Перроны

      Антон стоял на ночном перроне, тревожно вглядываясь вдаль, словно мог увидеть приближающийся поезд. Ходил туда-сюда, переживал и был в предвкушении. И когда, наконец, заметил состав, замер на месте. Еще немного…       Он сразу увидел Рому, пока тот оглядывался по сторонам, видимо, искал светлую макушку. Подходя к нему, Антон чувствовал легкое волнение. Все-таки столько лет прошло.       — Тоха! — воскликнул Пятифан, когда узнал его.       Они крепко обнялись, мешая людям спокойно пройти. Антон улыбнулся, прижимаясь к другу.       — Дай хоть гляну на тебя. — Ромка чуть отстранился, положив руки Антону на плечи. — Ну, ни капельки не изменился!       Петров посмеялся с такой реакции и отметил, что Пятифанов зато очень поменялся. Нет, у него остались все те же черты лица, все та же улыбка и бесята в глазах, но он вырос, возмужал, расправил плечи и окреп.       Когда они вышли с вокзала, Рома хотел найти гостиницу для ночлежки, но Антон настоял на своей квартире. Что, он для друга места не найдет? Пятифан нехотя согласился. Наверное, ему неловко было притеснять.       Они ехали в автобусе, и Рома сказал, что останется на завтра, а послезавтра рано утром уедет. Он договорился с начальником, что немного задержится. Получается, тот сразу после дороги пойдет на работу. Для Антона было странно, что кто-то может просто сесть на поезд и поехать в другой город. Он сам не видел выходных уже много лет. Таких, когда мог посвятить весь день себе, не учиться, не работать, не выполнять домашние дела. Просто отдыхать.       Напрасно он боялся, что они с Ромой стали чужими. Уже сидя дома, Антон смотрел на своего друга с улыбкой и понимал, что Пятифан все тот же. Да, у него как и у Петрова в жизни были проблемы и тревоги, приходилось самому как-то выбираться из болота, в которое его засосала жизнь, но он справился. Не потерял себя. А Антон…       Они стояли на балконе, пока Рома курил и разговор из простого ниочемного превратился в более глубокий, как это часто бывает по ночам. Сначала Антон был закрыт, он не хотел рассказывать про свои проблемы, но Пятифан как-то ударил его точно в цель. Петрова прорвало так, как никогда. Он рассказывал взахлеб о том, как сильно устал, как ему надоела эта жизнь, что он ее терпеть не может, как хотелось все бросить и сбежать так далеко, чтобы никто не нашел. Антон плакал как ребенок. Он так долго копил все это в себе, что не смог сдержаться, и разрыдался на плече у друга. Пятифан мягко прижал его к себе и поглаживал по спине, в знак поддержки. Он молчал и слушал. Наверное, то, что Антону было необходимо. Чтобы его выслушали и поддержали. Без упреков и обесценивания, а просто были рядом.       Спать легли уже за полночь. Антон положил Рому на свою кровать, а сам постелил себе рядом матрас, хотя друг настаивал на обратном. Они полночи говорили о прошлом, как здорово было бегать по лесам, играть в прятки, придумывать страшилки, чтобы напугать Бяшу. Рома так смеялся, когда вспоминал какие-то особенно веселые моменты между ними.       Утром они направились гулять по городу. Рома сказал, что никогда не был в столице, поэтому ему интересно было все. Они гуляли, заходили на площади, смотрели на еще не закрывшиеся фонтаны. Рома напоминал весну. То время, когда распускаются магнолии и появляются первые зеленые кустики, когда все начинает цвести и пахнуть. Он с широко раскрытыми глазами смотрел на большой город с быстрым движением, но не поддавался ему, Пятифан оставался в своем ритме. Ему было интересно все. Граффити на стенах? Нужно разглядеть. Метро? Рассмотреть подольше и опоздать на поезд. Памятники? Интересно. Ромка хотел увидеть все. Петров и сам помнил свои первые дни в городе, но со временем чувства поутихли, а затем вовсе заморозились. Антон был сибирской зимой.       