Солнцекорт

Жан Поскольку ни Жан, ни Лукас не хотели оставаться на скамейке запасных в течение следующих четырех месяцев, они заключили негласное соглашение и просто игнорировали друг друга на следующий день. Учитывая, что Жан все еще был в группе Ксавье в тренажерном зале и они играли на одной позиции на корте, было довольно легко добиться успеха, не отвлекая остальную команду. Лукас держал свой острый язык за зубами, Жан отдавал ему пас, когда были лучшие моменты во время игр, и они переодевались в раздевалке, разделенные как минимум двумя телами. К лучшему это или к худшему, но безвыходное положение привело к тому, что тренеры смогли сосредоточить свое внимание на Жане, а точнее, на своих проблемах с тем, как он играл на их площадке. В четверг днем, тренер Риманн присоединился к своей команде на корте для проведения тренировки. На нем был только шлем для защиты, и он расхаживал вдоль стен, наблюдая за Жаном, как ястреб. Каждый раз, когда Жан делал что-то, с чем Реманн был не согласен, — грубые зацепы, движения спина к спине и большее соприкосновение, чем допускает футболка, — он коротко свистел в серебряный свисток. Тренер не утруждался и не останавливал его, полагая, что Жан воспримет шум как необходимость исправления. Поначалу это просто раздражало, но по мере того, как день клонился к вечеру, постоянные предупреждения казались нападающим все более и более забавными, а Жану наоборот. Веселые возгласы «Ой!» и «Ты справишься!» от его товарищей по команде никак не улучшали настроения. Он был вынужден подвергать сомнению каждый свой шаг, но всякий раз, когда он колебался, обдумывая действия, он рисковал отстать и потерять контроль над игрой. Было легко использовать мышечную память, но это что неизбежно приводило к очередному критическому твиту от свистуна Ремана. Джереми был достаточно умен, чтобы не отпускать подобных замечаний, но, к несчастью, он стал четвертой жертвой Жана за день. Удивленное — «Ой», — Джереми это были не те веселые насмешки, от которых Жан страдал весь день, но с него было достаточно. Жан обхватил Джереми плечом и ракеткой за руку, чтобы опрокинуть на спину. Джереми застонал, сильно ударившись об пол, и игра прекратилась, когда «Троянцы» отреагировали на гулкий удар. Жан опустился на колени рядом с Джереми, чтобы подождать, и положил ракетку на землю перед ним. Джереми приподнялся на руках, когда Реманн направился в их сторону. Жан почувствовал его испытующий взгляд, но не потрудился ответить тем же, вместо этого изобразив спокойное лицо смотрящее в безопасную точку на другом конце площадки. Реманн присел на корточки по другую сторону ракетки Жана и сначала посмотрел на Джереми. — Все в порядке? — спросил он. Когда Джереми кивнул в знак согласия, главный тренер задумчиво посмотрел на Жана. — Похоже, все пошло не так, как предполагалось. — Мне жаль, тренер, — сказал Жан. — Тебе действительно жаль, или ты говоришь это, потому что думаешь, что я хочу это услышать? — Я не люблю проигрывать, тренер. — На это потребуется время, — сказал Реманн и постучал по свистку, висевшему у него на шее. — Это не попытка пристыдить тебя, это способ помочь. Я не думаю, что ты можешь видеть, в каких местах мы расходимся друг с другом. Теперь, когда мы оба лучше понимаем, как много еще предстоит сделать, мы можем разбираться с этим по одному нарушению за раз. Кажется, слишком многое нужно исправить одним махом. Ты готов продолжать или тебе нужен перерыв, чтобы проветрить голову? — Я буду играть столько, сколько вы мне позволите, тренер. — Тогда поднимись с колен и приступим к делу, — сказал Реманн, вставая. Жан подобрал свою ракетку по пути наверх и протянул ее в качестве подарка. Реманн принял ее и повертел в руках, пока Джереми поднимался на ноги. Жан терпеливо ждал, но Реманн только внимательно осмотрел ее. Он потянул за сетку, чтобы проверить натяжение, и сжал головку в поисках трещин, прежде чем вопросительно посмотрел на Жана. — Я что-то упускаю, — сказал он. — Что мне с этим делать? Он был не первым тренером, которому нравилось заставлять своих игроков просить об этом, но Жан не ожидал такой садистской жилки от человека, столь широко почитаемого в NCAA. Было скорее приятно, чем огорчительно заглянуть за эту маску; лучше покончить с догадками сейчас, когда у него впереди еще два года под опекой Ремана. Жан отвел взгляд в сторону и послушно ответил: — Раскаяние, тренер. Реманн молчал, наслаждаясь ожиданием, но тут Джереми вмешался, недоверчиво воскликнув: — Господи, Жан. — он выхватил ракетку из рук Ремана с такой смелостью, что Жан отскочил от него на два быстрых шага. Джереми протянул свободную руку к Жану, стараясь не прикасаться, и подчеркнул: — Он не собирается тебя бить. Хорошо? Мы здесь так не делаем. Ты сказал, что постараешься работать лучше, и нам этого достаточно. Взгляд Ремана был таким тяжелым, что Жан едва мог дышать под его весом, но он рискнул холодно сверкнуть глазами в сторону Джереми: — И снова ты думаешь, что слов достаточно, когда очевидно, что это не так. Я подписал контракт, обязавшись соблюдать ваши стандарты, и всю неделю обещал вести себя хорошо, но я постоянно обманывал ваше доверие и отказывался исправляться. Сегодня я совершаю