Жених сказал "нет"

Через час судно подошло к острову. — Arrivato! — объявил Чонгук, подходя к омеге. И по его тону Чимин понял, что именно этот остров и есть конечная цель их путешествия. Он приставил ладонь козырьком ко лбу и посмотрел на сужающуюся полосу воды между «Перлой» и небольшим портом в форме полумесяца. Не было видно никаких яхт; лишь покачивались на якорях несколько приземистых рыболовных барок. Квадратные беленые домики с красными черепичными крышами укрылись в тени выжженных солнцем каменистых скал, обрамлявших порт. В голубом небе кружили чайки, и их крики эхом носились над волнами. Чимин вдруг вспомнил, как он плакал прошлой ночью, ему подумалось о неведомом пути, лежащем перед ним, и он зябко поежился. Чонгук обнял его плечи и притянул к себе. — Что такое? Тебе нехорошо? — Нет, нет, я сказал тебе, что все в порядке. Облокотившись спиной о поручни судна, альфа притянул его к себе. Его тело было твердым и горячим, Чимин чувствовал легкий аромат его кожи. По его спине пробежала странная дрожь. — Но ты же болен! Ты белый, как бумага. Как это я не сообразил! Тебя укачало… — Чонгук, в самом деле, все нормально. Просто, наверное, слишком много солнца, — Он улыбнулся: — Ведь я привык к бетонным ущельям Сеула. — Я не подумал об этом. Можно было добраться сюда за два дня, а не за один. — Ветер распушил волосы омеги, и Чонгук поймал кончик локона. Его кудри казались такими шелковистыми и теплыми, что он с трудом удержался, чтобы не поднести их к губам. — Надо было подумать о твоем состоянии, когда я все планировал. Его рука соскользнула на омежье плечо, и он слегка погладил большим пальцем чужую шею. Чимину вдруг захотелось закрыть глаза и полностью отдаться нежности его прикосновений. Это желание так напугало омегу, что ответ оказался неожиданно резким: — Тебе следовало бы подумать о множестве вещей, Чонгук, но ты этого не сделал, и вот пожалуйста — мы здесь. Рука Чонгука отдернулась от его плеча. — Да, — сказал он, — мы здесь. В первый раз Чимин побывал в Италии на съемках обложки для «Вог». Съемки проходили на крошечном острове, поразившем его своей безыскусной красотой. Сицилия совсем не походила на тот остров. Может, он тоже был красивым, но Чимин был слишком напряжен, чтобы это заметить. Старая«бентли» ждала их у домиков, и усатый шофер казался таким же древним и сгорбленным, как оливковое дерево у дороги. Он и Чонгук приветствовали друг друга сдержанно, но нетрудно было заметить, что их связывает давняя дружба. Альфа повернулся к Чимину и снял свою шляпу. Он с улыбкой поклонился и что-то сказал Чонгук. — Рафаэль говорит, что счастлив видеть тебя. — Передай Рафаэлю, что я также рад с ним познакомиться. — Он говорит, что ты прекраснее Афродиты, а я счастливец, если сумел тебя завоевать. — Скажи ему, что мне уже надоело быть Афродитой, но я в любом случае благодарен ему за очаровательную ложь, а ты… ты не счастливец, а расчетливый тиран, шантажом заполучивший право распоряжаться мною. Чонгук засмеялся: — Это его не расстроит. Рафаэль хорошо помнит старые времена, когда любой альфа был властелином и мог спокойно взять любую омегу, не спрашивая ее разрешения. Старик что-то сказал Чонгуку и альфы коротко рассмеялись. — Что он сказал? — Чимин переводил взгляд с одного на другого. — Он сказал, что твои глаза холодны, но, как говорят в его родной деревне, омега, холодный днем, наполняет ночи жаром. Румянец залил его щеки. — Поразительно, как бывает неправа старинная мудрость! — Так ли это, мой драгоценный муж? — Абсолютно, мой нежеланный муж. Рафаэль снова что-то пробормотал, и Чимин закатил глаза. — Я чувствую себя как непосвященный зритель в комедийной сцене, — разозлился омега, — Что сейчас? Чонгук придвинулся к нему ближе. — Он говорит, что ты не выглядишь счастливым. — Этот Рафаэль — умный человек. — И еще он говорит, что мой долг— сделать тебя счастливым. — Скажи ему, что я буду очень счастливым, если ты оставишь меня в покое. В медленной улыбке Чонгука было предупреждение, но Чимин понял его слишком поздно. Альфа притянул к себе его голову, наклонился и поцеловал. — Целовать меня, чтобы