Постучим молоточками Тора

— …в час. Да, сумма небольшая, но, как я считаю, достойная. Опять-таки, не забывайте о неоценимости такого опыта. Бьюсь об заклад, спустя десяток лет, вы сами будете кусать локти, что не приплачивали за потрясающую возможность работы со мной, а напротив, брали за свои смешные труды весьма существенную плату! Я не сдержал смешок и хрюкнул в чашку с американо. Горячие брызги не преминули щелкнуть меня по носу, а некоторые, особо подлые, даже залетели в ноздри при вдохе. Я хрюкнул повторно, спешно ставя чашку на стол. — Зря смеетесь! — огорченно заметил мой потенциальный работодатель. — Многие метят на это место, молодой человек! — Не сомневаюсь, — ответил я, с трудом сдерживая позыв кашля и смахивая побежавшие ручьем слезы. Престарелый профессор Ландо жаждал видеть меня своим компаньоном, секретарем, советником в сфере информационных технологий и просто мальчиком на побегушках в любое время суток за неплохие деньги. Я склонен был на полном серьезе рассматривать данное предложение, учитывая весьма горестное состояние финансов на тот момент. — Ну-ну, Николай, вам не за что краснеть! А уж плакать-то!.. — неверно истолковал мое состояние собеседник, растроганно протягивая надушенный платок с цветочками. Я предпочел сделать вид, что не заметил этого жеста доброй воли, уткнувшись в такую банальную одноразовую салфетку. — Я готов предоставить вам комнату возле моего кабинета. При условии, конечно, что вы не станете приводить… хм… посетительниц… Я постарался как можно тише высморкаться и впервые взглянул на профессора с точки зрения соседа. Ему было лет сто, должно быть, а значит, в случае домогательств я смог бы покинуть квартиру с нетронутыми честью и достоинством. Возможность экономии на съемном жилье выставляла рассматриваемую должность в куда более выигрышном свете, чем прежде. — Никаких посетительниц, — отрицательно подтвердил я. — Вот и замечательно! Не то чтобы я против прекрасного пола… Вовсе нет… — стал оправдываться профессор Ландо, вдруг испугавшись своей категоричности. — Я очень даже за. Вот. Просто всему свое время и место. — Всему свое время и место, — подтвердил я, уже откровенно подлизываясь и не желая этого замечать. Внутренний калькулятор демонстрировал мне небывалую выгоду, на которую я и не рассчитывал, собираясь на встречу. — Иногда я совершенно не против видеть особ противоположного пола в своей обители, — осторожно пошел на попятную профессор Ландо. — Иногда, — послушно уточнил я. — Да. На том и порешим. Вы можете приводить посетительниц, но только уведомьте меня или Розалию Рудольфовну об этом заранее. Хорошо? — Хорошо. — Я вдруг четко понял, что при желании смогу вить из профессора веревки, по крайней мере по некоторым вопросам. — Я согласен. Да, черт возьми, я хочу работать на вас! — Рад вашему юношескому задору! Тогда встретимся завтра уже на месте. Приезжайте к девяти. Адрес у вас есть. Завтра же и начнем приводить в порядок каталоги по «Гнёздово». На том мы распрощались. Я был вне себя от предвкушения заработной платы и готов был кружиться в танце с каждым встречным. К счастью для психики окружающих на улицах городка было совершенно пусто. Следующий день начался не то чтобы совершенно непредсказуемо, но уж точно неприятно: мне на физиономию упала сначала одна капля, потом вторая, после чего они перешли в непрерывную уверенную струйку. Как я предположил, у соседки сверху в очередной раз сломался допотопный холодильник. Должно быть, весь объем морозилки, как и в предыдущие разы, был заполнен льдом, который за ночь оттаял и благополучно просочился через прогнившие перекрытия дореволюционного здания прямо на мою постель. Трижды за прошедший год я передвигал кровать, трижды безумная кошатница из лучших побуждений перемещала свой «Саратов» аккурат над моё холостяцкое ложе. Проклиная чокнутую старушенцию, я пулей бросился на этаж выше и забарабанил в дверь. — Софья Марковна! Софья Марковна! — Чего орешь?! Десятый час только! — гневно