Солнцекорт

Жан Оказалось, что жизнь без персонала, занимающегося повседневными делами, была гораздо сложнее. Первая неделя пребывания Жана в Калифорнии прошла в беспорядке. В понедельник днем Лайла и Кэт тщательно прибрались в квартире, предварительно прочитав Жану лекцию о том, какие химикаты ему ни в коем случае нельзя смешивать. По четвергам они готовили еду, предположительно, для того, чтобы лучше проводить игровые вечера и поездки на выходные в течение учебного года. Жан научился сортировать и стирать белье у Лайлы и изучил местный продуктовый магазин вдоль и поперек, побывав там с Кэт. Каждое утро они отправлялись в фитнес-центр на территории кампуса. Жану нельзя было поднимать тяжести, поэтому в случае необходимости Лайла и Кэт заменяли друг друга, когда он делал растяжку или ходил по беговой дорожке. Послеобеденное время было заполнено тем, на что девушки были настроены в этот день, будь то прогулка по центру города, поход по магазинам или продажа недвижимости. Однажды Лайла затащила их в библиотеку, где Жан был совершенно уверен, она просмотрела каждое название на полке, а Кэт водила их осматривать достопримечательности города и близлежащих районов. Однажды солнечным днем Кэт отправилась на долгую прогулку на своем мотоцикле, оставив Лайлу и Жана проводить благословенно тихий день дома. Жан шел туда, куда они его водили, потому что это было лучше, чем оставаться дома одному, отвечал на их наименее назойливые вопросы и безуспешно пытался не быть полностью ошеломленным тем, насколько велик Лос-Анджелес. Это было так же увлекательно, как и ужасно, и к тому времени, когда они, наконец, возвращались домой в безопасное место, нервы у него были на пределе. Помощь Кэт в приготовлении пищи стала тихим источником утешения, способом расслабиться и снять дневной стресс. Джереми приходил на ужин каждый вечер на той неделе, очевидно, не приглашенный из-за состояния своих волос. Он отшучивался, когда объяснял это, но Жан заметил тени в его глазах и мрачный взгляд, которым обменялись Кэт и Лайла, как только Джереми отвернулся. Жан не имел права спрашивать, по крайней мере, до тех пор, пока это не влияло на их игру, поэтому он тихо отложил это на потом. В пятницу Джереми появился дома как раз в тот момент, когда они готовили ужин. Лайла и Джереми удобно устроились на двух из трех табуретов, чтобы поболтать, в то время как двое других принялись за работу: Жан неуклюже нарезал перец, а Кэт поджаривала мясо на плите. Жан уже наполовину расправился со своей тарелкой, когда у Джереми зазвонил телефон. Жан слышал, звук его мобильника, достаточно часто, чтобы понять, что это сообщение от сокомандника. Джереми, по причинам, которые не смог объяснить, назначил каждому звуковому сигналу оповещения свое животное. В его групповых чатах звучали разные звуки, семья всегда выделялась как резкий аккорд. Всякий раз, когда Джереми бывал дома, начиналась обычная какофония, и, как бы Жан не раздражался, это заставляло его думать о Рене, с которой он так и не связался с тех пор, как приехал в Калифорнию. Джереми наклонился в сторону, чтобы достать свой телефон. — Коди, — удивленно произнес он. — Наверное, удивляются, почему их до сих пор не пригласили познакомиться с Жаном. — сказала Лайла. Кэт поднесла сковороду с мясом и выложила кубики на бумажное полотенце. Она подтолкнула Жана локтем и сказала: — Технически, у Коди нет звания в команде, но он считает себя фактическим лидером линии обороны. Этим летом они будут на побережье в Карлсбаде с Ананьей и Пэтом, так что тебе придется как-нибудь встретиться и поприветствовать их. Джереми, спроси их, набрались ли они смелости, чтобы… — Это Лукас, — сказал Джереми таким напряженным тоном, что Кэт немедленно замолчала. Вместо того чтобы объясняться, он набрал номер и прикрыл рукой свободное ухо. Коди почти не потребовалось времени, чтобы взять трубку, судя по тому, как быстро Джереми спросил: — Как он? — Вот черт, — тихо произнесла Кэт. — Нет, я не следил за этим. Я был… — В одно мгновение поведение Джереми изменилось. Жан увидел, как кровь отхлынула от его лица, когда Джереми