Тревога ! Подъём !
Путь растягивается как медовая нить, беспрерывно тянущаяся к банке, в долгосрочной перспективе — мгновение, но оно шуршит и ноет в черепной коробке. Пару ступеней до этажа, но кто-то словно играется с пультом, то и дело неловкими пальцами соскальзывая на кнопку перемотки.Что случилось ?
Издевательство. В глазах рябит, даже если зажмуришься сильно, до искр, те будут нашептывать: Тире, точка, точка, точка. Точка. Тире, тире, точка. Точка, точка. Гипнотизируют, но взывают духу противоречия. На зло. Ни капли повиновения, из вредной натуры нахлыст.Пока ничего, но мне что-то приснилось,
а что - я не помню.
Пульт летит в сторону, может об стену прикладывается, или в дребезги убивает окно. Что бы то ни было, спасибо. Напротив пролета синеет хангыль: 3 층. Мигает встревоженней, раззадориваются накаленные лампы. Пахнет чем-то сладким с примесью гноя, что сочится из раны, забытой на век, терпкая вонь. Нос щекочет, грудную клетку ссадит. Коридор пуст, да выглядит так, словно всех персонажей единовременно сместили «delete». Пятнистый рюкзак подпирающий стену, отражения ловит на кристально вычищенной плитке. С неё можно есть, без сомнений. Одиноко страдает бумажный лист угрюмо брошенный у стены, по шаблону, покрытый шрифтами, дислексично прыгающих польку. Стаканчик от кофе и крафтовый пакет. Чей-то перекус, очевидно, был нарушен. Деревянная дверь, что на петлях держится плотнее подошвы убитых ботинок, скрипит упиваясь. И тянет, магнитом, хоть за стены цепляйся кривыми ладонями. Тире, точка, точка, точка. Точка. Тире, тире, точка. Точка, точка. Часто и ярко. Темно. Чернота пробралась и сюда, окутав все без остатка. Облизала те лампочки, затыкая, примерно на вечность, тянулась, шипела. Скалив зубы, хватает за ногу, да так чтоб затылком сильнее об плитку. Вдребезги. Не больно, но мутно до жути. Вразумиться получается, приблизительно напротив скрипящей двери. Сюда его и вели, единство. Помещение легко узнаваемо, да так, что вспоминать бы никогда не хотелось. Выжечь из памяти, сломать все извилины и пустить процесс перезагрузки. В углу клубящаяся тень, растирает своими ладонями вязкую жижу, рисует превратно, бесчувственно даже. Ни грамма стараний. И нос пробивает тогда же примерно. Привкус металла оседает на слизистой, знакомо до жути. Знакомо… Нет. Нет. Нет. Тире, точка, точка, точка. Точка. Тире, тире, точка. Точка, точка. Научиться бы читать знаки судьбы, а не расковыривать глазные яблоки и затыкать уши ватой. Бежать. Куда-то отсюда, подальше и лихорадочно ногами перебирая. Бежать.Я помню, что это был сон, я куда-то бежал,
я не помню куда и зачем этот бег.
«Не уходи» в голове, звенит взорванными сосудами. За ногу никто не держит, а тело несется, собирая углы и травмы. Не совместимые с жизнью, вполне вероятно. Под ноги смотреть нет смысла, надеяться на шестое чувство тоже, но в мышцах кровь закипает. Бежать.Как будто бы кто-то вломился в мой сон, и шептал,
наклоняясь во тьме к моему изголовью.