прозвучал бас из двадцатой комнаты. — Как десятый? — удивился я, поняв, что конкретно опаздываю в первый рабочий день. — Ну, девятый, — исправил показания голос. — Все равно срань сранняя… Я спорить не стал, молча продолжив барабанить в девятнадцатую комнату общежития. Софья Марковна не откликалась. В бешенстве я хлопнул ладонью по видавшей всякое дверке и та, жалобно заскулив, распахнулась. Я был прав насчет холодильника на сто процентов, но глубоко ошибался, взывая Софью Марковну к ответу. Ее щуплое голое тело лежало на куче тряпья, зияющей темнотой промежности ко входу; а кошки, ее бесчисленные вонючие любимицы, вовсю уже обгладывали мертвое лицо, урча и чуть ли не причмокивая. Меня вырвало желчью. Превозмогая отвращение, я подошел к покойнице, чтобы разогнать хвостатых. Недовольно шипя, кошки бросились врассыпную. — Ох, Софья Марковна… Мне жаль, — честно сказал я, стараясь не делать глубокие вдохи. Воздух в комнате был сладковатым, но еще не из-за разложения, а из-за скопления всякого-разного хлама. Здесь всегда так пахло, сколько себя помню. Софья Марковна была не столько совсем уж асоциальной бабкой, сколько немножечко сумасшедшей под конец жизни, как это иногда бывает с эгоистичными людьми, выбравшими себя в свое время, а не близких. Ее часто можно было встретить возле мусорных баков, выуживающей из них то очередного блохастика, то вазу со сколом, то отсыревшую книгу с половиной страниц. Дальше время двинулось не в мою пользу. Холодильник был полностью разморожен. Полиция не приезжала больше часа, а я безнадежно опаздывал к профессору. — Кыш! Брысь! — распугивал я хвостатых, примеривавшихся продолжить страшную трапезу. Бросить Софью Марковну на поруганье я не мог. Ее бледное обнаженное тело с растяжками на животе и бедрах внушало мне какой-то безотчетный трепет и странное волнение. Не подумайте ничего дурного, это было что-то почти торжественное, практически посвящение в таинство смерти. Прежде я с покойными не оставался один на один в сознательном возрасте. В какой-то момент мне стало неспокойно от вида старческой наготы. Я поискал глазами что-нибудь подходящее и накрыл тело пледом, зачем-то оставив свободными изуродованное лицо с распахнутым беззубым ртом и шею с кривым крестиком на кожаном шнурке. По одному заглядывали в открытую дверь соседи, охали, причитали, но ни один не соизволил составить мне компанию. Наконец, пришли полицейские, задали ряд вопросов, взяли с меня подпись и контактные данные, после чего с миром отпустили, искренне удивившись, а чего я вообще тут торчал столько времени, не вызвав при этом скорую на освидетельствование. Итак, спустя почти два часа с момента нежеланного омовения талой водой из «Саратова», я все-таки покинул общежитие и отправился прямиком к месту новой работы. Дом, где располагалась квартира профессора Ландо, находился в самом центре исторической части города и представлял собой памятник архитектуры конца восемнадцатого века. Когда-то это здание было шедевром зодчества, хотя и теперь производило впечатление эффектного и монументального. Я вошел со двора, восхитившись его опрятностью и красотой клумб, миновал дверь подъезда безо всякого намека на домофон и оказался на пороге нужной мне квартиры. Не успел я нажать на звонок, как мне открыла заплаканная дама лет семидесяти пяти, элегантно одетая, с высоко заколотыми седыми волосами. — Розалия Рудольфовна? Дама кивнула, подтвердив мою догадку, и приложила к губам платочек, так похожий на тот, что предлагал мне профессор накануне. — Проходите, он ждал вас. Формулировка в прошедшем времени резанула слух. Мне показалось, что внутри меня что-то предупреждающе йокнуло, но я списал все на капризы желудка, так и не получившего свой завтрак. Квартира резко контрастировала с нашим общежитием размахом, чистотой, вкусом и общей спецификой атмосферы. Я готов был поклясться, что провалился во времени или очутился где-то внутри старого фильма о интеллигенции годов эдак тридцатых. — Вот