Назад к любви

Шел седьмой день. Во всяком случае, я так думала. Дело в том, что мы потеряли счет дням, времени. Мы долго ничего не ели, а наши запасы воды тоже заканчивались. От того мизерного количества, которое мы смогли набрать во время недавнего дождя, почти ничего не осталось, и мы каждый час смотрели на небо с мольбой и надеждой на благосклонность Матери Природы, но она не была настроена на щедрость. Нам отчаянно была нужна вода. Я не понимала, почему Драко нас не нашел. Я мучительно беспокоилась за него. Я представляла себе, как он остался на Бермудах, неустанно искал меня днем в океане, а ночью проверял по айфону рапорты Береговой охраны. Вероятно, он уже позвонил моим родителям и Пэнси. Папа с мамой, конечно, сходят с ума от тревоги, Пэнси тоже. Они уже вылетели на Бермуды, чтобы помочь Драко. Может, они все уже здесь. Эта мысль дарила мне надежду. Тут я вспомнила про фотоаппарат Драко, которое я подарила на день рождения . Вероятно, в карте памяти сохранились снимки нашей свадьбы. Фотографии свадьбы и нашей совместной жизни дадут мне надежду и силы, в которых я отчаянно нуждалась. Мы с Беллатрисой разговаривали мало. Так, иногда. Но как-то утром она посмотрела на меня так, словно ее осенило. — Почему твой муж не поехал с тобой на катере? - У него не было билета, — ответила я. Женщина покачала головой: — Как странно. Почему? — В экскурсионном бюро лайнера забыли дать ему второй билет. — И он не заметил этого сразу? Я прищурила глаза. — Что вы говорите? Почему вы меня допрашиваете? - Просто не складывается два плюс два, вот и все. — Что не складывается? Я не понимаю, что вы имеете в виду. Женщина пожала плечами: - Не важно. Забудь о том, что я сказала. Я вздохнула и отвернулась от неё . Что она говорила? Очевидно,она перегрелась на солнце. Я достала из сумки фотоаппарат и повернула к себе дисплей, чтобы просмотреть сделанные снимки. Сначала появились самые последние. Я ахнула, увидев на маленьком экране первый снимок. Со мной. Когда я думала, что Беллатриса фотографировала закат, она на самом деле направляла камеру на меня. Первым было мое лицо, снятое крупным планом. Растрепанные волосы, веснушчатый нос. Потом она крупно сняла мои глаза. Зачем? Я смотрела на них и с трудом узнавала эти карие глаза, мои карие глаза. Они были озабоченные, настороженные, полные раздумий, но решительные. Если бы я уже не знала, что Беллатриса фотографировала меня, я бы не поверила, что это мои глаза. Я глядела на эти снимки, на женщину, которая могла упорно добиваться своего, которая ничего не боялась. Я посмотрела на Беллатрису. Мне хотелось что-то сказать ей, но она дремала. Мы договорились спать по очереди, чтобы не пропустить самолет или судно. Я прислушалась к ее дыханию. Его руки казались сильными, даже во сне. У Пэнси отвисла бы челюсть, если бы она увидела ее. Она точно ее тип. Красивая. Загадочная. Опасная. Я сказала себе, что познакомлю их, когда нас спасут. Если нас спасут. Я вздохнула. Дыхание Беллатрисы было жестким. Конечно, я беспокоилась больше за себя, чем за неё. Если она... ну... как я смогу продержаться тут одна? Я вернулась к фотокамере. Огонек батарейки уже мигал, но я снова просмотрела снимки. Мне хотелось увидеть как можно больше до того, как она окончательно сядет. Я перематывала их и задержалась на фотке, которую снял Драко: я читаю книгу на балконе нашей каюты. Еще были фотографии нашего лайнера, я в купальном халате в первый день круиза. Я в белом сарафане. Потом свадьба. При виде изображений, сделанных в основном Пэнси, слезы обожгли мои глаза. Вот я бросаю букет; мы с Драко танцуем наш первый танец. Ах, Драко... Я улыбнулась, увидев, что Пэнси сняла моего племянника Коннора в тот момент, когда он стянул кусочек глазури с края торта. На остальных снимках были наш дом в Лондоне, случайный ужин в ресторане и я на фермерском рынке за неделю до свадьбы. Я держу плетеную корзинку, а из нее торчат морковь и мангольд. У меня заурчало в желудке. Вот и все. Я пожалела, что больше было нечего смотреть. Фотографии согревали меня, я даже не ожидала от