Он пытался отвлечься от того, что ему можно отдохнуть один денек, но мысленно постоянно возвращался к своим обязанностям. Пятифан этого не замечал, продолжая болтать. Или делал вид. Полдня прошел как на иголках, Антон совсем не мог успокоиться, расслабившись только к вечеру, когда немного устал от прогулки.       Дома накатила тоска от понимания, что утром Рома вернется к себе и он снова останется один. Пятифан продолжал развлекать его разговорами, когда они легли спать, случайно затронув тему о матери. Его интересовало, что она с ним даже не поздоровалась, когда он пришел и думал, что он сделал что-то не так. Но Антон убедил его в том, что она просто такая от таблеток. Ее агрессия была настолько сильной, что теперь ей нужно принимать много успокоительных, от которых она становится совершенно спокойной. Антон, даже спустя много лет, отчетливо помнил, как она направлялась на него с ножом, а в глазах ее была холодная сталь. Никаких точных прогнозов на выздоровление не давали, лишь выписывали лекарства. В психиатрию ее не положили, сказав, что не настолько она невменяемая, а Петров не стал настаивать, зная, какое там отношение к больным, потому приходилось следить за ней внимательнее. Он не злился на нее, но ему было очень жаль, что не чувствует ее присутствие, словно она была призраком.       Не хотелось отпускать Рому. Антон никогда никому бы не признался, но утром сделал вид, что не слышал будильника, в надежде, что они проспят и Пятифан не успеет на поезд, из-за чего останется чуть подольше с ним. Но Ромка сам проснулся и быстро собрался, разбудив его только спустя полчаса. Перрон, который день назад принес большую радость в его жизнь, теперь ее забирал. Антон обнимал на прощание друга и думал лишь о том, что хочет продлить это мгновение. Научиться останавливать время и растянуть как можно дольше их объятия.       Поезд тронулся. Антон с грустью смотрел, как отходит состав, отделяя его от Ромы на шесть часов пути. Весна, которая пришла к нему в жизнь, снова сменилась на зиму. Казалось, будто он только что чувствовал запах распустившейся вишни, но уже ощущал лишь холод, даже надев перчатки. Как же хотелось опустить руки и уйти в спячку, чтобы никто не трогал. Антон ни по кому еще так не тосковал.       Особенно тяжело было первые дни. Но Рома, словно на расстоянии чувствовал его печаль. Писал сообщения, иногда звонил и всячески поддерживал. Самое приятное время для Антона было, когда Пятифан набирал его по видеосвязи. Несколько раз даже в рабочий перерыв. Их общение стало для него как солнце после лунного затмения. Только закрыто оно было не с десяток секунд, а долгие невыносимые годы.       Ромка спустя несколько недель их общения сломал его защиту, пробил бронежилет и добился того, чтобы Антон смог с ним говорить как раньше. Открыто, не умалчивая. Ему и самому от этого стало легче. Первым он не начинал рассказывать что-то личное, думал жалуется, но если Пятифан спрашивал, никогда не игнорировал и не врал.       — Ты же хотел художником стать, — сказал как-то Рома во время их разговора, — почему юрист в итоге?       — Ты помнишь… — улыбнулся Антон оттого, что тот не забыл какой-то факт про него.       — Конечно! Тако-ое ты рисовал, — протянул Пятифан посмеиваясь.       Антон рассказал ему, почему учится на ту профессию, к которой душа совсем не лежит. Художником он мечтал быть с тех пор, как научился говорить, но в жизни не всегда идет так, как хотелось бы. Петров вспоминал, как в школе он ночами рисовал комиксы втайне от родителей, чтобы утром Ромка и Бяша смогли оценить шедевр. Пятифан часто придумывал сам сюжет, а Антон рисовал. На Бяше были имена. Так, у них появился супергерой с именем Борис, потому что он боролся со злом. Петров приносил свою тетрадь, в которой собралась целая вселенная и они после уроков рассматривали картинки и радовались от того, как здорово получилось.       