вскочил со стула и отвернулся от них. Его плечи были напряжены, пока он слушал все, что говорил Коди. Спустя некоторое время он сказал голосом, который совсем не походил на его собственный: — Спасибо, что приютили его. Если вам, ребята, что-нибудь понадобится, просто дайте нам знать. Да, я… я разберусь с этим здесь. Он повесил трубку, уронил телефон на край кухонного стола и запрокинул голову, уставившись сквозь потолок. Лайла и Кэт обменялись долгим взглядом. Затем Кэт отнесла сковородку в раковину, а Жан вернулся к нарезке кубиков. Джереми понадобилась минута или две, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он подошел к Жану. Жан перевел взгляд с его протянутой руки на единственную вещь, которую он держал, прежде чем, наконец, перевернуть нож. Джереми, в свою очередь, отложил его как можно дальше от них обоих. — С Лукасом все в порядке? — спросила Лайла. Джереми поднял руку, призывая к терпению, и не сводил глаз с Жана. — Произошел несчастный случай, — сказал он и скривился, словно это было совсем не то слово, которое нужно было употребить. Он прикусил нижнюю губу, прежде чем перейти прямо к делу: — Мне жаль. Уэйн Бергер мертв. Жан пристально смотрел на него, ожидая, когда слова обретут смысл. — Как? Джереми не сразу сообразил, как это рассказать, но правду, которую он должен был сообщить, можно было смягчить только так: — Говорят, он вырубил своего психотерапевта и украл у нее нож для вскрытия писем. Она обнаружила его тело, когда пришла в себя. Мне жаль. Ни один из нападающих «Воронов» не смог заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода Кевина, но Уэйн был лучшим из второй команды. Он отчаянно боролся за то, чтобы стать основным партнером Рико на корте, и его усилия и удары в спину окупились в выпускной год. Теперь Рико умер, «Гнездо» было закрыто, и славное будущее, которое обещал им учитель, оказалось в руинах. Жан хотел удивиться тому, что Уэйн сломался, но он просто устал. «Воронов» больше не существует, они не ушли. — Вы были близки? — Спросила Лайла у Жана. — Он был «Вороном», — сказал Жан, как будто кто-то из них мог понять сложные эмоции, стоящие за этим. Они были замкнутым миром, замкнутыми звеньями одной цепи, где сострадание и забота были вне закона. Они нуждались друг в друге. Вместе они были сильнее. Они ненавидели друг друга. Всех остальных они ненавидели еще больше. — Но он не был моим партнером, и я не буду его оплакивать. Он потянулся за ножом, чтобы вернуться к работе, но Джереми отодвинул его еще дальше. Жан бросил на капитана неодобрительный взгляд. Джереми не испугался, а сказал: — Это нормально — расстраиваться, даже если он не был твоим другом или партнером. Он все еще был твоим товарищем по команде в течение нескольких лет. Это нормально — быть шокированным потерей. Я просто хочу убедиться, что ты в безопасности, хорошо? Ходили слухи, что в тот день, когда Рико… — он запоздало вспомнил, что не должен был обсуждать падшего короля, и поморщился, когда попытался снова. — Они сказали, что ты был в плохом состоянии, когда охрана вытащила тебя из «Лисьей башни». Жан поднял руку и осмотрел ее, вспомнив окровавленные бинты, в которых он проснулся в медицинском центре Реддина. Он все еще не был до конца уверен, что именно сделал с комнатой Нила; все, что ему оставалось, — это равнодушное и бесполезное замечание Ваймака: «Ты тут все разгромил». Он так и не вернулся в общежитие, чтобы увидеть, какой хаос устроил. — Твое беспокойство неуместно, — сказал Жан. — Я обещал, что не покончу с собой. — Между прочим, уравновешенные люди так не говорят, — заметила Кэт. Лайла внимательно посмотрела на Жана, возможно, в поисках причины не доверять его спокойной реакции, и, наконец, сказала: — Мы вернемся к этому вопросу через минуту. Что случилось с Лукасом? — на последних словах она повернулась к Джереми с выражением глубокой озабоченности на лице. — Он появился у них на пороге, избитый до полусмерти, — сказал Джереми, указывая на левую сторону своего лица. — Синяки от виска до челюсти, двух зубов не хватает. Лукас Джонсон, — сказал он, снова устремив на Жана