Жених сказал "нет"

Много позже в раскаленном добела сиянии полуденного солнца они подошли к дому. Кто-то – скорее всего, Эда – опустил тонкие жалюзи на всех окнах, и поэтому в вестибюле было прохладно. В доме стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь мягким рокотом лопастей вентиляторов, медленно вращающихся под потолком. Чимин утомленно огляделся. – А где Эда? – Зачем? Тебе что-нибудь нужно? – Чонгук притянул его к себе и поцеловал долгим поцелуем в губы. – Я все сделаю сам. Сейчас мне не хочется делить тебя ни с кем. – Нет, мне ничего не нужно, Чонгук. Я просто подумал… – он покраснел, – что если она нас увидит, то поймет, что мы… что ты и я… Чонгук улыбнулся. В пышной гриве волос Чимина запутались соломинки, а на лице сиял румянец, появившийся от долгих часов, проведенных в его объятиях. – Что же она может понять, mio marito, кроме того, что мы занимались любовью? – Что это значит – mio marito? – Это значит – мой муж. – Он поцеловал его спутанные кудри. – Супруги могут заниматься любовью в любое время и в любом месте. – Он нежно приподнял его лицо за подбородок. – В Сицилии, в Сеуле… где угодно, если омега не против. Ты согласен со мной? – Только если и омеге позволяется то же самое. – Разве тебе не известно, что демократию изобрели в Риме, на этих островах? – В таком случае… – улыбнулся Чимин. Он приподнялся на цыпочки, приложил рот к уху мужа и что-то прошептал. Чонгук рассмеялся. – Я и сам не мог бы сказать лучше, – одобрил он и, подхватив его на руки, понес вверх по лестнице в спальню.                          *** Дни пролетали незаметно. И каждый из них одаривал Чимина новыми впечатлениями. Чонгук отказывался верить, что он умеет готовить. Они говорили об этом однажды солнечным днем, когда Чимин сидел в поле ромашек, а Чонгук лежал рядом с ним, положив голову ему на колени. Омега с достоинством напомнил ему о тесте, которое Чонгук нашел на его кухне. Альфа ответил, и не очень галантно, что оно скорее напоминало последствия неудачного научного эксперимента. Чимин сорвал пригоршню ромашек и рассыпал по его широкой груди. – Я докажу тебе, что умею готовить самое замечательное тесто в мире. – Ага-ага. – Что ты имеешь в виду, «ага-ага»? Умею. Спроси Юнги. Он обожает мой хлеб. – Юнги… – ухмыльнулся Чонгук, – Он без ума от тебя. Даже если ты дашь ему кусок мокрой тряпки и назовешь это хлебом, он съест и скажет, что очень вкусно. Чимин бросил в него еще несколько ромашек. – Он без ума только от своего собственного мужа. Чонгук сел, взял его руку и переплел пальцы со своими. – Это очень хорошо, когда альфа без ума от своего собственного омеги, – тихо произнес он. Омега улыбнулся и смахнул лепесток ромашки с его волос. – В самом деле? – Я, кажется, не говорил тебе, – начал Чон, поймав чужую руку и поднимая к своим губам, – что я был женат до этого? Дразнящая улыбка Чимина исчезла. – Нет, не говорил. – Ну так вот, я был когда-то женат. И мой брак длился почти целых три недели. – Что же случилось? – Чимин снова попробовал улыбнуться в надежде, что его улыбка получится достаточно искренней, – Ах, кажется, я догадываюсь. Леди подала тебе на ужин кусок мокрой тряпки, назвала это свежим хлебом, и ты вышвырнул ее вместе с чемоданами. – У нас не было ничего общего. Ей хотелось заполучить только мое имя и мои деньги. – А чего же хотел от нее ты? – Развода, – сказал он со смешком. – Почти с самого начала. Этот брак был дурацкой ошибкой. И, думаю, мы оба это знали. – Так зачем же вы женились? – Холод прокрался в сердце Чимина, и он выдавил из себя улыбку. – Она тоже была беременна? – И тут