***
— Мелочность не принесёт прибыли. Всё на тридцать! — Ставки сделаны. Ставок больше нет. Крупье с нечитаемым выражением берёт внушительные стопки чипов и устанавливает на трек. Ни единая фишка при переносе не сдвигается, точно склеенные. Впрочем, чего ещё ждать от работника Семьи? Только безупречности. Правда вот с уровнем сервиса ниже в заведение было бы значительно проще попасть, что было бы гэмблеру лишь на руку. Не проходит и секунды, как другой рукой крупье, столь же выверенным движением, шарик отправляет в полёт по лакированному бортику рулетки. Стрейт-ап, Авантюрин не опустился бы до иного. Его веселит мысль, что болл может затормозить не на красной тридцатке, а на красной семёрке, чёрной двойке или одном из двух зелёных «зеро»; он может остановиться где угодно, кроме тридцати, и это будет ознаменовать для него глобальное поражение. Его это веселит — вот что видит крупье, видят сидящие по правую руку спутники, у которых в глазах от азарта черти устраивают бои похлеще корриды. Шарик раскручен, а взгляды игрока и крупье, буднично, ведь это то, что они оба видят по множеству раз на неделе, скользят по котлу. Его спутники же напротив, жадно впиваются в раскатанный по трекболлу шарик. Для них это — персональное шоу, включённая посреди ночи карусель в парке аттракционов, скрипящая своими механизмами только ради них, больше ни для кого. В конце-концов, от результата, который покажет этот игрок, зависел далеко не только денежный выигрыш. А для везучего игрока это наверняка рутина, не так ли? Он благословлён. Он победит. Всё будет как и всегда. Разве это не обыденно? Разве это не навевает скуку? Болл замедляется, от смены темпа подскакивая на делителях между ячейками. Левая рука Авантюрина под столом крепко цепляется за пряжку гартеры. — Победил, что ли? Смотри, снова победил! — восклицает хриплый старик. — И снова на стрейте! — подхватывает молодой пепеши. «Победил…» — Победная ставка: тридцать! Желаете продолжать? Старик ликующе теребит победителя за плечо так, что, кажется, вот-вот руку ему с мясом вырвет точно плюшевой игрушке. Не то чтобы кого-то из участвующей в действе четвёрки это заботило. — Желает, желает! — Верно, — кивает игрок со спокойной улыбкой, — желаю. Но не прямо сейчас. — Что? А ну-ка погоди… К разговору подключается пепеши, до того слишком озабоченный мыслями о грамотном вложении своих миллионов. Он сердито чеканит, от нарастающего гнева только потряхивая пушистым клубком над кудрявой чёлкой. — Мы условились на три победы подряд, гэмблер. Деньги наши, условия тоже. Не будет третьей победы, не будет тебе никакой информации. Засчитаем поражение, и сам знаешь, куда отправишься... Или ты забыл условия сделки? Секунда молчания, две, три. Сдавленно фыркая, не утерпев, победитель всё же срывается на хохот, кладя ладонь себе на приоткрытую причудливым вырезом рубашки грудь. Тепло тела соприкасается с холодом кожаных перчаток. Почти щекотно, но отрезвляет. Он смеётся дольше ожидаемого от человека в своём уме, раз даже жмурясь ловит недобрые взгляды спутников. Но затем всё их напряжение на лицах, вызванное надменностью этого смеха, сменяется лёгкой тревогой: хохот прекращается, и игрок снимает солнечные очки. Фиолетовый, синий, лиловый в сокрытых с их первой встречи тонированными стёклами радужках опасно бликуют в неоновых огнях, почти люминесцируя. Зрачки обрамлены бензиновыми разводами, и их нечистая палитра, кажется, вот-вот свернётся в гипнотическую спираль. — Вы будете… учить меня, как нужно выигрывать? Я понимаю верно? Повисшее молчание не менее красноречиво, чем заваленное победными чипами зелёное сукно. Честно ли играет этот парень или нет, удача на его стороне или сам Дьявол, всё это не волновало ни старика, ни пепеши. Сейчас их беспокоила только возможная прибыль, в виде денег или ценного ресурса — непринципиально. Хриплый отвечает: — Нет… конечно же нет, Авантюрин. Нам нужен результат, тебе — информация. Мы подождём. Авантюрин удовлетворённо хмыкает. Игра снова идёт по его правилам, как и ожидалось. — Тогда давайте продолжать веселье. Ну же, ну же… расслабьтесь! Так