его кабинет. Здесь все и произошло. — Что произош… Слова застряли у меня в горле. За роскошным дубовым столом на тяжелом дубовом стуле сидел мой вчерашний собеседник, глядя прямо перед собой, положив ладони на колени. Проблема заключалась в том, что и стол, и стул, и сам профессор Ландо были объяты зеленым пламенем, чьи языки вздрагивали от дуновений ветерка, проникающего в открытое окно. — Профессор! — позвал я Ландо. — Вы слышите меня? — Не слышит. Он в безвременьи, — донеслось откуда-то сбоку. Я аж подпрыгнул от неожиданности, как-то не подумав, что в просторном кабинете есть кто-то еще. Говорившей оказалась молодая рыжеволосая женщина, тонкокостная и высокая. — Он не слышит, не видит, не дышит. Не ест. Не испражняется. — Профессор Ландо! — почти жалобно воззвал я, осторожно подходя к столу. Я протянул руку, чтобы коснуться зеленого огня, и получил по кисти очень болезненный удар. — Туда же захотели? Из безвременья самому не выбраться, — прошипела рыжая. Я повернулся к ней всем телом, может, всем существом. Я рассудил, что, если мой работодатель пытается выпорхнуть из моих лап нелепейшим образом, лишив меня всего того, что я накануне вечером распланировал — денег, крова и стабильности, — мне следует что-то экстренно предпринять. О таинственном «безвременьи» я не знал абсолютно ничего. А рыжая — знала. — Кто вы вообще такая? Профессор приглашал меня к девяти утра, но он не говорил о чьем-либо еще присутствии, кроме Розалии Рудольфовны. — Вы несколько припозднились, не находите? — резонно заметила рыжая, тут же забыв о моем существовании. Она обошла зону пламени по кругу, что-то выискивая взглядом, просчитывая в уме и комментируя в микрофон диктофона. — Огонь. Оттенок ближе к салатовому, края рваные. Время действия — не более шести часов… Тело объекта визуально не повреждено. Конечности не повреждены, развиты по возрасту. Кожные покровы бледные, влажные. Слизистые не оценить. Лицо амимично. Зрачки симметричны. Мидриаз. Справа равно слева. Состояние… Кататония? Да, пожалуй. Нет… Что-то… Что-то иное… Безвременье. Да… Рыжая замерла напротив профессора Ландо, задумчиво ударяя себе диктофоном по изящному носу с горбинкой. Розалия Рудольфовна тихо и печально вздохнула, стоя в дверном проеме. Видимо, она понимала в происходящем незначительно больше меня. — Сарочка… Не уйдет он… — тут Розалия Рудольфовна снова печально вздохнула. — Я чай заварила. Николай, не стойте истуканом, прямо по коридору ванная. Сарочка… Рыжая качнула головой, точно отмахиваясь от назойливой идеи-мухи. Я дал бы ей на вид от двадцати лет до сорока и нисколько бы не удивился, узнав, что ей под шестьдесят. Сара безусловно обладала весьма притягательной внешностью, но классически красивой ее назвать было сложно. — Есть мысли? — неожиданно спросила она у меня. — Вообще? Или относительно профессора? — растерялся я. — Если мыслей у вас нет вообще, то это очень грустно. Конечно, насчет Ландо. Он приглашал вас на работу. В качестве кого? Дайте угадаю. Помощник. Что-то типа секретаря. Чем вы планировали сегодня заниматься? — Да, секре… — не успевал я за ходом ее мыслей. — Вы должны были сортировать находки с раскопок, — задумчиво сообщила мне Сара, действуя на опережение. — Должно быть, что-то недавнее, что из свежего… Хм… Или наоборот? Что-то старое, но дорогое сердцу. Да? Согласны? Ландо уже стар, он давно не выезжал никуда. Ему хотелось отшлифовать уже давно хранящийся материал, никому особо не нужный кроме него самого… Все это время мы двигались в ванную комнату, мыли руки бок о бок, вытирали их о предоставленное Розалией Рудольфовной мягчайшее махровое полотенце. Я не без интереса разглядывал квартиру, где, как рассчитывал, собирался обитать, работая на профессора. Дорого. Все там было очень дорого и качественно сделано. — Как же там назывался их проект… Как же… — пыталась вспомнить тем временем Сара. — «Гнёздово», — сухо помогла Розалия Рудольфовна, поджав губы. — Проект всей его жизни. Нашей жизни… — Точно! — услышал