же пожалел об этих вырвавшихся отвратительных словах, но было уже слишком поздно. Чонгук выпрямился, его лицо стало напряженным и холодным. – Нет. Она не была беременна. Если бы была, то смею тебя заверить, я все еще был бы на ней женат. – Конечно, ведь это твой долг. – Чимин встал и отряхнул траву с шортов. – Я чуть не забыл, как ты благороден, Чонгук. Извини. Чонгук сердито схватил его за плечи и развернул лицом к себе. – Да что с тобой происходит, Чимин? Ты злишься на меня, потому что я развелся с женщиной, которую не любил? Или потому, что я сказал, что никогда бы не сделал этого, окажись она беременна? – Я совсем на тебя не злюсь. – Омега криво усмехнулся. – Я просто… ты не можешь винить меня за любопытство, Чонгук. Оказывается, ты не новичок в семейной жизни… – Семейной жизни не получилось. Едва познакомившись, мы решили, что влюблены, и поженились. А когда сообразили, что наделали, было уже слишком поздно. – Что ж, именно это и случается, когда люди женятся, поддавшись минутному порыву. – Черт побери, не смотри на меня так! Сейчас дело совсем другое. Я женился на тебе, потому что… потому что… – Потому что я забеременел. – Да. Нет. То есть… – Что – то есть? Конечно, он женился на нём, потому что он забеременел – зачем же это отрицать? – Ничего не надо объяснять. – От тона Чимина веяло холодом, и такой же была его улыбка. – Я не сомневаюсь в твоей порядочности. Ты женился на мне только ради нашего ребенка, и ты останешься моим мужем по той же самой причине. Не так ли? Челюсти Чонгука крепко сжались. – Ты абсолютно прав, черт возьми! – рявкнул он. – Я буду твоим мужем, ты моим омегой, пока, как говорится, «смерть не разлучит нас». Он притянул омегу к себе и поцеловал так же, как в тот самый день, когда судья объявил их супругами. Но впервые после того, как они занимались любовью в башне над морем, Чимин не ответил на его страсть. Он ничего не чувствовал – ни желания, ни даже злости. – Ты мой муж, – сказал Чонгук. С каменным лицом он отстранил его на расстояние вытянутой руки и посмотрел в глаза. – Не забывай об этом. Чимин высвободился из его рук. – Ну как же я могу забыть, если ты постоянно тычешь этим фактом мне в глаза? Чимин отвернулся и пошёл вниз с холма по направлению к дому. Чонгук сжал кулаки. Черт, да что с омегой происходит? Он уже думал, что Чимин примирился с положением его супруга, но, очевидно, этого не произошло. Неужели он притворялся это время, когда они занимались любовью? Лежал в его объятиях, ласкал его, целовал, признался в чувствах, а сам постоянно мечтал об освобождении от него? Конечно, он за него замуж не собирался. Чонгук поставил его в безвыходное положение. Возможностей сопротивляться у него было не больше, чем у корабля, прибитого бурей вон к тому утесу. Губы его скривились. Ну и пусть? Они поженились. Чимину придется с этим примириться. А что до этой бессмысленной ссоры… омега забудет о ней сегодня вечером, когда они лягут в постель. Он глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и посмотрел на море. Чимин не притворялся в постели, это точно. Он бы непременно почуял фальшь. Да, такое чувствуешь сразу… Или нет? Чимин сидел за туалетным столиком в спальне, где провел первую ночь в качестве Чон Чимина, и смотрел на свое отражение в зеркале. Кроме той первой ночи, он ни разу больше не спал здесь. Каждую незабываемую ночь, чудесное утро и даже полдень он проводил в постели Чонгука. Когда он взял и поднес к волосам оправленную в серебро расчёску, его руки дрожали. Какой бес в него вселился сегодня? Чонгук уже был женат! Ну и что? У него тоже были отношения