Перроны

      — Как ты ее разговорил? — спросил Антон, когда они вместе с Ромой сидели возле кровати в его комнате, оперевшись на нее спинами.       — Да само как-то вышло. Я не хотел идти в такую холодину и решил остаться дома. Она телек смотрела ну я и подсел рядом. — Рома пожал плечами, словно это было чем-то простым и обыденным.       — Она со мной уже несколько лет не говорит… — опустил голову Антон, чувствуя, как горят еще щеки от недавно пролитых слез.       — Я знаю. Она сказала.       Петров резко вскинул голову на друга, не веря своим ушам. Прям так и сказала? Этого просто не могло быть.       — Тош, мама же не отсталая. Она понимает все, что ты ей говоришь. Просто не может это выразить. — Рома положил руку ему на плечо, — Она сказала, что не хочет быть тебе обузой, что видит как тебе тяжело, но ничего не может сделать с этим, — Пятифан легонько тряхнул Антона, чтобы обратить на себя внимание, — с ней можно говорить.       Петров смотрел в стену напротив и чувствовал внутри дыру. Какие-то слишком эмоциональные получились последние дни. Его психика еле могла выдержать это, и хотелось вновь разрыдаться от осознания.       — Получается, все это время, она просто пыталась не доставлять мне неудобств? — спросил он сухо, и Рома кивнул, — А я этого не заметил и принял, как данность? — Пятифан вновь ему кивнул.       Антон уронил голову на колени, обхватывая себя руками, шепча о том, какой он тупой. Как он мог думать, что мама ничего не понимает? Она была таким же живым человеком, со своими эмоциями, пусть и притупленными из-за лекарств, но она все еще была его мамой. Петров хотел пойти в ее комнату и обнять, но не стал, потому что она уже спала. Петров порывисто выдохнул, глядя на Рому, тот ободряюще улыбнулся.       — Ты не виноват в этом, Тош. Ты был ребенком, когда на тебя упала большая ответственность, и действовал так, как считал правильным. Тебя никто не научил, что нужно делать. — Пятифан помолчал несколько секунд и добавил: — и… она не обижается на тебя.       Последние слова были, будто глоток прохладной воды после марафона. Антон решил хоть немного, но изменить возникшую ситуацию. Да, он сам замкнулся в себе. Приходил домой и закрывался в своей комнате, чтобы учиться, задерживался на работе и мало разговаривал с мамой. Она чувствовала его усталость, но не могла помочь, наверное, поэтому решила и не мешать. Было больно понимать, насколько сильно он затупил. Было больно за нее. Антон привык, что тяжело ему одному, не обращая внимания на других. Мама ведь осталась совсем одна. Раньше у нее был муж и двое детей, а потом ее семья распалась и остался лишь телевизор с любимыми программами и бесконечным количеством лекарств.       Рома потянул его на себя, положив руку на плечи, приобнимая. Он ничего не говорил, предоставив Антону время, чтобы подумать, но и не оставил одного. Петров опустил голову ему на грудь и тяжело вздохнул. Мог ли он что-то изменить? Рука Ромки на его голове, аккуратными поглаживаниями говорила, да, мог.       Пятифан постепенно вывел Антона из состояния грусти в совершенно противоположное. Со своей печалью и погружением в себя Петров совсем забыл, что находится рядом с Ромой! Он обнимал его, шептал утешительные слова, поглаживал и был так близко, что, скорее всего, мог услышать, как бьется сердце Антона, поэтому пришлось отстраниться. Он не хотел этого, но чем дольше Петров находился в такой близости от него, тем ближе хотелось стать, а этого он себе позволить не мог. Антон отсел, чувствуя какую-то неловкость.       Когда они легли спать, Петров долго смотрел на свисающую с кровати руку Ромы. Не в силах сдержаться, он протянул к ней свою и обхватил, сжимая, не чувствуя никакого сопротивления, а наоборот, Пятифан будто легко сжал ее в ответ.       Антон встал раньше всех. Он плохо спал и часто просыпался из-за своих мыслей, поэтому когда на часах увидел семь утра, решил, что можно уже и подниматься. Сходив в магазин, он по памяти купил все, что необходимо для приготовления печенья, и написал начальнице, что не придет. Петров точно знал, что никто не будет против. Многие годы он там стал родным. К нему относились как к сыну или племяннику и буквально заставляли брать иногда выходные и он согласился лишь на воскресение, и то, чтобы позаниматься и сделать дома уборку.       