Лестничные пролеты, что минутами ранее циклично глаза натирали, растерялись в пространстве. Сбежали, трýсы. Лететь вниз смертельно, как минимум больно, до выломанных в неестественные углы костей. Ощущается никак и ничем. Помутнение рассудка на стадии деперсонализации. Холодно. Будь воля, упасть в преисподнюю возможно, но, к сожалению, перед носом подвал. Зрение сбоит, словно в роговицу повтыкали помехи. Шорох. Прямо за дверью, что заботливо раскроит череп о стену, если ей вздумается приоткрыться. Может он уже всмятку, ощущения как взаправду. Приподняться кажется невозможным, из ряда фантастики, научно-невербального жанра. А влететь в деревянную кладку оказывается сущим пустяком, как только мотивацией становится приближающийся стук ботинок об пол. Петли ни к черту. Надрывались тогда, умирают сейчас. Сбитые кеды с отклеивающей подошвой и перманентно сереющими шнуркам, заливаются кровью, чернеющей кровью, что льется рекой, потопляя.Из ниоткуда в никуда. Стремится, устраивая побег из импровизированной дамбы, кроша ту в пыль. Неумолимо, затекает под язык и в глотку, булькающими звуками проваливаясь восвояси. В нос, тошнотворно и мерзко, заливает глаза. И с хрипом, что глотку дерет в лоскуты, чернеет все с каждой секундой.
Как будто бы чьи-то шаги раздавались оттуда где явно не может пройти человек.
Всхлип вырывает легкие, заботливо пуская в мясорубку. Духота пляшет дьявольский танец с адским кислородным голоданием. Джисон мотает головой, сбегая от мерцающих пятен перед глазами и расчлененных мыслей. По спине ползут мокрицы, ковыряют своими лапками, изощренно сливаясь с холодным потом. Душа оголена, а распятое тело никак не может собраться в единое целое на мокрых простынях. Дурной сон. Смертельный. Все что вспоминалось и резало память скальпелем, на живую — горящие животной ненавистью глаза. Они будто светились во всей черноте пространства, чуть щурясь. Джисона мажет и разбивает в труху. Слишком эмоционально для пустоты. За окном гниет небо, сгорает вместе с мальчишкой. Приходится встать и проползти до кухни, чтобы на часах лицезреть 13:17. Отвратно. Глотку дерет от хрипа и жажды, возможно немного от пыли. Граненный стакан с водой из под крана решает все мгновенно. С путанным горловым веретеном разобраться удается, а с избитым подсознанием сложнее. С ним Джисон не расстается даже ближе к вечеру, вышагивая пыльные дороги и тропинки. Рюкзак на спине тянет к разбитом асфальту, ломая позвонки и выворачивая под неестественным углом. День не с той ноги выглядит именно так. Новый синяк, поцелованный металлическими пластинами и пару заноз обрамляют его тело до того, как Джисон успел ступить в привычное убежище. Еще немного и мальчишка начнет здороваться с скрипучими подрамниками и ворчащими стенами, зная наверняка, что те не оставят его без ответа. Из-за угла показывается рыжий лик чудовища. Вышел встречать, мило. Провожающей походкой путается в чужих ногах и возмущался периодически, когда ботинки норовили не нарочно ступить по хвосту, но не уходит. Кошки всегда были спутниками мертвых. Суни был с ним, потому что тот гнил изнутри. Перечеркнутый кабинет математики, за привычными баррикадами, в манной каше покрывал, с комочками, было пусто. По обыкновению, удивительно, Джисон крайне редко появлялся первее Минхо. Мальчишка присел на спортивные маты, и жестом подозвал непослушного котенка к себе. Ладонью ровняет непослушную шерсть, теряясь в ней где-то за ухом и тихо ведет разговор: — Хэй, монстренок-, — не успевает продолжить, как приходится уворачиваться от цепляющей пасти, — Ладно, ладно! Суни… — рыжее нечто смиряет блуждающим взглядом и шерсть под пальцы возвращает, — Минхо еще не приходил? Котенок замирает на мгновение, прислушиваясь