груди скрутился тугой узел непередаваемой словами признательности и благодарности. Просто сесть рядом не говоря ни слова — дорогого стоит. Иногда даже дороже самых красивых или заботливых фраз и слов.
Арсений не стал спрашивать, что случилось. Он лишь придвинулся так, чтобы их плечи соприкасались, и на долю секунды опустил ладонь на согнутую коленку Антона.
У него был длинный день. Но он все равно дает понять, что даже на фоне бесконечной нервотрепки перманентно остается под боком, неизменно будучи готовым взять на себя часть вины или порой неподъемной ноши Антона.
В такие редкие и абсолютно случайные моменты Антон для себя понимает, что такое любовь, и какой одновременно сложной и простой она может быть.
— Я Диму с Катей запер
Арсений удивленно поворачивается к нему, непроизвольно сжимая пальцы на коленке. Антон же прикусывает губу, ибо самому смешно со своей теперь уже вовсе не гениальной затеи.
— Ты сделал что?
В этот самый момент по ту стороны двери раздается странное копошение, а мгновением позже она громко распахивается, отчего Антон буквально валится на Арсения, вцепляясь в его запястье как в спасательный круг.
Когда слабое эхо от грохота растворяется в густом полумраке коридора, из учительской веселой легкой походкой выпархивает Катя, посмеиваясь себе куда-то под нос и стремительно скрываясь за дверьми, ведущими к лестнице. Арсений ошалевшим взглядом провожает ее фигурку, затем трясет все еще прятавшегося где-то у него на груди Антона, но, не получая никакой реакции, дает ему по затылку щелбан.
— Да бля, Арс! — Антон шарахается от него в сторону, утыкаясь спиной в какое-то препятствие.
Смерть пришла по его душу. Мужчина медленно поднимает взгляд наверх, скользя по сложенным крест-накрест рукам, по плотно сжатым губам и, наконец-то, встречается с глазами Димы.
Но, что удивительно, в них ни капли злобы или гнева. Какое-то тихое умиротворение и даже сдерживаемый смех.
— Антон, в следующий раз, когда будешь запирать меня с кем-то, соизволь хотя бы оставить запасной ключ по мою сторону баррикады, — Дима пихает его коленкой в плечо, и Антон послушно отодвигается от его ног, еще пуще удивляясь, когда Поз садится на корточки напротив и смеется. Смеется с таким вселенским облегчением и так заливисто, что Шаст расплывается в осторожной улыбке, все еще читая в голове молитвы на свое скорейшее выздоровление, если Дима просто окажется хорошим актером.
— Еще и отыграл все так, словно она заклинила, а потом взял и съебался, козел! — Поз уже даже не смеялся, просто хрипел и сжимал ладонями лицо. — Она…знаешь, что она сказала?— Дима сделал глубокий вдох и выдох, убирая руки от щек, и с таким восторгом уставился на Антона, что тот аж зарделся. — Единственное, что мне пришло в голову в первую же секунду, когда ты нас запер, была тупая шутка. И я, не подумав, сказал ее вслух!
«Получается, заперли, как тигров в клетке!»
— А она…знаешь, что она мне ответила? Она повернулась ко мне, улыбнулась и сказала:
«Тигров в клетку не загонишь, они ж в полоску!»
И Дима вскочил с корточек, удаляясь обратно в учительскую за своим портфелем, схватил с вешалки пальто и, даже не обернувшись, убежал к лестнице, видимо, к ожидающей его внизу Кате.
Антон только и мог, что глупо сидеть на попе ровно от всего произошедшего, переваривая последние десять минут, словно за это время он воочию наблюдал за смертью и чересчур истеричным перевоплощением феникса. История с тиграми вообще казалась аляповатым пятном на белой скатерти, никуда не вписывающейся и скорее анекдотичной, нежели романтичной.
— Да что тут, блять, произошло?
Антон, опомнившись, поворачивается к сидящему позади него Арсению и, похоже, смеется даже громче, чем только что улетевший за Катей Поз.
