***
Мы поселились в отеле, стареньком, но чистом, на окраине Палм-Спрингс, потом лежали возле бассейна. Пэнси выглядела стройной в розовом, цветастом бикини. — Ты великолепна, — сказала я, глядя на ее худенькую фигуру. Себе я поклялась сбросить к свадьбе десять фунтов. В сумке зазвонил телефон. Я увидела номер Драко. — Эй, — сказала я. — Привет, детка. Как у вас дела? Я переглянулась с Пэнси и улыбнулась. — Две девушки нежатся возле бассейна. — Сделай селфи и пришли мне! — Хорошо! — Так вы идете сегодня на музыкальный фестиваль? — Да, — сказала я. — Пэнси хочет послушать группу Bright Eyes и еще некоторых исполнителей. — Я повернулась к ней: — Как имя того парня, которого ты хочешь опять увидеть? — Джошуа Радин, — сказала она. — А можно мне поговорить секундочку с Драко? Я хочу спросить у него одну вещь. — Конечно, — сказала я, протягивая ей телефон.Эй, горячий парень, привет, — пропела она в трубку, скорчив мне рожицу. — Да-да, я буду сегодня вечером защищать твою женщину от легионов наркоманов и пьянчуг. Не беспокойся. Я листала журнал, а Пэнси расспрашивала Драко о должности проектного менеджера в его компании; ею интересовалась ее подруга по работе. Я не слушала ее и высматривала в кулинарном разделе рецепты, которые могли бы понравиться Драко, ведь он всегда был разборчивым в еде. Я радовалась, что лучшая подруга и жених так хорошо ладили друг с другом. Прошлой осенью они даже несколько раз встречались тайком за ланчем, обсуждая, какое кольцо Драко мне подарит. Пэнси даже давала ему советы, как сделать мне предложение. Я всегда буду ей благодарна, что она отговорила его от идеи, чтобы торжественный обед проходил под виолончельную мелодию «Люби меня нежно»'. Нет-нет, я с самого детства любила эту песню, но если бы ее исполняли на виолончели, то я бы не знала, куда мне деться от неловкости. Через пять минут Пэнси вернула мне телефон, но, когда я приложила его к уху, Драко уже отключил связь. — Ему надо было звонить куда-то еще, — сообщила Пэнси. — Ну и ладно, — я убрала телефон в сумку. — Подождика. — Я снова его достала. — Драко хотел, чтобы я сделала селфи. Пэнси села, взяла сумочку и достала компактную пудру и помаду. — Но ведь это всего лишь для Драко, — удивилась я. — Ну и что? Я все равно не хочу выглядеть как старуха. Подожди, я только накрашу губы. Я с насмешливым видом закатила глаза. Уж я точно не думала ни о какой помаде. — Ну вот, — пропела Пэнси, слегка взбила волосы и приняла томную позу на шезлонге. — Готово. Я подвинулась к ней ближе и выставила телефон перед нами. Мы улыбались, я щелкала, потом мы просмотрели фотки. — Нет, — заявила она, ткнув в экран. — Только не этот. Я получилась ужасно. Я покачала головой, пролистала еще несколько снимков, и она наконец остановилась на таком, который ее больше всего устраивал. Я и послала его Драко. Он немедленно написал: «Две красотки», о чем я сообщила Пэнси. Она радостно улыбнулась, встала и раскинула руки. А ее ноги были длинными, словно река Амазонка, и загорелыми. — Давай пойдем поплаваем, — предложила она. Я отложила журнал и подошла к краю бассейна. Мы с ней прыгнули в него с брызгами и воплями радости, будто маленькие дети.***
«Коачеллу» можно описать в трех словах: дымно, громко и жарко. На второй день мы решили туда не ходить, а прокатиться на велосипедах по центру Палм-Спрингс, где-нибудь перекусить и прошвырнуться по магазинам и лавочкам. Пэнси любила старинные вещи, и ее лицо озарилось, когда она увидела в боковой улочке антикварную лавку. — Давай посмотрим, может, найдем какие-нибудь сокровища, — защебетала она. Мы пристегнули велосипеды к столбу и пошли по улочке. Я радовалась, что она немного приходила в себя. — Может, хрусталя прикупим, — пошутила я. Лавка была полна реликтов из чужих жизней: стопки пепельниц ар-деко, бокалы для мартини, приставные столики 50-х годов и диваны. Пэнси тут же влюбилась в барную тележку и стала обсуждать с владелицей лавки, как доставить ее домой. Я тем временем прошла в глубину