или обдумывая словно, а затем лениво поднимается с чужих колен. Дожили, с животными разговаривает. Так и впечатление создается, что Джисона понимают. Тут бы номер скорой помощи набрать не помешало, да милых дяденек в медицинских халатиках со смирительной рубашкой встретить. Малопрогредиентная шизофрения во всей красе. Суни мяукает вяло, обтирая боками шершавый дверной проем, выжидающе смотрит. Не раньше, чем Джисон равняется с ним, бредет в коридоры, до лестничного пролета, ведущего выше. Монстренок-кровопиец на полном серьезе проводит того по двум этажам и трем лестницам, прежде чем останавливается у металлической, ржавой в усмерть двери. А Джисон на полном серьезе думает, что сходит с ума, раз следует за животным, беспрекословно повинуясь. На месте Суни он бы отвел себя в подвал, да лапой замок сдвинул, чтоб не выбрался. Бредовость рассуждений выпускает нервные усмешки на лицо. А котенок все ждет, когда тот облагоразумится толкнуть дверь вперед. Толкает. Крыша. Лучше подвала, но не слишком. В неравной борьбе он вряд ли свалится с края, но самостоятельно оступиться шанс всегда есть. — Ах ты, маленький склонитель к совершению самоубийства… — наигранно, с азартом, надвигаясь на котенка, который принимает единственное верное решение в виде побега и резво скрывается где-то на крыше. Джисон ступает следом и ему до жути непривычно. Он никогда на крышах то и не был. Не сказать, что дышится здесь лучше, но земля, покрытая толстым слоем пыли, явно дальше от него, и это радует. Небо постепенно заплывает персиковыми разводами, будто кто-то неаккуратно пролил стаканчик с водой на детскую акварель. Таким Дасо ему нравится больше, хотя б на мгновение он кажется живым. Не тухлым, не прогнившим, а просто едва дышащим, но реальным. Суни находится за углом. Минхо находится там тоже. Он непонятливо моргает, не ожидав встречи, даже рыжую шерсть почесывать перестает ненадолго. — Джисон? — Очень приятно, Бог. — кидает бредовую фразу, рассматривая голубое покрывало со звездами, на котором преспокойно высиживал его друг и валится рядом, откидывая тяжелый рюкзак в сторону. — Решил из дома сбежать? — старший кивает на черное пятно ткани, что сотрясло, кажется, весь город, пока падало. Не пушинки там, уж точно. — Лучше. — Джисон подтягивает к себе рюкзак, открывает, чуть не заныривая туда целиком. Минхо почти дернулся, чтоб за ноги удержать и не дать кануть в черную бездну. — Я тут нашел кое-что, отец опять играл в прятки и забыл куда поставил. Вот уже третий месяц пылились, — он вытягивает из пугающих недр две стеклянные бутылки, звонко бьющиеся друг об друга. — Пиво? — рыжеволосый хватает одну из них, вертя в руках, стараясь прочитать запыленные буквы, — Соджу. — вычитал, — Ты на полном серьезе стащил у отца алкоголь? Тебе руки не поотрубают хоть? Звучало шуткой, но с долей правды. И с щепоткой обеспокоенности. Минхо уже видел вживую труды мистера Хана, и очень не хотел бы лицезреть их копию. — Про них он точно не вспомнит, не переживай. — так просто пожимает плечами мальчишка, — Про плакат же не вспомнил. Хихикает, вспоминая тот постер, что висел на одной из баррикад, душась от провода гирлянды и вечной пыли. Достояние их убежища. Официально. Минхо крутит железную пробку, в нос сразу же бьет спиртом, пробивая насквозь. И каким-то сладким послевкусием. Виноград? Наверняка. Делает глоток, гоняя по рту приторную жидкость и довольно улыбается. — Хэй, дай мне тоже! — тянет руки к чужой бутылке, откидывая закрытую, что не дается без боя и отказывается открываться. Минхо играючи руку выше поднимает, вне доступности его конечностей и улюлюкает: — А ты уверен что тебе можно пить, монстренок? Ты даже не смог справиться с крышкой, — наиграно показывает