с альфой, и хотя Арон не относился к ним серьезно, но он сам относился. Он был ему верным и любящим омегой, а когда обнаружил, что альфа предал его, то сердце омеги было разбито. Он любил Арона так же сильно, как… – Придушенный стон сорвался с его губ. Чимин уронил расчёску и закрыл лицо руками. Неправда. Он никогда не любил Арона по-настоящему, теперь это стало ясно. То, что он чувствовал к Чонгуку, сводило на нет все его былые чувства к Арону. И в этом-то и заключалась суть его сегодняшней обиды. – Не так ли? – прошептал он, подняв голову и уставившись на свое бледное лицо и опухшие от слез глаза. Чонгук признался, что был когда-то женат, но из скоропалительного брака ничего не вышло. И Чимин сразу подумал, что на нём он женился тоже скоропалительно, под влиянием минутного порыва. Но как же он хотел, чтобы он начал это отрицать! «Я женился на тебе, потому что я люблю тебя, потому что я всегда буду любить тебя» – вот что хотелось ему услышать. Он женился на нём, чтобы у их ребенка был отец, и хотя какая-то часть Чимина и понимала, что это правильно и честно, другая часть его мечтала услышать от него признание в любви. Он  снова взял расчёску и посмотрел на свое отражение. Ему принадлежит его фамилия и его страсть, но не любовь. Но если он устроит еще несколько таких сцен, как сегодня, то, может быть, потеряет и это. Уголки его рта горько опустились. – Чимин! В дверном проеме стоял Чонгук, одетый в махровый халат. По опыту прошедшей недели он знал, что под халатом на нем ничего нет, и ему вдруг отчаянно захотелось броситься альфе в объятия. Но гордость и боль удержали его на месте. – Да, Чонгук, – сказал он. Вежливо улыбнулся, опустил расчёску и повернулся к нему. – Тебе лучше, Чимин? Он не вышел к ужину, сославшись на головную боль. Попытка объяснить свое душевное состояние все равно ни к чему бы не привела. – Гораздо лучше, благодарю тебя. Эда принесла мне чай и аспирин. Чонгук остановился рядом с ним и приподнял руку. В какой-то момент омеге казалось, что он собирается коснуться его волос, и если бы альфа так и сделал, то его горечь испарилась бы моментально. Он бы вздохнул и потерся о его ладонь, как котенок. Но Чонгук не тронул его. Он всего лишь протянул руку и поправил зеркало туалетного столика, затем засунул руку в карман халата. – Ты ложишься спать? Чимин отвернулся и снова посмотрел в зеркало. Он так просто спросил об этом, но, собственно, почему бы и нет? Место омеги в постели мужа, тем более что он ясно дал понять: ему там нравится. При воспоминании о том, что они делали вместе в постели, горло его сжалось. Почему, если любишь альфу, который тебя не любит, если знаешь, что он никогда тебя не полюбит, почему это все вдруг делает секс таким дешевым? – Вообще-то, – сказал Чимин, снова берясь за расчёску, – я думаю, мне лучше провести ночь здесь. – Здесь? – повторил Чонгук так, словно омега собирался заночевать на льдине где-нибудь на Северном полюсе. – Да. – Он быстро провел расчёской по волосам. – Головная боль прошла не совсем. – Может, мне позвонить тому доктору в Сицилии, которого рекомендовал доктор Со? – Нет, нет. Доктор не нужен. – Ты уверен? Чимин, если тебе нехорошо… – У меня все в порядке, и у ребенка тоже, – он натянуто улыбнулся ему, глядя в зеркало. – Просто старая привычка, Чонгук. Иногда мне нужно поспать одному. В таких случаях Арон всегда говорил… – Арон? – Альфа произнес это слово так, что сердце Чимина остановилось. Не делай этого, твердил он себе, о Господи, не делай… – Альфа, с которым я жил. За которого я вообще-то собирался замуж. Я тебе никогда о нем не