Ему не стоило пить тот шестой шот текилы.
Наверное, и первые пять не стоило. Но вот он. Стоит в половине третьего на балконе своей смехотворно дорогой холостяцкой квартиры в сердце Лос-Анджелеса, — той части города, которая никогда не спит, — крепко вцепившись в перила, тяжело дыша и закатывая глаза.
Воздух ранним летом слишком сухой и тяжело ложится на кожу. Пот на висках кажется липким и противным, когда он касается лица тыльной стороной ладони, желая высвободить тепло. Его любимая тёмно-бордовая футболка хенли неприятно прилипает к с трудом заработанным грудным мышцам. Всё это немного подавляет и душит, как будто он оказался в ловушке в какой-то странной вселенной, где быть самим собой можно только в комплекте с частями других людей — частями, которые не совсем вписываются. Например, эту футболку ему на Рождество подарила Тейлор. Тейлор, которая...
Он не может думать о Тейлор сейчас. Он отправился в тот клуб и выпил такое количество текилы как раз для того, чтобы забыть её.
Но он также не может контролировать свои мысли, поэтому, естественно, они закручиваются в знакомую спираль из «Ты никому не нужен, и «Тейлор тоже никогда тебя не хотела», и «Я буду жить в этом грёбаном лофте, пока у меня не выпадут все седые волосы, а потом умру в одиночестве».
Это уже становится смешно. Разве алкоголь не должен облегчить его боль или, по крайней мере, помочь отойти ей на второй план? Почему сейчас его выворачивает наизнанку, а он думает о том, как недостоин любви?
Как только желудок освобождается от всего, кроме желчи, он сплевывает, чтобы избавиться от отвратительного привкуса рвоты, выпрямляется и закрывает глаза, прежде чем снова открывает их и кладёт руки на балконные перила. Чтобы сосредоточиться на настоящем. Он не сходит с ума, правда. Но иногда метод, где нужно назвать пять предметов, уловить четыре звука, потрогать три вещи и так далее, правда помогает вернуться к реальности.
Первое — большое количество алкоголя не излечит разбитое сердце. «
Только время сможет», — говорит голос в его голове, который звучит ужасно похоже на голос Бобби, его бывшего наставника не только в фотографии. И хотя голос у него приятный и отцовский, большое спасибо, но сейчас он не будет его слушать.
Второе — окей, может, это стеснение в груди
действительно является первым признаком панической атаки. Ну. Блять.
Он словно на автопилоте роется в карманах в поисках телефона, но остаётся с пустыми руками. Окей,
думай. Он пришёл домой (покачиваясь). Он заказал пиццу, — о, там мог бы остаться кусочек-другой на тот случай, когда утром он неизбежно проснётся с похмелья, —
не суть! Он ждал пиццу, сидя на диване и просматривая сторис в Инстаграме, где он с разных ракурсов тёрся промежностью о какого-то рандомного недоинфлюенсера на танцполе клуба. После этого приехала пицца, он дал курьеру щедрые чаевые, а после поглощения еды она оказалась за балконом.
Должно быть, его телефон лежит на диване. В конце концов, он отпускает перила и, спотыкаясь, возвращается в лофт, где витает запах веганского сыра, от чего его снова начинает мутить.
Он находит свой телефон в складках дивана и набирает номер, который знает наизусть. Раздаётся первый гудок, второй...
— Эван?
Блядь. Ему было достаточно услышать только этот голос, чтобы паника полностью улеглась. Он трезвеет, разум освобождается от навязчивых мыслей, а во рту пересыхает от любой возможной реакции. И тут он понимает...
— Уже поздно, — говорит он ей. — Мне не следовало звонить, блять, прости...
— Я всё равно не спала, — говорит Мэдди, и в её голосе слышится что-то вызывающее беспокойство. Он мимолётно задаётся вопросом, не мучают ли её до сих пор ночные кошмары о Даге. — Что случилось?