В магазине, где он работал, уже с утра было много людей. Петров неспешно ходил между рядами, срастаясь не забыть ничего из списка в голове и тут его взгляд упал на знакомую мужскую спину. Отец стоял в конце зала со своим ребенком и новой женой. Так хотелось подойти и разбить ему лицо за то, что бросил их, за то что бросил его. Ненависть заполняла грудь, Антон начал часто дышать.       — Привет, Тош, ты же выходной взял, — чья-то рука опустилась ему на плечо, и он обернулся.       Тетя Зина улыбалась, глядя на него. Она была одной из любимых его коллег. Всегда поддерживала, помогала и понимала. Нельзя было сказать, что остальные сотрудники были плохими, но именно ее он выделял из всех.       — Здравствуйте, — приподнял уголки губ Антон, — да у меня вот продукты закончились.       — А-а, а мама как? — спросила женщина.       Немного поболтав с ней, Петров добрал продуктов, которых не хватало, и направился домой. Хорошо, что она подошла — никому бы не стало лучше, если бы он смог хоть как-то навредить отцу. Даже Антону и он это прекрасно понимал.       Дома было тихо, все еще спали. Он аккуратно прошел на кухню и замер. Мама сидела за столом и смотрела в окно, держа в руках кружку с чаем. Она повернула голову, когда Антон сделал шаг и зашелестел пакетом.       — Вот, я все купил, — сказал он неловко.       Мама посмотрела на пакет и кивнула. Поставив продукты на стол, Антон подошел к ней и присел возле ее колен, заглядывая в глаза, чувствуя, как к горлу подступает ком.       — Прости меня, мам, — сказал Петров и понял, что еще секунда и он расплачется.       Резко встав, Антон отошел на шаг и надавил себе на глаза, словно пытался засунуть слезы обратно. Мама медленно поднялась и подошла к нему. Протянув свои руки вперед, она его обняла. Антон на мгновение застыл, но тут же обнял в ответ, прижимая ее к себе. Он не сдерживал слезы, что лились по щекам. Мама была такая маленькая и хрупкая. Как он не заметил раньше? Она сильно похудела, цвет кожи стал еще бледнее от постоянного нахождения дома, да и сам Антон давно ее перерос и был теперь выше на полторы головы. Он всхлипнул, когда она погладила его по спине. Не обижалась. Мама все понимала.       Антон чувствовал, как он успокаивается. С каждой секундой становилось все легче. Повернув голову в сторону дверного проема, он увидел Рому, который стоял с улыбкой на лице, подперев косяк. Все было так, как надо. Вмиг весь мир Антона оказался в одной с ним комнате. Он был самым счастливым на земле, зная, что рядом с ним два самых близких человека.       — А давай я все сделаю? — спросил Петров, глядя на маму, — ты просто будешь говорить сколько и что добавлять.       Он поставил чашку на стол, в которой намеревался замешивать тесто. Мама кивнула и села на стул рядом с ним. Ромка подошел, собравшись тоже помочь. Антон улыбался во все лицо, когда готовил, слушая тихий голос мамы. Казалось, ничего не было важнее в этот момент. Руки в тесте, лицо в муке, в комнате пахло шоколадом и ванильным сиропом. Пятяфан шутил, мама легко улыбалась, а Петров смеялся до слез. Как давно он не чувствовал такую легкость и спокойствие.       Когда печенья были доделаны и съедены с молоком, Антон собрал всех на площадь. Он чувствовал какой-то детский восторг и предвкушение, словно это было чудом. Но как это назвать иначе? Ромка пробудил в нем то, что, казалось, давно забыто. Он вернул ему чувства. Антон смотрел, как Пятифан разглядывает карусели, ларьки с игрушками и сжал крепче руку мамы, которая обхватила его за локоть. Он давно не ребенок, на ручках уже не уместится, но ощущал себя внутри снова будто ему десять лет. Рядом друг и мама. Они ходили между ларьков, покупали блинчики и глинтвейн, даже на каруселях покатались. Домой вернулись уставшие, но довольные.       Антон чувствовал слабость во всем теле, хотелось просто упасть в кровать и ничего не делать, как поступила мама. Только Пятифан утром уезжал, поэтому хотелось с ним еще побыть немного. Они сидели в комнате, чтобы не мешать маме отдыхать, и доедали печенье, болтая о разном.       — Ты какой-то, — Рома нахмурился и, протянув руку, положил ее на лоб Антону, — ты заболел, что ли?       Петров с улыбкой пожал плечами. Он чувствовал, что заболевает, наверное, не стоило так долго гулять на ярмарке, но в нем включилось что-то детское, когда совсем не хотелось идти домой.       — Блин, давай я верну билет и…       — Нет, — перебил его Антон, — все нормально.       Как бы сильно ему ни хотелось, чтобы Ромка остался с ним, все-таки так наглеть не стоило. Да и неловко как-то, что он меняет свои планы из-за него. Не так уж и сильно он заболел, чтобы с ними сидели, как с ребенком.       — Тогда ложись на кровать.       Рома легонько пихнул его, и Антон начал заваливаться в постель, пытаясь схватиться за Пятифана, но не получилось. Тот присел рядом.       — Лекарства-то хоть есть дома?       Антон вздохнул и сказал, где можно найти медикаменты. Ромка, как добрый медбрат принес ему все, что требовалось для выздоровления, и помог принять. Он остался с ним сидеть на кровати и время от времени прикладывал ладонь ко лбу, проверяя температуру. Немного позже Антон почувствовал, что ему стало легче.       — Давай спать, — предложил Пятифан, — завтра вставать рано.       Он зевнул и хотел расположиться на полу, но Антон взял его за руку не отпуская.       — Ложись на кровать, мы оба поместимся.              Рома задумчиво посмотрел на него и кивнул, укладываясь рядом. Антон всматривался в лицо напротив, а тот глядел в ответ.       — Ром… спасибо тебе. За все.       — Тебе не за что меня благодарить, — Пятифан улыбнулся и поерзал, устраиваясь поудобнее.       — Знаешь, я будто снова начал жить.       Рома смотрел на него с легкой улыбкой, а потом поднял руку, на которой звякнул браслет, и коснулся щеки Антона.       — Просто знай, что ты не один. Ладно?       Петров чувствовал, как его сердце давит на грудь, словно пробивалось наружу. Пятифан был рядом, такой красивый, такой родной. Его рука лежала на щеке Антона, так удобно и нежно. Затуманенная температурой и усталостью, голова не придумала ничего лучше, чем податься вперед, аккуратно касаясь губ Ромы. Он не почувствовал никакого сопротивления первые секунды, а потом сам напугался своего действия и дернулся. Отстранился и Пятифан, шокированно глядя на Антона.       — Ты… это…       — Прости! — произнес Петров, — как-то само получилось. Ром, не уходи! — пытался он остановить друга, хватая за руку.       Пятифан замер, глядя на него.       — Я случайно, правда. Давай забудем? Ром…              Рома подозрительно на него посмотрел, но кивнул.       Как же было страшно, что он все испортил. Ну кто после такого продолжит общение? Только Антон вновь напрасно сомневался в друге. Когда Пятифан уехал, Петров ожидал, что тот перестанет с ним переписываться. Но он отправил ему сообщение ему сразу, как доехал до дома, спросив о здоровье, и Антон расслабленно выдохнул.       Общение продолжилось, словно ничего не было. Больше они не затрагивали ту неловкую тему с поцелуем. Антон был благодарен ему за это, было бы больно снова его потерять. Жизнь шла своим чередом. Петров стал чаще проводить вечера с мамой. Даже если ему нужно было учиться, он брал все необходимое и шел в гостиную, где она часто проводила время. Они стали иногда ходить вместе в магазин и на прогулку вокруг дома по вечерам. Пусть мама не часто с ним говорила, но Антон снова почувствовал себя ребенком. Окончательно Петров стал счастливым, когда она проводила его на учебу. Он сиял как снежок на солнце.       Еще одной волной радости его накрыло, когда Пятифан сказал, что приедет через неделю. Билеты куплены, осталось лишь тяжелое ожидание, но больше оно не было таким мучительным. Антон ходил по городу, различая цвета. Оказывается вывеска магазина желто-синего цвета, машина, что вечно стояла у его дома — красного, подъезд был окрашен в зеленый. Весь мир пестрил разными оттенками, которых он раньше не замечал.       