я знакомое наименование. — ТОЧНО! ОНО! Вчера в самом конце… — Чем конкретно вы должны были заниматься? Сортировать фото? Сами экспонаты? — снова закидала меня вопросами Сара, сама же давая на них ответы. — Я не знаю, — огорченно развел я руками. — До этого в беседе не дошло. — Вам вообще все равно было, чем будете заниматься? — Сара вскинула коричнево-красные брови. — Ну… Мне нужны были деньги… — Послушайте, я нисколько вас не осуждаю, просто пытаюсь понять, чем таким запредельным занимался профессор. В смысле, мистическим. Потусторонним. — «Гнёздово». Он занимался «Гнёздово», — снова повторила Розалия Рудольфовна, будто это объясняло всё от и до. — Чай стынет. Чай мне показался божественно вкусным, тем более, что к нему прилагались пирожки с курицей и грибами, с картошкой и луком, яблоками и корицей. Я был так счастлив съесть хоть что-нибудь, что почти забыл о Софье Марковне и ее кошках. Трапеза проходила молча, лишь тиканье настенных часов разрезало время на равные промежутки, придавая пространству смысл. В другом конце квартиры профессор Ландо горел в зеленом пламени, а я украдкой бросал взгляд на коленки рядом сидящей Сары. — Так что такое «Гнёздово»? — спросил, наконец, я, несколько удивившись, что вопрос задала не Сара. — Археологический комплекс в Смоленской области. Профессор больше пятидесяти лет отдал этим треклятым курганам, а когда приехал сюда, домой, все отпустить их не мог. Каждое лето туда возвращался и… — дрожащим голосом пояснила Розалия Рудольфовна. — Гнёздово лежало на знаменитом пути из «варяг в греки». Представьте себе, десятый-одиннадцатый век, эпоха Киевской Руси, несколько тысяч курганов, городища… Как показали раскопки, там жили славяне и скандинавы, оставившие после себя огромное количество предметов быта, оружия, украшений, в том числе тех, что вывозились из Византии в Европу, или, напротив, из стран Балтики в сторону Азии. Потрясающее по своей энергетике место силы. — Думаете, эта сила могла повлиять на профессора? — ошарашенно спросил я, — так эмоционально прозвучало последнее предложение Розалии Рудольфовны. — Сила тысячелетий? Как ее назвать? — Все проще и конкретнее, — ответила мне Сара, вращая между длинных пальцев фарфоровую чашку с синими маками. — Само по себе место ничего не излучает. А вот духи, прикованные к нему, — еще как. Или боги, которым молились в тех землях, но чем-то обиженные археологами или черными копателями. Или страхи, столь сильные, что пережили тела, их испытывавшие… Вариантов много. Так много, что за тысячу лет существования они могли переплестись между собой. — Что делать? — Исключать. Розалия Рудольфовна, не могли бы вы предоставить мне материалы, которые профессор привез с собой из последней экспедиции? — Конечно. Вот только почти все в электронном виде. Основная часть, разумеется, находится на кафедре. Экспонатов здесь нет. Практически вся литература перевезена в университет за последние два года. Как он говорил — для последователей… Материалов наскреблось на две большие коробки: фотографии, описания захоронений, подробнейшие описи. Все это было очень интересно, но совершенно мне непонятно. Сара морщилась, но никак не комментировала ту или иную позицию на вынос. — Вы со мной? — поинтересовалась она. — Да, — не раздумывая ответил я. На стареньком форде Сары мы проехали весь город и выехали на западную окружную. Всю дорогу молчали, хотя вопросов у меня было несусветное количество. Большая часть касалась рода деятельности самой Сары. За окном стали мелькать поля подсолнечника, еще совсем низкорослого и редковато взошедшего. Я подумал, что лето обещает быть гнилым и неурожайным, а потом неожиданно для себя задремал, расслабленный и пригревшийся. Когда проснулся, то обнаружил, что мы находимся в селе Рождество (я бывал там по долгу предыдущей службы), на самом его краю, там, где старинное кладбище встречается с немногочисленными жилыми домами. Здание, в котором находился офис Сары, было двухэтажным, ветхим