Это Мэдди. Просто Мэдди. Он доверяет Мэдди. Он может рассказать ей.
— Паническая атака, — признаётся Эван, его голос дрожит. Спустя двенадцать лет и сотню сеансов терапии он всё ещё стесняется произносить это вслух. Он знает, что паническими атаками страдает половина населения, и точно не обесценивает это, но ему двадцать восемь лет, и он уже вроде как освоился во взрослой жизни, разве он не должен уже всё это преодолеть?
— Ох, — выдыхает Мэдди, перебирая что-то на другом конце провода. Наверное, простыни. — Ладно, ты знаешь, что нужно делать. Дыши глубже, хорошо?
Он слушает, как Мэдди переходит в режим, который Эван может описать только как режим диспетчера, выработанный годами службы до... Ну, до того, как его сестра забралась на вершины музыкальных чартов. Он чувствует, как паника буквально вытекает из трещин его души.
После того как его дыхание приходит в норму, они несколько мгновений сидят в тишине. Он не чувствует себя неловко. Когда он с Мэдди, такого не бывает.
— Спасибо, — говорит он в конце концов.
— Не за что меня благодарить, — говорит Мэдди. — Хочешь, я приеду к тебе?
Эван морщится.
— Я не хочу...
— Ты не побеспокоишь меня, — перебивает его Мэдди. Она слишком хорошо знает его, чтобы не предугадать окончание этого предложения. А
он слишком хорошо знает её, чтобы возразить. — Я всего в паре кварталов и всё равно не хочу спать. Могу быть у тебя уже через пятнадцать минут?
Эван резко выдыхает.
—
Пожалуйста.
Мэдди вешает трубку, возвращая Эвана в тишину его квартиры. Если бы сегодняшний день был два месяца назад, он бы лежал, свернувшись калачиком, на другом диване, на том, который Тейлор забрала с собой, когда уходила из его жизни. Он бы лежал в обнимку
с ней, её тонкие пальцы запутывались бы в его кудрях, избавляя от неизбежных головных болей после фотосессии. Он задаётся вопросом, какой фильм они бы посмотрели сегодня вечером. Он спрашивает себя, что бы они делали после.
От этих размышлений возвращается тошнота. «Всё кончено», — напоминает он себе. «Всё кончено, и ты должен, блять, отпустить это».
Было время, когда Тейлор была его будущим, его завтрашним, его жизнью через десять лет. Сейчас эта идея заперта в коробке на задворках его сознания, и пока он не хочет, чтобы кто-либо получил доступ к ключу от неё.
Всё
кончено.
Несколько минут спустя его пугает стук в дверь, и одну пьяную секунду он таращится на дверь, размышляя, кто так поздно беспокоит его, прежде чем вспомнить обещание Мэдди. Прежде чем вспомнить, что сестра всегда прикроет его спину.
— О, Эван... — первое, что слетает с губ Мэдди, когда она переступает порог и осматривает его квартиру.
Честно говоря, лофт видал времена и похуже. Горы коробок из доставок еды, загромождающие каждую поверхность, это ерунда. Одинокий грязный носок, лежащий на полу, это ерунда. Запах марихуаны, въевшийся в мебель, ну, в общем, тоже не такое необычное явление. Господи, он переживает расставание. Ему позволено немного запустить своё жилище. Кроме того, сюда больше никто не приходит. Только он.
Только Эван.
— Да, ну, — выдыхает он. — Я займусь этим завтра.
Мэдди устраивается на диване рядом с Эваном. Как только он всматривается в её лицо, то понимает, что ей ещё хуже, чем ему.
— Что случилось? — спрашивает Эван, в тоне его голоса слышится беспокойство.
Мэдди опускает взгляд на свои пальцы, её губы дрожат всего секунду, прежде чем она сжимает их и смотрит на него.
— Мы здесь, чтобы поговорить о тебе, — отвечает она. — Я в порядке.