те же ошибки, что и в понедельник. — Только не говори мне, что ваши тренеры били вас ракеткой, — сказал Реманн. Это было опасно, но Жан воспринял это «не надо» буквально и держал рот на замке. Реманн выдержал молчание всего несколько секунд, прежде чем потребовать: — Посмотри на меня прямо сейчас. Я задал тебе вопрос. Это был не вопрос, но Жан знал, что лучше не поправлять его. Он заставил себя встретиться взглядом с Реманом и говорить как можно более нейтральным тоном. — Они сделали все необходимое, чтобы мы выступили наилучшим образом, тренер. — Что бы там ни было… — Реманн оборвал фразу на полуслове и отвернулся от них, чтобы взволнованно отбивать ритм своим свистком. Жан никогда раньше не видел, чтобы тренер нервничал, и не был уверен, как реагировать на этот намек на слабость. Он снова взглянул на Джереми, от мрачного выражения лица которого не было никакого толку, и снова перевел взгляд на Реманна, до того, как тренер понял, что отвлекся. Прошла почти целая минута, прежде чем Реманн успокоился настолько, что перестал двигаться, и он жестом подозвал Джереми. Тот молча протянул Жану ракетку, и Жан медленно взял ее у него. — Повторим еще раз, — сказал Реманн и ушел. Жан подождал, пока он не окажется за пределами слышимости. — Я не понимаю. — Поверь нам, — устало сказал Джереми. — Мы тоже не понимаем. У Жана возникло ощущение, что они говорят о двух разных проблемах, но у него не хватило сил спросить. Вместо того, чтобы отправить обе команды на штрафные точки за неспортивное поведение Жана, Реманн перезапустил всю игру и отправил их всех на исходные позиции. Жан выдержал несколько испытующих взглядов, направляясь через площадку к своей линии. Он не был уверен, слышал ли их кто-нибудь или между ними было достаточно пространства, чтобы заглушить разговор. Как бы то ни было, никто не был настолько безрассуден, чтобы спросить. Прошло полчаса, прежде чем раздражение покинуло голос Ремана. Теперь, когда Реманн собирался сосредоточиться на одной проблемной области за раз, свистков стало меньше, а промежутки между ними — больше. Сегодняшняя тренировка принадлежала Жану. Его привычка просовывать ногу между Джереми каждый раз, когда они останавливались, чтобы понаблюдать за своими товарищами по команде. Это был легкий способ подставить подножку и увести соперника с корта с травмами, и это была одна из первых стоек, которым обучали «Воронов». Избавление от этой привычки требовало сознательных усилий, но если бы это было единственное, что Жану нужно было изменить сегодня, он мог бы потратить силы на исправление, не жертвуя при этом своей игрой. Наконец тренировка закончилась. Реманн подозвал Жана, в то время как остальные игроки отправились в душевые. Лисински нигде не было видно, но Хименес и Уайт обменивались впечатлениями, следуя за своими игроками в раздевалку. Реманн сел на скамейку запасных и подождал, пока Жан поравняется с ним. Жан сел только тогда, когда Реманн жестом пригласил его сделать это. Реману потребовалась всего минута, чтобы собраться с мыслями, и он изучающе посмотрел на Жана. — Просто, чтобы ты знал, мы попросили Эдгара Аллана прислать полную медицинскую карту еще в апреле. Они согласились и даже дали нам номер для отслеживания посылки, но почему-то посылка так и не дошла до нас. Что-то подсказывает мне, что это не было случайностью. Что ты думаешь? — Я не знаком с местной почтовой системой, тренер, — сказал Жан. — Кто-то из ваших тренеров сломал тебе ребра? — Я получил травму в драке, тренер. — Забавно, что ты все еще называешь случившееся таким образом, хотя Кевин сказал Джереми, что это была дедовщина, — сказал Реманн, и Жан пожелал Королеве Корта[1] тысячи мучительных смертей. Реманн мысленно выслушал это, прежде чем продолжить: — Я собираюсь спросить тебя еще раз, и надеюсь, что ты будешь более честен со мной. Это ваши тренеры сломали тебе ребра этой весной? — Нет, тренер, — сказал Жан. Реманн продолжал изучать его, словно взвешивая правдивость этого ответа. — Ты должен знать, что Джеки позвонила Эдгару Аллану, чтобы расспросить об их программе обучения. Она не забыла попросить привести примеры эффективных дисциплинарных мер. Оказалось, что в кампусе Эдгара Аллана нет ни одного бассейна. Ты не хочешь это объяснить? На мгновение Жан почувствовал вкус мокрой ткани. Его самообладание пошатнулось, но Жан крепче сжал пальцы и сказал: — Нет, тренер. — Вот в чем дело, — сказал Реманн. — Я не хочу требовать от тебя больше, чем ты готов мне дать, но рано или поздно мне придется задать несколько действительно неприятных вопросов. Я надеюсь, что мы сможем прийти к какому-то взаимопониманию, прежде чем дойдем до этого момента, потому что мне нужно, чтобы ты понял, что я бы не стал совать нос в чужие дела, если бы не чувствовал, что должен это делать. Теперь ты один из моих детей. Я стараюсь поступать с тобой правильно, но это требует от нас обоих некоторой отдачи. Ты понимаешь? Жан хотел промолчать, но послушно сказал: — Да, тренер. — Тогда можешь быть свободен. Я и так слишком сильно тебя задержал. Сегодня ты отлично поработал. Несмотря на то, что Жан пришел в душ после всех, он все равно вышел первым с небольшим отрывом. Он вытерся и оделся так быстро, как