на вид и явно принадлежало когда-то местному помещику. Пол скрипел, стеклопакеты сияли чистотой, в воздухе витал слабый запах дерева. Мы расположились в комнате с видом на свежие захоронения и сразу приступили к разбору позаимствованного у Розалии Рудольфовны материала. Я понятия не имел, что и зачем собрался делать, но чувствовал, что поступаю правильно. Знаете, это было какое-то внутреннее озарение, когда ясно видишь себя со стороны: ты там, где и должен быть, — у чёрта на куличиках. Надо отметить, что помещение располагало на рабочий лад: три стола с компьютерами, проектор, большая доска с маркерами, стеллажи с многочисленными фолиантами и папками под замысловатыми названиями а-ля «Мары 2007» и «Смерть на Ниле». У меня сложилось ощущение, что здесь действительно много и продуктивно работали в свое время, но, судя по состоянию двух из трех столов, сотрудников в отделе было на данный момент меньше, чем рассчитывалось. — Что мы имеем? — стала рассуждать Сара. — Археолог, отдавший полвека периоду Киевской Руси, неожиданно пропадает в безвременьи, недоступный стандартному человеческому контакту. Пропадает в рассветные часы, судя по цвету пламени. То есть тогда, когда ему уже давно было положено находиться в постели. — А он сидит за столом, — подтвердил я. — Но причем тут цвет пламени? Сара предпочла проигнорировать мой вопрос, из чего я сделал вывод, что ответ настолько прост и понятен сведущему человеку, что его и пояснять-то стыдно. — А он сидит за столом… — вторила Сара, устраиваясь поуютнее на узком подоконнике. — Он смотрит вперед. — Там кто-то был? Кто-то, на кого он смотрел? На столе было пусто: ни ноутбука, ни бумаг, ни телефона… — Да. Думаю, был. Что мы нашли в материалах Ландо? — Ничего такого на мой первый поверхностный взгляд обывателя, — честно сказал я. — Ну, горшки и горшки, ну кости. Пара сотен отличающихся кадров в виде захоронений целиком. Человек лежит с мечом в руке, человек лежит со щитом, человек лежит в почти полностью истлевшей лодке. Все это можно и в любом историческом музее увидеть. Я повторно перелистывал фотографии на ноутбуке с любезно выданной нам Розалией Рудольфовной флешки и наткнулся на изображение россыпи странных металлических крестиков. — Я видел такие штуки где-то раньше… Не так давно, кстати. На Софье Марковне! — Кто это? — Моя соседка сверху. Покойная. Ее кошки покусали сегодня… — Она поэтому умерла? — склонилась над компьютером Сара, чтобы поближе разглядеть мою находку. — Нет… Наверное… — Ясно. Это молоточки Тора. Мьёльнир — молот сына Одина. Скандинавы использовали их в качестве амулетов. В том числе носили на шее. Может, Софья Марковна, будучи фанаткой бога грома и молнии, носила реплику? — Вот уж сомнительно. В смысле, она вряд ли знала что это такое. Просто подумала, что похоже на христианский крестик, и негоже ему валяться среди мусора… Она была немного не в себе последние годы, страдала патологическим собирательством. Синдром Плюшкина. Кажется, так это в отечественной психиатрии называется. — А как давно она была не в себе? Может, когда надела мьёльнир? — Не знаю. Я живу в этом общежитии два года. Со слов соседей она прежде была совершенно нормальной теткой. Потом сильно поссорилась с дочерями, после чего те перестали с ней общаться. Думаете, как-то связано с делом профессора? — Все в этой жизни связано, Николай. Даже нас с вами что-то связало, не так ли? Она умерла сегодня. Профессор заполыхал сегодня. Мы встретились сегодня. — Она могла умереть еще вчера. Просто тело я нашел утром. — Вы нашли. Никто другой. Вы нашли мертвое тело с мьёльниром на шее, а потом воочию увидели человека, посвятившему всю свою жизнь славяно-скандинавским поселениям, в состоянии безвременья. — Я не уверен, что на шее Софьи Марковны был именно молоточек Тора, — пошел я на попятную. — Но если тело ее в комнате… Часы показывали половину восьмого вечера. Скорее всего труп давно уже лежал в обычном морге. Криминального в смерти старушки не было