— В прошлый раз, когда ты говорила, что с тобой всё в порядке, ты прятала синяки под водолазками, — мягко говорит Эван.
Мэдди вздрагивает.
— Он в тюрьме, — говорит она, что, по сути, означает «теперь он не сможет причинить мне вред». Она не произносит имя Дага вслух, но они оба знают, кого она имеет в виду. — Правда, я в порядке. Просто… Маленький глупый кошмар про тур. Ерунда. Бывает, что мне снится всякое, знаешь, из-за боязни сцены.
Эти слова его не убеждает, но он понимает, когда не стоит давить.
— Ты рада? — спрашивает он вместо этого. — Осталось всего две недели до твоего отъезда.
— По большей части, да, — отвечает Мэдди, постукивая пальцем по ладони. — Фанаты... Я слышу, как они поют тексты моих песен, вижу их на фан-встречах... Но я также волнуюсь, что что-то пойдёт не так, и они возненавидят меня.
— Никто не способен возненавидеть тебя, Мэдди, — утешает Эван. — Кроме того, Хен отвечает за решения любых проблем, а не ты. Ты же доверяешь Хен?
Я доверяю ей. Помнишь последний тур, когда она спасала шоу во время урагана во Флориде?
— Конечно, я доверяю Хен, — ворчит Мэдди. — Но я не доверяю
себе.
Он немного колеблется, но затем накрывает её руку своей.
— Я знаю, что на тебя давят твои Грэмми. Все смотрят на тебя. Я... Я не могу представить, каково это. Та травля прошлой неделе... Я беспокоюсь за тебя. Жаль, что я не могу как-то за тобой присмотреть.
Мэдди сердито смотрит на него. Он ожидает, что она повысит голос, но вместо этого она говорит как старшая сестра.
— Присмотреть
за мной? Это я должна заботиться о тебе! Эван, ты уже в третий раз за неделю звонишь мне, чтобы я помогла тебе справиться с панической атакой, а сегодня только четверг!
Эван проглатывает ком в горле. В тот момент, когда его охватила паника, он схватился за телефон, думая, что Мэдди не ожидает случайного звонка посреди ночи. А она знала, что её ждёт, в тот момент, когда на экране высветилось его имя.
И он чувствует себя ужасно виноватым из-за этого. Он должен был держать всё под контролем, он должен был справиться с этим сам. Вместо этого он чувствует себя беспомощным брошенным ребёнком.
— Я тут думала, — снова начинает Мэдди, уже гораздо спокойнее. — Что ты мог бы поехать с нами в тур.
Он опять встречается с ней взглядом и прищуривается.
— А?
— Я могла бы солгать тебе и сказать, что это только потому, что один из наших фотографов сломал ногу и нам нужна замена, но ты бы на это не купился, — говорит Мэдди. — Поэтому я просто скажу тебе правду. Я больше не хочу, чтобы ты оставался один в этом лофте.
— Но...
Как и следовало ожидать, Мэдди читает его мысли и мягко перебивает:
— Сходить куда-нибудь напиться три раза в неделю — это не хорошее времяпрепровождение, и ты это знаешь.
Эван устало трёт глаза. Паника, поселившаяся в его костях, наконец-то выплеснулась наружу, и от него осталась лишь оболочка человека. Притом жалкая.
— А что, если у меня есть планы? У меня запланировано несколько фотосессий.
— Отмени, — просто отвечает Мэдди. — Ты должен поехать ради своего собственного блага и ради моего. Я не могу быть вдали от тебя два месяца, когда тебе плохо. И ночные предрассветные видеозвонки погоды не сделают.
Эван не отвечает и не протестует, обдумывая услышанное. Он уже ездил в тур с Мэдди,
много лет назад, когда им был нужен всего один фотограф, а концерты проходили на маленьких площадках, а не на стадионах. Ладно, возможно, его немного укачивало долгих поездок в переполненном автобусе, но в остальном время, проведённое в дороге, было изумительным. Весёлым. Он проводил все свои дни рядом с Мэдди, что в то время было редкостью из-за собственнических наклонностей Дага. Эвану нравилось это. Он скучал по своей сестре.