только смог, и направился к ряду нападающих, когда в раздевалку вошли первые его товарищи по команде. Джереми всегда отставал от Жана на полдюжины человек из-за того, что болтал, когда должен был мыться, но Жан предпочитал ждать, анализируя ошибки, допущенные за день. Лукас добрался до Жана раньше Джереми, и напряженное выражение его лица никак не улучшило настроения Жана. Жан не упустил из виду, что Набиль замер на случай, если ему понадобится вмешаться; судя по нетерпеливому взгляду, который бросил на него Лукас, он тоже это заметил. Заметил ли он так же задумчивые взгляды, которые Дерек и Деррик бросали ему в спину, или нет, это уже другая история, но Жан не отрывал глаз от лица Лукаса и ждал, когда выясниться с чем же связан этот нежелательный визит. — Мне нужно с тобой поговорить. Без… — Лукас жестом указал на своих любопытных товарищей по команде. — Ты можешь задержаться сегодня на несколько минут? Его первой мыслью было отказаться, но Жан обратил внимание на напряженную линию его рта и ссутулившиеся плечи. Это был не гнев, а тревожное ожидание. Жан предпочел бы первое, но он сам себя подставил, заставив Лукаса потребовать ответов от Грейсона. Жан посмотрел на телефон, который Лукас сжимал так, что побелели костяшки пальцев, и почувствовал, как его утомляет предстоящий разговор. — Привет, Лукас, — весело и громко сказал Джереми, выходя на площадку и направляясь к своему шкафчику. — Сегодня ты неплохо поработал. Жан смутно осознавал, что Лукас задал ему вопрос, но ход его мыслей прервался где-то на влажных веснушчатых лопатках Джереми. У Джереми начали пробиваться корни волос, и теперь это было более заметно, потому что после душа его волосы прилипли к голове. Жан смотрел, как струйка воды стекает по голой спине к полотенцу, обернутому вокруг бедер, а затем недовольное ворчание, которое издал Лукас, напомнило Жану, что у него есть более важные поводы для беспокойства. Он с усилием вернул свое внимание к отвратительному товарищу по команде, в то время как Джереми принялся за прическу, проводя руками по волосам. — Ну и что? — потребовал ответа Лукас. — Да, — сказал Жан, хотя презрение, написанное на лице Лукаса, вызывало у него желание назло отказаться. — Я подожду. Лукас стремительно удалился, нападающие вернулись к своим занятиям, а Джереми бросил любопытный взгляд на Жана. — Все в порядке? — Это мы еще посмотрим, — сказал Жан. Большая часть команды и два тренера уже ушли, прежде чем Лукас снова пришел его искать. Теперь он выглядел еще более встревоженным, чем десять минут назад, и Жан подсчитал, что их шансы выйти из этого разговора невредимыми равны нулю. Он встал, когда Лукас не подошел, и положил руку на плечо Джереми, когда тот двинулся следом. Лукас засунул руки в карманы и бросил на Джереми настороженный взгляд. — Только Жан, — сказал он. — Дай мне несколько минут. — Да? — Спросил Джереми у Жана. — Через пять минут, — пообещал Жан и направился к Джонсону. Он ожидал, что Лукас отведет их в другой конец раздевалки или, может быть, в одну из комнат для собраний, но Лукас направился к двери и по туннелю к выходу. Лукас проскочил между машинами Ремана и Лисински, чтобы добраться до внешних ворот, и хотя Жан без колебаний последовал за ним, он отказался проходить через них. Сам Лукас, казалось, был доволен тем, что остановился на въезде, держась одной рукой за ворота, а другой за забор, и смотрел на несколько машин, все еще разбросанных по стоянке. — Я поговорил с Грейсоном, — сказал Лукас. — Во всяком случае, пытался. Он все еще не хотел со мной разговаривать. — Неожиданная сдержанность, — сказал Жан, — Но это не моя проблема. — Он не хотел разговаривать со мной, — повторил Лукас с нажимом. Жан уставился на него, слыша слова, но отказываясь вникать в них. Отрицание могло спасти его лишь на короткое время, и он проследил за взглядом Лукаса, направленным на машину, припаркованную рядом с забором. Он понял, что сейчас произойдет, когда открылась водительская дверь, но ничего не мог поделать, кроме как стоять как вкопанный, пока Грейсон выбирался из машины и направлялся в их сторону. Свобода ничуть не утихомирила его пыл; месяцы разлуки ничуть не укротили ярость. Жан смотрел на человека, который отчаянно хотел причинить ему боль и который прекрасно знал, где находятся его шрамы. Жан не чувствовал асфальта под ногами и теплого ветра, треплющего его волосы. Там, где должен был находиться его мозг, был лед, а в груди, словно червь, ползла липкая тошнота. Загремел металл, когда Лукас снова закрыл ворота. Жан мог бы сказать ему, что никакая дверь не сможет удержать Грейсона, но он задыхался от воспоминаний и не мог подобрать слов. Грейсон замедлил шаг и остановился с другой стороны, но это не было проявлением послушания или сдержанности. Судя по выражению его лица, он просто наслаждался эффектом, который производило на Жана его присутствие. Жан попытался вспомнить, как он выглядел в январе, весь в синяках и крови, но это никак не помогло ему успокоиться. — Ты сказал, что просто хотел поговорить, — напомнил Лукас Грейсону. — Ты можешь поговорить с ним оттуда. Грейсон вцепился пальцами в ограждение. — Ты мне кое-что должен, Жанни. Прозвище Зейна, произнесенное