рассказывал? – Нет, – холодно произнес он, – не рассказывал. Чимин снова взглянул на Чонгука в зеркало, и выражение чужого лица заставило его содрогнуться от ужаса. Расчёска упала на зеркальную поверхность столика, и он резко развернулся к нему. – Чонгук, – сказал он быстро, но было слишком поздно. Альфа уже стремительно уходил. – Ты прав, – бросил он через плечо. – Я тоже не прочь провести ночь в одиночестве. Увидимся утром. – Чонгук, подожди… Подожди? Он шагнул в холл и громко захлопнул дверь. Чимин вряд ли попросил бы его подождать, если бы знал, как близко он был к тому, чтобы со всей силы ударить кулаком в стену. Чонгук ворвался в свою спальню, ногой пнул дверь и раздвинул стеклянные стены, выходящие на террасу. Черная теплота сицилийской ночи обволокла его удушливой пеленой. Хорошо, он жил с альфой. Ну и что? Это ни черта не значит. Он замужем за ним, а не за этим Ароном, кем бы он там ни был. Вышел за него замуж вопреки своей воле. Под угрозой потерять своего ребенка. Поддался гнусному шантажу. Чонгук стремительно развернулся и грохнул кулаком об стену. Боль была ужасной, и он, сморщившись, сунул костяшки пальцев в рот, почувствовал слабый привкус крови и внезапно отчаянно захотел, чтобы это была кровь Арона, а не его собственная. Да и вообще, что за имя? Дурацкое имя, да и сам мужик – круглый дурак, если отпустил Чимина. Внезапно ему открылась истина, поразившая его своей очевидностью. Он любит Чимина. Он любит своего мужа. Каким же он был идиотом, не поняв этого раньше! И омега, тоже его любит. Чонгук поднял лицо к безлунному небу, словно пытаясь найти ответ там, в сияющем свете миллиона звезд, рассыпанных по небесам. Если Чимин любит его, это объясняет все. Страсть, которую он никогда не мог скрыть, если он касался омеги. Даже его реакцию сегодня днем, когда Чонгук так неуклюже рассказывал ему о своем неудачном первом браке. Надежда наполнила его сердце. Может быть, то, что выглядело злостью, было на самом деле болью? Может быть, Чимин просто ревновал его, как он ревнует его сейчас к Арону? Но если Чимин любит его, то почему решил провести эту ночь один? И почему вспомнил прежнюю связь? Чтобы уколоть его? Чонгук глубоко вздохнул. Он всегда гордился тем, что точно знал, как провести прямую линию из пункта А в пункт Б, но сейчас ему казалось, что он ходит по кругу. Единственное, что он может сделать, Господи помоги, так это пойти обратно в его комнату, зацеловать Чимина до полной потери чувств, пока он вновь не скажет, что испытывает к нему на самом деле… Зазвонил телефон. Это был Намджун, его личный адвокат в Сеуле. Чонгук сел на край кровати. Намджун не станет рисковать своей шеей, беспокоя среди ночи самого важного клиента. – Боюсь, что у нас возникла проблема, мистер Чон. Чонгук слушал, и на его лице раздражение постепенно уступало место бешенству. – Сохи подала на меня в суд? С ума сошла! Ты имеешь в виду, что она собирается продать историю в «Диспач», если я не соглашусь на ее требования? Что за дерьмо?.. Я никогда не обещал ей жениться!.. – Его лицо побелело. – Если она посмеет вывалять имя моего мужа в грязи, то я, черт ее побери… – Чонгук яростно сжал в руке телефон. – Хорошо, – сказал он отрывисто, поднялся на ноги и стряхнул с плеч халат. – Слушай, что тебе надо сделать. Ярость и решимость управляли его разумом несколько последующих минут. Он позвонил Рафаэлю, позвонил своему пилоту в Сицилии – и остановился. Разбудить Чимина и сказать ему, что уезжает? Нет. Ни в коем случае. Только этого не хватало – объяснять своему омеге, что бывшая любовница из мести пытается облить его