долгий взгляд. Жан узнал это имя по составу «Троянцев», но не был уверен, почему оно должно было иметь для него значение. Другой игрок был на год младше него и играл только против более слабых команд «Троянцев». Секунду спустя Джереми объяснил ему суть дела: — Младший брат Грейсона Джонсона. Жан перестал дышать. Джонсон была такой распространенной фамилией, что ему даже в голову не пришло сложить два и два вместе. «Вороны» были «Воронами», они принадлежали друг другу Навсегда. Попасть в «Гнездо» означало оставить позади всех и вся. Он знал, что Грейсон ненавидит USC, но так же, как и все «Вороны». Ни он, ни тренеры ни разу не указали на то, что у них была личная месть. — Он здесь не живет, — сказал Жан, не желая, чтобы это прозвучало как вопрос. Джереми испытующе посмотрел на него. — Джонсоны живут в паре часов езды к югу отсюда, в Сан-Диего. Лукас предупредил меня, что на прошлой неделе Грейсон пришел домой злой, но это было последнее, что я от него слышал. К сожалению, он был там, когда Грейсон узнал новости об Уэйне, и Грейсон воспринял это далеко не так хорошо, как ты пытаешься представить. Родители Лукаса заперли его на ночь, чтобы он остыл, и Лукас взялся за дело. — Я полагаю, они были друзьями? — просила Кэт. — Может быть, вы двое могли бы договориться и обсудить это друг с другом. Предложение, наверное, звучит немного грубо, учитывая, как он пытался расквасить Лукасу лицо, но он не был «Вороном». Ты, по крайней мере, знаешь, откуда взялся Грейсон, а ты… — Нет, — сказал Жан, и свирепая Кэт отодвинулась от него. Джереми прислонился к столу и уставился на Жана сверху вниз, свободно скрестив руки на груди. Жан отвел взгляд, напрягая челюсть, чтобы прогнать воспоминание о вкусе крови и ваты. Он ощупал шею на предмет чужих рук и был слегка удивлен, обнаружив, что кожа не повреждена. Ощущение липкости на спине предупредило его о том, что он на гране срыва. Жан вспомнил, как впервые по-настоящему обратил внимание на Грейсона: в тот день Рико созвал всех мужчин-бэклайнеров на встречу и попросил добровольцев помочь Жану. «Пяти или шести человек должно хватить», — сказал он, утверждая, что Жан хотел получше узнать своих новых товарищей по команде. Пять рук поднялись в надежде заслужить расположение своего молодого короля, и Грейсон был одним из них. Необходимость обращаться к ним была кошмаром, но пережить последствия было сущим адом. В конце концов, все они были «Воронами», и Эвермор был их клеткой. С тех пор каждое утро он просыпался рядом с ними. Он ходил с ними на занятия, ел вместе с ними, проводил с ними тренировки и игры. Четверо больше никогда не предпринимали попыток, довольствуясь тем, что подкалывали Жана жестокими шутками и лукавыми замечаниями, когда понимали, что раны еще свежи. Грейсон, с другой стороны, ясно дал понять, что, не колеблясь, снова сбил бы Жана с ног, если бы только смог застать его одного. — Эй, — сказал Джереми и добавил громче: — Эй. Жан, посмотри на меня. Жан с усилием перевел взгляд на лицо Джереми, но тот смотрел на его руку. Жан запоздало осознал, что все еще держится за шею, и теперь почувствовал острую боль под ногтями в тех местах, где они прокололи кожу. Жан медленно ослабил хватку и позволил своей руке безвольно упасть на стол, и только тогда Джереми снова поднял на него глаза. — Поговори со мной, — попросил Джереми. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. — Расскажи мне о Грейсоне. — Ворон — защитник, номер двенадцать, — сказал Жан. — Совсем недавно работал в паре с Жасмин. Рост шесть футов три дюйма, вес двести сорок фунтов, правша, пятый размер клюшки, вторая смена, с предстоящего осеннего семестра учится на пятом курсе. На запах как сывороточный протеин и овсяное молоко. Любит кусать. Заставил меня встать на колени и…не проси меня с ним разговаривать. — Хорошо, — сказал Джереми с такой готовностью, что Жану оставалось только смотреть на него. — Если Лукас спросит, я скажу ему, что это не обсуждается. Грейсон может обсудить свои проблемы с психотерапевтом. «Как это сделал Уэйн», — подумал Жан. — «Возможно, он также покончит с собой». — Это