Роковой просчет Аянокоджи

— Хорикита, — окликает он. Сверлю недовольным взглядом, не давая договорить. — Сузуне, — поправляется Аяно… верней, Киётака. Я молчаливо разрешаю продолжить. — Сузуне, ты какая-то мрачная. «Не твое дело», — первое, что хочется ответить, но, к счастью, не вырвавшееся за пределы мыслей. Сузуне. И сердце снова реагирует неспокойно, сбивая с толку. Думать невозможно. А если сказать что-то, не подумав, получается что-то вроде: — К-киётака. И слова вновь застревают в глотке. Я не зову по имени даже своего брата. И если для школьных друзей обращаться по именам — обычное дело, то я… Да я даже не знаю, что такое дружба. Знаю лишь, что мне точно нужно больше. — Сузуне? Играешься со мной, да? С реакцией мрачной одиночки, которая сделала шаг к сближению? Я восстанавливаю дыхание и спокойно, насколько возможно, обманываю: — Да так, плохое предчувствие насчет следующего специального экзамена. «Ты же не поможешь в случае чего!» — второе, на чем я себя торможу. Такие провокации только выставят меня дурой. Я отворачиваюсь и морально концентрируюсь на следующем уроке. В последнее время он не зовет меня, чтобы обсудить стратегии, а я — не зову его. Аянокоджи явно охладел к плану подняться до класса «А», однако я так привыкла к нашему сражению бок о бок, что, потеряв это, чувствую себя опустошенной. Поводов встретиться наедине больше нет — еще одна причина выкинуть его из головы. Для Кукловода я — оружие, которое можно хранить на дальней полке, пока оно вновь не понадобится. Я не знаю, какие цели он преследует сейчас, ведь Аянокоджи готов довериться только самой послушной пешке. Впрочем, чему удивляться, если я изначально не собиралась подчиняться без выгоды для себя? Отвергла попытки сблизиться еще при поступлении? Какие причины у него что-то мне рассказывать, а мне — проявлять интерес? Полная бессмыслица. Дай мне только повод увидеть взаимовыгоду, и я… Черт. Хватит чушь пороть. Он и так во мне нуждается. Может, не прямо сейчас, но для будущих целей Кукловод не откажется от такого полезного инструмента, как я. И чем я сильнее, тем большую ценность для него представляю. Выяснить бы, что ему надо, и я обязательно сделаю так, чтобы он вновь зажегся интересом к нашему сотрудничеству. Разумеется, выкачу свои условия — чисто для галочки. Впрочем, он не настолько глуп, чтобы попросить меня сделать что-то задаром. Хотя иногда, наверное, я неосознанно следую его плану и трачу ресурсы без выгоды для себя. Нет, не «наверное». Я уверена в этом. И когда стану умнее, я научусь безошибочно видеть, какие действия он от меня ожидает, затем — с легкостью обойду неумную Каруизаву, вновь заняв место его самой ценной напарницы. Подумать только: так стараюсь, строю планы — и только чтоб добиться роли лучшей куклы в руках Кукловода. Как же я изменила представления о собственной гордости. * * * Дни идут, и наше общение все так же сводится к небольшим диалогам на переменах, за одним важным исключением. Я привыкла к обращению по именам и не испытываю прежней неловкости. Пусть наши диалоги и не меняют смысла, но теперь повседневная речь кажется более теплой. Вернее, ощутимо согревающей душу, привыкшую к холоду. Я не испытывала такого ранее, но, испытав, хочу больше и больше. Словно принимаю легкий наркотик — получаю кайф, но дозволенной дозы мне всегда недостаточно. На обеде я, как всегда, сижу одна, и приятный вкус содержимого бенто портит собственная желчь. Я хочу его здесь, рядом со мной, увлеченно что-то обсуждающего, но Аяно… Киётака опять ест в веселой компании, совсем не думая обо мне. Общительный человек бы не маялся никчемной злостью, а просто подошел, вежливо поздоровался, сел рядом и поддержал их дурацкие темы, лишь бы оказаться близко к кому-то, кто ему важен. Но я нифига не общительная. И не решусь поступиться своими убеждениями ради такого абсурда. Не решусь, но чертовски хочется. Ведь сердце ноет от нехватки внимания, концентрируя мысли на одном-единственном человеке. Черт, как же меня к нему тянет. Уроки заканчиваются, шансы на сближение — тоже. Я возвращаюсь в общагу, виня себя за бездействие, чтобы потом до конца дня тосковать в одиночестве. Этот негодяй поди сейчас тусуется с кем-то, вспоминая обо мне лишь в случайных диалогах. Ах-х. Челюсть сводит от злости. На себя, на него, на тех, кто может позволить себе такую прихоть, как встретиться с ним только ради общения. До чего же ты докатилась, Хорикита. Механизм пришел в движение. И если я ничего не сделаю, он вновь остановится. Мне нужна еще доза. * * * Я цепляю палочками рамен с курицей, за каким-то чертом решив поужинать в «Палетте». Разнообразная болтовня посетителей накладывается друг на друга, образуя неприятный неразборчивый шум. Сидя в одиночестве с мрачным видом, я, наверное, выделяюсь, благо, в академии не принято докапываться до других с предложением