Грейсоном, заставило Жана с трудом сглотнуть, борясь с приступом желчи. — Пошел ты. Зейн выиграл этот конкурс, а не ты. — Он здесь не для того, чтобы требовать это, — сказал Грейсон. — Это я. Я вернусь в «Гнездо» через два дня, и ты убедишься, что они проявят ко мне должное уважение. — Я не буду лгать ради тебя. — Ты расскажешь всем, что мне обещали место в «Идеальном корте», или я приду туда, сдеру кожу с твоего лица и трахну твой чертов череп. Ты понимаешь? Я знаю, где ты играешь. Я знаю, где ты живешь. Кто теперь защитит тебя? — Господи, Грейсон… — начал Лукас, но Грейсон уже двигался. Он навалился на ворота всем своим весом, и Лукас не был готов его удержать. Он слегка вскрикнул, когда его отбросило назад, но Жан не остался рядом, чтобы помочь ему. Он побежал к выходу со стадиона, зная, что будет недостаточно быстр. Его пальцы задели клавиатуру, прежде чем чья-то рука схватила за плечо и развернула. Первый удар пришелся ему в челюсть, отбросив его к стене стадиона, и Жан отбивался, как зверь в клетке. Грейсон провел рукой мимо рук защищаюх Жана и, схватив его за лицо, ударил головой о твердую стену. Мир закружился в тошнотворном тумане, затем сузился до слишком яркого фокуса, когда Грейсон сильно укусил его за шею и плечо. Крик, вырвавшийся у Жана, был скорее звериным, чем человеческим, он судорожно вцепился пальцами в лицо и горло Грейсона. Лукас появился из ниоткуда, схватил брата за руку и потянул к себе. — Прекрати, — в отчаянии попытался он. — Грейсон, прекрати! Грейсон отпустил Жана ровно настолько, чтобы накричать на брата. Трех ударов было достаточно, чтобы сбить Лукаса с ног, и Грейсон успел отскочить прежде, чем Жан отошел от стены более чем на два шага. Грейсон схватил его лицо обеими руками и большими пальцами прочертил на щеках страшные линии, снова прижав к стене. Жан схватил его за запястья, прежде чем Грейсон успел выцарапать ему глаза, и изо всех сил ударил Грейсона головой. Когда он отступил на шаг, Жан потащил его за собой, но Грейсон пришел в себя прежде, чем смог высвободить руки. Грейсон впился ногтями в стену, снова отталкивая Жана. Жан изо всех сил пнул его по лодыжке, когда они были так близко друг к другу, и Грейсон в ответ ударил его головой о стену с такой силой, что у Жана заболели зубы. — Дай мне мой гребаный номер, — сказал Грейсон. — Он не твой, — выдавил Жан. — Пошел ты. Это был неверный ответ. Грейсон укусил Жана за левое запястье с намерением сокрушить до конца. Жан попытался высвободить руку, и ноготь большого пальца Грейсона задел мягкую кожу в уголке его глаза, когда хватка Жана ослабла. Дверь стадиона распахнулась только для того, чтобы резко остановиться, ударившись о скрюченное тело Лукаса, и Грейсон немедленно отступил от Жана. Жан согнулся, обхватив колени, чтобы не упасть лицом на асфальт. Кто-то закричал, и он понял, что узнал голос, но в ушах звенело слишком громко, так что он мог разобрать слова. Он не мог оглянуться, чтобы увидеть, кто по неосторожности спас его; он не мог отвести глаз от крови, медленно стекающей по его руке к пальцам. Жан потянулся к горлу здоровой рукой, и ощущение разбитой, влажной кожи под пальцами чуть не сбило его с ног. Он сделал глубокий вдох, желая убедиться, что не задыхается в подушке, но его легкие были так сдавлены, что в груди горело. Чьи-то руки схватили его за плечи, и Жан отреагировал инстинктивно. Нападавший не ожидал такой силы, и ему удалось отбросить Лисински к ее машине, прежде чем он понял, во что врезалась тренер. Раскаленная добела паника от столкновения с машиной стерла все остальное, и Жан отступил от нее так быстро, как только мог. Первый удар о стену стадиона под лопатки оборвал его жизнь на десять лет, и Жан тут же опустил взгляд. — Извините, — выдавил он из себя. — Простите, тренер, я не… — Хватит, — предупредила она его, и Жан пропустил мимо ушей остальные извинения. Взвизгнули шины, когда Грейсон вырулил с парковки. Лисински бросила разъяренный взгляд вслед своей машине, но, поскольку Лукас, стонущий, сидел у ее ног, а Жан едва держался в вертикальном положении, ей пришлось отпустить его. Секунду спустя она достала телефон, когда опустилась на колени, чтобы заглянуть Лукасу в глаза. — Джеймс, ты нужен нам здесь прямо сейчас, — сказала она и закрыла телефон, ничего не объясняя. Реманн покинул стадион в рекордно короткие сроки, и он пришел не один. Сначала он бросился на Лукаса, так как именно он и Лисински были в поле его зрения, но Джереми, следовавший за ним по пятам, направился прямиком к Жану. Тревога выглядела неуместно на лице, рожденном улыбаться, и Жан отвернулся, прежде чем паника Джереми могла довести его до крайности. Джереми потянулся к нему, но Жан оттолкнулся от стены и пихнул Джереми, убирая его со своего пути. Наконец-то он смог беспрепятственно добраться до двери стадиона, но никто не дал ему код для этой клавиатуры. Дрожащие пальцы снова и снова набирали цифры, похожие на «Воронов». Он знал, что это неправильно. Он не понимал, почему это не сработало. Он не мог перестать пытаться. — Жан, у меня получится, — сказал Джереми, отрывая его руку от кнопок. Жан в оцепенелом молчании наблюдал, как Джереми вводит правильный пароль. Жан приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, и направился в раздевалку так быстро, как только мог, не переходя на бег. Он чуть не сбил с ног двух сбившихся в кучу троянцев, когда протискивался через вторую дверь, но не обратил внимания на их раздраженные крики и продолжил движение. Ему показалось, что он услышал голос Кэт, но она умела ждать. Ей пришлось подождать. У Жана было около тридцати секунд, чтобы избавиться от прикосновения Грейсона, прежде чем ему станет очень плохо. Когда Жан ворвался в душевую, там никого не было, и он задержался только для того, чтобы скинуть ботинки. Жан подошел к ближайшей кабине и изо всех сил повернул ручку. Первый же удар воды в лицо чуть не переломил его пополам, и Жан уткнул голову в сгиб локтя, пытаясь сделать вдох. «Зубы», — подумал он, — «и тонущий», и «Я знаю, где ты живешь». Жан отчаянно тер шею свободной рукой, пытаясь как можно быстрее смыть слюну и кровь. Он годами боролся с жестокостью Рико; он пережил Грейсона в худшие времена. Ему просто нужно было время, чтобы забыть об этом. На мгновение, или два, или десять, чтобы забыть тяжесть рук Грейсона на своем лице и зубы на своей коже. Но из-за руки, которой он прикрывал лицо от воды, ему было трудно дышать, и Жан балансировал между душем «Троянцев» и своей темной комнатой в «Эверморе». — Жан. — сказал Джереми, где-то справа от него. У Жана не было времени. — Посмотри на меня. Я Жан Моро. Я принадлежу семье Морияма. Я буду терпеть. Я буду терпеть. Я буду терпеть. Постепенно он снова замкнулся в себе, загоняя свой страх и душевную боль так глубоко, что почувствовал оцепенение. Напряжение спало с его плеч, и Жан, приоткрыв глаза, нащупал ручку душа. Быстрым движением руки Жан выключил воду, и провел обеими руками по лицу, чтобы смахнуть с себя как можно больше тяжелых капель. Только тогда он повернулся к Джереми, который стоял так близко, что на его рубашке и шортах остались мокрые пятна от брызг. Жан чувствовал себя спокойным, или настолько спокойным, насколько это было возможно, когда он насильно отключился от этого момента, но Джереми все еще выглядел затравленным. — Мне нужно переодеться перед уходом, — сказал Жан. — Дай мне минутку. Джереми встал у него на пути, когда Жан направился к двери. — Жан, остановись. — Дай мне пройти, — сказал Жан. — Мне холодно. — Пожалуйста, поговори со мной. — Мне нечего тебе сказать. — Он причинил тебе боль, — настаивал Джереми, и Жан на мгновение почувствовал благодарность за то, что Джереми воздержался от упоминания имени Грейсона. Жан сделал пренебрежительный жест и снова попытался пройти мимо, но Джереми опять упрямо встал перед ним. — Совершенно очевидно, что с тобой не все в порядке, поэтому, пожалуйста, перестань притворяться, будто мы можем просто игнорировать то, что с тобой происходит. — Перестань смотреть, если это тебя беспокоит, — огрызнулся Жан. Он не был уверен, было ли это неодобрением или обидой, когда уголки губ Джереми слегка дернулись, и Жан заставил себя попытаться подобрать более подходящие слова. — «Вороны» знали, что это не их дело, и они были не настолько глупы, чтобы зацикливаться на чем то подобном. Для всех нас было бы лучше, если бы вы поступили так же. Ответ Джереми был тихим, но решительным: — Я не отвернусь. — Я не хочу, чтобы ты смотрел. Его испугало то, насколько ложно это прозвучало, но у него не было времени задуматься над этим, потому что дверь открылась и вошел Реманн. Главный тренер открыл было рот, но заколебался, увидев, как Жан похож на утонувшую крысу. Немного погодя он жестом пригласил их следовать за ним, но, поймав взгляд Джереми, отвернулся и сказал: — Принеси ему полотенце. Мы будем в медицинском. По пути им пришлось миновать оставшихся «троянцев»: Кэт и Лайлу, конечно же, а затем Трэвиса и Хаою. Жан предположил, что последние двое были теми, на кого он чуть не налетел ранее; они были соседями Лукаса по комнате в летнем общежитии и точно так же застряли здесь, ожидая решения и были правы. Резким жестом Реманн призвал группу к тишине, когда проходил мимо, и Жан, не отрывая взгляда от спины тренера, последовал за ним. Лукас и Лисински были в первом кабинете, поэтому Реманн жестом пригласил Жана пройти во вторую. Джереми, должно быть, бежал, потому что догнал их прежде, чем Реманн успел закрыть дверь более чем наполовину. Джереми протянул полотенце, но сам взялся за ручку, и тренер понял, что означает это напряженное выражение на его лице. Он посмотрел на Жана и сказал: — Тебе решать. Дома или нет? Жан немедленно ответил: — Нет. Джереми ничего не оставалось кроме, как отступить, и Реманн закрыл дверь. Жан взял предложенное полотенце и сел там, куда указал мужчина. Жан даже не подозревал, что здесь есть часы, но теперь слышал их тиканье. Возможно, это были часы. У него уже много лет не было часов, но он все равно проверил свои запястья. Все, что он обнаружил — это неровные линии зубов Грейсона. Жан обмотал руку полотенцем, чтобы не видеть их. Реманн прошелся по комнате, открывая и закрывая ящики в поисках бинтов и антисептиков, которые могли ему понадобиться. Жан попытался взять их у него, но под каменным взглядом Реманна опустил руку и продолжил сидеть молча. Реманн подтащил табурет и принялся за