произвести впечатление на старика, слишком обременительно, — заметил Чимин, когда Чонгук оторвался от него. Он говорил спокойно, пытаясь убедить себя, что бешеное биение его пульса — всего лишь последствие солнечного перегрева. Но Чонгук снова поцеловал его — так же нежно, как тогда, на их бракосочетании. — Я целую тебя, потому что хочу тебя целовать, — очень тихо сказал он, отвернулся и принялся помогать Рафаэлю укладывать багаж в машину. А Чимин стоял и старался умерить громкий стук собственного сердца. Узкая пыльная дорога поднималась к утесам, огибая рощицы темных кипарисов и россыпи серой скальной породы. Они проехали несколько маленьких домиков, потом дома стали появляться все реже и, наконец, исчезли совсем, за исключением пастушьих хижин. Жара не ослабевала, и воздух звенел от стрекота цикад. Дорога стала совсем узкой, и когда Чимину уже начало казаться, что дорога исчезает в облаках, машина подъехала к дому из белого камня с синей черепичной крышей, стоящему на скалистом выступе над морем. Дом и окружающие его скалы отличались какой-то диковатой естественной красотой, и Чимин интуитивно понял, что это дом Чонгука. Тишина, еще более заметная по контрасту с пением цикад и шуму прибоя, наполнила машину, когда Чонгук выключил двигатель. Позади них скрипнула дверца машины, и Рафаэль вылез наружу. Он что-то сказал Чонгуку, и тот помотал головой. Старик, явно рассерженный, уважительно приподнял шляпу перед Чимином и быстро пошел к дому. — Что случилось? Чонгук вздохнул: — Ему скоро стукнет семьдесят пять, если не больше — он очень скрывает свой возраст. — Потом вылез из машины, обошел автомобиль и открыл дверь для Чимина. Но омега предпочёл не заметить чужой протянутой руки и, не приняв помощи, ступил на посыпанную гравием площадку. — Но Рафаэль любит прикидываться молоденьким. Он хотел отнести наш багаж в дом. А я сказал, чтобы он перестал дурить. — Ты велел ему прислать кого-нибудь за нашим багажом? Чонгук взглянул на омегу: — В доме никого нет, кроме Эды. — Эды? — Моя домработница, — Он открыл багажник, достал чемоданы и бросил их на траву. — Да мне никто и не нужен, чтобы перенести вещи в дом. Чимин подумал об Ароне и команде его слуг из десяти человек. Он никогда не видел, чтобы альфа нес что-нибудь более тяжелое, чем кейс, а иногда даже не нес и его. — Ну? — Голос Чонгука казался слегка охрипшим, — Что ты думаешь? Можешь ты прожить эту неделю здесь вдвоем со мной? Неделю? Один, здесь, с Чонгуком? — Что ж, — сказал омега холодно, — это, конечно, не Турин. Но я надеюсь, что здесь есть, по крайней мере, горячая вода и электричество? Краем глаза он заметил, как заходили желваки на скулах Чонгука. Отлично, подумал Чимин с горьким удовлетворением. А чего альфа ожидал? Слез? Просьб? Пылкой мольбы отвезти его в какое-нибудь более цивилизованное место? Если он на это рассчитывал, то допустил ошибку. Омега не собирается ни умолять, ни унижаться. — Я знаю, что тебе хотелось бы услышать «нет», — он поднял чемоданы и пошел по направлению к дому, — но здесь имеются все удобства, мой дорогой муж. Ты, конечно, будешь разочарован, но я не такой варвар, каким ты хочешь меня представить. После царящего на дворе пекла внутри дом с его белыми мраморными полами и белыми стенами казался почти ледяным. Над головой лениво вращались вентиляторы. Чонгук поставил чемоданы на пол и уперся руками в бока. — Эда! — прокричал он. Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и им навстречу поспешила худенькая женщина средних лет с темными под цвет волос глазами. Она широко улыбалась, но ее улыбка исчезла при виде строгого выражения лица Чонгука. — Эда не говорит по-корейски, так что не трать попусту время, пытаясь завоевать ее сочувствие. Она проводит тебя в твою комнату и окажет любую помощь. Домработница, а не Чонгук. Еще одна маленькая победа, подумал Чимин, когда альфа прошел мимо него. Эда отвела его наверх, в большую красивую спальню с примыкающей к ней ванной комнатой. — Спасибо, — кивнул Чимин, — Grazie. Это было единственное слово, запомнившееся ему с предыдущего посещения Италии. Эда дружелюбно улыбнулась, и Чимин ответил тем же, но стоило двери закрыться за девушкой, как его улыбка растаяла. Чимин изо всех сил пытался рассердить Чонгука, но он ранил его. Это было гораздо больше того, на что он рассчитывал. Но тогда почему ему так тоскливо от этого?                          *** От кипарисов по склону холма тянулись длинные тени. Скоро настанет ночь. Чонгук стоял на кирпичной террасе и смотрел на море. Он знал, что должен чувствовать себя уставшим. Это был очень длинный день. Бесконечный день, последний на этой бесконечной неделе, которую он начинал, думая, что больше никогда не увидит Чимина, и которую закончил, женившись на нём. Невероятно! Совсем недавно вся его жизнь была сосредоточена на расширении Империи Чон. И в одну секунду у него появился муж, скоро будет ребенок. Да, муж, который относится к нему и ко всему, что ему дорого, с таким холодным отвращением, что кровь его закипает, как лава на одном из вулканов в самом сердце этого острова. Чимину не понравился дом. Черт, а почему он должен был ему понравиться? Он привык к роскоши и удобствам большого города. И его представление о рае вряд ли включало в себя дом на вершине каменистого холма над Ионическим морем, где ему придется провести семь самых долгих дней в его жизни с тираном, навязавшимся ему в мужья. Чонгук нахмурился и залпом выпил бокал вина. Черт, о чем он думал, когда вез омегу сюда? Здесь не самая лучшая обстановка для медового месяца — хотя никакого медового месяца не предвидится. Рафаэль, старый хитрый лис, шлепнул его одобрительно ладонью по спине и сказал, что ему давно уже следовало жениться. Старик любит лезть не в свое дело. Это же не брак, это соглашение… может быть, надо думать об этом именно так. Даже самый удачный семейный союз не может быть основан лишь на любви. Влечение, одиночество, инстинкт продолжения рода сводят людей. Что ж, в таком случае они с Чимином не самая плохая пара. Главное — что их отношения лишены притворства: оба знают, что их свела вместе необходимость. Если посмотреть на все с реальной точки зрения, то ему не на что жаловаться. По крайней мере, у него будет ребенок. Чем больше он думал об этом, тем счастливее становился. Как приятно держать на руках малыша и знать, что он носит твое имя, что твоя кровь течет у него в жилах! Он криво улыбнулся. Несмотря на все достижения современной науки, чтобы получить ребенка, по-прежнему нужна омега. И чтобы все было по справедливости – законный муж, Чимин будет ему вполне подходящим супругом. Он красив, умен, утончен. Всю свою жизнь он вращался  среди богатых и знаменитых, это его круг. Он станет прекрасной половинкой на приемах и званых обедах, которые он вынужден устраивать, и, несомненно, из него получится великолепный папа. Ну, а все остальное… остальное, подумал он, чувствуя, как жар растекается по его телу, устроится само собой. Не сможет же омега отвергать его всю жизнь. Несмотря на внешнюю холодность, Чимин страстный омега и все еще хочет его. А если он вздумает ему изменить, то он… он… Стекло хрустнуло у него в руке. Чонгук зашипел от боли, и осколки раздавленного бокала разлетелись по плиткам пола. – Черт побери! По ладони потекла кровь. Он снова выругался, сунул другую руку в карман брюк в поисках носового платка – и тут маленькая прохладная рука коснулась его раненой ладони. – Покажи мне, – потребовал Чимин. Он взглянул на него, злой на самого себя за потерю самоконтроля, злой на него за несвоевременное появление, и вдруг у него перехватило дыхание. Как хорош его муж! На нём было что-то длинное, белое и воздушное; ему вспомнились слова Рафаэля о том, что он прекрасен, словно Афродита, но старик ошибался: ни одна богиня не может сравниться с ним. Только что вымытые волосы пушистым белоснежным облаком набежали на его плечи, когда он склонил голову над его порезанной ладонью. – Не так страшно, как выглядит, – сказал омега, промокая кровь его носовым платком. – Пойдем, я промою порез. Но ему не хотелось двигаться. Это мгновение было слишком прекрасным. Их соприкасающиеся тела. Его волосы, щекочущие его руку. Его дыхание, такое теплое на его пальцах… – Чонгук! – Чимин