И, возможно, уехать из Лос-Анджелеса на пару месяцев из этого лофта, где всё кричит о Тейлор, не самая плохая идея.
— Кроме того, — начинает Мэдди. — Бобби тоже едет.
Он уверен, что его глаза загораются после этих слов.
— Но он не был в турах уже лет двадцать! — восклицает Эван.
— Он захотел сменить обстановку, — с улыбкой отвечает Мэдди. — И теперь, когда Мэй съехала, он бы остался дома один, без Афины. Он боится того, на что его может толкнуть одиночество.
Эван понимающе кивает.
Присоединяющийся к ним Бобби — это последний кусочек головоломки. Ему стыдно при мысли о том, как давно они не виделись. Вероятно, с тех пор, как он начал встречаться с Тейлор. Было бы неплохо наверстать упущенное.
— Хорошо, — бормочет он.
— Хорошо? — спрашивает Мэдди, начиная светиться изнутри.
— Я поеду, — говорит он, сжимая её руку. — Если ты пообещаешь, что верхняя полка в автобусе моя.
Мэдди счастливо фыркает. Это действительно один из самых приятных звуков в мире.
— Считай, она твоя, Эван.
***
Эдди в
полной заднице.
Три месяца репетиций — в никуда. Расчёт на стабильный и
очень щедрый доход, который позволил бы ему не работать
по крайней мере до конца года — в никуда. Надежда начать всё сначала — в никуда.
Абуэла ни в чём не виновата. Он это знает. Она была так добра, когда согласилась приютить Кристофера на лето, даже с большим удовольствием, учитывая, что Абуэло больше не с ними и в их доме стало одиноко. Но он рассчитывал на это. А теперь...
Что теперь?
У него нет никого, кому он мог бы доверить Кристофера на целых два месяца. Адриана и София слишком заняты, чтобы приютить ещё одного ребёнка в своих домах, которые не приспособлены для нужд Кристофера. Пепа в другой стране. А его родители… После того, что было в прошлый раз, после всех слез и объятий Кристофера, когда он увидел, как его отец приехал за ним после недельных соревнований... Он не может заставить своего сына пройти через это снова.
— Я не смогу встать на ногу по крайней мере ещё восемь недель, — сказала она по телефону. — Прости, Эддито. Крис не сможет остаться со мной, пока ты в туре.
Он выключил микрофон, чтобы тяжело вздохнуть, закрыв глаза.
— Я понимаю, — сказал он. — Хорошо, я поговорю с тур-менеджером и посмотрю, можно ли расторгнуть мой контракт. И кто-то должен будет помочь тебе по хозяйству и во всём остальном. Я с радостью помогу. Мы с Кристофером можем приехать в Эль-Пасо на лето.
— Я уже поговорила с Карлой, и
она с радостью поможет мне, пока моё бедро восстанавливается, — ответила его Абуэла. — Не беспокойся обо мне, Эдди. У меня всё схвачено. А ты? Что насчёт тебя? Неужели больше нет никого, кто мог бы забрать Кристофера?
— Нет, — сказал он с болью. — Никого.
Пауза.
— Ну, тогда почему бы тебе не взять его с собой?
Эдди выдавил из себя смешок, от которого ему пришлось зажмуриться.
— Не всё так просто, Абуэла. Я не настолько важный человек, чтобы брать с собой ребёнка. Особенно так поздно.
— Прости, если у меня немного подводит память,
mijo,— сказала она. — Но разве мы не говорим о туре Мэдди Бакли? Мэдди из твоего...
— До того, как начались репетиции, я не разговаривал с ней десять лет, — вставил Эдди, прежде чем она успела вызвать неприятные воспоминания. — У меня нет особых привилегий.
— Не говори, пока не попробуешь.