себя такой реакции. Я порылась во внутренней памяти камеры в надежде, что Драко хранил где-то и другие снимки. Мне нужно было увидеть дом. Нужно было вспомнить, какая чудесная жизнь течет своим чередом где-то далеко отсюда. У меня затрепетало все внутри, когда я увидела дату 12 февраля. Прямо накануне Дня святого Валентина, когда Драко пригласил меня на ужин в ресторан «Канлис». Я тут же кликнула на это число, но ахнула при виде первого снимка, появившегося на экране. Пара ног, не моих, на краю бассейна. Розовый лак на ногтях. Это не мои ноги. Выше — пышный голубой сарафан. Моя рука чуть-чуть дрожала, когда я рассматривала следующий снимок. Та же самая женщина, на этот раз в бледно-голубом платье. Спиной к фотографу, но я все же многое увидела: загорелую спину, белую бретельку лифчика, упавшую с ее правого плеча. Пышный подол, колыхавшийся при ходьбе. Кто она такая? Я с трудом заставила себя взглянуть на следующее фото. Опять та же особа, на этот раз в белой кружевной камисоли. Я не могла определить, где она находилась. В номере отеля? На каком-то диване? Я оторвала взгляд от экрана и подумала, не начались ли у меня галлюцинации? Такое просто невероятно. Зачем Драко хранить эти фотографии на своей камере? Он никогда бы не стал встречаться с кем-нибудь еще. Я внимательно рассмотрела фото, надеясь обнаружить на нем какую-то подсказку, и заметила в углу край газеты. Я прищурилась. «Чикаго трибьюн». Тут я вспомнила. Драко летал в командировку в Чикаго за пару дней до Дня святого Валентина. Он прилетел домой утром 14 февраля. Когда я встретила его в аэропорту, он подарил мне дюжину красных роз. Я чуть не задохнулась. Нет, не может быть такого, мои подозрения неоправданны. Неужели я схожу с ума? — Смотрите! — крикнула Беллатриса. Я опустила камеру и сообразила, что я слишком погрузилась в свои мысли и даже не заметила, что Беллатриса проснулась. - Что такое? — спросила я. - Самолет! — сообщила она. Это открытие стерло всю сердечную боль, которую я чувствовала, стерла ее словно маркерная доска. Я могла думать только о том, чтобы поскорее покинуть этот плот, чтобы нас спасли. Я услышала самолет. Его рокот приближался. И тут я увидела его. Маленький самолет, вероятно летавший от одного острова к другому. Мы с Беллатрисой неистово махали руками, орали до хрипоты. Я подумала о том, чтобы воспользоваться зажигалкой Луизы, зажечь что-нибудь и помахать над головой. Но пока я искала ее, самолет уже пролетел. — Может, они увидели нас и хотят развернуться, — предположила я. Мое сердце все еще бешено колотилось от притока адреналина. Беллатриса кивнула. Мы долго не отрывали глаз от неба. У меня даже заболела шея. Но время шло, а самолет не возвращался. Я вспомнила про фотографии и снова взялась за камеру. Может, я что-нибудь пропустила. Может, это была ошибка. Я решила взглянуть еще раз и досмотреть остальные фотографии в альбоме, но экран был темный. Я выключила и включила камеру, но тут же поняла, что аккумулятор наконец окончательно сел. — Что с грязнокровкой? — спросила Беллатриса. Я не знала, что и сказать. Мне казалось, что я разучилась говорить; внутри меня что-то застыло. Я вдруг заплакала. Это были бурные, сотрясавшие душу рыдания, рвавшиеся откуда-то из глубины души, из тайной каморки, которая так долго была заперта, но теперь открылась, и поток заплесневелых, презренных эмоций яростно вырвался на поверхность. Беллатриса обняла меня . — Ну, ну, — нежно говорила она; я даже не подозревала, что она способна на такую нежность. — Не плачь, Гермиона. — Гермиона. Она впервые назвала меня по имени или, вернее, правильным именем. —Скоро мы приплывем к какому-нибудь острову. Я уверена. - Я лишь кивала, рыдая на плече у этой незнакомой женщины . Я не говорила ей,что плакала из-за разбитого сердца. Не говорила, что мне уже было все равно, доплывем ли мы когда-нибудь до суши. Я сдалась. — Не плачь, грязнокровка, — повторяла она вновь и вновь. Ее голос звучал возле моего уха, а меня захлестнула волна усталости. Я закрыла глаза и слышала ее шепот: — Пожалуйста, Гермиона, держись. Еще