поднял на него глаза. – Порез нужно… нужно… Почему Чонгук так на него смотрит? Чужие глаза казались темными, словно ночь, поднимающаяся из-за моря. Такое напряженное лицо, такие застывшие плечи… Широкие плечи под темной рубашкой. Золотистая колонна его шеи в раскрытом вороте; бьющийся прямо под адамовым яблоком пульс; мускулистая  крепкая грудь… Словно пропасть разверзлась перед ним, пропасть, пугающая своей непознанной глубиной. – Чимин, – произнес альфа низким хрипловатым голосом, и его сердце забилось быстрее. – Чимин… – Послушай, Чонгук, ты не должен игнорировать эту рану. Их глаза встретились, и из его груди вырвался слабый звук. – Чонгук, – прошептал он, – Чонгук, пожалуйста… – Что? – спросил альфа хрипло. Поднял руку и отвел локон с чужого лица. – Скажи, что ты хочешь? Скажи мне, и я сделаю это. Поцелуй меня, подумал Чимин, заставь меня признаться самому себе, что я не могу ненавидеть тебя, не могу презирать тебя, что я… я… Он выпустил его руку и отступил. – Я хочу, чтобы ты дал мне промыть и забинтовать порез, – сказал он отрывисто. – Похоже, мы находимся очень далеко от цивилизации. Если начнется воспаление, то я даже не буду знать, куда обратиться за помощью. Рот Чонгука искривился. – И то правда. Ты можешь попасть в затруднительное положение. Нелюбимый муж, да еще калека! Постараюсь не обременять тебя своими бедами, Чимин. Пожалуйста, налей себе лимонаду. Эда приготовила его специально для тебя. Я обработаю руку, и потом мы поужинаем. Прошу прощения. Чимин кивнул и отвернулся к морю – миллионы звезд вспыхивали на черном бархатном небе – и сморгнул слезы, непонятно отчего навернувшиеся ему на глаза. На следующее утро он проснулся очень рано. Хор цикад в сопровождении звонких трелей певчих птиц уже оглашал воздух. Это совсем не то, что просыпаться от звона будильника или гудения машин на улице и шагов мистера Чхве, его соседа сверху. Надев легкую жёлтую рубашку и джинсовые шорты, он прошёл на кухню, где Эда встретила его улыбкой, чашкой крепкого черного кофе и поднятием бровей, что могло означать лишь одно: «Что вы желаете на завтрак?» Немного жестов, немного ломаных слов, сопровождаемых дружным смехом, и, наконец, Чимин уселся за мраморный столик с салатником, наполненным клубникой и йогуртом. Он почувствовал, что проголодался; двери, ведущие на террасу, были широко распахнуты, и воздух, напоенный ароматами цветов и моря, только усилил его аппетит. Омега налил себе вторую чашку кофе и выпил ее на террасе, а потом спустился по ступенькам и пошёл по траве, растущей вокруг дома. Удивительно, как крепкий сон и ясный свет утра могут все переменить. Вчера дом чуть ли не испугал его своей суровостью, а сегодня он увидел, как идеально он вписался в окружающую его природу. И расположение очень удачное – он стоит так высоко на вершине холма, что Чимину показалось, будто весь мир расстилается перед ним. Поддавшись порыву, он сбросил босоножки и понес их в руках, направляясь к тому концу дома, откуда, как ему показалось, доносился чей-то голос – Рафаэль, наверное, – и гулкие удары, похожие на удары тяжелым молотом. Но это был вовсе не старик, а Чонгук, одетый только в обрезанные джинсы, кожаные рабочие перчатки и потрепанные кроссовки. В руках он держал нечто, похожее на кувалду, и, сильно размахиваясь, бил ею по огромному серому валуну. Его размахи словно подчинялись какому-то внутреннему ритму, все его внимание полностью сосредоточилось на камне. Чимин понял, что альфа не заметил его появления, и слабый внутренний голос в его голове прошептал, что это не очень порядочно – стоять в тени кипариса наблюдать за ним исподтишка… Но ничто в мире не могло сейчас отвлечь его взор от мужа. Он был великолепен! Солнце светило на его обнаженные плечи; Чимин почти видел, как его кожа покрывается загаром цвета темного золота. Тело Чонгука блестело под легким налетом пота, который только подчеркивал силу его мускулов. С каждым взмахом кувалды он слегка вздыхал, и Чимин невольно задерживал дыхание при каждом движении, переводя дух, только когда Чонгук снова ударял по камню. Его мысли опять вернулись к прошлому