и Чимина грязью, продав какому-то телевизионному каналу историю, в которой она выступит в роли покинутой и обманутой подруги, а Чимина – в роли беременного охотника за состоянием. Рафаэль это уладит. Старик скажет, что его мужу срочно пришлось вылететь в Сеул по делам. Чимину, конечно, это не понравится, но ведь его не будет совсем немного времени! День, максимум два. А потом он вернется на остров, и обнимет его, и скажет, как он его любит, и будет молиться всем богам, чтобы чувства Чимина к нему не остыли. И тогда они начнут свою семейную жизнь заново. Но, прежде чем уехать, ему нужно было хотя бы взглянуть на него. Дом был погружен в тишину, когда он вышел из своей спальни; из-под закрытой двери Чимина не пробивался свет. Чонгук открыл дверь и скользнул внутрь. Омега лежал на спине, погруженный в сон. Как же красив он был. И как он его обожал! – il mio unico, – прошептал альфа. – Любимый мой. Он наклонился и нежно коснулся чужих губ легким поцелуем. Чимин шевельнулся и тихо вздохнул. Еще одна секунда – и он бы лег рядом с ним и обнял. Но сначала, подумал он, надо решить вопрос с Сохи. Стиснув зубы, он вышел из комнаты своего мужа и тихо закрыл за собой дверь.                          ***        Чимин проснулся ярким солнечным утром с воспоминанием – таким же легким и воздушным, как клочки облаков в небе. Был ли это сон, или Чонгук действительно подошел к его постели, поцеловал его и назвал любимым? Это казалось таким реальным, но, разумеется, все происходило во сне. Они же поссорились, а когда альфа явился к нему с оливковой ветвью, он отверг его. Чимин сел, отбросил в сторону укрывавшую его легкую простыню и потер лицо ладонями. Отверг предложение мира? И это еще мягко сказано. Он буквально дал ему пощечину! Чимин громко выдохнул. Господи, да какой бес в него вчера вселился? Единственный альфа, которого он когда-либо любил, – это Чонгук. Он быстро оделся, мало думая о том, как выглядит. Ему не терпелось поскорее исправить содеянное вчерашним вечером. Чонгук не любит его, еще нет, но он заботится о нём – во всяком случае, заботился, пока он не устроил ту отвратительную сцену. Ну что же, есть только один-единственный способ загладить свою вину. Он скажет Чонгуку правду. К черту гордость – и боль, которая непременно появится, когда он вновь признается Чонгуку в любви, а он не сможет ответить ему тем же. Он сейчас пойдет к нему, скажет, что Арон никогда для него ничего не значил. Его сердце бешено стучало в груди, Чимина одолевало лихорадочное возбуждение. После Арона он обещал себе, что больше не впустит в свое сердце ни одного альфу. Но Чонгук не просто альфа. Он его муж, отец ребенка, которого он носит, он достоин его любви. В спальне Чонгука не оказалось. Что ж, ничего странного. Уже пробило восемь, и по его стандартам было уже довольно поздно, тем более что в постели его удерживать сегодня некому. Чимин не лежит рядом, устроив голову на его плече; и альфа не шепчет ему медленное, соблазнительное «доброе утро», и он не улыбается ему в ответ такой же ленивой и чувственной улыбкой… Но его не было ни на кухне, ни на террасе – обычно там он обсуждал с Рафаэлем хозяйственные дела. На террасе оказалась только Эда, старательно поливавшая анютины глазки, фуксии и петунии в больших горшках. – Buongiorno. Улыбаясь, Чимин вышел на террасу. – Buongiorno, Эда. Вы не знаете, где сеньор Чон? Брови Эды приподнялись: «Сеньор?» – Мой муж, – сказал Чимин, – где он может быть?.. – Он вздохнул, улыбнулся и покачал головой. – Ладно, не беспокойтесь. Я уверен, что найду его сам. Но он ошибся. Его не было ни у