работу, начав с запястья Жана. Закончив промывать и бинтовать его, он попросил Жана проверить его подвижность. Рука болела, но Жан мог поворачивать ее и сгибать пальцы, и этого было достаточно, чтобы лед в груди немного растаял. — Поговори со мной — попросил Реманн, прикладывая к лицу Жана салфетку. — Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, тренер. — С тобой все в порядке? — Да, тренер, — сказал Жан. — Я все еще могу играть. — Я спросил тебя не об этом. Он дал Жану минуту, чтобы придумать что-нибудь получше, и молчание было хуже, чем его вопросы. Жан пошевелил ногой, чтобы привести мысли в порядок, понимая, что выдает себя этим беспокойством, но он не в силах был остановиться. В конце концов ему пришлось прикрыть бинты свободной рукой, чтобы перестать пялиться на них. — Тренер, пожалуйста, скажите мне, что сказать. Я обещаю, что все сделаю правильно. — Я не хочу, чтобы ты все делал правильно, — сказал Реманн, немного отстраняясь и пристально глядя на него. — Я хочу знать, что с тобой все в порядке. Это было достаточно просто. — Я в порядке, тренер. Возможно, он ошибся, потому что Реманн, казалось, застыл на полпути между недоверием и жалостью. Жан заставил себя сохранять спокойствие. Только эта лучшая попытка сохранить невозмутимый вид спасла его, когда Реманн покачал головой и принялся за горло Жана. Жан посмотрел на дальнюю стену, где одна из медсестер повесила черно-белую фотографию в рамке, изображающую одинокую лодку в гавани, и постарался оказаться как можно дальше от этого места. Он подумал о том, чтобы прокатиться по побережью с Кэт. Он подумал о стене с фотографиями на корте «Лисья нора». Он подумал об открытках и магнитах, уничтоженных разъяренными товарищами по команде, и о том, что самообладание Жана угрожающе пошатнулось. Он с трудом сглотнул, борясь с приступом тошноты. Возможно, Реманн услышал, как он поперхнулся, потому что повторил попытку, сказав тихо, но твердо: — Жан. — Я позвоню доктору Добсон. — Этого было достаточно, чтобы заставить Реманна задуматься, и Жан выложил все, что у него было. — Я позвоню ей, как только окажусь дома, тренер. Раздался стук. Реманн закончил закреплять бинты, прежде чем подкатить табурет к двери, чтобы открыть ее. В дверях стояла Лисински, а рядом с ней Лукас. Жану хватило одного взгляда, чтобы понять, что у него сломан нос; Грейсон не нанес ни одного из тех ударов, которые он нацелил на своего брата. Жан хотел убедиться, что Лукас заплатил за свое участие в этом ужасном воссоединении, но все, что он чувствовал — это усталость и холод. Реманн отодвинулся в сторону, чтобы они могли войти и снова закрыть дверь. Жан пропустил мимо ушей обеспокоенные вопросы Реманна и оценку Лисински травм Лукаса. Когда Реманн убедился, что Лукас не собирается сдаваться в ближайшее время, он сказал: — Начни с самого начала. Рассказ Лукаса получился бессвязным, в нем слышались нотки самоцензуры и сожаления. Вчера ему не удалось добиться от Жана внятного объяснения того, что послужило причиной вражды между Жаном и его братом, поэтому он поступил так, как велел Жан, и потребовал правды от Грейсона. Грейсон отказался участвовать в разговоре, только спросил у Лукаса за обедом о времени тренировок «Троянцев». Ему нечего было сказать Лукасу, но он поговорит с Жаном, если Лукас сможет оставить их наедине. — Это всего лишь второе, что он говорит мне за это лето. — Лукас уставился на свои ботинки, являя собой воплощение отчаяния. — Он ушел от меня четыре года назад и забыл о моем существовании, и оба раза он удосужился поговорить со мной с тех пор как он вернулся домой, все время думая о Жане. На этих выходных он уезжает в Западную Вирджинию. Это был мой последний шанс увидеть его перед отъездом, и я не… я не знал, как отказать ему. Мне жаль. Я облажался. Реманн посмотрел на Жана. Жан не был уверен, чего он ждал — версии событий или праведного гнева Жана. Жан не сводил взгляда с лица Лукаса и сказал: — В следующий раз, когда он будет уходить, отпусти его и поменяй за ним замки. — Он мой брат, — сказал Лукас, но его протест был слабым. — Я уже говорил тебе, — ровным голосом произнес Жан. — Он перестал быть твоим братом в тот день, когда отправился в «Гнездо». Лукас скорчил гримасу, но спорить сразу не стал. — Он причинил тебе боль. В Эдгаре Аллане, я имею в виду, — сказал он, когда Жан рефлекторно сжал забинтованное запястье. Жан не ответил, но Лукас и не ждал подтверждения, поскольку они оба знали, каков будет ответ. — Я слышал, что он тебе сказал. — Я не буду говорить с тобой об этом. — Неужели он… Жан отказался слушать продолжение этого вопроса. — Я не буду говорить с тобой об этом, — повторил он громче. На этот раз Лукас понял намек, и Жан впился ногтями в повязку, пока боль не приглушила его голос. Когда он решил, что не проявит неуважения к тренеру своим тоном, он спокойно посмотрел на Реманна и спросил: — Тренер, я могу идти? — Ты действительно согласен оставить все как есть? — Спросил Реманн. — У нас есть камеры видеонаблюдения. Мы можем вызвать полицию. Желудок Жана сжался. — Нет, тренер. — Жан. — этот приглушенный протест исходил от Лукаса, но Жан отказывался смотреть на него. — Сначала я отошлю Джереми, — сказал Реманн, как будто