стекающую слезу свободной ладошкой, — Там блокировка от детишек стоит, ты не знал? — Минхо! — рьяно возмущается младший, — Я вообще-то их принес! Дай! — заваливается всем телом на рыжеволосого, все дотянуться пытается. Старший сдается без боя, почти. Выдыхается быстро, то ли от смеха, то ли от попыток скинуть Джисона — не понятно. Вручает заслуженный приз и давится смехом, когда тот плюется огненным ядом. — Фу, забирай. Закат обрамляет спокойствием, а легкий ветер лишь играется во вьющийся темных волосах, не мешаясь. Джисона размазывает по покрывалу и немного по Минхо. Привычная тяжесть чужой головы на бедрах старшему не претит. Рыжеволосый спиной подпирает каменный выступ, отрезвляющий всем своим холодом. Говорят ни о чем, перекатываясь с темы на тему, но так лениво и так простосердечно. Полупустая бутылка с напитком затеряна в покрывале. Наверняка ведет кровавую бойню с утонутыми там же кислыми леденцами. Когда становится совсем невмоготу держать спиной каменную кладку, Минхо легонько скидывает с себя мальчишку, ложась совсем рядом. Поверни он голову, обязательно ударится носом в чужую щеку, и делает это нарочно, хохот из чужих легких выбивает. Джисон смотрит с искрами в карих глазах и разводами заката, размазывает. Лепечет что-то про дорогие кассеты с красивыми мультипликационными фильмами, о духах и колдунах, вынырнувших оттуда. И замолкает. Не сразу осознает, в происходящем теряется, как в лабиринтах. Упирается в прохладные губы, трансорбитальной лоботомией кроша черепную кость в крошку. Целуют. Отчаянно как-то, без капли сомнений. Холодные руки на щеках мальчишки рисуются призрачным дуновением, направляют, щекочут, смиряют. Минхо давит языком на чужие клыки, молясь, чтобы те разорвали все в щепки, ни оставив ни горсти пыли. Целует. По-детски и крепко-крепко. Без опыта и совести. Ни того, ни другого – ни грамма. Клыки все-таки разрывают, не душу, всего лишь губу. Раны искусно зализывает, дрожит, прижимаясь и тая. Минхо отрывается испуганно, на пол метра, вдоль покрывала, как на расстрел. Словно за инициативу расплачиваться готов. И с шоколадным взглядом сталкивается, насмешку замечает на чужих губах, теряется окончательно. Он бесповоротно, трагически, сломал все к чертям. Боязливо и разбито. Фатально. Это ощущается именно так, без сомнений. Ждет чего-то: чуда, пощечины, криков, хоть слова. Но Джисон не стирает ухмылку: — Друг из тебя откровенно хуевый, Ли Минхо. — шепчет под нос, вызывая чужое хихиканье с привкусом нервного срыва, и валится сверху, сминая чужие губы. Обрушивает все звезды, что тщетно пытались блистать под закрытыми веками. Смеркается быстро, словно кто-то щелкнул по выключателю, в экономии солнца мысли крутя. Распяты и счастливы. Утопают в голубых волнах покрывала, щекочущего нежную кожу, и губительных поцелуях. Свобода еще никогда раньше не ощущалась так пóлно, до искрящихся кончиков пальцев, холодящих прикосновений и необратимого сбоя разума. В небе танцуют небезызвестные падальщики, кружат, нагоняют мурашки по коже. Черными перьями рассекают воздух, сотрясая тревогу внутри. Вороны всегда были посланниками Морриган. Несущие беды и известия. Минхо кристаллически ясно, аномально понятно. От того и режет сознание, стоит только взметнуть взгляд к черным пятнам на небе. Хочется верить, что они лишь заплутали в темнеющем небе, игнорируя тревожность, засевшую глубоко внутри. — Монстренок? — Джисон тихо мычит, разлепляет закрытые веки и выжидающе смотрит. — Я могу взять с тебя обещание? — Конечно, какое? — без задней мысли, так искренне и просто. И Минхо расщепляет. — Что ничего не изменится. Что все будет так же. Ты, я и Суни. Наше убежище. Обшарпанные плакаты, сбоящие гирлянды и цветастые покрывала. — Обещаю. Крестят