пялиться в чужие глаза бестактно. А пока возьму на себя смелость пообещать, что моя последняя ставка вас не разочарует. Очки беззаботно возвращаются на место. Напряжение за столом постепенно растворяется в звоне бокалов соседних игроков. — Официант! Виски сауэр для меня и моих дорогих друзей! Под алкоголем или нет, за игровым вип-столом или в подворотнях, у Авантюрина почти все — «друзья», и уж точно все — «дорогие». Каждого человека можно включить в свою игру. Каждый способен дорого обойтись, вопрос лишь в том, тебе, или же кому-то иному. Обычно везло, удавалось избегать первой вероятности, пусть и не всегда. Даже благословлённому удачей вечно нужно быть настороже. Клеймо на шее Авантюрина являлось ежедневным напоминанием того, что удача далеко не всегда способна принимать желательные формы. И вопреки общему впечатлению, судьба, на самом деле, не прощает ему ошибок. Просто карает не только его, но и тех, кто ему дорог больше всего на свете. К счастью, сейчас вечер в Грёзах проходил именно так, как Авантюрин и планировал. А терять ему уже давно было некого, да и нечего. Но даже так реквизит для предстоящего представления неприятно тяжелил полы дорогого пальто. Авантюрин оттягивает гартеру кончиками пальцев и отпускает. Приглушённый щелчок по бедру тонет в перекличке игровых автоматов и незнакомом женском смехе. Незримо для других, а нервничает, потому что вот-вот будет играть честно. Как и всегда. Сколько же раз он мог забрать себе победу нечестным путём? Сколько раз он мог остаться невредимым, уйти от риска и гарантировать, хотя бы самому себе наконец-то гарантировать что-то хорошее, раз не удалось оправдать надежды тех, кто того действительно был достоин? Авантюрин потерял этому счёт. Изредка, и всё же, Авантюрин хочет вцепиться в глотку собственной честности, которая каким-то чудом прекрасно уживалась с фальшью. Хочет разодрать ей горло до торчащих сухожилий, порванных мышц, чтобы не смела больше горделиво задирать голову и табуировать шулерство. Чтобы не обесценивала его победы, особенно победы над другими мошенниками и смертью. В момент Авантюрин цепенеет. Не сразу замечает, что его рука лежит на собственной шее. Пальцы в дюйме от старого клейма, и только мягкость кожаной перчатки не позволяет ногтям оставить на нём характерный след. На стороне благословлённого снова удача: никто не смотрит. Рука ползёт к плечу, которое Авантюрин невзначай разминает. Нет, его тело не замерло, а просто затекло от неудобной посадки. Возмутительно, неужели в казино премиум-класса, которым владеет местная аристократия, не могли поставить диваны поудобнее? Но что ж, это далеко не худшие условия, в которых ему приходилось работать. — Друзья, — он щелчком пальцев привлекает внимание порядком захмелевших спутников. Те о чём-то весело гогочут, тянут по пятой порции коктейля. Статный крупье обслуживает другой стол, а значит сейчас был идеальный момент для претворения плана Авантюрина. — Когда мы обсуждали условия сделки, вы, кажется, говорили, что хотели лицезреть человеческую смерть? Потому что если это так… Как насчёт ещё одной ставки? — улыбка становится почти ядовитой. — Я стараюсь не давать гарантий, но... могу гарантировать вам такой шанс. Разве это не беспроигрышная ставка? Деньги им не раз проигрывались. Жизнь — никогда. Он всегда остаётся последним победителем.***
Сейчас документы Сандэя находятся в ещё более безукоризненном порядке, нежели обычно, выступая безмолвной противоположностью состояния мыслей. Какая бы это была занятная для человека с улицы, — да для кого угодно, в самом деле, — антитеза, улови такое внимательное создание упомянутую взаимосвязь. Для постороннего она и впрямь занятная, но не для самого Сандэя. Контроль над возможным усмиряет страх перед отсутствием контроля неподвластного. И если удержать это в своих руках пока не представляется случая, приходится следовать ухищрениям, подброшенным разумом. Разум никогда не станет врагом тому, кто его хорошо изучит; тому, кто его осмотрит со всех сторон, не проигнорировав как сильные, так и уязвимые стороны собственного сознания. Такого мнения