торгового зала, где заметила что-то ярко-синее на угловом столике. Под стеклом в деревянной рамке была бабочка с такими синими крыльями, каких я не видела в своей жизни. Я мгновенно перенеслась мыслями в дом моих родителей в Поулсбо, штат Вашингтон, где я выросла. Мне было десять лет, и я кормила сахарной водой с деревянной зубочистки бабочек-монарх, которых мой папа заказывал по каталогу. Ох! — воскликнула Пэнси, подходя ко мне. — Ты только посмотри! Какая красота! Если ты не будешь ее покупать, тогда куплю я. — Нет-нет, я куплю. — Я взяла бабочку со стола и направилась к кассе. — А-а, бабочка, — сказала хозяйка, немолодая женщина. — Этим утром я сказала своему мужу Теду, что тот, кто купит ее, заслуживает специального бонуса. Я удивилась. — Вам разве не известна легенда о синей бабочке? Я покачала головой: — Кажется, нет. Женщина поправила очки в темной оправе. Мы с Пэнси внимательно слушали ее. — Синие бабочки встречаются очень редко, и легенда гласит, что они символизируют перемену в судьбе. Некоторые люди даже думают, что синие бабочки исполняют желания. — Ничего себе! — удивилась я, протягивая ей кредитную карточку. — Я никогда не слышала об этом. Она завернула рамку в газету, закрепила края липкой лентой и протянула мне покупку вместе с карточкой «Виза». — Будьте с ней поаккуратнее, — сказала она. — Мне даже жаль, что теперь ее не будет в моем магазине, но, как всегда говорит Тед, я не могу оставлять у себя все сокровища, которые нахожу. — Она посмотрела на меня долгим взглядом. — Кроме того, мне кажется, что вам эта бабочка пригодится. Я улыбнулась, сунула рамку под мышку, и мы с Пэнси вернулись к нашим велосипедам.***
Зарубки, которые Беллатриса делала на дереве, покрывали теперь нижнюю половину ствола. Три месяца сухой погоды сменились дождями, и мы решили соорудить более надежное укрытие. Мы принесли с корабля в наш лагерь инструменты и куски древесины и теперь целыми днями строили нечто, похожее на дом. Четыре стены, крыша — и даже дверь, благодаря петлям, которые Беллатриса нашла на корабле. Мы загорели и еще больше похудели, чем нам хотелось бы. Как-то вечером, когда мы сидели у костра, я пошутила, что когда мы вернемся домой, то заработаем миллионы, продвигая «Островную диету». — Ты только подумай, — фантазировала я, — миллионы богатых женщин, недовольных лишним весом, сменят протеиновые коктейли и велотренажеры на жареных муравьев, сушеные манго и тяжелую работу под солнцем. — Этот бестселлер принесет «Пророку» гарантированную прибыль, — улыбнулась Беллатриса. В эти дни мы почти не говорили о доме. Мысль о том, что мы покинем остров, казалось все менее реальным с каждым закатом. Я все еще искала глазами самолеты в небе и осматривала горизонт — не появится ли там судно. Но все тщетно. Дни мы заполняли всякими делами. Искали пищу. Ночами сидели, обнявшись, и смотрели на звезды, называя неизвестные нам созвездия придуманными именами. Одно я назвала миссис Эллисон в честь моей учительницы. Беллатриса назвала маленькое, тускловатое созвездие Сириус в честь собаки, которая была у нее в детстве, так по крайней мере она сказала про своего кузена. Однажды ночью хлынул ливень, и мы с Беллатрисой прибежали в наше укрытие, или «новый дом», как мы его теперь называли. Я положила голову на подушку, набитую травой, и вдруг почувствовала под ней что-то твердое. — Что это? — Я села и пошарила под подушкой. Пальцы нащупали что-то похожее на гладкий камень. Вообще-то их там было несколько, и я взяла один из них в руку. — Ты не должна это видеть, — сказала она, выхватывая у меня непонятный предмет. — Почему? — Глупая, это сюрприз для тебя. — Значит, теперь уже не сюрприз. — Ну ладно, — вздохнула Беллатриса. — Ты в детстве тоже всегда портила себе впечатление от рождественских подарков? — Хватит, ну скажи мне, что это такое! — засмеялась я. Она приподняла подушку и показала мне кучку морского стекла. — Я их собираю, — сказала она, выбрал несколько стеклышек и показал мне. При лунном