мизинцы, по-детски веря в неотвратимость сказанного, и заставляют себя разлепиться, снять гвозди с прибитых к друг другу тел и наконец двинуться к выходу с крыши. Минхо в своем обыкновении провожает до металлических пластин, что возмущенно шипят от порыва ветра. Держит за руку, переплетая пальцы с чужими, и отпускать не хочет. Не скажет об этом, даже под дулом пистолета, но не хочет. Прижимает к холодному металлу на мгновение, обезоруживая, льнет и целует на прощание, едва прикасаясь. Два шага назад, взмах рукой и взгляд, пригвожденный к исчезающему из поле зрения взлохмаченному затылку. Шепчет в догонку, зная, что его не услышат, и шагает в объятия темноты. «Добрый вечер, это KBS News и я Ю Чену. В эфире вечерние новости и главное к этому часу: Чрезвычайное происшествие в Перу. Взорвана бомба у посольства США в Лимии. По данным местных органов здравоохранения, госпитализированы тридцать человек, из которых восемь находятся в критическом состоянии.» На кухне скандалит мясорубка, в неравной борьбе ведет битву с отцом, которого приструнили в промежутках между огненным ядом, чтобы фарш в рагу меньше напоминал обезглавленную человечину, подтверждая свое звание свиного мяса. Отец больше не будет в свой выходной появляться дома, клянется. «Крупнейшие за почти полвека совместные учения военных Южной Кореи и США. Задействовано около 700 тысяч военных.» Джисон находит забавным поручение мамы о протирании пыли со всех доступных поверхностей, учитывая чудовищную концентрацию мелких, твердых частиц органического происхождения в самом воздухе. Каждый новый вздох закупоривает носоглотку и вбивает очередной гвоздь в будущий гроб. Семейная генеральная уборка сама по себе забавна, знаете ли. Особенно, если она начинается с раннего подъема и разлитого ведра под ногами. «Администрация города, совместно с Департаментом строительства Дасо согласовали исчерпывающий перечень документации на реконструкцию и снос заброшенных сооружений, которые, по статистическим данным, занимают свыше двадцати девяти процентов от общего числа недвижимости округа. Были произведены первые мероприятия по демонтажу десятка зданий, подробнее в репортаже Ким Ины.» — Мам, сделай погромче, — Джисон умело игнорировал правительственный канал последнюю вечность, но дома голограммы пользовались большим интересом в его подсознании, вынуждая прислушиваться. Женщина цокает языком, причитая о чистке ушей и плохом слухе для слишком юного возраста, но жмет на кнопку пульта, что работает с завидной периодичностью «раз через раз». «В июне губернатор Ким Дон Сок дал поручение максимально ликвидировать все заброшенные строения в округе Чонджу. Тогда он сообщил, что не должно быть заброшенных строек или бесхозных объектов, где возможны скопления людей. Также он призвал обратить пристальное внимание на жалобы жителей в этом направлении. Заброшенные постройки портят облик города и угрожают безопасности его жителей. Сегодня были произведены первые ремонтные работы по реконструкции и демонтажу сооружений, которые коснулись десятка зданий. Детский дом №31, заброшенный в семидесятые годы. С годами обветшалая постройка превратилась в груду металла, поэтому была выбрана первой для операции сноса и ликвидации объектов, угрожающих безопасности. В Дасо также снесли знаменитый долгострой – государственную школу № 13. Все строительные отходы планируется вывезти с территории до конца августа. На месте долгостроя планируется возвести ЖК из четырех домов по индивидуальному проекту…» Мальчишка переводит взгляд с пыльных полок на заедающую картинку убитого телевизора времен динозавров. Все знакомое в моменте ощущается таким чужеродным и непричастным. Плавающие изображения навевают путаность