Роковой просчет Аянокоджи

«Сузуне, нам нужно поговорить. Срочно. Встретимся лично». Сердце пропускает удар. Неужели и вправду в «Палетте» они обсуждали задание? Неужели для него в кои-то веки понадобилась я? Если так, я полностью готова к использованию. И это меня пугает. Впрочем, нечего париться. Хотела полноценно с ним пообщаться — вот тебе повод, щедро поданный на блюдечке. «Ясно, приходи ко мне», — коротко отвечаю. Нечего париться? Ха. Мой организм считает иначе. И хорошо, что по бездушным буквам СМС не узнать, как пальцы с трудом попадали на кнопки. Я абсолютно невозмутима, но только по ту сторону сотовой связи. Устройство, с которого отправили сообщение, располагается в зоне поломки нервной системы… Сердцебиение учащается, тело пробирает мелкая дрожь от предвкушения встречи. «Типичная влюбленная девочка» — так называется опухоль в сердце Хорикиты Сузуне. Успокойся, он идет к тебе с абсолютно холодным рассудком, ведь ты снова понадобилась для его стратегии. Или же?.. Если «или», я в полном дерьме. Подготовить план спасения? А может, не забивать себе голову пугающими предчувствиями? Первым делом — подойди к зеркалу. Убедиться, что лицо не выглядит потрепанным. Расчесать волосы, придав прическе парадный вид. Зачем? Ему ведь наплевать на то, как ты сейчас выглядишь. Слыша стук в дверь, я не спеша открываю, перед этим сказав себе пару усмиряющих. Киётака разувается, входит, но не спешит садиться. — Хочешь чай или кофе? — безразлично спрашиваю, внимательно следя за своей интонацией и выражением лица. Его — тоже. Он не выглядит дружелюбным. — Хочу, чтоб ты перестала за мной следить. Он говорит не «за нами». Я вздрагиваю. О да, в случае с ним «плохое» равно «наиболее вероятное». — Я? Следить? — изображаю недоумение. — Ты идиот? Идиотка здесь только ты. — Повторюсь: перестань это делать, — цедит ледяным голосом. — Я давно запретил тебе вмешиваться в мою жизнь. Меткий выстрел по болевой. Паршивец. С моими чувствами так обращаться нельзя, даже если ты не знаешь о них. Я молча отворачиваюсь и включаю чайник — если сейчас продолжу говорить, голос будет дрожать. Вдох-выдох. Тихо, чтоб он не услышал. Самоконтроль наполовину приходит в норму. Что делать дальше? Гнуть свою линию? Бессмысленно. Если Киётака что-то заметил, его не разубедить. Он молча ждет, и я, успокоившись, отвечаю: — Если ты и решил, что я пытаюсь вмешаться, то какого черта я должна это прекращать? Помнишь, что ты сказал мне перед экзаменом на острове? «Я помогу достичь тебе класса «А», но не пытайся залезть мне в душу». И где, спрашивается, твоя помощь? Ты перестал выполнять свои условия договора, значит я могу не выполнять свои. Остается надеяться, что моя гордость (или же вредность) сыграет мне на руку. — Тогда вот тебе новые условия: ты перестаешь за мной следить, а я не буду от тебя избавляться. Вот же нахал. Мозг — в состоянии шока, все известные маты блокируются на уровне мыслей. Затем — пробирает сильнейшая злость. — Что за отвратительные условия?! — в моем возмущении отражается лишь малая часть накатившего гнева. Но Кукловоду только на руку, если я начну действовать на эмоциях. Выкуси, гений-стратег. Нужно собраться (сколько раз за сегодня себе повторяю?). Подумать логически. Пихаю эмоции подальше, меняя ход мыслей с «Да как он посмел?!» на «Почему он предложил именно это?» Ведь просто запугивать — совсем не в его стиле. По крайней мере, не ту, кого он еще не закончил использовать. — Я предупредил тебя, Хорикита, — небрежно кидает Киётака, повернувшись к