двухлетней давности, к Арону, – тот долгие часы проводил в своем роскошном спортзале в подвале особняка на Беверли-Хиллз. Два часа в день, семь дней в неделю – и все же он не выглядел таким удивительно мужественным, как Чонгук. Он вспомнил, как сильны были эти руки, обнимавшие его той ночью, как тверды мускулы под его ладонями… – Чимин! Он моргнул. Чонгук повернулся и смотрел на него. Потом улыбнулся, отложил кувалду в сторону и вытер лицо и шею полотенцем, которое поднял с травы. – Извини, – сказал он, отбросил полотенце в сторону и подошел к нему. – Я не хотел тебя разбудить. – Ты не разбудил меня. Я всегда рано встаю. Альфа снял перчатки и засунул в задний карман джинсов. – Я тоже. По старой привычке. Если летом здесь хочешь поработать, то нужно начинать задолго до того, как солнце поднимется, иначе рискуешь здорово обгореть. Ты хорошо выспался? – Отлично, – кивнул Чимин. – А ты? – Я всегда хорошо сплю дома. Обычно так оно и было. Но в этот раз Чонгук почти полночи не сомкнул глаз, думая о Чимине – их спальни разделял только холл. Когда же, наконец, он задремал, тут же начали сниться сны, от которых он очнулся усталым и раздраженным. И он решил снять раздражение физическим трудом. Но вид мужа, похожего на босоногую нимфу с развевающимися на ветру кудрями, снова увлек его в мир грез. Чимин откашлялся. – А ты вообще, что такое делаешь? – Дурака валяю, – сказал он с улыбкой. – Во всяком случае, так утверждает Рафаэль. Я вознамерился устроить здесь цветочную клумбу. – А Рафаэль не одобряет? – О нет, он вполне одобряет. Но он уверен, что мне никогда не одолеть этот булыжник. – Чонгук наклонился и, подобрав полную горсть земли, пропустил ее сквозь пальцы. – Скорей всего, он прав, но черт меня побери, если я сдамся без боя. Чимин не мог представить Чонгука сдающимся без борьбы. Не в этом ли главная причина того, почему он здесь в качестве его мужа? – И потом, я слишком размяк с недавних пор. Но он совсем не выглядел размякшим. Он выглядел твердым и подтянутым. Великолепным. – Слишком много времени провожу за рабочим столом, слишком часто ем обильную и изысканную еду. – Он усмехнулся. – Когда я приезжаю домой, в Италию, то всегда пользуюсь возможностью скинуть несколько килограммов. – Ты вырос здесь, в этом доме? Чонгук засмеялся. – Не совсем. – Он взял босоножки из чужих рук и опустился перед ним на колени. – Дай я помогу тебе с ними управиться. – Нет, – сказал омега быстро, – я сам… Но альфа приподнял его ногу, пальцы его казались особенно длинными и загорелыми на его светлой коже. Сердце Чимина снова станцевало чечетку, слишком часто исполняемую в последнее время и не предвещавшую для него ничего хорошего. – Чонгук, в самом деле, – раздражение, но не на него, а на себя, придало излишнюю резкость его словам, – я же не инвалид. Я всего лишь… – …беременный омега, – закончил Чонгук за него мягко и поднялся на ноги. Их глаза встретились, и альфа осторожно положил ладонь на его пока еще плоский живот. – Беременный моим ребенком. Трудно было понять, что омегу обожгло сильнее – пламя в его глазах или жар его прикосновения. Глубоко внутри Чимина начали медленно разворачиваться какие-то горячие кольца и, растекаясь, словно растворялись в его крови. – Пойдем, – он протянул ему руку. – Нет, что ты, Чонгук, я вовсе не собирался отрывать тебя от работы. Ты же занят… – Мы с этим валуном враги старинные. Назовем это временным перемирием, – Альфа взял чужую руку в свою, – Пойдем со мной, Чимин. Ведь это и твой дом. Разреши мне показать тебе его. Это не его дом и никогда им не будет. Он хотел было озвучить свою мысль, но Чонгук уже сплел его пальцы со своими. Ничего страшного, пускай он покажет ему окрестности. И он показал ему все, и по тому, как он говорил, Чимин понимал, что он совершенно по-особенному гордится островом. Старые каменные сараи, пастбища, овцы, белыми крапинками рассыпавшиеся по долине, даже кудахтающие куры на пыльной дороге… все для него имело значение, и он видел по лицам людей, обрабатывающих его землю и пасущих его животных, что они уважают хозяина. Наконец Чонгук провел его через невысокий травянистый