Думая о теплых событиях из детства, Антон полночи рисовал портрет Ромы по памяти, и уснул за столом. Утром он разглядывал то, что получилось, добавив пару деталей. Хотелось показать это Пятифану, но было как-то боязно. Продумав об этом весь день, он все-таки отправил фотографию и с замиранием сердца ждал реакции друга. Напрасно он думал, что Роме это могло не понравиться. Тот сразу же перезвонил, восторженно нахваливая Антона.       После этого время от времени Петров вновь брался за рисование. Не много, просто для себя. Держал в руках черную ручку, выводя короткие штрихи на бумаге, а потом убирал, чтобы не видеть. Потому что было больно осознавать, что он живет не своей жизнью.       Чем дольше они общались, тем сильнее Антон понимал свою ненормальную привязанность к Роме. Хотелось болтать с ним бесконечно долго, видеть его лицо, слышать его голос. Желательно, чтобы он в этот момент находился рядом, но даже его сообщениям Петров радовался так, что на него косо смотрели знакомые.       Одинокими ночами Антон проклинал себя за свои чувства к другу. Он понял, что слишком хорошо относится к Роме еще в школе, но тогда принимал это за привязанность к «боссу» банды. Это ведь нормально. Бяша тоже Пятифана обожал. Но теперь, во взрослом возрасте, когда он полностью сформировался как личность, Петров понимал глобальность проблемы. У него никогда не было девушки не потому, что у него не было времени, а потому что они его не интересовали. А с парнями, да — там уже не было времени.       Рома приехал к нему еще раз, а потом еще и еще. Перроны стали для Антона олицетворением как счастья, так и печали. Он каждый раз стоял на бетонной поверхности, уложенной плиткой и чувствовал, как наполняется радостью от встречи с Ромой, а когда тот уезжал, с грустью смотрел вслед. Антон не собирался ему говорить. Зачем портить дружбу? Он привык держать в себе, поэтому продолжал внутренне страдать и надеялся, что Пятифан никогда не догадается и не оттолкнет его. Ведь потерять его снова для Антона было равносильно смерти. Иногда он думал об этом и у него уже был план на случай, если Рома решит прекратить общение с ним.       В последний его приезд Антон перебрал с алкоголем. Они сидели у него в комнате и попивали пиво, болтая о разном. Рома был такой теплый, словно долгожданное солнце в мартовский день, после ледяной зимы. Хотелось подставиться под его лучи и чувствовать, как они нежно ласкают щеки.       — Уф, кажись, тебе спать пора, — произнес Пятифан, сидя напротив, — что-то ты захмелел. Ложись-ка на кровать в этот раз.       Ромка встал и легко подхватил его подмышки, чтобы переместить на другое место. Антон же не чувствовал, что он настолько пьян и хотел начать сопротивляться, но сделал это с небольшим опозданием, когда уже оказался на кровати.       — Н-нет, — икнул он, потянувшись к Роме.       Антон схватился за Пятифана, чтобы вновь подняться, только искаженное состояние не продумало все последствия. Ромка завалился рядом со смехом.       — Ты когда так накидаться-то успел? — спросил он беззлобно.       Антон крепко держал его в своих руках, чувствуя запах парфюма, а в голове было лишь одно: «Завтра он уедет». Снова холод, снова пустота.       — Не уезжай, — сказал Петров тихо, но был уверен, что его услышали, — останься еще ненадолго       — Я не могу… — вздохнул Рома и скромно продолжил: — но… хочешь, я приеду на все новогодние праздники?       — Что, прямо на все? — Антон чуть приподнял голову, заглядывая Пятифану в глаза, пытаясь понять, не врет ли?       — Прям на все, — подтвердил Рома и точно говорил правду.       — Очень хочу, — шепнул Петров с надеждой, что так и будет.       Антон прижался к нему покрепче, утыкаясь в грудь, и почувствовал, как Пятифан положил руку ему на спину приобнимая. Так и продолжали лежать в объятиях друг друга. Петров чувствовал, как Ромка мягко гладит его по спине, и это действовало на него, как успокоительное. Закрыв глаза, он заснул самым крепким и приятным сном.       