не шутка, — сказал Джереми с неожиданной яростью. Кэт вздрогнула, но не отвела взгляда от Жана. — Детка, тебе действительно стоит подумать о собственной терапии. — Мне не нужно… Жан услышал, как включилась раковина, но внезапное прикосновение чего-то теплого и мокрого к его поврежденной шее заставило инстинктивно дернуться. Он ударил Лайлу по лицу, запрокидывая ее голову назад и заставляя ее отшатнуться от него. Кэт в мгновение ока оказалась рядом, чтобы поддержать ее. Жан воспользовался тем, что они отвлеклись, и, отодвинувшись, принялся изо всех сил тереть свою кожу, пытаясь убрать любые следы влажного жара. Кэт что-то взволнованно пробормотала по-испански, забирая бумажное полотенце из рук Лайлы. Жан увидел слишком знакомый красный цвет свежей крови, прежде чем Кэт приложила полотенце к носу Лайлы. Жан крепко скрестил руки на груди, наблюдая и ожидая неизбежного возмездия. Когда Кэт наконец убедилась, что кровотечение остановилось, она оттолкнула Джереми со своего пути и ткнула пальцем в лицо Жана. — Никогда больше не смей ее бить, — сказала она без капли своего обычного добродушия. — Ты понял? — Не могу обещать, что не буду, — сказал Жан. Кэт немного подождала, а затем спросила: — Ты даже не собираешься извиниться? Конечно, она не ждала извинений, но Жан, вглядевшись в ее запрокинутое лицо, не увидел ничего, кроме подавленного разочарования. В ней не было жестокости, несмотря на напряжение в плечах и то, как быстро она подошла к нему. Жан хотел высмеять ее за слабовольность, но его: — Намекаешь, что слов будет достаточно, чтобы все уладить? —прозвучало более чем странно. — Кровь утоляется только кровью; слова не считаются раскаянием. — Ты это серьезно? — спросила Кэт, но, возможно, уже знала ответ, потому что продолжила: — Да, я чертовски зла, но даже я знаю, что ты не хотел этого делать. От пощечины никто из нас не почувствовал бы себя лучше, так что забудь об этом прямо сейчас. — Я не понимаю. — Ты не в порядке, — сказала Кэт. — Ты это видишь, да? Жан посмотрел мимо нее на Лайлу. Она, по крайней мере, должна была быть готова к возмездию, но девушка держалась на расстоянии. Выражение ее лица было острым и любопытным. Жан не был уверен, что с этим делать, но он предложил послушное: — Мне жаль. — Я не хотела тебя напугать, — ответила она. Лайла дала ему время придумать опровержения или оправдания, но не было смысла лгать, когда все они смотрели друг на друга. Лайла немного расслабилась, когда не последовало никаких возражений, и сказала: — Ты собираешься объяснить, что это было? — Нет, — сказал Жан. — Он и тебя ударил, — догадалась Кэт и ткнула пальцем в грудь Жана. — Это он сделал? — Я был ранен в драке. — Где ты был, черт возьми. Что он тебе сделал? — Я не буду говорить с тобой о нем. — Ты сказал, что я могу спросить о «Воронах», — напомнил ему Джереми. — Мы спрашиваем. — Только не Грейсоне, — подчеркнул Жан и сдержался чтобы не добавить отчаянное:«Пожалуйста». Мольбы никогда не спасали его от жестокости Рико, но тому все равно нравилось это слышать. Воспоминание о голодной улыбке Рико было таким острым, что Жан почти ощущал его своей кожей. На его глазах выражение лица Джереми смягчилось, став печальным и серьезным. Жан отказывался верить, что они так легко оставят его в покое, но когда Джереми заговорил, ему пришлось это осознать: — Значит, не Грейсоне. Прости, если мы тебя расстроили. Жан ждал, когда Джереми снимет маску, но тот лишь отступил на шаг. Через несколько мгновений Кэт вернулась к работе, а Лайла села на табурет рядом с Джереми. Именно она вернула ему нож, и Жан положил пальцы на лезвие, ожидая, когда все это обретет смысл. Слабость и уязвимость были непростительными преступлениями в составе «Воронов», поскольку они были сильны настолько, насколько силен был их самый слабый игрок. Любого, кто оступался или терпел неудачу, приходилось исправлять. То, что он мог так расколоться из-за одного-единственного имени, было непростительным недостатком, и они имели полное право срываться на нем, пока он не научится лучше скрывать свои раны. Вместо этого они спокойно вернулись к тому, чем