хозяйственных построек, ни у каменной стены, ни на морском берегу. – Buongiorno, signore. Он и не заметил, что сзади бесшумной тенью подошел старый Рафаэль. – Buongiorno, – ответил Чимин и остановился. Старик не говорил по-корейски, а он знал по-итальянски всего несколько слов, выученных за последнюю неделю. Но все равно, надо попробовать. Должен же Чонгук где-то быть! – Рафаэль, вы не видели сеньора Чонгука? Старик вопросительно поднял лохматые брови. – Я не могу найти Чонгука. Чонгук, – повторил он, тыча в свое платиновое обручальное кольцо на пальце. – Мой муж! – А, Чонгук. Non. Да, понимаю. – Так вы все-таки говорите по-корейски? – Совсем мало. – Поверьте мне, ваш корейский в тысячу раз лучше, чем мой итальянский. Ну, так где же он? – Сеньор? – Чонгук… Где? Старик закашлялся. – Он уезжать остров, сеньор. – Уехал с острова? Куда, в Венецию? – Лететь в Сеул, сеньор. Бизнес. – Бизнес… – повторил он, с удивлением чувствуя, как из его глаз потекли слезы. Плакал он совершенно беззвучно, и это почему-то особенно огорчало Рафаэля. – Сеньор, – сказал он с несчастным видом, – прошу вас, не надо плакать. – Это я виноват, – прошептал омега. – Я сам во всем виноват. Мы поссорились, и я очень его обидел, я ведь... люблю... его... Он опустился на скамью и спрятал лицо в ладонях. Рафаэль стоял рядом, глядя на него с чувством бессильной жалости, словно на ягненка, запутавшегося в проволочной ограде. Он протянул руку, собираясь коснуться его головы, но вместо этого залез в карман, вытащил огромный белый носовой платок и вложил ему в ладонь. – Сеньор, – сказал он, – вы увидеть, все быть хорошо. – Нет. – Чимин вытер слёзы и поднялся на ноги. – Нет, не будет. Вы не понимаете, Рафаэль. Я солгал Чонгуку. Солгал ужасно. То, что я сказал ему, было так жестоко… – Вы любить его, – мягко сказал старик. – Да. О да, я люблю его всем сердцем. Всему виной моя дурацкая гордость. Если бы я только мог поехать к нему сейчас… Рафаэль кивнул. Именно так он и думал. Что-то плохое произошло между молодыми, вероятно, потому Чонгук и сорвался посреди ночи. Старик нахмурился. Чонгук и этот омега глубоко любят друг друга, это видно невооруженным взглядом, но по причинам, которые за пределами его понимания, не желают в этом признаться. – Рафаэль! Он посмотрел на омегу, стоящую рядом с ним. Теперь глаза его казались очень ясными, и в них светилась решимость. – Я знаю, как ты любишь Чонгука, – сказал он. – Я тоже его люблю. И я должен ему это сказать, Рафаэль, я должен сделать так, чтобы он понял: в моей жизни нет места никому, кроме него. И никогда не будет. Старик приосанился и коснулся натруженной рукой плеча Чимина. – Да, сеньор. Вы должен сказать ему, и я помочь вам делать это.                          *** Сеул плавился от жестокой жары, грянувшей в середине лета. В Сицилии тоже жарко, но там яркое золотое солнце, синее море и голубые небеса. А здесь, в Каннамгу, солнце полностью спряталось за плотной завесой облаков. Воздух казался плотным и удушливым. И когда двери лифта в пентхаусе закрылись за ним, Чонгук подумал, что и день был таким же неприятным и чертовски длинным. Он сбросил пиджак и галстук на кресло и включил кондиционер. Прохладный поток воздуха с шорохом ворвался в тишину. Минхо и домработница  взяли отпуск, так что он был один. Отлично. Чонгук закрыл глаза и наслаждался обдувающей его прохладой, расстегивая пуговицы рубашки и закатывая рукава. Сегодня вечером ему было не до приличий, особенно после разбирательства с Сохи. Час, проведенный наедине с ней и адвокатами, показался ему целой вечностью. Прилипчивый запах ее