ничего, если не считать посмертного пожирания лица. Впрочем, спрашивать с блохастых явно никто не стал бы. — Ладно. — Сара сцепила руки в замок на затылке, выставляя вперед узкую грудную клетку и обнажая белую полоску плоского живота под приподнявшейся укороченной рубашкой. Я снова подумал, что не могу определить хотя бы примерный возраст Сары. А еще понял, что сильно проголодался. — Николай, завтра отправимся на кафедру. Но сегодня нужно выделить направления, по которым стоит двигаться дальше. У профессора не так много времени. — Может, перекусим? — жалобно протянул я. — Сюда ведь доставят пиццу? — Угу, — беря маркер, бросила Сара. — Мне любую с курицей. Пока я разбирался с заказом, она так и стояла перед чистой доской с маркером в левой руке, чуть заметно шевеля губами и периодически их закусывая. — Какое направление будет первым? — Сара открыла крышку и поставила жирную красную точку в самом верху. — Отталкиваемся от так называемого безвременья. Его могут вызвать только те, кто жил или живет здесь, на планете Земля. Не бог, не богиня, иначе цвет пламени был бы иным. Не кто-то из будущего. Не проклятие как таковое. — Точка на доске становилась жирнее, но ни во что пока не превращалась. Я полностью доверял словам Сары, потому что понятия не имел, о чем она говорит. — Ну, Николай, напрягитесь! — А кто вы вообще такая? И что я здесь делаю? — неожиданно для самого себя выпалил я в ответ. — Ведьма, специализирующуюся на магических преступлениях. Вы мне помогаете. А теперь соберите волю в кулак, пока у нас не появились новые жертвы. Я собрал. — Вы — кто?.. — Ведьма. Частный детектив. Первое направление! — Я не знаю! Честно! Я устал! Я хочу есть! О… Пицца приехала! Так быстро… — радостно ушел я от допроса, нисколько не стесняясь своей слабости перед Сарой. Эта женщина была сделана из камня, холодного и вечного. Я же был в те времена просто тряпкой, хотя бабушка и называла меня «сладкой булочкой». Пока ели пиццу, кидали друг на друга взгляды: я — виноватый, Сара — рассеянный. — Этот офис ведь рассчитан на троих. А где остальные двое? — полюбопытствовал я, ни на что особо не надеясь, но ведьма неожиданно смягчилась, пусть и незначительно. — Ушли из сферы. Одна уехала вслед за мужем очень далеко и надолго, а второй… Второй тоже уехал. — Далеко и надолго? — Угу. — А как вы стали ведьмой? Вы учились где-то типа Хогвартса, да? — пытался я выудить крупицы информации, но Сара уже не слушала меня. Она дожевала корочку, отряхнула пальцы и снова подошла к доске. — Если отталкиваться от теории не совпадения, но предначертания, нужно в первую очередь думать о мьёльнире. Он единственный из всех экспонатов на фото имеет ритуальный смысл в наше время. Поклонение Тору. — Сара написала «мьёльнир», потом провела черточку и пояснила: «молоточек Тора». — Тор могущественен. Но он бог, кроме того, он не с нашей планеты. Да и не его подчерк. Сам Тор выпадает, но его последователи… — Или подражатели, — выдвинул я теорию с куском пиццы во рту. — Да, или подражатели из числа живших или живущих. Еще! — А почему вы вообще начали с личности, а не с мотива? — Потому что зеленое пламя безвременья настолько специфично, что проще выяснить сначала личность. Да и мотив ясен всем. — Эм?.. — Месть, — коротко бросила очевидное Сара. — Мистические силы наказывают смертных только из мести. Больше не из-за чего. Смертные могут нанести оскорбление, нарушив покой или взяв чужое. — А если Ландо не смертный? Сара задумалась и поставила вторую точку на доске, затем приписала: «Профессор — не профессор». — А кто тогда? Суккуб? Оборотень? — стал накидывать я варианты всех известных мне сверхъестественных созданий. — Нет. Все не то. — Она стерла последнюю надпись. — Ваша соседка… — Софья Марковна. — Да, Софья Марковна. Чем она занималась раньше? До пенсии? — Кажется, была училкой. — Учительницей, — мягко поправила меня ведьма. — Какой предмет она вела? Я был не в курсе, но обещал разузнать о старой кошатнице побольше. За окном