составить компанию. Я не должна была быть здесь, не должна была после уроков услышать Хасебе с ее «А давайте сегодня поужинаем вместе», которое ко мне не относится. Не должна была уцепиться за это, продолжив вспоминать и после учебы. Беспокоиться, что, пока я коротаю время в тоскливой пустоте комнаты, я упускаю что-то важное. Кого-то важного. Я не должна, не должна, не должна… И тем не менее сижу за столиком недалеко от его компании, ем чертов рамен и чувствую себя неуместной. Киётака точно меня заметил. И правильно делает, что не навязывает свое общество, если сама не окликну. Вернее, я научила его этому «правильно», проведя меж нами жесткие границы, но в итоге — сама себе навредила. Вопиющая недальновидность. Хотя можно ли было предусмотреть эти долбаные чувства? Сказать себе, мол, на всякий случай не буду отталкивать неудачника, вдруг когда-нибудь начну по нему сохнуть? Проклятый Киётака. Прикинулся дурачком и сбил меня с толку. Теперь ему больше нет надобности пытаться со мной подружиться. «Радуйся, свободна, теперь я завел менее ворчливых друзей». Я хотела бы радоваться. Но сейчас — желания вертятся вокруг «Давай, приставай ко мне с неуклюжими разговорами, я повредничаю, но так и быть». Моих навыков теперь хватит, чтоб ответить на дежурный вопрос и, может, даже развить какую-нибудь дурацкую тему. Однако способа подбить его на это я так и не смогла найти. Мне недостаточно общения с ним во время перемен. Но и ощущать его присутствие рядом, изредка кидая взгляды, — как не есть весь день и смотреть на ароматный свежепрожаренный стейк из лосося, который принадлежит не тебе. Впрочем, я не единственная, кто занимается такими глупостями. В кафе заходит Каруизава Кей со своими подругами. Не то, чтоб меня трясло от ее появления, но мысль о том, что именно она станет центром его внимания… Нет, меня определенно трясет. Совпадение ли, что они оказались в одном и том же месте? Скорее всего. Но если нет… От этого «нет» организм снова приходит в беспокойство. «Какая глупость, Хорикита. Ты ведь и так знаешь, что они обмениваются тайнами, он — дает задания, она — выполняет. Какая разница, если сейчас — один из таких моментов?» Долбаный мазохизм. Каруизава украдкой читает что-то в телефоне, стоя в очереди к кассе, и ее лицо начинает сиять. Я моментально перевожу взгляд — Киётака невзначай смотрит на светящийся экран телефона, затем снова возвращается к беседе в роли участника-молчуна. Неужели и вправду какое-то задание? Или еще хуже… Он написал сообщение просто так, с какими-то теплыми, не относящимися к своей стратегии, словами? Правда здесь, в стенах «Палетте», правда, к которой мне прикасаться запрещено. Невидимая нить между ними связывает их секреты — и разорвать ее не может никто, кроме Кукловода, который дергает за эту нить. Именно поэтому я не могу быть ему просто подругой. Можно сколько угодно ходить с ним на фильмы или кушать вместе в кафе, ты будешь лишь частью компании для мирских развлечений, но никогда не пробьешь твердую стену, за которой он прячет настоящего себя. Дружба в его случае не сопутствует близости. А то, что ей сопутствует, выходит за рамки здоровых отношений. Каруизава готова пробить эти рамки, а я — не факт. Я прекрасно понимаю, почему Киётака предпочитает ее, понимаю, что сознательно не буду подстраиваться, ломая себя и возводя новую версию, противоречащую моим принципам. Мы не подходим друг другу, и в этом нет ничьей вины, просто безнадежность, от которой хочется рвать на себе волосы. Но по негласным законам Кодо Икусэй где-то должен затеряться нестандартный способ все разрешить. Я зачем-то снова замечаю, как он пишет под столом. И зачем-то сразу нахожу взглядом Каруизаву, понимая, что в данный момент они меняются сообщениями. Хорошо хоть, мое местоположение позволяет наблюдать, оставаясь незамеченной. Киётака не увидит моего мимолетного взгляда, пока сам смотрит в экран телефона, о «внимательности» Каруизавы вообще можно не беспокоиться. Если уж о чем беспокоиться, то только о дури в моей башке. «Зачем следишь за их символьным воркованием? Чтоб подтвердить догадки, которые тебя ранят?» Еще хуже. Я надеюсь их опровергнуть, но это как пытаться опровергнуть существование солнца, днями смотря в окно. Я доедаю остывший рамен и в мрачном настроении покидаю кафе. Так стыдно за ту, в кого я превратилась. Движущийся механизм вышел из-под контроля. * * * Я уже и не помню, когда было так сложно концентрироваться на учебе. Но для меня жизненно важно не просто держать уровень, а постоянно его повышать. Кодо Икусэй не прощает слабых, независимо от причин. А академические успехи — это минимум, которым я должна обладать. Но внезапное СМС снова рушит мой самоконтроль. «Сузуне, нам нужно поговорить. Срочно. Встретимся лично». Отправитель: Аянокоджи. У меня очень плохое предчувствие. Но почему-то я торжествую.