духов все еще преследовал его. – Ты уверен, что хочешь встретиться с ней лицом к лицу? – спросил его Намджун. Чонгук предпочел бы никогда ее больше не видеть, но знал, что нужно ткнуть противников носом в тот компромат, который он собрал на свою бывшую любовницу, а главное, она должна сама убедиться, что он не намерен сдаваться. Последующие шестьдесят минут, пока Сохи лила крокодиловы слезы в кружевной платочек и посылала ему трагические взгляды, он пытался понять, чем его могла привлечь эта женщина. Крашеные волосы. Косметика, наложенная искусно, но чересчур густо. Побрякушки – очень дорогие, купленные, разумеется, на его деньги. Все это буквально оскорбляло его. Единственное, что помогало ему держаться спокойно, так это бережно хранимый в душе образ Чимина, каким он видел его в последний раз, во всей его истинной красоте. В конце концов, он ужасно устал от юридических диспутов адвокатов, а еще больше – от кривляния Сохи. – Хватит! – рявкнул он. Все взгляды обратились к нему. Тоном, от которого мороз пробирал до костей, он сказал девушке, с чем ей придется столкнуться, если она попробует сейчас или в будущем предъявить ему какие-либо претензии, а затем, словно внезапно что-то вспомнив, толкнул к ней через стол папку. – Что это, дорогой? – спросила она. И Чонгук впервые за этот час улыбнулся. – Твое прошлое тебя догоняет, «дорогая». Она побледнела, открыла папку… и все закончилось. Сохи грязно ругалась и забрасывала его угрозами. Но когда ее адвокат перегнулся через плечо подзащитной и заглянул в содержимое папки – список ее любовников и фотографии из досье нескольких частных детективов, включая и те, которые вполне годились для порнографического журнала, – его лицо изменилось, он тут же встал и покинул поле битвы. Вспоминая об этом, Чонгук улыбнулся, подошел к бару, бросил в бокал несколько кубиков льда и плеснул туда водки. – За частных детективов! – негромко произнес он и залпом выпил сразу полбокала. С недопитой водкой в руке он поднялся в свою спальню, в комнату, где провел первую любовную ночь с Чимином. Да, именно любовную, в самом прямом смысле этого слова. В его жизни не было места романтическим порывам, но факт оставался фактом: своего мужа он полюбил с первого взгляда. И ему буквально не терпелось признаться ему в этом. Как только вернется в Сицилию, он бросится к нему и скажет, что он любит и всегда будет любить его, что его прошлое не имеет значения, потому что он, Чон Чонгук, будет его будущим, а ведь для них важно только будущее. Он поставил бокал на столик, скинул одежду и прошел в ванную. Самолет ждет его в аэропорту. Несколько часов, и он будет дома. Он быстро принял душ. Нет ни одной лишней минуты. Чем скорее он оставит Сеул, тем скорее сможет обнять Чимина. Но перед отлетом надо заехать в одно место. Он обернул полотенце вокруг бедер и взял бокал. Он поедет к «Тиффани». Альфа же еще не купил своему мужу свадебный подарок. Что ж, он исправит эту оплошность прямо сейчас. Что ему подойдет лучше всего? Бриллианты и изумруды? Бриллианты и сапфиры? Может быть, просто купить ему полное ведро колец? Он улыбнулся, спускаясь по лестнице. Еще одна выпивка – имбирный эль на сей раз, так как ему нужна ясная голова, – и он позвонит в «Тиффани», узнать, открыты ли они. А если нет… как имя того парня, которого он встретил в прошлом году? Он, кажется, вице-президент «Тиффани», а может быть, «Картье»? Чонгук громко рассмеялся и поставил бокал на стойку бара. Не имеет значения. Чимин обрадуется кольцу, в какой бы фирме он его не купил, пусть даже в дешевой лавочке. Обрадуется, если он