холм в небольшую рощу – деревья выглядели так, словно над их формой потрудился ветер, дующий с моря. – Здесь, – сказал он негромко, – здесь настоящее сердце Сицилии. – Оливковые деревья? Это ты их посадил? – Нет, – ответил он, слегка улыбаясь. – Я не могу приписать себе эту заслугу. Оливы очень старые. Некоторым из них больше столетия. Я только забочусь о них, хотя надо заметить, что на их восстановление ушло несколько лет. Я получил эту землю в очень запущенном состоянии. – Значит, остров принадлежал твоей семье? – Ты думаешь, что этот дом, эта земля, все это – мое наследство? – Он рассмеялся, словно омега удачно пошутил. Его губы скривились, он засунул руки в задние карманы джинсов и посмотрел на него прямо и твердо: – Единственное, что я унаследовал от своих родителей, так это имя – хотя иногда не уверен даже в этом. – Прости меня, – быстро сказал Чимин. – Я не хотел совать нос не в свои дела. – Нет, не извиняйся. Ты имеешь право знать обо мне все, – на его шее дернулся мускул. – Мой отец был моряком. Он сделал моей матери ребенка, а женился на ней только потому, что она грозилась заявить в полицию об изнасиловании. Как только я родился, он исчез. – Бедная женщина! – Не жалей ее понапрасну. – Он пошел из рощицы, и Чимин поспешил следом. Перед ними выросла из земли низкая каменная стена, отделявшая их от обрыва и яркого синего моря внизу. – Наверняка она кое-что приврала. Она была просто шлюхой из таверны. Его голос был холодным, без малейшего проблеска эмоций. Чонгук оперся на стену и уставился в морские дали. – Она рассказывала мне это, только когда напивалась. – Ох, Чонгук, – тихо сказал омега, – мне так жаль. – Почему? Это реальность. Я рассказываю о себе не для того, чтобы вызвать жалость, просто ты должен знать самое худшее об альфе, за которого вышел замуж. – И самое лучшее. – Чимин глубоко вздохнул, признавая наконец то, чего не хотел признать до сих пор, – Твое решение насчет ребенка – нашего ребенка – было… благородным. Не каждый альфа на такое способен. – Но тебе оно не особенно понравилось. – Просто я не люблю, когда решения принимаются без моего участия. Его губ коснулась легкая усмешка: – Намекаешь на мою властность? – Тебе, наверное, на нее уже намекали? – рассмеялся Чимин. Ветер растрепал его темные волосы, и он откинул их со лба. Этот жест выглядел совсем по-мальчишески и очень подходил его быстрой улыбке. – Ага, теперь я вижу, что происходит. Ты и Рафаэль объединились, чтобы засунуть меня под каблук. – Тебя? Под каблук? – Он улыбнулся. – Вряд ли, если только Рафаэль волшебник. А кто он такой? У меня сложилось впечатление, что он для тебя не просто земляк. – Как ты назовешь человека, который спас не только твою жизнь, но и душу? – Ветерок бросил ему на лицо прядь волос, и Чонгук осторожно отвел прядку рукой. – Рафаэль нашел меня на улицах Рима. Мне было десять лет, и уже два года я существовал один. – А что случилось с твоей матерью? Он пожал плечами. Беззаботный жест плохо вязался с болью, звучавшей в голосе. – Однажды утром я проснулся в пустом доме. Она оставила мне записку и немного денег… Но это не имело значения. К тому времени я давно уже научился изворачиваться сам. – Как? – тихо спросил Чимин, пытаясь представить десятилетнего мальчика, брошенного на произвол судьбы. Проснуться и обнаружить, что ты совсем один в большом мире! – Очень просто. Я был маленьким и проворным. Мог легко стянуть пригоршню фиников или пару помидоров с уличного лотка, а при наличии мозгов очень просто облегчить карманы туристов от лишних лир. – Ветер снова растрепал его кудри, Чонгук пригладил чужие волосы ладонями и улыбнулся. – Когда Рафаэль подобрал меня, я был уже вполне законченным карманным воришкой. – Ты пытался залезть к нему в карман, а он поймал тебя? Чонгук кивнул. – Даже тогда он казался старым, как Моисей, но крепким, как оливковое дерево. Он поставил меня перед выбором: полиция – или я иду с ним. Я пошел с ним. – Чонгук, слушай, я запутался. Но у тебя же была сестра! Чонвон – юноша, который женился на моей племяннице, – он же твой племянник, не так ли? – Его мать и я считали друг