это каким-то образом могло расположить Жана к нему. — «Вороны» не… — начал Жан, но видев выражение лица Реманна, он передумал и сказал: — Я не могу говорить с полицией, тренер. Реманн дал ему минуту на то, чтобы передумать, а затем сдался, покачав головой. — Я доверяю вам принятие решение, которое будет наилучшим для вас, но я не позволю ему снова вторгнуться на территорию нашего стадиона. Я собираюсь связаться с охраной кампуса с его фотографией, — сказал он, взглянув на Лукаса, — и сообщить им, что ему здесь не рады. Лукас, если ты услышишь от него еще одно враждебное слово сегодня вечером, я был бы признателен, если бы ты предупредил меня. Благодарю. И еще, — добавил он, когда Лукас отрывисто кивнул. — Джеки может подвезти тебя обратно в общежитие. — У меня есть Хаою и Трэвис, — сказал Лукас, все еще чувствуя себя побежденным. — Со мной все будет в порядке. — Ты? — Спросил Реманн Жана, затем принял решение, прежде чем Жан успел ответить. — Ты с Лайлой. Я подвезу вас четверых. Реманн поднялся с табурета. Лисински не выглядела довольной всем этим, но вышла из кабинета первой. Лукас не двинулся с места, даже когда Реманн прошел мимо него. Жан мельком увидел Джереми, который топтался в холле, как встревоженная наседка, но тут Лукас потянулся к дверной ручке. Лукас кивнул в сторону Ремана, но, не сводя глаз с Жана, спросил: — Две минуты. Пожалуйста? Жан посмотрел на Реманна, но тот наблюдал за ним, и выражение его лица едва не погубило Жана. Это был воинственный взгляд человека, который силой увел бы Лукаса, если бы Жан дал понять, что не хочет оставаться с ним наедине. Жан пытался убедить себя, что придает этому слишком большое значение, но дискомфорт и безопасность были ядовитыми узлами, разъедающими его сердце. Он заставил себя отвести взгляд от своего тренера, чтобы не попасться на удочку такого фарса, и высокопарно ответил: — Одну минуту. Лукас тут же захлопнул дверь, но потратил двадцать секунд, просто уставившись на нее, вместо того чтобы повернуться к Жану. В двадцать одину секунду лучшее, что он смог выдавить из себя, было: — Прости. — Извинения от тебя — что парфюм на лягушке — бесполезны — сказал Жан. Когда Лукас, казалось, собрался возразить, Жан оборвал его коротким движением руки и сказал: — Меня не волнует, что, по твоему мнению, ты получишь в результате этого эксперимента или чему, по твоему мнению, научился. Единственная причина, по которой я указал тебе на Грейсона, заключалась в том, что мне не пришлось бы вести с тобой этот разговор. Единственное, что имеет значение — это то, готов ли ты играть со мной на корте. — Он укусил тебя, — сказал Лукас. — Я был там, — ледяным тоном произнес Жан. — Я видел, как ты смотрел на Джереми. До меня доходили слухи. Я уверен, что ты гей. — Лукас устремил на него упрямый взгляд, который был полностью сведен на нет нервозностью в его голосе. — Это как… это что, неудачное расставание? На мгновение у Жана возникло искушение солгать, хотя бы для того, чтобы побыстрее закончить этот разговор. У него было такое же искушение сказать правду, чтобы еще глубже вонзить нож. Жалкая уклончивость была единственным выходом, и Жан боролся с собой крепко прижавшись к его бурлящему животу. — Не смей перекладывать на меня бремя психоза твоего брата. Ты не избавишься от чувства вины, предположив, что я хотел этого. — Я не… Господи, я просто… — Лукас, казалось, не мог сообразить, к чему он клонит, но Жан не собирался ждать его целый день. Он встал с дивана и направился к двери, и Лукас едва успел его остановить. Как только рука Жана коснулась дверной ручки, Лукас уперся руками и ногами в дверь, чтобы она не открывалась, и выражение его лица, обращенное к Жану, было мрачным. Жан был совершенно уверен, что сможет убрать Лукаса со своего пути, если дело дойдет до драки, но он презрительно скривил губы и дал ему последний шанс собраться с мыслями. Наконец Лукас сказал: — Прости. — Я не хочу, чтобы ты… — Прости, что я так сказал, — объяснил Лукас, открывая дверцу. — Это было неправильно. Я видел твое лицо, когда он выходил из машины, поэтому я знаю, что мне не следовало даже… — он беспомощно развел руками, чувствуя, что ему снова не хватает слов. — Тот Грейсон, с которым я рос, был совсем не таким. Я не могу понять, во что он превратился. — Это твоя проблема, а не моя. — Несмотря на то, что Жан так легко отпустил ее, он не мог повернуть ручку. Он уставился на свою руку, желая, чтобы она пошевелилась, но страх пересилил здравый смысл, и он должен был знать. — Он сказал, что знает, где я живу. Ты ему сказал? Лукас коротко покачал головой. — Я сказал ему, где находятся летние общежития, на случай, если он захочет зайти и повидаться со мной перед отъездом. Он не знает, что тебя нет в кампусе. Это немного помогло унять покалывание в его сердце, но этого должно было хватить. Жан открыл дверь и увидел, что тренеры и Джереми ждут всего в нескольких шагах от нее. Жан посмотрел только на Джереми и сказал: — Мне нужно переодеться перед отъездом. — Конечно, — согласился Джереми с мимолетной пустой улыбкой. Жан поверил, что тренеры позовут его обратно, если им понадобится что-то еще, и направился к своему шкафчику. Сначала он прошел мимо Кэт и