А после паузы Абуэла добавила:
— Поэтому попробуй, — сказала она, и он знал, что последнее слово было за ней.
И вот уже пятнадцать минут он пялится на номер, набранный на телефоне, пытаясь сообразить, с чего лучше начать разговор.
Номер Мэдди.
Он знает, что не может больше оттягивать звонок — через час нужно забрать Криса из школы. Нельзя терять ни минуты. В том маловероятном случае, если она согласится, нужно начать планирование.
Много планирования.
Наконец он нажимает зелёную кнопку, в глубине души надеясь, что звонок перенаправится на голосовую почту. Но, конечно, этого не происходит.
— Мэдди слушает, — говорит весёлый голос, как будто она ответила, пока смеялась.
— Привет, — говорит он через некоторое время, его голос звучит напряженно. — Можно отвлечь тебя на минутку? Это Эдди. Эдди Диаз. Из...
— Я знаю, кто ты, — поддразнивает Мэдди. — Что такое?
Речь, которую он набросал на листке бумаги, лежащем перед ним на кухонном столе, внезапно становится слишком трудной для прочтения. Чёрт, как ему вообще спросить о таком?
— Это насчёт моего сына, Кристофера, — смущённо говорит Эдди. — Возможно, ты видела его на репетициях пару раз.
— Конечно, я знаю Кристофера! — радостно произносит Мэдди, хотя и немного невнятно. У него есть чёткое представление о том, что именно так взбудоражило её днём в пятницу, и он проклинает себя за то, что выбрал самое неподходящее время для разговора. — Он главный помощник при выборе лучшей газировки в торговом автомате. С ним всё в порядке? — она становится немного серьёзнее.
— Он в порядке, — отвечает Эдди. — Просто... Его прабабушка, она должна была приютить его на лето, пока мы будем в туре, а теперь... Она сломала бедро. И у меня
нет других вариантов, Мэдди. Ноль. Я не смогу поехать в тур, если некому будет два месяца присматривать за Кристофером. Я знаю, что это так внезапно, тур начинается на следующей неделе, но...
— О, он может поехать с нами! — перебивает его Мэдди.
Эдди моргает.
— Что?
Мэдди смеётся.
— Ты говоришь так, словно тебя приговорили к смертной казни, Эдди. Никаких проблем. Кристофер может поехать, если у тебя нет других вариантов. Уверена, ему понравится жизнь в дороге. Как и всем детям членов команды. Вот почему мы путешествуем по Штатам летом, когда у них есть свободное от учёбы время.
— Но... — Эдди ошеломлён. Он не ожидал утвердительного ответа, тем более такого простого. — Но расписание, отели, перелёты...
— Нет ничего такого, с чем бы не справилась Хен, — обещает Мэдди. — Вообще, я сейчас с ней, дай мне минутку, она пошла за вином, — пауза. — Хен! Эй, мы можем добавить ещё человека в список участников тура? Это
очаровательный сын Эдди, нашего ведущего танцора! Они с Дэнни ровесники, кстати, — ещё одна пауза. — Хорошо, отлично, спасибо!
Эдди молчит, в недоумении уставившись на грязное пятно на плите. Он мысленно напоминает себе, что нужно будет сделать уборку.
— Эдди, ты ещё здесь? — спрашивает Мэдди. — Хен дала мне зелёный свет.
— Я... Да, — выдыхает он. — Всё правда в порядке?
Эдди слышит улыбку в её голосе, когда она отвечает:
— Правда.
— Отлично, — всё, что он может выдавить из себя. — Спасибо...
Большое спасибо. Я отправлю Хен подарочную корзину, хорошо? И... И я поговорю с Кристофером, когда он вернётся домой из школы.
— Уверена, он будет в восторге, — говорит Мэдди. Из трубки доносится смутно знакомый голос, но слишком приглушенный, чтобы разобрать слова. — Окей, Эдди, мне нужно идти, береги себя, ладно? Передай своей Абуэле мои наилучшие пожелания и скорейшего выздоровления.