занимались до телефонного звонка. Наконец Джереми спросил: — Ты хочешь поговорить об Уэйне? По крайней мере, Уэйн был нейтральной темой, и это отвлекало его от мыслей о темных комнатах и крови. Жан медленно перебирал остальные свои «перцы», рассказывая им о злобном нападающем. Статистика была очевидной отправной точкой, хотя они, вероятно, имели смутное представление о его показателях, поскольку встречались с «Воронами» только на чемпионатах. После этого было тревожно легко поделиться более субъективными воспоминаниями об этом человеке. Он не должен был, он знал. То, что произошло в «Гнезде», должно остаться в «Гнезде». Но Жан не был «Вороном», а Уэйн был мертв. Проблема была в следующем: как только Жан начал рассказывать о Уэйне, ему стало легко говорить о Сергио, Брайдене и Луисе. Возможно, это было сделано для того, чтобы заполнить тишину, и его новые товарищи по команде не просили у него больше, чем он хотел дать, но если он говорил о «Воронах», то не мог думать о Грейсоне. «Троянцы» слушали с непоколебимым, пристальным интересом, который сильно тревожил Жана, поскольку он еще много лет назад понял, что не может сказать ничего ценного. Жан был почти благодарен, когда у него закончились все, что можно было нарезать кубиками, и, наконец, появилась причина оставить это позади. Он уже дошел до кухонной двери, когда его остановил тихий голос Джереми: — Ты действительно заботишься о них. Жан замер, но не оглянулся. Джереми потребовалось еще мгновение, чтобы снова обрести дар речи, и все, что он смог выдавить, это нерешительное: — Несмотря на все недоброе, что они говорили о тебе этой весной, ты все еще заботишься о них, не так ли? — Я ненавижу их, — сказал Жан и ушел. Это была суровая правда, это была откровенная ложь. Как он мог заставить этих свободных духом детей понять? Он чуть было не направился в свою спальню, но мысль об этом тихом месте с одноместной кроватью вызвала у него нестерпимое отвращение, так что вместо этого он направился в гостиную. Она была захламлена и хаотична, но казалась обжитой. Он чувствовал присутствие других людей. Не имело значения даже то, что их не было рядом — этого было достаточно, чтобы заглушить одиночество, разъедающее его сердце. Он подошел к окну и резким движением руки отдернул плотную штору. Ему хотелось света, но все равно его немного поразило то, насколько ярко было снаружи. Жан устроился на мягком сиденье, с удовольствием понаблюдав с минуту за окружающим миром, а затем, наконец, достал из кармана телефон. Жан пролистал свой короткий список контактов, пока не нашел Рене. Его мысли были слишком громкими, но он не потрудился облечь их в слова. Вместо этого он напечатал то же самое сообщение, которое отправлял ей в прошлом семестре больше раз, чем мог сосчитать, когда ему нужны были ее слова, чтобы отвлечься: «Скажи мне что-нибудь». Рене потребовалась всего минута, чтобы ответить, и Жан сидел и смотрел, как на него обрушивается шквал сообщений. Она рассказала ему о новом доме Стефани, угловой участок которого примыкал к лесопарку. Время от времени она видела оленей на заднем дворе, но еще не успела их хорошенько сфотографировать. Белки и птицы, по-видимому, вели тотальную войну за кормушки во дворе, сколько бы Стефани и Рене их ни установили, чтобы успокоить. Она все продолжала и продолжала рассказывать о своей жизни, и он использовал ее как спасательный круг, чтобы отвлечься от своих мыслей. Когда у Рене закончились темы, она не стала задавать ему тот же вопрос в ответ. Она знала, что он написал ей, чтобы не думать, и поэтому не стала бы так беспечно отвечать ему. Все, что она прислала, было: «Сегодня пятница, 18 мая. Где ты сейчас?» Он знал, что она примет любой ответ: где были его мысли или где он был в буквальном смысле. Жан решил добавить немного правды и написал в ответ: «Уэйн Бергер покончил с собой сегодня на сеансе терапии». Он снова выглянул в окно, следя за тем, как лучи вечернего солнца отражаются от окон и машин. Отсюда Жан не мог видеть людей, но отдаленно слышал возбужденные крики, свидетельствующие о том, что где-то веселится толпа