свете я увидела их нежный цвет — бледно-розовый, светло-зеленый. — Какие красивые, — сказала я. — Я хочу сделать для тебя мозаику. — Ничего себе! — Я была тронута. — Но как? — На той стороне острова растут несколько сосен. Я наберу смолы, растоплю, смешаю с углем с «Циклопа», и получится клей. Когда-то так его делали магглы. Я улыбнулась: — Не знаю, что меня больше поразило: факт, что тебе известно, как делали клей магглы, или то, что ты планируешь сделать мне такой необыкновенный подарок. — Я сжала ее руку. — Спасибо. Она нежно поцеловала меня, и мы снова легли, но я так и не смогла успокоиться. — Я совсем про них забыла, — сказала я, глядя на пачку писем, которые мы принесли с корабля. Беллатриса села и зажгла керосиновую лампу, обнаруженную на корабле, одной из многих спичек, которые лежали в чемодане Эдварда Гантера. Потом она пошарила в нашем маленьком доме — размером в лучшем случае с небольшой шкаф-купе — и нашла то, что искала. — Вот, — сказала она, протягивая мне другую пачку писем. — Прочитать их вслух? — Как сказку на ночь? — усмехнулась она. — Да. — Я вытащила первое письмо. 2 ноября 1917 года Дорогой Макс! Мне кажется, неправильно, что я даже пишу тебе. Мне стыбно, что я позволила нам зайти так далеко в ночь перед твоим отъездом, стыдно еще и перед Бобом. Но все было волшебно, и я все время думаю о тебе, и, ну, Макс, все так… непонятно. Как тебе известно, я должна была этим летом выйти замуж за твоего брата. Должна была пройти к алтарю и поклясться любить его до смерти. Но как смогу я дать эту клятву, если мое сердце принадлежит другому? Если мое сердце отдано тебе? Не беспокойся. Боб не знает. Сегодня он повезет меня на обед в «Палмс». Я надену новое платье, которое он даже не заметит. Ты ведь знаешь, что твоего брата не интересуют такие вещи. Ему интересны только бизнес и сигары. Я буду очень стараться быть приветливой, но все время я буду думать о тебе. Это ужасно и в то же время чудесно. Я сижу в своей спальне, она наверху, над кухней. Я была там, когда ты помахал мне рукой с дороги — это был наш последний миг, и потом ты вышел в море на «Циклопе». Я включила радио и сидела одна, слушала музыку и плакала так сильно, что на маминой любимой кружевной подушке остались пятна. Макс, увижу ли я тебя снова? Я молюсь, чтобы увидеть. Пожалуйста, напиши мне и скажи, что ты думаешь обо мне. Твоя Ида. — Да, — проговорила я, кашлянула, прочищая горло, и взялась за следующее письмо. — Теперь послушай ответ ее возлюбленного. — Жду с нетерпением, — пошутила Беллатриса. 19 ноября 1917 года Дорогая Ида! Когда сегодня пришла почта в Нортпорт в Новой Шотландии, я едва сдерживал свое волнение. Я молился, чтобы от тебя пришло письмо или хотя бы открытка — что угодно, чтобы я знал, что ты думаешь обо мне так же много, как я думаю о тебе. И потом я увидел конверт с моим именем, написанным самым красивым в мире почерком. Я понял, что это письмо от тебя, и не ошибся. Видела бы ты мое лицо! Два человека, стоявшие рядом, посмеялись надо мной. Ида, прежде всего позволь мне сказать тебе, как мне жаль, что наша встреча поставила тебя в такое затруднительное положение. Я испытываю такой же стыд, о котором ты пишешь, и все-таки разве неправильно, что этот стыд, У меня во всяком случае, оттесняется на задний план огромной радостью встречи с тобой? Ида, я всю жизнь ждал встречи с такой женщиной, как ты. Я мечтал о тебе. Я молился о тебе. И вот ты появилась предо мной, под руку с моим… братом. Ты права, Боб не наделен тонкими чувствами и фантазией. Ты никогда не будешь счастлива с ним, а я очень опасаюсь, что моя военная служба затянется на слишком долгий срок. Я боюсь просить тебя, чтобы ты меня ждала, и все-таки я не могу этого не сделать. Ты будешь меня ждать, моя сладкая Ида? Будешь? Мое сердце принадлежит тебе. С любовью, Макс. — Он украл невесту у своего брата! — воскликнула Беллатриса, качая головой. Я шутливо толкнула ее локтем. — Ладно тебе. Неужели ты не веришь в большую любовь? Кроме того, Боб, по их описаниям, невероятно скучный. Я за Макса. 