— Обязательно, — говорит Эдди. — Тогда увидимся завтра на последней репетиции?
— Увидимся!
Мэдди вешает трубку, и Эдди остаётся один в тишине кухни, не в силах поверить в свою удачу. Крису разрешили поехать — всё так просто. Ему не придётся беспокоиться о том, что он будет обязан бабушке жизнью, которая пожертвует летом своей мирной бездетной жизни на пенсии, и он сможет видеться с Крисом каждый день, путешествовать с ним! И он не будет чувствовать себя несчастным из-за того, что скучает по Крису в дороге, лучшего сценария и пожелать нельзя.
К счастью, когда Эдди спрашивает Кристофера, согласен ли он, тот уже не может дождаться и испытывает некоторое облегчение от перспективы провести лето с детьми своего возраста, а не со своей бисабуэлой. (Которую он по-прежнему очень любит, спасибо).
Всё отлично. Теперь ничто не может пойти не так.
***
Эван ожидал, что репетиции будут проходить в более просторном помещении, чем то, которое было у них во время последнего тура Мэдди. Но он не ожидал чего-то
такого размера.
На его шее висит фотоаппарат, он выходит в холл, заполненный съёмочной группой и оборудованием, и проходит мимо спешащих знакомых лиц. Высокий потолок залит светом прожекторов, сцена подготовлена для саундчека, музыканты уже заняли свои места, все, кроме Мэдди, чей микрофон стоит по центру. Он даже не чувствует запаха еды со стола с закусками — настолько они далеко.
Он всё идёт и идёт к сцене, здороваясь со знакомыми членами команды и впитывая в себя атмосферу. Конструкция похоже на настоящую сцену настолько, насколько это возможно, поскольку сегодня последняя репетиция перед тем, как они отправятся в путь, и Эван не может не восхититься. Он знает, что его сестра больше не восходящая поп-звезда, сейчас она на вершине славы, но иногда ему трудно поверить, что она достигла такого, несмотря на трудное путешествие.
Когда Мэдди выходит на сцену, он стоит слева, трижды проверяя настройки камеры. Она слишком сосредоточена, чтобы обратить на него внимание, и как только из динамиков звучит музыка, начинается саундчек. А затем Эван встаёт в свою позу фотографа, игнорируя всё, кроме того, что он видит в поле зрения камеры.
Ему нравится наблюдать за Мэдди в своей стихии, уверенной и беззаботной. Здесь нет суетливой толпы, никто не подпевает ей громким голосом, и от этого ещё спокойнее. Эван был рядом во все те моменты, которые она называла моментами слабости, когда перед выступлением перед публикой она чувствовала страх сцены и тревожность... Но сейчас ей не нужно производить впечатление на публику, и видно, что она более расслаблена, чем он когда-либо видел в туре.
Танцоры присоединяются к Мэдди и группе, как только заканчивается саундчек, и он меняет объектив на 130-миллиметровый, надеясь запечатлеть их изящные движения крупным планом. Он делает несколько фото Карен, жены Хен, зная, что она будет верещать как школьница при виде их.
Хореография впечатляет. Определённо лучше той, что была на последних гастролях Мэдди. Он теряется в происходящем, делая снимки направо и налево, стараясь запечатлеть каждый идеальный мимолётный момент.
Он мельком замечает явно самого продвинутого танцора, который всегда парит вокруг Мэдди, намеренно находясь в центре, но он двигается так быстро, что Эвану с трудом удаётся сфотографировать его лицо.
И только когда первое выступление Мэдди заканчивается, и все переводят дыхание, обмениваясь ободряющими улыбками и словами поддержки, его камере наконец удаётся сфокусироваться на лице ведущего танцора, на нелепо широкой улыбке, которая приподнимает уголки его рта, на морщинках под его карими оленьими глазами и...
«Какого...» — думает Эван, выпуская камеру из рук, которая больно ударяется о живот. —
«Какого чёрта?»