Рома не соврал. Он показал купленные билеты уже через несколько дней, после возвращения к себе домой. Антон все также продолжал рисовать и как-то об этом проболтался, потому пришлось показывать рисунки и смущенно выслушивать про свои золотые руки.       — Тох, прости, конечно, — произнес как-то Пятифан во время звонка, и Антон напрягся, — я показал твои рисунки своему начальнику. Не специально, просто к слову пришлось. В общем, ему так понравилось. А ты смог бы нарисовать портрет его семьи по фото?       Петров облегченно выдохнул. Он уже напридумывал себе разные варианты завершения их разговора, но оказалось ничего страшного. Даже приятно было. Конечно, он отказался, оправдываясь тем, что у него нет на это времени, но задумался, когда услышал цену. Чтобы написать портрет ему нужно несколько дней-неделя, но получит за это как за месяц на своей работе. Решив взять небольшой отпуск ради этого, согласился.       Первые штрихи шли тяжело. Антон боялся, что у него не получится, что испортит и ему не заплатят. Но больше боялся подвести Рому. Это ведь он показал рисунки своему начальнику и словно отвечал за результат. Но когда Антон предоставил ему набросок, все сомнения отпали. Петрову было важнее, что это нравится Ромке. Но начальник тоже оценил по достоинству и когда работа закончилась, щедро отблагодарил.       Пятифан, как и обещал, приехал на новогодние праздники. Антон стоял на перроне, смотря вдаль. Он не ждал так в детстве Деда Мороза, как ждал Рому. Пятифан был для него новогодним чудом. Тот прибыл заранее, чтобы успеть подготовиться к празднику. Антон с волнением представлял время, когда смог бы подарить ему подарок. Кроссовки, которые Пятифан увидел в магазине найк, когда приезжал первый раз. Они были дорогие для Антона, но он решил, что не может сэкономить на Ромке.       Новый год праздновали втроем. Мама нехотя присоединилась к ним, включая любимую программу по телевизору. Она давно перестала проявлять какие-либо эмоции. Всегда было холодное безразличие. Редко когда готовила еду, и принимала пищу, только когда чувствовала сильный голод, почти не говорила и никуда не ходила. Было неловко, но Антон не видел другого выбора. Она ушла спать, когда часы еще не пробили двенадцать, и они остались вдвоем.       — Ром, — позвал его Антон, глядя на часы, — у меня для тебя подарок.       — У меня тоже, — Пятифан вскочил со стула, но Петров его остановил.       — Сначала я, — настоял Антон.       Ему не терпелось уже подарить эти кроссовки. Он встал, ушел в свою комнату и достал из шкафа коробку, упакованную в праздничную бумагу.       — Вот, — сказал он, протягивая подарок.       Ромка забрал ее и несколько секунд смотрел на упаковку. А потом разорвал ее, отчего Антон рассмеялся. Ему всегда нравилось, когда люди рвали подарочную бумагу, словно в нетерпении. Они ведь так показывали эмоции, которых Петрову не хватало.       Пятифан застыл, разглядывая коробку. Он посмотрел на Антона и нахмурился.       — Ну нет, ты не мог… — Рома покачал головой и улыбнулся, открывая подарок.       — Мог, — усмехнулся Антон, радуясь, что добился того эффекта, которого и хотел.       Кроссовки были поставлены на пол и тут же надеты на ноги. Пятифан прошел по комнате, словно дефилируя по подиуму.       — Блин, Тошик, спасибо! — Он обнял Антона, похлопывая по спине, — Черт, самый модный на деревне буду!       Белые найки красиво сидели на ноге. Рома удивился, что Антон и с размером угадал. А он не мог не угадать — подсмотрел подошву его кроссовок, когда Пятифан спал.       — У меня тоже для тебя подарок… Правда… ну, я не думал, что ты мне подаришь что-то, — Рома смущенно почесал затылок и достал какую-то мелкую вещь из кармана.       Приглядевшись, Петров, понял что это браслет. Пятифан, потянувшись, нацепил ее Антону на руку. Маленькие переплетеные звенья красиво блестели, отсвечивая огоньки гирлянд.       — Ты говорил, что боишься, что мы сможем разлучиться снова и я подумал… ну… — Антон поднял рукав своей толстовки, и на запястье мерцал такой же браслет, — типа теперь мы рядом всегда будем.       