молодежи. Скорее всего, в голубом доме внизу улицы; тот дом казался самым популярным местом жительства, когда они с Кэт ходили туда и обратно в продуктовый магазин. Лос-Анджелес был чудовищем, слишком большим, слишком шумным и слишком беспокойным. «Троянцы» были странными и необычными. В его спальне стояла картонная собака, к которой Джереми относился как к члену семьи. Жан ничего из этого не понимал, но в глубине души осознавал, насколько это было прекрасно. Это было гораздо больше, чем он заслуживал. Жан боялся этого так же сильно, как и хотел; мысль о том, что теперь это его жизнь, была ужасающей. Он задавался вопросом, где живет Уэйн и зачем он вернулся домой. Он потерял свой титул, своего Хозяина и своего Короля, но неужели там, где он жил, не было солнечного света, не было открытого неба, на которое можно было бы смотреть с головокружительным удивлением? Бежал ли Уэйн от того, кем он стал, или его убила мысль о возвращении в Эвермор после того, как он почувствовал вкус свободы? Жан не знал. Он никогда не узнает. Это не имело значения. Это не вернуло бы его обратно. «У него остался всего один год», — написал Жан Рене, — «И он не смог этого сделать». трус, ничтожество, предатель, продажная шлюха, отвергнутая им Почему его должно волновать, что «Вороны» развалились? *** Десять дней спустя Джереми наконец освободили от всех обязательств, которые удерживали его в отъезде, и он появился в доме с чемоданом одежды и самой солнечной улыбкой на лице. У Жана все еще оставались два пустых ящика в комоде и больше половины свободного места в шкафу, так что Джереми быстро заполнил пустующее пространство своими вещами, пока Жан наблюдал за ним. Наконец Джереми засунул свой пустой чемодан в дальний угол шкафа и торжественно посмотрел на Жана. — Спасибо! Я постараюсь не слишком путаться под ногами. — Ты мой партнер, — напомнил ему Жан. — Ты должен быть под ногами. Джереми на мгновение задумался. — Кто был твоим напарником в «Воронах»? Жан отвел взгляд и слегка нахмурился, когда заметил Баркбарка. У Джереми появилась привычка при каждом визите забирать собаку в спальню, несмотря на то, что Жан всегда возвращал ее в гостиную. Он пересек комнату и развернул фигуру так, чтобы ее немигающий взгляд был направлен на стену. Раздражаться из-за бессмысленного оформления было легко, и это облегчило ответ Джереми на вопрос по доверенности. — После ухода Кевина я занял его место рядом с Рико. Благословение и проклятие: Рико был вынужден умерить свою жестокость, когда слабая игра Жана привела к тому, что они оба были наказаны, но он принял вызов более утонченной жестокости. Когда-то этот талант был присущ Кевину, которого невозможно было заметить, из-за пристальных объективов камер. Джереми кивнул. — Я полагаю, что вы поддерживаете идеальный порядок на корте. Но раньше вас было только трое, не считая той короткой выходки с Нилом, которая вызвала столько шума на Рождество. Кто был до Рико, или на этот вопрос сложнее ответить? Ты сказал, что Вороны оценивались каждый семестр, да? Жан повернулся к нему лицом. — У меня был только один шанс. Не из-за недостатка стараний, конечно. Несмотря на трения между ним и остальной линией защиты, Жан отлично сыграл на корте, набрав 3 очка, а не 4. Даже Жасмин добилась места рядом с ним, намереваясь перелезть, чтобы заслужить одобрение Рико. Но из всех «Воронов», которые пытались, только у двоих был реальный шанс стать постоянными партнерами Жана в долгосрочной перспективе, и Жан смог пережить только одного из них. Предполагалось, что Зейн станет временным решением, хотя они оба слишком многое потеряют, если их переведут на другое место. Зейн хотел быть лучшим и играть с лучшими, и он пообещал встать между Жаном и Грейсоном, несмотря ни на что, при условии, что Жан поможет ему заработать один из желанных номеров Рико. Они посвятили друг другу годы, сражаясь, споря и подталкивая все сильнее и быстрее, и Жан искренне верил, что Рико одумается и поставит на Зейна номер еще до окончания университета. Но он не рассчитывал на то, что Рико найдет Нила. Как только Нил украл номер, который, по мнению