совсем стемнело, и могильные кресты напомнили о тщетности бытия, пустеющем кошельке, а также о почти часовой дороге домой на такси, тоже кстати не бесплатной. Мы обменялись телефонами, я пообещал не опаздывать завтра в университет. «Эх, профессор… Что же вы мне аванс не выплатили! — думал я, подпрыгивая на очередной яме на трассе. — А она специфическая, конечно. Ведьма по имени Сара». Общежитие встретило меня перегаром, запахом горелой картошки и полумраком. Комната Софьи Марковны была, видимо, опечатана крест-накрест местным отделением полиции, но чьи-то добрые руки аккуратно отлепили хлипкие бумажки, предоставив котам возможность беспрепятственно ходить взад и вперед, как и в прежние времена. Я толкнул дверь, брезгливо прикрыв нос рукой, но сразу понял, что в такой позе я долго не продержусь, а значит, бессмысленно изображать из себя кисейную барышню. Тела в комнате отсутствовало, зато все блохастые сидели на шкафах, пристально за мной наблюдая. Барахла здесь было немерено: тряпки, узелки с пластиковым мусором, разномастная посуда и неработающая техника, но личные вещи из прошлой, социально-нормальной жизни Софья Марковна складывала в угловой сервант, тогда как все помоечные находки расставляла в вольном порядке. Красть у нее было совершенно нечего, поэтому я не боялся быть застигнутым врасплох бдительными соседями (более чем уверен, что они уже вынесли к тому моменту все, представлявшее хоть какую-то ценность). В серванте я нашел пару старых фотоальбомов, простенькую шкатулку со всякой всячиной, несколько бутылок просроченной водки и стопку старых женских платьев. В шкатулке лежали поломанные янтарные бусы, какие-то гребешки, заколки, а также два аккуратных крошечным свертка с подписями «Ира» и «Маша». Внутри оказались прядки детских волос. В основном, в альбомах были групповые фото школьников и Софьи Марковны, стареющей от кадра к кадру, какие-то застолья советских времен и несколько фото старшеклассников в лесу. Семейных изображений или отдельных портретов ни Иры, ни Маши я не нашел, зато обнаружил страницы с фрагментами фотографий. Видимо, их в спешке вырывали из альбома, чтобы забрать с собой, либо уничтожить в порыве гнева. — Она была очень тяжелым человеком. Я вздрогнул от неожиданности. Передо мной стояла Сара, одетая в кожаный черный плащ до лодыжек. — Как вы… — Из головы не идет эта история с Софьей Марковной, — как ни в чем не бывало сообщила мне Сара. — Ночь длинна, а я не хотела потерять ход мысли. — Как вы меня нашли? Я не говорил свой адрес! — По запаху, если это имеет значение сейчас. — Что вы несете? — По запаху смерти. Сегодня не так много умерло в этом городе. Всего один человек. Странно, не правда ли? Сама смерть предпочла сегодня взять отгул и пропустить обычную бойню. Даже аборт никто не сделал. — Ладно… Хрен с вами… По запаху, значит, по запаху. Что там за ход мысли? Сара осмотрела содержимое шкатулки, полистала альбом, полностью игнорируя мой вопрос. Кошки с любопытством взирали на нас сверху, но сидели неподвижно и не издавали ни единого звука. Мне тогда еще показалось, что они тоже хотят послушать о своей покойной хозяйке. — Она вела историю. Смотрите, за спинами детей карта. — А если географию? — усомнился я. — Хотя, да. Карта Российской Империи. — Вот-вот. А здесь, смотрите-смотрите! Это раскопки на курганах! Может быть в Гнёздово? — Школьники?.. — Сами вы, Николай, вчерашний школьник. Это студенты на практике. Земля поделена на квадраты колышками с веревками, люди сидят на корточках, в руках — кисточки и маленькие лопатки. Вот эта кучеряшка и есть Софья Марковна, только где-то полвека назад. — А этот толстячок… Это же… — Ландо. Тогда еще не профессор. Вы все еще верите в совпадения? — Так. Значит, они могли хорошо знать друг друга. Ее смерть и его безвременье могут быть связаны. Что они нашли на той практике? — Пока не знаю. Ее смерть… Она была обычной? — Ненасильственной. Она лежала голая прямо напротив двери, и кошки обгладывали ее лицо, когда