строго придерживался Сандэй, аккуратно сдвигая документ перед собою примерно на четыре миллиметра вперёд. Проповеднику Шипе в целом отступаться от божественных постулатов и позволять мирскому одолевать должный порядок не рекомендовалось: это другим позволительно, другим — можно, и даже рекомендуется, ведь грехи несут страдания, а страдания ведут к желанию избавиться от них, придя с повинной к Гармонии лично. Другим — можно. Но не ему. Он проживал свою жизнь как один из фасе́тов сложной духовной структуры, хаотичность которой могла привести к бесконтрольному разрушению. Возможно благодаря такой философии и хаос настигал его редко. Однако «редко» — не значит «никогда». У этого хаоса глаза скрыты за солнечными очками, но даже сквозь линзы смотреть в них... странно. И дело не в чужеродности причудливых слоёв радужки — не ему, галовианцу, не покидавшему расово пёструю Пенаконию, говорить о внешних причудах. Но не видеть жизни в литых глазницах эрудроида — одно, и совсем другое — не замечать её в глазах человека. — Итак... — слышится наигранный вздох, — я нарушил правила вашего драгоценного заведения, но... оказался насильно приведённым сюда, а не вытолканным на улицу? Занятно. Вы лица всех нарушителей предпочитаете наблюдать лично? Чужая лукавая улыбка не сулила ничего хорошего, ровно как и в ответ приподнятые уголки губ самого Сандэя. — Господин... Авантюрин, верно? Названный Авантюрином слегка откидывается на спинку кресла, в которое минутой назад был усажен двумя секьюрити. Скрещивает руки на груди, и ногу закидывает на ногу, излучая феноменальную уверенность. — Верно, господин Сандэй, — и, выдержав тишину между ними в пару секунд, добавляет. — Хах. Должен отметить, о вашей красоте не лгали. Сандэй игнорирует комплимент, мысленно найдя его до пошлого неуместным. Но волну улыбчивых разговоров подхватывает, ему не привыкать. Более того, их манера льстивого общения была до потешного схожей, и только деланный обоими имидж разнил тон беседы: образ элегантного, разумного джентльмена с мягкими повадками сейчас противопоставлялся лукавому, удачливому гэмблеру, принимающему адреналин на завтрак, обед и ужин. — Вы правы, отдавая себе отчёт, что нарушили наши правила. Но поправьте, если я ошибусь... разве не моей аудиенции вы желали, позволяя себе устроить сопрано на глазах у других посетителей? Авантюрин усмехается. — Ну, не стану спорить, ваше самомнение не на пустом месте так высоко. Но мне показалось обратное, — из рукава Авантюрина выглядывает золотой чип с чеканкой дуба посередине, скользит по костяшкам, а затем, огибая руку, через мизинец скатывается к подушечкам пальцев, что тут же обхватывают его. — Это я был тем, в ком вы нуждались. Сандэй наблюдает за шоу с прежней дружелюбной полуулыбкой. — Может моё самомнение высоко и не на пустом месте, но о вашем того же сказать не могу. — Правда не можете? — Не могу, простите. — Жаль. Пальцы сгибаются к центру ладони, а после рука вновь открывается, демонстрируя отсутствие чипа. — Не знал, что вы ещё и вор. Крадёте фишки нашего заведения? — Почему же сразу «краду»... Как и полагается, я честно выкупил каждую. — Вот только за нарушение порядка у вас временно изъяли все фишки до единой. — Но до нарушения порядка я всё ещё честно выкупил каждую. Сандэй усмехается. Руки в перчатках складывает перед собой, смотря с полуискренним пониманием. На самом деле, почти и впрямь искренним: многое в этом гэмблере он уже понимал очень хорошо, как и полагается проницательному главе клана Дубов. Но Сандэй не был ни настолько горд, ни настолько глуп, чтобы ожидать от Авантюрина предсказуемости и лёгких ответов. Перед ним сидел человек, которого можно изучать несколько вечностей подряд, а исследования посторонних мыслей всегда дарят чувство покоя и безопасности. Для него — сущая находка. — Так и быть, господин Авантюрин. Оставлю вам этот сувенир в обмен на небольшую беседу. — Фишка достоинством в целую тысячу кредитов, щедро. Но о чём вы хотите поговорить? — О том, что случилось в игорном зале, разумеется. Но перед тем, как мы начнём, попрошу вас меня не разочаровывать.