сознания. Архивные фотографии школы сменяются разрушенными стенами. Смертельный сон переплетается с реальностью. Вот, что он видел. Знакомая школа в своем неправильном и чуждом проявлении. Джисону сложно сопоставить факты, и даже не сразу доходит, что его уже такое родное место развеялось пылью. Дурно. И душно. Все вместе. «…Также сообщается, что во время демонтажа, в подвале здания были обнаружены десятки изуродованных тел. Данный ужасающий факт не стал препятствием для сноса заброшенного сооружения. Администрация города связывает данную находку с наличием сектантских организаций и жестоких бездомных людей, потерявших рассудок. Помимо трупов в сооружении никого не нашли. Подробности остаются не раскрыты…» Мурашки бегут неприятной вереницей по коже. Он на секунду превращается в зомбированного экраном человека, прямо как все взрослые в этом городе. Смотрит, не отрываясь, с тряпкой в руке, абстрагируясь от причитаний мамы, что явно недовольно остановкой процесса уборки. «…Наш корреспондент получил информацию об установлении личности, по меньшей мере, трех погибших. Было проведены экспертные мероприятия по опознанию, в том числе ДНК-экспертиза, установившая личности субъектов. Опознанные парни являлись ученикам средней школы №3…» — Джисон, это не твои одноклассники? — хмурит брови мама, нервно постукивая по столешнице убитыми ногтями. Мальчишка молчит, всматриваясь в экран, где изображены школьные фотографии парней. Черные полосы, перекрывающие глаза, не мешают распознать знакомые ухмылки. Родинки, сбритые полосы на бровях. Все это перманентно запечатлено в сознании, невозможно ошибиться. В бегущей строке мелькают имена жертв и Джисон лишь подтверждает свои опасения. Хван Хенджин, Ким Хену, Ли Тусон. Они мертвы. Убиты. Зверски обезображены и лишены жизни. В школе. В их с Минхо убежище. Дышать получается через раз, с едва слышным хрипом и комом неверения посреди глотки. «…Это здание имеет долгую историю, потрясшую в свое время всех жителей города. Основополагающей причиной закрытия государственного здания выступало отсутствие возможности дальнейшего финансирования образовательного учреждения. Однако, первопричиной, которую удалось установить при анализе документации, являлся несчастный случай, произошедший в стенах школы. Родители учеников неоднократно составляли жалобы на беспредел, творящийся там, однако все проверки, вызванные подобными заявлениями, проходили без нареканий и продлевали лицензию на осуществление образовательных мероприятий. До одного момента. Исходя из свидетельских показаний, которые были обнаружены в материалах закрытого уголовного дела, в школе существовала жестокая травля над учениками, которая в последствии привела к смерти одного подростка…» На экране мелькают фотографии, что Джисон видел когда-то на обветшалых стенах. Снимки с классным руководителем, с директором школы, с места проведения спортивных мероприятий. Та самая легенда обветшалой постройки, после которой третий этаж обходился стороной, либо только в компании друга и Суни. Казалось нереальным, что это освещают в телевидении, всем всегда было плевать на такое. Смешно и грустно в своей отвратимости. В глазах рябит от мигающего сенсора. «..