Антон смотрел как завороженный. Он не мог ничего произнести. Хотелось разрыдаться. Кинувшись на Ромку, Петров обнял его так крепко, как только мог.       — Спасибо, Ром, спасибо.       Это так было для него важно, что он не знал, какими словами это выразить. Антон чувствовал ком в горле, который никуда не хотел деваться. Ромка обнял его в ответ. Так, они просидели, пока Петров не успокоился и не отстранился. Петров надеялся, что поговорка: «Как Новый год встретишь, так его и проведешь» была сказана когда-то не просто так и он будет чаще оказываться, в крепких объятиях Ромы.       В отличие от Пятифана Антон не имел выходных дней в праздники. Магазины всегда открыты, и ему приходилось идти как в обычную смену с вечера и до ночи. Но, чтобы Рома не скучал, оставил ему запасные ключи, вдруг он захотел бы пойти погулять. И Рома захотел. Пока Петров сортировал пришедший товар, Пятифан присылал ему сообщения, куда он пошел и что видел. А ночью они болтали полночи обо всем. Ромка свисал с кровати, глядя на Антона, рассказывая ему, как провел время и как ему нравится эта городская суматоха.       Дни неумолимо бежали, приближая отъезд Пятифана. Петров заранее начинал грустить, когда думал об этом, но тут же вспоминал, что они теперь всегда будут рядом, и поглаживал пальцем по браслету, поднимая себе настроение. Ромка носил такой же, и пусть для него он значит совсем другое, Антону было приятно иметь такую связь с ним.       Петров устало вошел в подъезд и тихо-тихо открыл дверь, на случай если дома все спали. Он задержался немного, поэтому был уверен, что его никто не ждал. Но, снимая обувь, заметил мерцание света в зале, еле слышные голоса, и прислушался.       — Она ему точно изменяет, — сказал Рома.                    — Нет, — послышался голос мамы, — она не могла.              — Да по ней же сразу видно. Он обычный парень, а тот второй с деньгами.       — Они любят друг друга. Просто так получилось. Вот увидишь.       Голос мамы был ровным и спокойным, но то, что она вела разговор, уже было чем-то необычным. Антон прошел в зал и поздоровался. Он сел между ними, чувствуя себя странно.       — Рома думает, что она изменяет ему, — произнесла вновь мама.       — Да, я думаю, она из тех, кто держит у себя один вариант, но присматривается к другим.       — Нет, посмотришь.       Антон сидел, слушая их спор, а на глазах наворачивались слезы. Он давно не слышал, чтобы мама так долго что-то говорила. Последний раз это было, когда Оля еще с ними жила, а дальше ее состояние начало ухудшаться стремительно. К проблемам с головой добавились проблемы с сердцем, из-за чего постоянно нужно было следить за приемом лекарств. Антон так сильно скучал ней, по их беседам, которые были так давно, словно в другой жизни, что не смог сдержать слез. Они катились по щекам, а он смотрел прямо, надеясь, что никто не заметит.       — Мам, — сказал Петров тихо, порывисто вздыхая, — может, испечем завтра твои фирменные печеньки с шоколадом? — он всхлипнул, смахнув слезы, — я выходной возьму, мы сходим в парк, там сейчас ярмарки проводят. Помнишь, как в детстве с каруселями? Лошади там, жирафы…       Антон говорил и говорил, уже не сдерживаясь, вытирая мокрые дорожки на щеках. Рома аккуратно сжал его плечо, в знак поддержки. Это было важно, потому что Петров внутри умирал. Как раньше уже никогда не будет. Мама не очнется от долгого сна, она не станет говорить ему: «Я тебя люблю, удачного дня, сынок». Она больше не обнимет его, когда ему приснится кошмар и не успокоит. Мама не разбудит его утром со словами, что он проспал. И не наругает за беспорядок в комнате.       — Я куплю завтра муки и что там еще надо, — продолжал он всхлипывать, не в силах остановиться.       — И шоколад, который комочками, — дополнила тихо мама.       Антон закрыл лицо ладонью и закивал. Слезы не переставали литься.       — Куплю. Все куплю.