выходу. — Продолжишь — пожалеешь. Хорикита. Он блефует. Безусловно блефует. Ведь в «правде» отсутствует логика, которой придерживается Кукловод. И просто сдавшись, я не узнаю, чья комбинация на самом деле сильнее. Я пожалею, если НЕ продолжу. Поэтому нельзя допустить, чтобы наша личная встреча была настолько короткой. — Ты действительно пытаешься меня запугать? — провоцирую насмешливо и громко, направляясь в его сторону. — Такой весь расчетливый, но делаешь феерически глупый ход! Я знаю, что ты пытаешься сделать и что я играю в твоих планах очень важную роль. Я тоже блефую. Пытаюсь выдать обрывки информации, которыми владею, за полную картину. И это вроде бы помогает. Он разворачивается, идя мне навстречу. Я быстро схватываю атмосферу, делаю шаг назад, спиной упираясь в стену. Покерфейс-кун выражает злость. Настолько, что впечатывает кулак в стену рядом с моим виском. Взглядом — в упор на меня. Твою ж мать. — Ты ни-че-го обо мне не знаешь! — проговаривает по слогам, как для дурочки, ха, я знала, что ты это скажешь. — Считаешь себя охренеть какой незаменимой? Если будешь мешать, я избавлюсь от тебя и воспользуюсь запасным вариантом! Киётака едва не срывается на крик. Пытается, наверно, морально нагнуть: да вот только для меня это значит — дал слабину, приоткрыв свою темную сторону. Так держать, Кукловод. Твои действия будоражат — аж ноги подкашиваются. Под этим требовательным взглядом. Под крепким мужским телом, нависающим надо мной. Сердце колотится — конечно же, не из-за страха. Непроизвольно делаю нервный вздох. Если глаза — зеркало души, то мои — определенно горят. Я не останусь в долгу, раз получила прекрасный повод поддаться своим отвратительным желаниям. Хватаю его за предплечье руки, что упирается в стену, сильно сжимаю, выказывая ответную злость. Не отвожу взгляд, пытаясь держаться уверенно. Ключевое — «пытаясь». Господи, Киётака так близко… Впервые. Здравый смысл шлет кричащие «SOS», а я — шлю его на другие три буквы. Это мое личное безумство храбрых. — Какой «оригинальный» способ запугать! — упрямо продолжаю язвить, ведь стратегия подколов срабатывает на удивление хорошо. — Ты сотрудничаешь с моим братом и пытаешься затащить меня в студсовет, — злорадно констатирую факт. — Конечно, ты можешь вывести меня из игры, но стоит ли оно того? Твой запасной план настолько хорош, что предпочтешь лишиться ценного оружия в моем лице? Давай же, гений-стратег, смотри, как ты просчитался. Будь я в здравом уме, сразу бы подчинилась, я противница неоправданных рисков. Но ты совершил роковую ошибку, решив, что я в здравом уме. Влюбив меня, ты освободил ту ненормальную часть, которую я отвергала. Ты не заметил ее. Твоя проницательность несовершенна. Киётака вдруг становится спокойней, убирает руку со стены, заставляя меня его отпустить, выпрямляется. Не надо так быстро, я ведь еще не успела… — А ты нечто, Сузуне, — получаю неожиданный комплимент, отчего глаза непроизвольно округляются. — Я даже горжусь тем, какой тебя воспитал. Мне остается только фыркнуть, а радость — оставить при себе. — Предлагай условия, — уже более дружелюбно произносит он. Расшифровка не требуется. И как мне теперь выкручиваться? Я выпрямляю спину, делаю шаг вперед, чтоб вновь оказаться близко. Смотрю снизу вверх, но лишь потому, что он выше ростом. Крохотное расстояние между нами — дурной тон с моей стороны, но я сознательно нарушаю личные границы, как делал он минуту назад. Сколько бы ни прикидывался дурачком, Киётака все равно считает, что ему позволено больше. Может