немножко. Мне надо, чтобы ты держалась. **** Когда я открыла глаза, солнце уже поднималось над горизонтом. Беллатриса спала рядом со мной. Я была смущена, ведь я спала в ее объятиях, и удивилась, что она обнимала меня все это время. Удивилась, что она не отпустила меня. Я потерла глаза. Прошлый вечер казался мне кошмарным сном. Я вспомнила про снимки в фотоаппарате и решила, что их, вероятно, снял кто-то другой. Драко на них не было, так что , может, не он держал тогда камеру. Возможно, снимки имели какое-то отношение к его работе в рекламном агентстве. Беллатриса зевнула рядом со мной, потом ухмыльнулась. — Еще один день, — сказала она. Я кивнула. — Я вот что подумала, — продолжала я. -Мы можем есть морские водоросли. — Водоросли? — Да, — ответила я. — Например, ламинарии. Она наморщила лоб: — Ты можешь есть такую дрянь? — Но ведь они продаются в «Лавках здоровья»? - Пожалуй, да, — ответила она со скептической улыбкой. — Тогда почему бы нам не вытаскивать их из океана и не есть свежими? - Пожалуй, — согласилась она, пожав плечами. Честно говоря, я была такая голодная, что могла съесть что угодно. И ела. Вчера мы с Беллатрисой поделили вишневую помаду Луизы. Даже на вкус она была не слишком плохая, и мы решили, что нефтяное желе дало нам несколько калорий. Беллатриса перегнулась через край плота и подцепила веслом плеть ламинарии, длинную, зеленую и покрытую слизью. - Ты первая,грязнокровка — сказала она, разглядывая круглую шишку на плети. Я сжала ее и решила, что она напоминала кухонную спринцовку для индейки. Я оторвала полоску ламинарии и положила в рот. Я жевала медленно, методично. - Знаешь, — сказала я, - в общем, не так плохо. — Я оторвала другой кусок и протянула мне. - Вот. На вкус это как... цыпленок. Попробуй. Беллатриса немедленно попробовала. Ламинария была солоноватая и слегка отдавала рыбой. Странно, но она была на удивление сытная, если учесть, что я не ела много дней. Мы поделили остатки водорослей, потом женщина стала вытаскивать другие. Она доставала разные морские растения, одни были длинные и гибкие, другие грубые с какими-то пузырями. Мы пробовали их, потом решили высушить их на солнце, чтобы они стали хрустящими. Позже пошел дождь, и мы набрали в ведро несколько дюймов воды, потом черпали ладонями воду, собравшуюся на плоту, и добавляли ее к нашему запасу. Я попила, потом женщина сделала то же самое. Не знаю, сколько прошло времени, когда у меня начались боли в животе. Через несколько часов, может, больше. Судороги были частые и свирепые, словно кто-то резал ножом мои внутренности. Беллатриса тоже схватилась за живот. — Это водоросли, — сказала она. — Может, мы съели что-то несъедобное. Беллатриса сердито посмотрела на меня, потому что это была моя идея, потом застонала, когда начались новые судороги. Я тосковала по туалету, имодиуму, уединению. — Мне срочно надо в ванную, — сказала я. Я велела Беллатрисе отвернуться и решила, что самый простой и безопасный способ — это... сделать свое дело прямо в ладони. Я присела на корточки, подставила руки, рассчитывая поймать то, что выйдет из меня, тут же бросить в волны и помыть руки. Но из меня вырвался только громкий треск. Я почувствовала себя просто ужасно, потому что женщина это слышала. Я была страшно унижена. — Мне тоже надо, — сказала она. — Что нам делать? — спросила я. — Прыгнуть в воду, — сказала она. — По очереди, грязнокровка, чтобы не опрокинуть плот. - Нет, — отказалась я. — Я не хочу прыгать.Боюсь акул. Она кинула мне скомканную розовую майку Луизы. - Тогда воспользуйся вот этим. Я кивнула, а она спустилась в воду. Она пробыла возле плота несколько минут, а я подложила майку под себя и сделала свои дела. Судороги почти прошли. Пока Беллатриса залезала на плот, я выбросила майку в океан. Плот зачерпнул немного воды, но мы быстро вычерпали ее. — Как ты себя чувствуешь? — спросила я. - Намного лучше, больше я не буду следовать идеям грязнокровки — ответила она. При этом я чувствовала себя опустошенной, растерянной, невероятно отчаявшейся. Нам оставалось недолго. Мы оба это понимали.