Зейна, принадлежал ему по праву, пути назад не было. Жан посмотрел на дверной проем, почти ожидая увидеть Грейсона, прислонившегося к косяку с ухмылкой пожирателя дерьма на лице. Воспоминание о том, как Зейн отвернулся от него и позволил Джонсону наброситься на Жана с нетерпеливым: — По крайней мере, будь потише. Я должен быть на корте через два часа, — все еще было достаточно разрушительным, чтобы четыре месяца спустя он выбыл. — Жан? — позвал Джереми. Жан понял, что он не ответил на вопрос. Он с трудом сглотнул, борясь с тошнотой, и сказал: — Зейн Ричер. Обычно первокурсников сначала переводят к пятому курсу, чтобы помочь освоиться в «Гнезде», но я был так мал, что они боялись, опуститься вниз из-за меня. Зейн тогда был младше, так что разрыв был не столь заметен. — Ричер, — сказал Джереми с болью в голосе. — Он очень хорош. И к тому же очень жестокий. — «Ворон», — напомнил ему Жан, пока он искал вторую кровать. — Именно этому нас учили. — Я думаю, что отучить тебя от этого будет не просто, — сказал Джереми. — Если бы ты научился играть в этот вид спорта так, как в него нужно играть, — сказал Жан, оставив его замечание без ответа. Не было смысла повторять этот аргумент; улыбка Джереми была широкой и искренней. В конце концов, не имело значения, какими они были дураками. «Троянцы» по-прежнему оставались второй лучшей командой, которая в этом году была на пути к первому месту, и, хорошо это или плохо, Жан согласился смириться с их нелепыми ограничениями. — Кстати, о развлечениях, — сказал Джереми, — посмотрим, в какие неприятности мы можем вляпаться. Было бы слишком — надеяться, что он имел в виду экси, особенно учитывая, что Жан все еще занимался выздоровлением, но Моро предпочел бы что-нибудь поинтереснее настольной игры, которую выбрал Джереми. Кэт помогла ему расставить игровое поле на кофейном столике в гостиной, пока Лайла приносила напитки для всех с кухни. Как бы Жан ни смотрел на это, игра казалась бессмысленной. Ничего в ней не требовало рефлексов или мгновенных суждений; ему даже не нужно было запоминать правила, так как каждому игроку выдавалась контрольная карточка для любого хода. Они были на полпути, когда телефон Джереми зазвонил, и тот просмотрел сообщение. — Похоже, на этой неделе Лукас наконец-то возвращается домой. — доложил он и толкнул Жана ногой. — Коди хочет знать, могут ли они сначала приехать на денек, чтобы Лукас мог хорошенько тебя рассмотреть. Он немного беспокоится о том, что в составе будет «Ворон», после того как увидел, каким вернулся его брат, и Коди угрожает устроить бунт, если кто-нибудь еще встретится с тобой раньше, чем они. Что думаешь? — Они мои товарищи по команде, — сказал Жан. — Я должен с ними встретиться. Лайла подумала над этим. — Если Лукас так беспокоится, нам стоит пойти куда-нибудь в нейтральное и общественное место, где, по его мнению, Жан должен вести себя прилично. — На пляж? — Предложила Кэт, с серьезным видом оглядывая доску, прежде чем передвинуть свой жетон на несколько ячеек. — Ты купила какие-нибудь плавки, да? — Я еще не дошла до конца списка, — призналась Лайла. — Кто-нибудь из вас может сходить с ним за покупками завтра. Я все еще уставшая после последней поездки. — Нет, — сказал Жан. — Я не умею плавать. Они в ужасе уставились на него. Джереми первым обрел дар речи и недоверчиво спросил: — Не хочешь или не можешь? Когда Жан только молча уставился на него в ответ, Джереми попытался снова. — Различие имеет значение — тренер Лисински дважды в неделю водит нас в бассейн в Лионе на утренние тренировки, занятия аквааэробикой, круговые тренировки и тому подобное. У Жана сжался живот. — Что? Кэт с энтузиазмом кивнула. — Это потрясающая тренировка. Призрак руки Рико на горле, удерживающей его голову неподвижно, пока сверху льется вода, был настолько явственным, что он ожидал услышать голос Рико у своего уха. Жан уткнулся лицом в сгиб локтя и заставил себя кашлянуть, желая убедиться, что его легкие все еще работают. Я Жан Моро. Я не Ворон. Меня нет в Эверморе. Этого было недостаточно. Он чувствовал, что с него сдирают кожу, и все болело так, как