Лайлы, затем снова мимо Хаою и Трэвиса и без дальнейших помех добрался до своего шкафчика. Это была только половина проблемы, так как он уже переоделся в свою одежду, прежде чем последовать за Лукасом на улицу. У него не было другого выбора, кроме как снять промокшие вещи и надеть те, что предназначалась для завтрашней тренировки. Мокрая одежда была сложена в пакет и по дороге домой он надел снятую рубашку, а когда закончил, обнаружил, что его ждут у выхода. Хаою, Трэвис и Лукас направились через парковку в сторону кампуса, а Реманн посадил остальных четверых троянцев в свой универсал. Поездка домой на машине была достаточно короткой, чтобы сбить их с толку, и Реманн высадил их в конце подъездной дорожки. Когда они отъехали, он опустил стекло и сказал: — Дай нам знать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? — Да, тренер, — сказала Лайла и повела Жана вверх по лестнице впереди себя. Жан отпер дверь и вошел внутрь, но стоял в стороне, пока не вошли остальные трое. Как только дверь закрылась, Жан задвинул засов и цепочку на место. С каждой секундой заверения Лукаса становились все менее убедительными, и Жан нервно дергал за цепочку. Если Грейсон найдет его, будет ли этого достаточно? Раньше его никогда не останавливали двери. Конечно, последняя дверь была оставлена открытой. От воспоминаний в груди Жана вспыхнул жар, и он еще раз сильно дернул за цепочку. — У меня есть кое-что для этого, — сказала Лайла. — Подожди здесь. Жан несколько минут слушал, как она роется в своей комнате. Она вернулась с шестом для приседаний. На одном конце было плоское резиновое основание, а на другом — неглубокий крючок. Она жестом отослала его в сторону и вставила его на место под ручку. Последний удар снизу затянул его как можно плотнее, и Лайла удовлетворенно кивнула. — Моя мама купила его для меня, когда я только переехала из дома, — сказала она. — Это никогда меня не подводило, и люди не раз пытались это сделать. Так лучше? Этого не было, но так должно было быть. — Да. — Мы можем поговорить? — Спросил Джереми. — Мне нужно переодеться и позвонить Добсон, — сказал Жан, и Джереми неохотно уступил ему дорогу. Жан направился прямиком в свою спальню и бросил мокрую одежду в корзину для грязного белья. Он сменил спортивный костюм на более повседневные вещи и сел, скрестив ноги, посреди кровати, чтобы посмотреть на свои бинты. Он не хотел видеть укусы, но через мгновение протянул руку и снял пластырь и марлю. На его запястье остались синяки от ударов и зубов Грейсона, и Жан почувствовал, как в ответ у него скрутило живот. На один мимолетный, глупый миг он подумал, не позвонить ли все-таки Добсон. Она была психотерапевтом Эндрю, когда Рико послал за ним Дрейка. Что она сказала ему потом и имело ли это какое-то значение? Это было ложным утешением, но это лучше, чем вообще никакого? Жан снова и снова вертел в руках телефон, борясь с самим собой. В конце концов отвращение победило. Он ни за что не стал бы так откровенничать с ней. От одной мысли о том, чтобы выразить это словами, у него кружилась голова. Он хотел было отбросить телефон подальше, когда тот зажужжал у него в руке, и от удивления чуть не выронил его. Код города был знакомым, но номер — нет. В телефоне Жана было сохранено всего около дюжины контактов, и у половины из них был тот же префикс, что и в Южной Каролине. Первой раздраженной мыслью Жана было, что Реманн позвонил Добсон, не доверяя Жану в том, что он выполнит его обещание и обратится за помощью, но Жан сохранил ее номер, и это сообщение появилось без указания имени. Жан несколько секунд взволнованно барабанил ногтями по клавишам, прежде чем открыть текст. Сообщение было на французском: — Где ты? Не номер Кевина, что оставляло только одного подозреваемого. Жан все же прислал ответное письмо. — Кто? — чтобы быть уверенным. — Нил, — последовал быстрый ответ, а затем: — Я в Лос-Анджелесе. Нам нужно поговорить. Жан посмотрел на часы на своем телефоне, и страх тяжелым грузом поселился в его костях. Он знал, что «Лисы» уже начали летние тренировки, и знал, как долго длится перелет сюда из Южной Каролины. Если Нил пропустил тренировку ради этой поездки, то он приехал не с хорошими новостями. Жан ущипнул себя за переносицу и решил, что терпеть не может круглосуточный рабочий день. Конечно, есть предел тому, сколько всего может пойти не так за один день. В ответ он прислал свой адрес. Затем, поскольку ему еще не хотелось вставать, отправил Джереми простое сообщение: «Посетители». Он предположил, что Джереми проверил входную дверь, прежде чем зайти в спальню, потому что, когда он открыл дверь, у него было слегка хмурое выражение лица. — Я никого не вижу. — Нил Джостен в городе, — сказал Жан, проверяя реакцию Джереми. — Он едет из аэропорта на арендованной машине. — Ты хочешь его увидеть? — спросил Джереми, присаживаясь в изножье кровати Жана. — У меня нет проблем с тем, чтобы сказать ему, что он должен подождать до завтра. Мы можем поселить его на ночь в отеле или еще где-нибудь. — Он бы не пришел ко мне, если бы у него был выбор, — сказал Жан. — Я должен встретиться с ним. Переживет ли Жан эту встречу — это уже другая история, но у него не было причин обсуждать это с Джереми.