друга братом и сестрой, но, по правде говоря, в кровном родстве мы не состояли. Видишь ли, Рафаэль привез меня из Рима на этот остров, где он жил. В то лето, когда мне исполнилось тринадцать, пара корейцев– итальянцев по происхождению – приехала на остров в поисках своих родовых корней. Рафаэль решил, что я заслуживаю лучшего будущего, чем то, которое он мог мне предложить, и, так как я немного знал корейский со времен, когда я жил с мамой он сумел убедить их взять меня с собой. Они увезли меня в Сеул и отдали в школу. Я очень хорошо учился, даже выиграл стипендию в Сеульском университете… – Он пожал плечами, – Мне повезло. – Повезло, – тихо повторил Чимин, думая о том мальчике, которым он когда-то был, и об альфе, которым стал. – Везение, тяжелый труд… кто знает, где кончается одно и начинается другое? Наверняка я знаю только одно: если бы не Рафаэль, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. – Надо будет поблагодарить его! – В самом деле? – Его длинные темные ресницы затенили глаза, и он никак не мог прочесть их выражение, – Если бы он оставил меня на улице, я никогда бы не потревожил тебя. – Да… Это слово, произнесенное тихо, почти шепотом, повисло в воздухе между ними. Чонгук взял лицо Чимина в ладони. Его взгляд никак не выдавал его чувств, но он мог видеть, как внезапно и сильно забился пульс у чужого горла. –il mio più caro, – прошептал он. – Что это значит? Чонгук наклонил голову и нежно коснулся губами чужого рта. – Это значит «мой самый дорогой». Омега робко улыбнулся. – Мне нравится, как звучат эти слова. А трудно выучить итальянский язык? – Я научу тебя. – Альфа нежно погладил кончиком пальца его нижнюю губу. – Я сделаю все, чтобы ты был счастлив, если ты скажешь мне, что в твоем сердце. Для собственной безопасности Чимин мог солгать, но разве можно лгать этому человеку, который только что открыл перед ним душу? – Я не знаю, что в моем сердце, Чонгук, я знаю только, что когда я с тобой, то я… я… Чужие губы замкнули его рот в глубоком страстном поцелуе. Какое-то мгновение Чимин пытался сопротивляться. Но потом вздохнул и обвил руками его шею. Поцелуй Чимина чуть не свел Чонгука с ума. И дело было не в горячей страстности его рта, а во вкусе полнейшей покорности, которую он пил с чужих губ. Держа в объятиях своего омегу на выветренном склоне холма над Ионическим морем, Чонгук произнес мысленную клятву: в этот раз, когда они будут любить друг друга, он сделает его своим навечно. Может, он держит его слишком крепко? Целует слишком горячо? Альфа приказал себе контролировать порыв страсти. Нет, не сейчас, когда губы Чимина так мягки и податливы, когда он чувствует биение его сердца и знает, что его желание так же нестерпимо, как и его собственное. Желание – и что-то большее, чем желание. Он не мог думать. Он мог лишь ощущать вкус чужих губ, и когда омега слабо застонал и прижался к нему так, что он почувствовал все изгибы его тела, Чонгук чуть не потерял рассудок. – Чонгук, – прошептал омега, и его голос прервался, – Чонгук, прошу тебя… Поглаживая большими пальцами изящные округлости его щек, Чонгук приподнял его пылающее румянцем лицо к своему и заглянул в потемневшие от страсти глаза. – Скажи мне, – прошептал он и обнял чужую талию так крепко, что у Чимина перехватило дыхание. Он коснулся его губ своими. – Люби меня, – выдохнул он, и Чонгук подхватил его на руки и понес к каменной смотровой башне. Тысячу лет назад король Италии, попал в сильную бурю. Он дал обет построить церковь во имя Спасителя на том месте, куда корабль будет прибит. На месте высадки король построил маленькую часовню и приказал выбрать место для будущей башни.  