Ли Минхо, ученик второго класса старшей школы покончил жизнь самоубийством в одном из туалетов школьного крыла. Очевидцы сообщали, что прежде, чем сделать последний вздох, парень написал на стенах прощальное письмо, с перечислением лиц, которые ежедневно подвергали травле и физическому насилию бедного ученика…» Хочется рассмеяться до боли в горле от невнятного совпадения. Минхо рассказывал историю о своем тезке, нарочито пугая темными коридорами. Мама примет его за полоумного, без сомнений. И смешно до тех пор, пока кинескоп не зависает в неизменном положении, отбиваясь от речи диктора. В верхнем правом углу блекнет фотокарточка, вырванная из личного дела ученика. Яркие рыжие волосы спадают на лоб, едва дотягиваясь до кошачьего разреза глаз. Знакомых глаз. Сердце падает в пятки, пробивая все три этажа вниз, примерно до ядра земли. «…Надписи были оставлены его кровью. В конечном итоге уголовное дело было закрыто за неимением достоверных доказательств существования буллинга в образовательном учреждении. Предсмертная записка и слухи, окутавшие всех учеников, не являлись достаточным основанием для привлечения к уголовной ответственности…» Ли Минхо. Сердце не стучит. Оно в целом отказывается функционировать. «…Данный объект давно оброс негативной, в какой-то мере мистической славой. Ужасающие находки лишь подтверждают этот факт. Благо, инновационные механизмы по благоустройству города поспособствуют повышению уровня безопасности местных жителей. И это были все новости к этому часу.» Диктор бубнит о погоде и очередной надвигающейся пыльной буре. А у Джисона эта буря внутри, рвет органы, кусаясь смеется и плачет. Ли Минхо. Ли Минхо. Ли Минхо. Тире, точка, точка, точка. Точка. Тире, тире, точка. Точка, точка. Часто и ярко. Теперь уже в сознании. Срывается с места прежде, чем мама успеет вскрикнуть «куда ты собрался?», прежде чем той самой тряпкой получит по кривым рукам, и прежде, чем осознание окончательно пробьет грань реальности. Джисон бежит, без стучащего сердца, без понимания куда и зачем. Ступени игнорирует, сбивая колени и локти в кровь, кубарем, чтобы что-то почувствовать. Горло забивает затхлым воздухом, до тошноты. Бежать. Куда-то отсюда, подальше и лихорадочно ногами перебирая. Бежать. Тело несется, собирая углы и травмы. Не совместимые с жизнью, вполне вероятно. Под ноги смотреть нет смысла, надеяться на шестое чувство тоже, но в мышцах кровь закипает. Бежать. Все улицы вмиг становятся чужими, путают и препарируют мозг. Джисон огибает последнюю тропинку, в очередной раз валясь с ног; поднимается и рвется дальше. Бежит, чтобы убедить себя в том, что это ложь. Что выдумка, помутнение сознания и неудачный розыгрыш. Розыгрыш, от которого никому не смешно. Металлические пластины на месте, но они больше не прикрывают здание-голограмму. Призрачная разруха и пыль. Куски арматуры и груды кирпичей. Его убежища больше нет. Его Ли Минхо больше нет. Рыжего нечто и не существовало в реальности вовсе. Он все выдумал, наверняка. От одиночества и раскола рассудка. Сидел среди холодных камней и представлял лучшую жизнь. Пытается нарыть хоть что-то, подтверждающее что он не выжил из ума. Руки в кровь разрывает об острые камни. Находит чертов отцовский плакат, под грудой камней. Слезы текут ручьями, немой крик режет гортань. Колени в грязи и пыли, руки в крови и отчаянии. Нет, нет, нет. Дурной сон. Смертельный. Джисона мажет и разбивает в труху. Слишком эмоционально для пустоты. Над головой гниет небо, сгорает вместе с мальчишкой. Перед глазами плывет, не сразу получается рассмотреть рыжее пятно перед глазами. На секунду хочется верить, что это его рыжее нечто. Хах, конечно. Суни появляется буквально на секунду, закидывая на чужие колени бумажный листок и спустя мгновение теряется в завалах. Их вывезут до конца августа. __________
Личное дело №313
Ли Минхо
(дата постановки на учет: 01.03.1980)
Сведения о несовершеннолетнем: Ли Минхо 25.10.1973 г.р.; место рождения – г. Дасо, Южная Корея. Место учебы: Государственная школа №13 г. Дасо. Адрес регистрации/адрес фактического проживания: 80-8, Bondang-ro, Songak-eup, Dangjin-si, Daso 31735 Korea Телефон: xxx-xxx-xx-xx Черты характера несовершеннолетнего (выбрать нужное, ненужное-зачеркнуть):