действительно любит его, а ему все больше и больше кажется, что он… что он… Чонгук нахмурился. Слабо шумел лифт, на панели вспыхивали огоньки. Что за черт? Он не ждет гостей, а швейцар внизу не пропустит никого без разрешения… Если только это не Чимин. Его сердце стукнуло. Невозможно. Он же в Италии. Или уже нет? Рафаэль не одобрил его стремительного отъезда. В былые времена старик никогда не раздумывал, прежде чем пойти наперекор своему питомцу. Хотя, конечно, с той поры утекло много воды. Но с другой стороны – Рафаэль может быть очень упрямым. Если он решил, что следует взять бразды правления в свои руки… Кабина лифта остановилась, и Чонгук затаил дыхание. Створки бесшумно раскрылись – и из лифта вышла Сохи. – Сюрприз! – объявила она хрипловатым контральто. Она была слегка прикрыта чем-то розовым, выставляющим напоказ все ее прелести. Фальшивая улыбка густо-красных губ вызвала у Чонгука такой бешеный приступ ярости, что несколько мгновений он не мог вымолвить ни слова. Затем сделал глубокий болезненный вдох и сумел обрести голос. – Я даже не собираюсь выяснять, как ты проскочила мимо швейцара, – медленно сказал он. – Я просто приказываю тебе развернуться, войти обратно в лифт и убраться к чертям собачьим. – Чонгук, дорогой, ну что за прием? – Сохи улыбнулась и прошествовала мимо него к бару. – Что это ты пьешь? Похоже на водку со льдом. Прекрасно, я, пожалуй, выпью чуточку с тобой, просто за компанию. – Ты слышала меня? Убирайся. – Ну, дорогуша, не будь таким вспыльчивым. – Приветственно подняв бокал, она отпила глоток и поставила бокал обратно. – Я знаю, ты разозлился сегодня утром, но это моя вина. Мне, конечно, не следовало пытаться вернуть тебя таким образом. – Вернуть меня?.. – Чонгук уперся руками в бока. – Слушай, давай не будем играть в игры, окей? Ты попыталась шантажировать меня, но из этого ничего не вышло. Так что окажи нам обоим услугу и выметайся отсюда, пока не пришлось пожалеть. Сохи облизнула губы. – Чонгук, – мурлыкнула она, – послушай, я все понимаю. Ты женился на том омеге, потому что у тебя не было выбора, правда? Ходят сплетни, дорогой, что твоя малышка  специально залетела от тебя. Он молниеносно оказался рядом с ней, и она в испуге попятилась назад. – Я досчитаю до пяти, – прорычал он, – а затем возьму тебя за шкирку и вышвырну за дверь. Раз. Два. Три… – Твою мать! – визгливо завопила она. – Ты не имеешь права так со мной обращаться! Ты обещал мне… – Ты врешь, – резко сказал он. – Единственное обещание, которое ты от меня услышишь, будет следующее. Убирайся отсюда сама, либо, помоги мне Бог, я… – Не будь болваном, Чонгук. Ты очень быстро от него устанешь! – Сохи потянула за пояс своего одеяния, и оно распахнулось, открывая абсолютно голое тело. – Ты захочешь этого. Ты захочешь меня. Позже Чонгук снова и снова будет пытаться понять, как он не услышал звук лифта, снова поднимающегося в его квартиру. Видимо, ярость совершенно оглушила его. – Убирайся, – сказал он с отвращением – и только тут услышал звук открывающихся дверей лифта. Он увидел быструю, радостную улыбку Сохи и каким-то образом понял, Господи, он сообразил… Чонгук резко развернулся и увидел Чимина, стоящего в открытых дверях лифта. – Чимин!– воскликнул он и кинулся к омеге. Но тот протестующе вскинул руки – потрясение на его лице стремительно сменялось выражением смертельной боли. – Нет, – прошептал он и, прежде чем Чонгук успел коснуться его, нажал на кнопку лифта, и двери закрылись перед его лицом. И в то же мгновение Чонгук понял, что его последний шанс, его единственный шанс на любовь и счастье исчез навсегда.