Антон топтался на перроне, ожидая Рому, согревая руки в карманах. Снег уже начал таять, но до настоящей весны еще было далеко. Рядом также ходили туда-сюда люди, тоже встречая кого-то. Поезд задерживался. Это было очень странно, потому что обычно нужна была веская причина, чтобы состав задержался. Люди рядом неразборчиво говорили, была какая-то суета, и Антон почувствовал тревогу. Он подошел ближе, чтобы понять, о чем они говорят, и услышал то, отчего сердце его разбилось.       «Поезд сошел с рельсов»       Антон разобрал лишь это и цифры состава, в котором должен был ехать Рома. Он достал из кармана телефон и трясущимися руками начал набирать его номер.       «Недоступен»       Петров звонил ему снова и снова, будто что-то могло измениться в любую секунду. Его трясло, но уже не от холода, а от медленного осознания. Люди рядом говорили, что много жертв и мало кто выжил, что-то случилось с тормозами, и состав слетел на повороте, на полной скорости. Ноги не держали, и Антон упал на колени. Перрон снова стал тем, что приносит боль. Такую, что он не чувствовал никогда в жизни. Хотелось просто умереть в эту же секунду, перестать существовать, чтобы ее не чувствовать. Кто-то начал его тормошить, поднимать с пола, но Петров лишь вырвался из их рук и медленно пошел прочь. Что ему теперь делать?       Антон не знал, куда идет, просто шагал прямо без цели, не разбирая пути перед собой из-за льющихся слез. Холода не чувствовал, зато явственно ощущал дыру в груди. Как он расскажет маме? Как будет дальше жить? Тысяча вопросов в голове, но главным оставался один: за что? Почему именно ему приходится это пережить?       Погруженный в себя Петров не сразу понял, что звонит телефон, а когда посмотрел на экран, остановился. Видеовызов с именем «Ромка». Отвечать было страшно: вдруг ему кажется? Но собравшись, Антон нажал «принять».       — Привет! — В телефоне он увидел улыбающегося Рому. — Прости, что так получилось, но у меня это… смотри короче.       Пятифан поменял камеру с фронтальной на переднюю и показал больничную палату.       — Представляешь, я сегодня проспал и так торопился на поезд, что не заметил льда и поскользнулся! — Ромка рассмеялся и показал гипс на ноге, а потом повернул камеру на себя, — Мне поставили какой-то сильный обезбол и я вырубился, так что не смог заранее сообщить. Ты извини меня, ладно?       Ромка еще говорил и говорил, но Антон слышал его как через стену. Он видел его улыбающееся лицо, ямочку на щеке, слышал его голос и смех и понимал, что все это ерунда. Главное то, что он был жив. Петров глотал свои слезы, его обходили люди, потому что встал посреди тротуара, но он не мог двинуться с места, смотря на Рому.       — Тох, все в порядке? Ты так сильно расстроился? — спросил Пятифан тревожно.       — Да, Ром, я просто ждал и… — Антон хотел рассказать, что произошло, но не смог, — ничего, приедешь в другой раз. Ты главное — поправляйся скорее.       — Это… — Рома прочистил горло, — я хотел сказать тебе, как приеду, но теперь еще так долго ждать, поэтому сейчас скажу. — Он посерьезнел, но на лице все еще играла мягкая улыбка, словно ему было неловко, — В общем, я хочу переехать. Ну, в столице больше работы, и движухи всякой, и Бяше ближе будет, город интересней, и… короче. Я хочу… переехать к тебе, Тош. Если ты не против, — закончил он и выглядел очень смущенным.       Антон ощущал, как его чувства взрываются внутри него. Он бы громко закричал от радости, если бы не люди вокруг. Как же хотелось сократить расстояние и обнять Ромку, так сильно, как только смог бы.       — Ты не против? — повторил Пятифан вопрос, так и не услышав ответ.       — Ром, я ничего так сильно не хочу, как твой переезд ко мне, — сказал он серьезно, и услышал тихий неловкий смешок.        Петров коснулся браслета на своем запястье. Совсем скоро. Пусть это будет месяц, но это ничтожно мало. Рома приедет к нему, и они будут рядом. Больше не придется смотреть в экран, ожидая от него сообщения, не нужно будет гладить металл на руке, представляя, как они держатся за руки. Петров сможет повернуть голову и увидеть Ромку возле себя. И не позволит им больше потеряться. Не отпустит. Ни за что.       В душе Антона распускались магнолии, а перрон вновь стал олицетворением счастья.