я вошел сюда. Старость… — Разве? Сколько ей было? — Лет семьдесят. — Самый возраст для сочной сеньориты в Италии. Нет, здесь другое. Она устала? — К моему удивлению Сара задала этот вопрос не мне, а кошкам. Самая толстая из них спрыгнула со шкафа на ненавистный мне «Саратов» и громко пронзительно мяукнула. — Как давно? — Кошка продолжила свою странную речь, весьма выразительно издавая разные по тональности звуки. — Ого. Вот так. То есть как это вы не в курсе? Вы спали в тот момент? Все до единой? — Сара грозно заглянула в глаза каждому существу в комнате, включая меня, приравняв нас между собой по степени вины (я ведь тоже спал). — Ясно. — Ясно? — робко подал я голос. — Как я сказала в начале, она была тяжелым человеком. Ее дочери — Ира и Маша, если судить по надписям на свертках с волосами, — были рождены Софьей в юном возрасте. Еще до этой самой практики. Она вернулась оттуда к родителям или каким-то другим родственникам, заботившимся о ее малявках, изменившейся. Сломленной ли, наоборот, оживленной ли, — не могу сейчас сказать точнее, — другой, в общем. От фото исходит кардинально разная энергетика. Такое бывает, когда… — Продаешь душу? — Почти. Влюбляешься. — Пфф! Как высокопарно! Софья Марковна влюбилась до такой степени, что на фото поменяла ауру? Ну, бред же. Как и все происходящее сейчас, если на то пошло… — не поверил я. Сара посмотрела на меня как на умалишенного, и я слегка устыдился своего порыва. — Не, все, конечно, бывает… Что ж там за перец такой был? Ландо? На мачо не тянет. Сара молчала, листая альбом. Я впервые обратил внимание, что у нее шесть пальцев на правой руке, впрочем, таких изящных и так гармонично расположенных, что это совсем на бросалось в глаза. — Не Ландо. Они трижды в одном кадре вместе, но химии между ними нет. Кто-то другой. — Он есть на фото? — Нет, но он там. Он неподалеку от нее, так близко, что я чувствую его… Сара осторожно вынула из самодельных уголков одну из фотокарточек и перевернула. На обороте красовалась надпись карандашом: «Постучим молоточками Тора!». — Ох ты ж… Они нашли мьёльниры! — обрадовался я. –Это многое объясняет. — Или ничего. Во многих скандинавских захоронениях их находят. Или это были особенные молоточки. Из всего этого следует только то, что Софья Марковна прикарманила как минимум один тысячелетний амулет. — Или нашла его на помойке. — Я отчаянно верил в добропорядочность старой кошатницы, способной на старости лет просто нацепить на шею нечто, напомнившее ей о юности. — С нее сталось бы. — О, нет… Однажды прикоснувшись к чужому амулету, пролежавшему тысячу лет в земле, не захочешь надевать на шею абы что. — Сара аккуратно извлекла все фото с раскопок и положила во внутренний карман плаща. — Идем на кафедру. Наверняка там найдутся желающие поведать нам о Ландо что-нибудь грязное. — Так ночь же почти. Там только сторож. — Действительно. Она явно была озадачена этой совершенно неожиданной преградой. Кошки одна за другой спрыгнули со своих насестов и, громко урча, стали тереться о ее ноги. Мне почему-то стало неуютно от этой сцены, будто я стал свидетелем чего-то глубоко личного. — Сара, что они вам такого сказали о Софье Марковне? — Что она была сложной, несчастной и заблудившейся в своих снах. Они говорят, что у нее действительно был настоящий древний амулет, впитавший в себя мольбы и страхи смертного, умершего много веков назад. Часть этой больной энергии владела Софьей Марковной, часть — подчинялась ей. Коты сами тянулись к вашей соседке, потому что склонны греться у очагов потустороннего и пограничного. Замечали, как они иногда смотрят в пустоту, а иногда даже разговаривают с ней? — Да. — Из той же категории. Ладно, Николай. Час поздний. Вам надо отдохнуть. Встретимся завтра на университетской площади. Стоило мне моргнуть, как Сара исчезла, оставив меня наедине с хвостатыми, — просто выскользнула из комнаты в темноту коридора, быстро и бесшумно. Остался только едва уловимый запах ее свежих легких духов.