и так, да вот только не больше, чем мне. — Условия? — спрашиваю, наверно, себя саму. Что мне от него нужно из того, на что он согласится? Киётака не торопит, не отвлекается, сосредоточив свое внимание лишь на мне. Я тоже могу не спешить. Могу продолжить разглядывать его красивое лицо. Холод, тепло, спокойствие, злость выражает одно и то же загадочное «ничего». Малейшее изменение — игра света, а различить оттенки его эмоций возможно лишь с помощью бездоказательной интуиции. Чем это «ничего» всех чарует? Чем, черт подери, оно чарует меня? Условия? Вот дьявол. Слишком гадкие мысли лезут в голову. И мое лицо навряд ли скрывает их так же хорошо. Какие условия, когда я едва держусь на ногах и вот-вот снова впечатаюсь в стену? Я не могу думать. Не хочу думать. Обхватываю его плечи, сжимая, чтоб успокоить дрожь в руках. — Условия, — отчетливо повторяю, чтоб все еще оставаться в реальности. Глаза — отвожу. Не хочу, чтоб видел, насколько я сейчас уязвима. Гранату нельзя кидать рядом с собой, а ему — говорить сейчас что-то неосторожное. Иначе я за себя не ручаюсь. — Я не знаю, — выдыхаю. Нет, не сдаюсь. Просто это единственный ответ, имеющий смысл. — Не знаю, понял? — повторяю, вновь подняв на него глаза, затем, усиливая голос, добавляю: — Мне ничего не нужно из того, на что ты согласишься! Почему моя злость звучит как отчаяние? — Отстань со своими условиями и прекрати диктовать, чего мне нельзя, — самое искреннее, что говорю ему за сегодня. — Мои действия не причиняют тебе вреда. Отвали, понял. Я буду делать, что хочу. И в доказательство своего «отвали» отталкиваю его руками. Как нелогично, когда хочется прижаться вплотную. Хотя нет. Нелогично — мое желание. Я не должна этого хотеть, не должна, не с тем, кто обходителен с другой, а со мной — непозволительно груб. С очередным выкриком «Отвали» я бью его в крепкую грудь. Затем — еще и еще… Накопившиеся чувства выплескиваются, не давая остановиться. Удары теряют прицел и смысл, но их скорость все выше и выше… Терпение Киётаки заканчивается. Он вдруг хватает мое предплечье, блокируя следующий удар. Затем — резко прижимает к стене, нависает — действуя куда нахальней, чем в прошлый раз. Я замираю. Все. Control disabled. Делай, что хочешь — сопротивляться не буду. Подчиняться — тоже. Ч-черт… Я совсем не должна испытывать кайф, когда он сжимает мою руку до боли. — Сузуне, — произносит четко, смотря в глаза. Дыхание перехватывает. — Сузуне, успокойся. Да как я успокоюсь, если ты зовешь меня по имени, еще и при таком тесном контакте? — Не могу. Затем: — Не хочу. — И чего же ты сейчас хочешь? «Тебя», — мигом прорывается, слава богу, не вслух, но одна эта мысль смущает меня донельзя. И он не может не заметить. Господи, что же делать, я дьявольски растеряна. Я бы хотела отвергнуть эту неправильную, сумасшедшую мысль, но предательский организм не даст себя обмануть. Моя воля — единственное, что остается со мной, пока тело каждой клеточкой чувствует чужую власть в этой настойчивой хватке, в позе, ставящей мое эго в постыдную стойку, в бессовестном лице, которое зачем-то тянется к моему. И я четко вижу в глазах напротив: «Я не намерен тебя подчинять, ты уже». Кожу обжигает его дыхание в районе щеки. Моя воля — единственное, что остается со мной, но лишь для того, чтобы я сказала «да» самой себе и избавилась от препятствий, мешающих окунуться в эйфорию. Если я его прогоню, он уйдет, оставив меня в покое, а назавтра не скажет ни слова, будто ничего между нами и не было. Я не хочу, чтобы все так закончилось.