12 декабря 1917 года Дорогой Макс! Весь последний месяц я постоянно бегала к почтовому ящику, ждала, гадала, получу ли от тебя письмо. На меня уже обратил внимание наш почтальон Фред. Вчера он сказал, что если бы не знал меня (он знает, что я помолвлена с Бобом), то мог бы заподозрить, что я жду письмо от парня. Он сказал, что у меня в глазах всегда нетерпеливое ожидание. Конечно же, он прав. Разумеется, я сказала ему, что мне просто не терпится узнать новости от моей подружки Эллы, которая уехала в Миссури. Так приятно мне было читать твои строчки… Необычайно приятно. Я перечитывала твое письмо по крайней мере дюжину раз, а сегодня перечитаю еще и буду перечитывать каждый вечер до твоего возвращения. Приближается Рождество. Мама с папой недавно поставили елку, и мы всей семьей наряжали ее. Как мне хочется, чтобы ты был здесь а рождественский вечер… Макс, я очень беспокоюсь и должна поделиться с тобой своей тревогой. Буду ждать твоего нового письма. Твоя Ида. 5 января 1918 года Дорогая Ида, с опозданием поздравляю тебя с Новым годом и Рождеством и желаю счастья. Сейчас мы в Рио, и вся команда, включая меня, в жалком состоянии. Многие болеют ужасной инфлюэнцей, которая свирепствует в этом полушарии. Все в унынии, а наш капитан совершенно не может справиться с ситуацией. Я опасаюсь, что у нас может вспыхнуть мятеж, если вышестоящее командование не возьмет ситуацию под контроль. Мне не следовало бы, конечно, писать об этом, я рискую своей безопасностью, сообщая этот секрет, но не сказать об этом не могу. Мысли о тебе утешают меня в дни долгого плавания в океане и в жаркие дни в порту. Порой меня терзают сомнения, будешь ли ты счастлива со мной? Сумею ли я обеспечить тебе достойную жизнь? Спокойную и надежную. Я хочу спросить тебя, Ида, ты уверена? Ты уверена, что ты хочешь выбрать в спутники жизни именно меня? Дорогая моя девочка, чем ты хочешь поделиться со мной? Я не нахожу места от беспокойства. Ты здорова? Тебя не обижают? Тебе не грозит какая-нибудь опасность? Прошу тебя, сообщи мне немедленно. Мое сердце разрывается от волнения за тебя на расстоянии в миллион миль. Со всей моей любовью, Макс. 27 января 1918 года Дорогой Макс, спасибо за твое письмо. Мне было так жаль узнать о ваших трубностях. Я молюсь, чтобы ты не заразился этой ужасной инфлюэнцей и чтобы настроения на корабле улучшились. Все это меня пугает. Ах, Макс, как мне хочется, чтобы ты был здесь, посмотрел мне в глаза, обнял меня, как в тот вечер, когда мы были вместе. Потому что известие, которое я должна сообщить тебе, довольно тревожное. Я даже колеблюсь, писать ли тебе о нем. Но, Макс, ты должен знать — на тот случай, чтобы не было слишком поздно. Макс, я жду ребенка. Наше дитя. Зачатое в любви, в нашей любви. Ребенок родится в августе. Я вне себя в равной степени от страха и от счастья. Сейчас почти все дни я не знаю, улыбаться мне или плакать. Я чувствую себя ужасно, и это тяжело. Утренняя дурнота терзает меня с полной силой. Я ничего не ем, и мама уже подозревает, что со мной что-то неладное. Со временем мне придется рассказать ей об этом. Мне надо придумать, как сообщить об этом Бобу, как расторгнуть нашу помолвку. Но пока я буду ждать твоего письма и мечтать о том, как мы будем жить с тобой в радости. Твоя всем сердцем, Ида. Я взглянула на Беллатрису. — Она беременна! Так я и знала. — Прямо-таки мыльная опера, вздохнула Беллатриса.Ой, мне не терпится узнать, что там дальше, — проговорила я, доставая из конверта следующее письмо. 