Малышка Сатору

      — Знаешь, это все максимально дико и странно, не находишь? — блондин аккуратно гладил ее по голове.       — А что странного или дикого ты обнаружил в нашем общении, Сатору?       — До недавних пор мы считались… братом и сестрой что ли…       — Ты никогда не был мне братом, Годжо. А я никогда не была тебе сестрой, — фыркнула она. — Глупо сейчас строить из себя целку, когда ты на деле никогда себя так не вел.       — Фу, — наигранно скривился Сатору, — что за слова, Кара?       — Ты многое упустил в моем воспитании, братишка, — Кара подчеркнула последнее слово.       — Ну я не родитель, чтобы воспитывать.       — Пошли отговорки. А чего ты хочешь, Сатору Годжо? Просто ответь себе на этот вопрос.       Сатору знал, чего он хочет. Но он не рисковал озвучивать такое вслух. Он хорошо помнил тот день, когда в доме его матери появился мужчина, у которого была дочь. Ему было шестнадцать, ей было три с половиной. Его невероятные голубые глаза с интересом изучали ее карие, почти что черные, словно ночь, глазки, в которых притаился такой же интерес и некоторый испуг.       Девочка не могла сидеть спокойно на месте, но и не могла подорваться и подойти поближе к Сатору. Она была всегда послушной. Всегда боязливо относилась к нарушению чьего-то наказания или приказа. Такая послушная, такая робкая. И как это все поломалось со временем. И не вместе с подростковым бунтом. Не вместе с шалящими гормонами. Все это резко сломалось и разбилось вдребезги сразу же после того, как она стала учиться в университете и стала решать свои проблемы сама. Такая взрослая, такая независимая и все еще сохраняющая правильность и справедливость при решении вопросов, даже если приходится врать, нарушать чьи-то указания. Сатору сам подошел к малютке и уселся на корточки напротив.       — Привет, я Сатору. А как зовут тебя?       — Кара.       — Приятно познакомиться, Кара. Тебе здесь нравится?       — Не знаю, — она улыбалась, — папа не разрешает мне никуда здесь заходить.       — Почему?       — Сказал, что я здесь не у себя дома. Надо заткнуться и не выкобениваться.       Подросток был в шоке: откуда такая малышка знает такие грубые слова? Он внимательно посмотрел на мужчину, который оказался в их доме. Он был резок, хвастлив, чересчур самоуверен, хотя на деле сто процентов не стоит и гроша. Неужели он мог так запросто зашугать и как-то оскорбить такую малышку? Да еще и собственную дочь?       — А что еще твой папа тебе говорит?       — Что я веду себя как мартышка, а если я буду продолжать себя вести как умственно отсталая, то он сдаст меня в детдом. Папа часто ругает меня, в садике тоже говорят, что я очень непоседливая. От меня всегда одни проблемы.       Зрачки Сатору расширились. Конечно, он не ладил с матерью, та тоже могла сказать что-то мерзкое, грубое и до слез обидное, но он мальчик. Он достаточно часто подавал ей поводы для таких срывов и оскорблений. Но это — девочка. Это — совсем иной разговор.       В голове Годжо всегда была такая картинка: отцы своих дочерей носят на руках, осыпают лучшим из того, что есть в это мире, боготворят и никак не оскорбляют их. Даже не смеют грозно взглянуть или сказать резкое грубое слово. Тут же картина его мира треснула, оставив неприятный звук разбитого стекла где-то в глубине души.       — Хочешь, угощу тебя сладким? — предложил он.       — Хочу, — сказала было она, но тут же опомнилась. — Но мне нельзя.       — Почему?       — Я наказана. Ближайшая неделя без сладкого.       — И как скоро она пройдет? — усмехнулся Сатору.       — Она началась сегодня утром.       — А давай, я спрошу у твоего папы, может быть, он разрешит тебе?       — Не надо, — испугалась она. — Он будет ругаться и говорить, что я клянчу.       Девчушка потупила голову. Сатору невольно съежился. Но что поделать. Зато он понял, за кого его мамаша собирается выскочить замуж. Снова.       — А тебя тоже мама наказывает? — вдруг спросила Кара.       — Бывает, я тот еще заср… сорванец.       — Значит, когда наши родители поженятся, они оба будут нас наказывать?       — Надеюсь, что нет. Я не потерплю такого отношения. Ни к себе, ни к тебе.       — Ты будешь за меня заступаться? — девочка искренне обрадовалась такому повороту событий.       — Ну… да. Ты же станешь моей сестренкой, получается…       — Ух-ты! А у меня будет братик.       — Да, Кара. Обещаю, я буду самым лучшим старшим братом на свете.       — О, вы уже подружились? — наигранно мягко спросила госпожа Годжо.       — Да, Кара милая девочка. А что ей нравится? Просто она скучает? Может, ей книжку какую принести? Мультик включить? Игру какую-то дать? Мистер Рэтц, мне несложно, правда.       — Она мешает? — резко спросил мужчина, что Сатору вздрогнул.       — Нет, но думаю, что мы оба тут мешаем. Вечер вроде как для вас двоих…       — Много думаешь, — мать с прищуром смотрела на сына. — Но девочка и правда сидит зажатая, Глен. Ну неужели такая булочка должна целый вечер сидеть и слушать наши заунывные беседы?       — Эта булочка тебе тут шороху наведет. Я сказал ей четко: сиди и не отсвечивай. Мало проблем в садике, а она тут еще бедлам устроит.       — Думаете, она может устроить что-то похуже моего? Послушать маму, я вообще воплощение зла и хаоса, — холодно ответил на это Сатору.       Как же его выбешивал потенциальный отчим. И как же его сердце сжималось сильнее от осознания, с каким непроходимым идиотом живет Кара. Она такая маленькая, но ее уже во всю унижают и гнобят.       — Сатору, — шикнула на него мать.       — Нет правда, дети, конечно, создания шумные, но это нормально, разве нет?       Глен пожал плечами.       — Меня раздражает такое. Да и не люблю потом выслушивать, что моя дочь ведет себя как-то не так как надо.       — Но мы теперь одна семья, Глен, — сказала госпожа Годжо, — и я была бы очень рада, если Сатору и Кара поладили. Сатору прекрасный мальчик, дети его обожают. Я уверена, что он станет прекрасным учителем или воспитателем. И он просто будет отличным старшим братом.       — Да, Сатору сказал, что он будет меня защищать, так как я теперь его сестренка! — радостно сообщила Кара.       — Ну вот видишь, — улыбнулась госпожа Годжо. — Глен, пусть малышка поиграет в гостиной, а Сатору за ней присмотрит.       — Сатору очень надежный парень, если тебя не затруднит, малец, и в целом если тебе по плечу ее бесилово, то я буду тебе премного благодарен.       — Никаких проблем, господин…       — Глен. Через месяц мы официально распишемся. Я не мистер Рэтц, а Глен, — улыбнулся мужчина.       Сатору не считал эту улыбкой какой-то искренней, скорее неправильной, идиотской. Но он промолчал.       — Глен, мне совсем нетрудно. Да и в целом, я ж должен привыкнуть к роли старшего брата.       С того вечера их связь установилась, а каждый последующий день только усилял ее.       Годжо не хотел вспоминать многие моменты: постоянную агрессию отчима, матери, тайные истерики Кары, которые она боялась показать кому-то, так как слезы — это проявление слабости и тупости, как говорил ее папаша.       Сатору вздохнул.       — Ну так что?       — Все слишком сложно. Но я люблю тебя.       — Любовь бывает разной, Сатору.       — Я знаю тебя с трех лет…       — Мне уже двадцать семь, пора бы оставить в прошлом некоторые моменты. К тому же мы возобновили общение спустя девять лет перерыва…       — Ну мы не прерывались…       — Хорошо, — она снова фыркнула, — мы формально общались, без той искры, что была раньше. И знаешь… я поняла, что мне нужно в отношении с тобой…       — Я тоже понял.       — Так в чем проблема озвучить это?       — Тебе не понравится.       Она закатила глаза, резко села на Сатору, закусила губу и томно произнесла:       — Твоя реакция говорит о чрезмерном возбуждении. Мне нравится. Но я бы предпочла, чтобы данная акция была не однократной.