А сейчас, когда Чонгук уложил своего мужа на пол, покрытый свежим, сладко пахнущим сеном, он знал, что если не остановится, невозможно будет определить, оскверняет он это место, или обожествляет. Альфа приказал себе раздеть его медленно, несмотря на нестерпимость желания. Но когда Чимин скользнул ладонями вниз по его груди, спускаясь все ниже и ниже, остатки его самообладания улетучились. – Сейчас, – сказал Чонгук страстно и снял с омеги рубашку и шорты. Под ними было кружево и шелк, ароматная кожа и жар. Он снова попытался притормозить происходящее, но Чимин поднял голову, целуя его губы. Он гладил его плечи и грудь, гладил его твердый живот. А когда пальцы его скользнули за пояс чужих джинсовых шорт, Чонгук глухо застонал. Его руки накрыли его ладони, вместе они стянули его шорты и отбросили в сторону. Чонгук рывком притянул омегу к себе. Его большая рука легла Чимину на затылок и крепко сжала его, направляя омегу. А затем  губы альфы обрушились на  его рот. Шок от его прикосновения быстро рассеялся, когда он провел по губам омеги языком, побуждая их разомкнуться. Язык Чонгука скользнул внутрь, и он застонал, стал целовать омегу жестче. Его стон завибрировал между ними, посылая по омежьему телу приятную дрожь. Вся мягкая нежность в тот же миг испарилась. Чонгук подхватил омегу под ягодицы, Чимин ногами обнял его талию, и тогда на омегу обрушилось чувство дежавю. Чимин запутался пальцами в чужих волосах. Не в силах насытиться им, стиснул мягкие пряди, и когда омежьей груди вырвался стон, Чонгук толкнулся к нему с новой силой, прижимаясь твердой эрекцией к середине чиминовых раздвинутых ног. Целуя его, он двигал бедрами, и это трение довело омегу до  вершин возбуждения, которые, как ему казалось, невозможно достичь. Чонгук словно хотел проглотить его целиком, и в тот момент омега был готов это позволить. Омежьи груди расплющились о его торс, сердцебиение вышло из-под контроля — только Чимин не знал, его или Чонгука. Господи, где этот мужчина научился так целоваться? Чимин не знал, сможет ли себя контролировать после одного поцелуя с этим альфой. Он медленно наклонялся к нему, как бы давая возможность остановить себя, что омега и планировал сделать. Вот только тело не слушалось разума, и пока они отчаянно боролись друг с другом, губы Чонгука прильнули к омежьим. Чимин успел забыть о том, какие они у него мягкие, а когда Чонгук притянул его к себе, вспомнил, как это контрастирует с решительными движениями его рук. Пусть Чимин и принудил себя забыть ощущения от его прикосновений, но его тело не забыло, как на них реагировать. Прошло время тех пор, когда он вот так бурно с кем-нибудь обнимался. Их тела сплелись, Чимин цеплялся за его волосы, за спину, за все, до чего мог дотянуться, чтобы привлечь Чонгука еще ближе. Каждое нервное окончание в его теле молило о большем, пока он целовал Чонгука с такой страстью, которую не испытывал, наверное, ни с кем до него. Чимина целовали множество раз, но этот поцелуй оказался таким же волнующим, как самый первый, полученный еще в школе. А может и более, поскольку ни у одного школьника не было такого сильного, твердого тела, как у Чон Чонгука , прижимавшегося к нему. Чонгук хватает омегу за бедра и рывком притягивает к себе. И, не теряя времени, приникает губами к его промежности. Альфа может ласкать её все двадцать четыре часа в сутки. Он работает всем, что у него есть – языком, губами, зубами, пока омега не начинает ерзать. Он вводит два пальца в его влагалище как раз в тот момент, когда мышцы омеги начинают сокращаться, и оргазм сотрясает его тело. Альфа пользуется тем, что губы Чимина приоткрылись в немом стоне, и его язык проникает внутрь, дразня омегу и пробуя на вкус. Руки Чонгука по своей собственной воле начинают поглаживать омежье тело. Это тело идеально, в том числе и рот, которым он никак не может насытиться. Альфа обхватывает ладонью всё ещё стоящий колом член. Он начинает быстро надрачивать, совершая быстрые движения, и через несколько минут с глухим стоном, кончает на омежью вагину. Омега зарывается пальцами в его волосы, притягивает Чонгука к себе и прижимается губами к его губам. И целует его со всей любовью и страстью. Потому что "он мой", твердит его разум. Их поцелуй длится целую вечность, и они не могут оторваться друг от друга. Когда Чимин наконец поднимает взгляд на Чонгука, его глаза говорят ему все, что он думает и что чувствует. Тепло разливается по его телу… и тут это происходит. Эти слова. Они вырываются у Чимина, и он не может остановить их. У него нет сил их остановить. – Я люблю тебя, Чон.