11 февраля 1918 года Моя дорогая, любимая Ида, я получил от тебя драгоценнейший подарок. Мое сердце переполнилось радостью при известии о том, что я стану отцом. Отцом твоего ребенка. Нашего ребенка. Я обливался слезами радости, читая твое письмо. Как ты себя чувствуешь? Когда ты поделишься этой новостью со своей семьей, с Бобом? Я провел много бессонных ночей, думая, как быть с Бобом, и пришел к выводу, что, когда ты скажешь ему об этом, лучше всего, если рядом с тобой будет твой отец. Я не доверяю нраву Боба. Жаль, что рядом с тобой не будет меня. Ты не должна делать это одна. Ох, Ида, милая моя Ида… Дни длинные, моря бурные. Капитан держит себя хуже прежнего. Многие моряки опасаются, что он окончательно потерял рассудок. Я не знаю точно, но ради собственной безопасности лучше не высовываться и просто делать свое дело. Я стараюсь не задавать вопросов и не противоречить ему. Еще шесть месяцев, и я вернусь домой, к тебе, еще до рождения ребенка. Ох, любовь моя, как я тоскую по тебе. Я вернусь домой, и мы поженимся. Я буду заботиться о тебе и о нашем милом малыше. Обещаю тебе. Со всей моей любовью к тебе, Макс. Я грустно покачала головой. — Это последнее письмо. Мне даже не хочется его читать. Что, если оно будет… печальным? Беллатриса уже не могла притворяться равнодушной. Она заинтересовалась: — Давай послушаем, что случилось. Я стала читать дальше. 19 февраля 1918 года Дорогой Макс, как ты видишь, я отправила тебе назад все письма, которые ты мне присылал. Пожалуйста, не обижайся на меня за это. Макс, я люблю тебя, но я поняла, что наши отношения были ошибкой. Когда я сообщила свою тайну родите-лям, папа плохо воспринял это известие. Он запретил мне общаться с тобой. Макс, я обманула моего жениха и опозорила семью. Может, я еще увижу тебя. Я надеюсь. Но пока я должна уехать. Я должна исправить свою ошибку. Я должна быть одна, пока не родится ребенок. Я не могу еще больше позорить мою се-мью. Приятные супруги из Сиэтла примут меня. Я буду жить у них до рождения ребенка, потом мы посмотрим, что делать. Конечно, я рассказала про все Бобу. Он был потрясен. Но, уверяю тебя, я не сказала ему, кто отец ребенка. Он требовал, настаивал, но правда еще сильнее разбила бы его сердце. Твоя тайна не нарушена. Это мое последнее письмо, Макс. Пожалуйста, помни, что я молюсь каждый вечер о твоей безо-пасности. Я люблю тебя и буду любить всегда. Навеки твоя, Ида. P.S. Если родится девочка, я назову ее Роуз, в честь твоей матери. Она всегда была добра ко мне. — Это последнее письмо, — сказала я, покачав головой. — Немыслимо. Беллатриса воздела руки к небу. Сейчас она напоминала парня, который клянется, что терпеть не может телесериал «Холостяк», а сам украдкой смотрит его из кухни, когда его подружка сидит перед экраном. — Что? Она отправила ему обратно все его письма?Она оберегала его, — сказала я, утирая слезу. — Какая прекрасная история. — Нууу… Не знаю. Но ведь в конце концов она его бросила, — добавила Беллатриса. Внезапно в моей памяти всплыло мимолетное воспоминание, о котором я почти забыла. — Роза, — проговорила я. — На круизном лайнере я познакомилась с пожилой женщиной поимени Роуз. Она рассказала мне, что ее отец пропал вместе с кораблем где-то в Бермудском треугольнике. Она рассказывала о… Не может быть, чтобы это была она.Может быть, — сказала я. — Может быть.Хотя, возможно, ты права. Ведь мы наткнулись на этом острове на корабль, который наши власти не нашли до сих пор. Так что все возможно. Я кивнула, а сама вспоминала Роуз, вспоминала, как она рассказывала о любви своей матери к отцу. Беллатриса стала устраиваться поудобнее на нашем ложе из одеял с корабля и пальмовых листьев, нашел наконец удобное положение и с улыбкой взглянула на меня. — Я бы сказал, что это не сказка на ночь, а скорее история трагической любви.Как печально, — вздохнула я. — Ты представляешь, что такое быть женщиной в 1918 году, беременной и мечущейся между двумя братьями?По-моему, это похоже на фильм, какие показывают по каналу «Лайфтайм». — Я согласна с тобой, — сказала я. — Но такое не выдумаешь! — Я положила письма на подушку и бережно перевязала их бечевкой. Беллатриса обняла меня за талию и прижала к себе, но через пятнадцать секунд ее дыхание стало другим, и я поняла, что она заснула. А я не чувствовала усталости. Я лежала и думала про Иду и Макса, про их ребенка и про все тайны, которые хранил этот остров, в том числе и мою собственную.