бывало только после ножа Рико. Каждый дюйм его тела был обнажен. Его мысли метались между Рико и Нилом, мокрой тряпкой и скользким полом в ванной, а также веревкой, впившейся в руки, от отчаянных попыток сопротивляться. Желание перегрызть себе горло, чтобы облегчить доступ к легким, было настолько невыносимым, что ему пришлось схватиться за собственные лодыжки, пытаясь удержаться. Цепи заскрипели, ящик задребезжал. Если он как следует не подышит, его грудная клетка вот-вот прогнется. тону, я тону, я— — Жан? — позвал Джереми. — Эй. Ты в порядке? Как он мог быть таким? Он был в миле от корта, без экипировки и с тремя заживающими ребрами. Жестокость в его воспоминаниях и страх в его костях не имели выхода; он сломается под их тяжестью, если не сможет избавиться от этого. — Я хочу пробежаться, — сказал он, думая, — «Как я могу бегать с водой в легких?» Джереми поднялся и протянул ему руку. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Жан смог ослабить свою смертельную хватку настолько, чтобы дотянуться до него, и Джереми потянул его за собой. Он вскочил на ноги с легкостью, которой Жан сам от себя не ожидал. Джереми пошел обуваться, а Моро отправился в свою комнату за рубашкой попросторнее той, что была на нем. Кэт и Лайла стояли, прижавшись друг к другу, в дверях гостиной, когда Жан вернулся, но он проигнорировал их немигающие взгляды и принялся натягивать кроссовки и завязывать шнурки. Они с Джереми пробежали круг по кампусу, затем еще один, который продолжился на стадионе. Вид самолета, стоящего на восточной границе парка искусств, заставил Жана притормозить. Джереми проследил за его растерянным взглядом и начал объяснять, но Жан был пока не в настроении разговаривать. Он отмахнулся от Джереми и снова прибавил скорость, а капитан молча пристроился рядом с ним. Когда они вернулись в Вермонт и Джефферсон, то наконец сбавили темп, чтобы размяться, и Джереми воспользовался паузой, чтобы высказаться: — Если это будет проблемой, мы можем поговорить с тренером, — сказал он. Жан вытер пот с лица рукавом. — Это не будет проблемой. — Пять миль, которые мы только что пробежали, говорят об обратном — Это не будет проблемой, — повторил Жан. — Я этого не допущу. Джереми изучал его с тревожной напряженностью. — Я хочу помочь тебе, Жан, но ты должен мне позволить. Я не умею читать мысли, понимаешь? — он подождал, как будто надеялся, что эта просьба заставит Жана передумать, и вздохнул, когда тот только уставился вдаль в угрюмом молчании. Вместо того, чтобы настаивать, он предложил: — Нам не обязательно встречаться на пляже. Есть много других мест. — Пляж будет замечательным — сказал Жан. — Конечно, — согласился Джереми тоном, говорившем о том, что он вовсе не убежден, но он не стал вдаваться в подробности. Они шли домой в нерушимом молчание. Джереми уступил право принять душ Жану, чтобы уладить все с Коди. Жан включил воду, прежде чем раздеться, но две минуты стоял молча, наблюдая, как струи потоками стекают в канализацию. В большинстве случаев Жан приходил и уходил так быстро, как только мог. В плохие дни, когда его избивали до полусмерти и его ноющие мышцы нуждались в тепле, он мог выдержать более продолжительный душ, как можно дольше не подставляя голову под воду. По-прежнему оставалось неясным, сохранит ли он контроль, но присутствие «Воронов» помогало. Существовали границы, которые Рико не стал бы пересекать при свидетелях. Сегодня у Жана никого не было, и чем дольше он медлил, тем больше его мысли возвращались к предстоящему июлю. Он поковырял пальцами в боку, над ребрами, в поисках остаточной боли, которая могла бы успокоить его, но вернулся ни с чем. Наконец у него не осталось причин откладывать душ, но он вымылся настолько быстро, что на выходе все еще чувствовал себя грязным. Это было недозволительно быстро, и Жан поддался слабости достаточно надолго, чтобы опуститься на колени в ванне после того, как выключил воду. Он стоял так до тех пор, пока у него не заболели и не онемели ноги, слушая, как его сердце отбивает оглушительное стаккато в ушах, и гнал свои мысли так далеко, как только мог.